Взрыв насмешек студентов доказывал, как их потешало его разочарование.– Вы слишком поздно пришли на помощь к вашему спасителю, – послышался голос из толпы. – Он вне вашей власти, в руках человека, у которого нелегко его отнять. Ваш противник оказался сильнее вас, сеньор, и не моя будет вина, если вы всегда будете встречать камень преткновения на своей дороге. Bezo los manos, сеньор.Повернув голову в ту сторону, откуда слышался голос, Кричтон увидел удалявшегося Каравайя.– Клянусь всеми моими надеждами на возведение в рыцарское достоинство, – прошептал он, гордо осматриваясь кругом, – я бы отдал все лавры, мною сегодня приобретенные, за избавление этого молодого человека от его врагов. Его вопли, его тревожные взгляды, его величайшая опасность. Да будут прокляты эти проклятые студенты: нужны исполинские усилия, чтобы продолжать розыски в такой сумятице, но, несмотря на это, я бы охотно продолжал их, если бы была малейшая надежда на успех. Для чего Руджиери, который с такой охотой принял на себя заботу об этом раненом молодом человеке, покинул его в такой опасности? Старый астролог объяснит мне причину своего поступка! Был ли это недостаток благоразумия или отсутствие человеколюбия?Размышления Кричтона были внезапно прерваны криком стрелков и лошадиным топотом. После кратковременного бесполезного сопротивления студенты, как мы уже сказали, бросили оружие и, прося пощады, разбежались во все стороны. Кричтон остался один. Виконт Жуаез, гонявшийся за этой толпой и успевавший кое-где схватить пленника, которого он тотчас же сдавал солдатам, как только увидел его, направил к нему своего коня.– Слава Богу и Святой Богородице! – весело воскликнул он. – Вы невредимы, сеньор Кричтон! Клянусь моим гербом! Было бы пятном для всего рыцарства, если бы его совершеннейший представитель погиб среди мятежа подобных негодяев. За каждую царапину, которую бы вам сделали, они поплатились бы своей жизнью. Если ректор не накажет своих необузданных детей, наши сержанты возьмут этот труд на себя и научат его, как следует наказывать. Но взгляните, вот ваш паж, ваш конь фыркает от радости, увидя хозяина. Ах, Кричтон, лихой конь и прелестный паж – залоги благосклонности царственной особы, вы дважды счастливы!– Трижды счастлив, Жуаез, имеющий подобного брата по оружию, который бросился ко мне на помощь в минуту такой крайней опасности, – отвечал Кричтон, говоря таким же беспечным голосом, как и его товарищ, и вскакивая на великолепного коня в богатой сбруе, подведенного ему прелестным пажом, под которым была белая парадная лошадь. Паж был одет в белую атласную куртку и темно-голубой бархатный плащ – цвета Маргариты де Валуа. – Я думаю, – продолжал со смехом Кричтон, – что это поле битвы, так храбро оспариваемое, осталось наконец за нами, и все-таки я готов заплакать при мысли, что хотя и совершил более чудесные подвиги, чем самые доблестные бойцы романов, Тристан и Лаунфаль, Гуон и Парненопес, когда они сражались против волшебных адских сил, но мои победы покажутся ничтожными таким храбрым рыцарям, как те, которые находят, что нет никакой славы одерживать верх в подобных столкновениях, хотя и очень опасных. Поверьте мне, легче было бы справиться с целым легионом черных гномов с волшебницей Ургандой во главе, чем с этой бессовестной челядью. Мне выпало на долю одержать победу над этим университетом красноречием и шпагой, и, уверяю вас, я предпочитаю оружие учителей оружию учеников и более горжусь победой (если позволительно так выразиться) над этими неофитами с медными лбами и палками в руках, которые очень трудно поддаются убеждениям, чем победой, одержанной мной над их учеными профессорами. Но пора вспомнить о моем злополучном земляке, бывшем причиной всех этих беспорядков. Мне кажется, я вижу его с его верным союзником в самой середине этого водоворота. Поедемте, Жуаез, я хочу говорить с ними.В несколько прыжков конь Кричтона был подле Огильви и Блунта. Этот последний, видя, что борьба окончена, приказал своей собаке отойти от бернардинца, но, решив, что она недостаточно усердно повинуется, подтвердил свое приказание ударом сучковатой дубины, который и произвел желаемое действие. Друид выпустил студента и с сердитым урчанием уселся у ног хозяина.– Мы завтра увидимся, Огильви, – сказал Кричтон, – и если когда-нибудь я могу быть вам полезным, то прошу вас располагать мной. А пока вам нечего опасаться. Вы не откажете ему в вашем покровительстве, Жуаез?– Без сомнения, – отвечал виконт. – Клянусь Богородицей! Храбрый шотландец будет зачислен в мою стрелковую роту, если он захочет променять свою куртку из серой саржи на стальные латы. Он не первый из своих соотечественников найдет эту перемену очень для себя выгодной.– Я обдумаю ваше предложение, виконт, – отвечал Огильви с благоразумием, отличительной чертой его нации, – но, во всяком случае, примите мою искреннюю благодарность за него.– Как хотите, – отвечал с надменностью Жуаез. – Благодарите не меня, а сеньора Кричтона. Одному ему обязаны вы моим предложением.– Он сам не знает, от чего отказывается, Жуаез, – возразил Кричтон. – Завтра я поговорю с ним об этом. Теперь же, – продолжал он, – мне хотелось бы поближе познакомиться с вашим храбрым товарищем, которого по его сложению, выговору и собаке я принимаю за англичанина.– Я действительно англичанин, – отвечал Блунт, – но не заслуживаю эпитета, которым вы меня почтили. Если бы вы отнесли его к моей собаке, он был бы вполне справедлив. Для меня же он совершенно неуместен. Друид имеет претензии на храбрость, он никогда не посрамит свою родину. Но так как вы удостоили меня вашим вниманием, благородный сеньор, то пожмем друг другу руки в залог нашей зарождающейся дружбы, если, впрочем, не слишком самонадеянно с моей стороны придавать это название вашим чувствам ко мне. Вы найдете, если вам понадобится, в Симоне Блунте и в его собаке, так как я никогда не отделяю от себя Друида, который часть меня самого, – и, без сомнения, лучшая часть – двух преданных вам существ, на которых вы можете положиться. Мой девиз: смелость и верность.– Он искренен и говорит от сердца, – отвечал Кричтон, с жаром пожимая широкую руку, протянутую ему англичанином. – От всего сердца принимаю ваше предложение. Приходите завтра в мой отель вместе с Огильви и не забудьте привести с собой этого нового и верного союзника.– Непременно, – отвечал Блунт, – мы с Друидом очень редко расстаемся.Разговор был прерван внезапным появлением шута Шико, насмешливое и лукавое лицо которого против обыкновения имело несколько серьезное выражение.– А! – сказал Кричтон. – Что значит этот важный вид? Уж не потерял ли ты свою щелкушку во время битвы?– Хуже того, – возразил Шико, – я потерял свою репутацию. Ты честно заслужил мою шапку и мои побрякушки и будешь достойно носить их, потому что превосходишь меня мудростью. Но наклони ко мне свою благородную голову, мне надо шепнуть тебе один секрет на ухо. – И, приблизясь к Кричтону, шут сказал ему несколько слов тихим голосом.– Как! – вскричал Кричтон, который, казалось, был удивлен известием, переданным ему шутом, – ты уверен, что этот джелозо…– Шш! – прошептал шут. – Который из нас оказывается теперь дураком? Не хотите ли вы открыть ее тайну?– И маска завладела ею? – продолжал Кричтон. – Чьи же черты скрыты под этой маской?– Не знаю, – отвечал Шико, – может быть, это Гиз или Беарнец, а быть может, и сам антихрист, – это все, что я могу сказать. Но уверяю тебя, что это не Генрио, не ты и не я, ни даже сеньор Жуаез. Я не скажу того же о нашей царственной ведьме Екатерине, легко может случиться, что она-то и есть виновница похищения.– Но ты говоришь, что Руджиери?..– Был с ней. Я его видел вместе с его карликом Эльберихом. Оба помогали маске.– Клянусь чертом! Этот проклятый астролог поплатится….– Берегись! Руджиери хотя и не очень надежный друг, зато очень опасный враг. Бойся его. Мы с ним никогда не чокались без того, чтобы мой стакан не разбивался и вино не разливалось. Берегись!– Его уже больше нет здесь, говоришь ты?– Конечно.– Я пойду к нему в башню и заставлю его объяснить мне тайну маски и девушки.– Эта башня – логовище волчицы Екатерины. Будь осторожен! Многие погибли в западне, из которой хотели выйти невредимыми. Но поступайте, как вам заблагорассудится. Умные не любят следовать советам дураков.– Прощайте, господа, – сказал Кричтон, – не забудьте наших предложений на завтрашний день. Жуаез, мы увидимся с тобой сегодня вечером на празднике. – С этими словами Кричтон вонзил шпоры в бока коня и в сопровождении своего пажа спустился галопом с горы Св. Женевьевы.Шико пожал плечами.– Я вижу, что поколение странствующих рыцарей не совсем еще угасло, – прошептал он. – Наш Кричтон опоздал по меньшей мере на целое столетие, ему бы следовало жить в доброе старое время при моем предшественнике Трибуле и его рыцарском господине Франциске I. Он просто-напросто запутался в шелковых сетях этой черноволосой сирены. Что скажет наша прекрасная возлюбленная Марго, если это новое приключение дойдет до ее ревнивого слуха? Но мне необходимо быть в Лувре. Эта битва школьников рассеет сплин Генриха, и, чтобы убить время при спуске с этого Парнаса Святой Женевьевы, я займусь стихотворением в честь дивного Кричтона. Уф! Уф! – закряхтел шут. – Я задыхаюсь. КНИГА ВТОРАЯ ДВОР ГЕНРИХА ТРЕТЬЕГО В эту ночь в Лувре женственным и сладострастным государем устраивался большой праздник, на который был приглашен весь блестящий двор, не имевший себе равных в Европе как по красоте и числу дам, принятых ко двору, так и по храбрости и любезности молодых дворян, украшавших его своим присутствием. Генрих III так же страстно любил легкомысленные забавы – праздники, балеты, маскарады, – как его брат и предшественник Карл IX игру в мяч и охоту. Празднества его были роскошны и так непрерывно следовали одно за другим, что он почти все свое время посвящал устройству этих великолепных зрелищ. Празднества по случаю женитьбы его фаворитов поглощали громадные суммы, и его необузданные сумасбродства часто совершенно опустошали государственную казну. В то время как государство стонало под тяжестью постоянно возраставших налогов, на этих оргиях господствовала такая безграничная распущенность, что она приводила в соблазн и негодование самых почтенных граждан Франции, чем очень искусно пользовались враги короля.За два года до нашего рассказа Генрих устраивал праздник своему брату, герцогу Алансонскому, на котором присутствовали дамы, одетые в мужские платья зеленого цвета, до половины обнаженные, с распущенными волосами, как новобрачные. Расходы на этот праздник превышали сумму в 100 000 ливров. В декабре 1576 года, как мы видим из дневника его царствования, он отправился под маской в отель Гиза в сопровождении тридцати принцесс, принадлежавших его двору, одетых в роскошные платья из шелковых и серебряных тканей, унизанные жемчугом и драгоценными каменьями, и такие безобразия происходили на этом празднике, что дамы и девицы, державшие себя поскромнее, вынуждены были удалиться из-за вольного обращения масок, так как, – многозначительно замечает Пьер де л'Этуаль, автор дневника – если бы стены и обои могли говорить, они порассказали бы презабавные подробности. Позднее, в 1584 году, в немецкую масленицу, Генрих в маске вместе со своими фаворитами бегал по улицам, предаваясь таким невероятным сумасбродствам и такому нахальству, что на другой день был публично осужден всеми парижскими проповедниками.Луиза Лорренская и Ведемонская, его супруга, принцесса с кротким, но слабым характером, совершенно лишенная честолюбия (поэтому-то ловкая Екатерина Медичи, постоянно опасавшаяся соперничества вблизи трона, и выбрала ее, как самую подходящую, в супруги своему сыну), но, наделенная слепой покорностью, никогда не сопротивлялась желаниям своего царственного супруга, хотя редко участвовала в его празднествах. Ее тихая жизнь проходила в молельне, в саду, в монастырях разных братств и других духовных учреждениях и в ее уединенных покоях. Ее женские увлечения сводились к вышиванию и чтению молитвенника, одежда ее была из самой простой материи, преимущественно из сукна, и хотя цвет ее лица дошел до смертельной бледности, но она никогда не соглашалась употреблять румян. В своих ближайших служителях и фрейлинах она ценила благочестие и скромность гораздо больше, чем блестящие наружные качества. Сохранилось множество ее острот, очень забавных, и особенно одна, сказанная жене президента, которая, всегда расфранченная и разодетая с неслыханной роскошью, не хотела признавать королеву в ее скромном костюме. Но, судя по всему, она была слишком слабого и покорного характера и недостаточно умна, чтобы принести какую-либо пользу государству или исправить недостатки государя, своего супруга, и, без сомнения, в высоком своем сане нашла гораздо более горя, чем радостей. Ее несчастья были даже воспеты в стихах иезуитом Лемуаном. Но, вероятно, самое тяжелое ее горе состояло в том, что она не имела детей. Положение, которое должна была бы занимать Луиза де Ведемон, было захвачено королевой-матерью, с излишеством одаренной теми качествами, которых недоставало ее невестке. Она вертела своими сыновьями, как марионетками, они занимали трон, но она управляла государством. Ее сердце, по всему казалось, было вылито из бронзы или стали. Ловкая, скрытная интриганка, она постоянно изучала Макиавелли. В управлении государством она придерживалась такой скрытности, что никто не мог угадать, к чему она стремится, пока не обнаруживались последствия ее действий. Унаследовав многие благородные свойства рода Медичи, она, подобно Борджиа, была неумолима в ненависти, не останавливаясь, как и члены этого ужасного семейства, для достижения своих целей даже перед узами кровного родства. Народная молва обвиняла ее в таинственной смерти, посредством которой были устранены ее два старших сына с дороги третьего, ее любимца, и впоследствии говорили, что она не была также в стороне от внезапной смерти принца Алансонского, который умер в Шато Тьерри после того, как понюхал букет отравленных цветов. Фуану говорит следующее о вскрытии тела Карла IX: смерть Карла IX была ужасна, но внушаемый ею ужас был бы еще сильнее, если бы мы наверняка знали, что эти жестокие страдания были делом рук его матери.Двор Екатерины Медичи – на самом же деле двор ее сына – состоял из трехсот прелестнейших девушек, принадлежавших к самым благородным фамилиям Франции. Окруженная этой фалангой красавиц, Екатерина сознавала себя всемогущей. Она наказывала своих фрейлин только за те проступки, которых нельзя было скрыть, как это и случилось со злополучной девицей де Лимель. Глубоко изучив человеческое сердце, она знала, что самые непреклонные не могут устоять против женских ласк, и, окружив себя этим избранным дамским кружком, она с их помощью уничтожала все планы своих врагов и, пользуясь их влиянием, которого никто не остерегался и которое распространялось на весь двор, узнавала самые сокровенные тайны всех партий. Вследствие глубокой скрытности ее поступков характер Екатерины составляет загадку, которую напрасно старался бы разгадать историк, равно как напрасно стал бы он отыскивать тайные пружины ее действий. Ханжа, со слепым и вместе с тем скептическим суеверием, предававшаяся – если верить ее врагам – даже поклонению языческим божествам; гордая и неспособная на какое-либо унижение любящая жена-итальянка и, однако же, не выказывавшая никакой ревности из-за непостоянства мужа; нежная мать, между тем заслужившая обвинение в том, что для воплощения своих честолюбивых планов пожертвовала тремя из своих сыновей; строгая в соблюдении этикета и, несмотря на это, часто допускавшая небрежное к нему отношение; надменная и мстительная, но, однако, никогда не обнаруживавшая ни малейшим нетерпеливым жестом свои ощущения, скрывшая свое негодование под личиной совершенного спокойствия. Ее предполагаемый характер и ее поступки находились в постоянном противоречии.Лучший ее портрет, кажется, содержится в следующей сатирической эпитафии, появившейся тотчас после ее смерти: Здесь лежит королева, бывшая в одно время демоном и ангелом; Достойная полнейшего осуждения и величайшей похвалы; Она поддержала государство и, вместе с тем, погубила его; Она устраивала тысячи примирений и не менее ссор; Она произвела трех королей и три междоусобные войны; Строила замки и разрушала города; Издала много хороших законов и дрянных постановлений; Пожелай ей, прохожий, рая и одновременно ада. Однако же Екатерина была одарена гением высшего разряда. Она постоянно занималась. Она любила науки и ученых, упражнялась в разных искусствах и была лучшей наездницей своего времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45