Это лишь предположение, мсье, ибо у меня нет таких намерений, и я просто испытывала вас… Ну так вот, будь я мужчиной, мне, возможно, удалось бы нанести вам поражение. А поскольку я только глупая женщина, то мне ничего не остается, кроме как следовать туда, куда ведете меня вы. Если же я попытаюсь сбежать, то вы, без сомнения, привяжете меня к лошади и потащите за собой, хочу я того или нет.
— Боже избави! — воскликнул Блез.
— Именно так. Вы были бы обязаны выполнять приказ. И, поскольку я женщина, мне пришлось бы покориться, как это всегда приходится делать женщинам. Мы — дети по натуре и никогда не можем перерасти розгу… И не возражайте, мсье де Лальер, ибо сие есть истина.
— Вы смогли бы назвать госпожу регентшу ребенком по натуре? — осведомился он.
Анна расхохоталась:
— Вот уж что нет, то нет. Однако мне доводилось слышать, как она говорила о женщинах вещи и похуже. Наверное, есть исключения.
— Наверное, и вы — одно из них, — отпустил Блез комплимент. — Лучшая часть любого правила — это исключения.
— А беда всех французов, — парировала она, — что они оспаривают любое правило. Будь вы англичанином, не нужно было бы нам спорить из-за такой ясной вещи. Для англичанина это так же само собой разумеется, как его овсянка… Вы слышали когда-нибудь балладу о рыцаре Уотерсе?
Она без слов промурлыкала мотив, а потом запела. Когда баллада кончилась, Анна вздохнула и сказала:
— Вот это истинно по-английски.
— Очень симпатичный мотив, — сказал Блез, — но что означают слова?
— Что-то вроде этого:
Весь долгий день Чайльд-Уотерс скакал,
А она — за ним, босиком по стерне;
Но рыцарь недобрый ей не сказал:
«Эллен, садись ко мне».
Нет, весь день Чайльд-Уотерс скакал,
А она — босиком, по камням вдоль реки;
Но рыцарь недобрый ей не сказал:
«Эллен, надень башмаки».
«Не гони коня, Чайльд-Уотерс, постой, —
Сказала она, утирая пот,
Ведь это не чей-то ребенок, а твой
Тело мне разорвет».
Когда она закончила переводить последний стих, Блез взорвался:
— Что за свинья! У него манеры не лучше, чем у немецкого пикинера! Если это истинно по-английски, то для вас должно быть утешением, миледи, что вы так долго жили во Франции, которая, как каждый знает, страна поистине вежливых людей. В конце концов мне начинает казаться, что все прочие народы — просто варвары!
Его удивило, что в ответ она только расхохоталась, не пожелав объяснить, что её так позабавило. Разговор перешел на достоинства той и другой нации. Она утверждала, среди прочего, что англичане — лучшие наездники, чем французы, тогда как Блез со всей искренностью доказывал, что французским всадникам нет равных в мире.
— Себя самого вы считаете хорошим наездником, мсье?
— Средним, — ответил он, на этот раз скромничая, потому что был известен как выдающийся конник.
— А прыгать через препятствия вам приходилось?
— Бывало.
— Тогда поглядите на прекрасные изгороди вон там, в поле, где хлеба уже сжаты. Попробуем-ка их взять. А я погляжу, можете ли вы тягаться с английскими охотниками. Или нет, погодите! Держу пари, что сама смогу вас обскакать!
Противостоять такому предложению было невозможно.
— К вашим услугам, миледи! — принял он вызов.
И они свернули с дороги.
Первые изгороди преодолели легко — прыгая в тех местах, где они были пониже. Блез восхищался её изяществом и уверенностью и сказал ей об этом, а её похвала была более чем сдержанной:
— Неплохо справляетесь, мсье. Но это ещё не настоящее испытание. Взять барьер в три фута каждый может. Вы вовсе не доказали, что французы такие уж блестящие всадники… Впереди есть кое-что посолиднее — видите, между двух тополей. Давайте-ка попробуем там.
Блез улыбнулся. Препятствие было серьезное, но не слишком — неполных четыре фута. Сотни раз ему приходилось брать барьеры повыше этого. Однако он помнил, что лошади притомились и, кроме всадников, несли ещё и поклажу. Тем не менее он сделал широкий жест:
— Если вам угодно, но на этом, с вашего разрешения, мы и покончим.
— Увиливаете? — поддразнивала она. — Осторожничаете?
— Да. Вспомните, что я должен доставить вас в Женеву.
— Я помню, мсье. Если я и забуду об этом, то не по вашей вине.
Они галопом поскакали к изгороди.
— По одному, — предупредил он. — Здесь узко. Я пойду первым. А вы уж решайте, может ли французский кавалерист…
Блез подобрал коня, послал его на препятствие — и слишкои поздно увидел канаву по другую сторону изгороди.
Он упал удачно, но лошадь свалилась рядом с ним, отчаянно брыкая копытами. Он попытался уклониться, почувствовал, как зазвенело у него в голове от удара, увидел вспышку света — а потом не стало ничего.
Глава 20
Очнувшись, Блез обнаружил, что смотрит вверх сквозь путаницу стебельков травы, поднимающихся всего на несколько дюймов выше его носа. Потом по глазам хлестнула резкая боль, и он зажмурился. Земля колыхалась под ним, как море; он почувствовал тошноту, словно хватил лишнего, и вцепился пальцами в землю, чтобы не соскользнуть с нее. Он был не в силах сообразить, где он, что с ним случилось.
Но постепенно головокружение прошло; напрягшись, чтобы перетерпеть боль от яркого света, он заставил себя открыть глаза и, преодолевая бешеный стук в висках, попытался поднять голову. Первая попытка не удалась. Он повторил её чуть позже и неуверенно огляделся. Что за черт…
В голове путались обрывки мыслей. Дорога… широкая равнина и горы вдали… скачка галопом через какое-то поле…
Внезапно вспыхнуло другое воспоминание: миледи Руссель, прыжок, лошадь, бьющаяся в канаве рядом с ним…
Он силился сесть; хоть и нескоро, ему это удалось, и он, опершись на локти, снова стал бороться с головокружением, от которого опять закачалась земля.
Наконец Блез что-то рассмотрел вокруг. Он все ещё находился в канаве, неподалеку от места падения. Слева виднелись отпечатки лошадиных копыт, но коня не было.
Он позвал слабым голосом:
— Миледи! Мадемуазель!
Но услышал только шум листьев в кустах живой изгороди над собой.
Сколько же он здесь провалялся? Он не мог определить; видел только, что тени от тополей протянулись довольно далеко, — это указывало на предвечерний час.
Коснувшись пальцами головы, он нащупал повязку; потом опустил руку — и с минуту тупо разглядывал красный след на перчатке.
Постепенно стало ясно — даже слишком ясно, — что произошло. Он вспомнил, как Анна Руссель предлагала ехать через Макон, её смирение, явно рассчитанное на то, чтобы усыпить его бдительность; вспомнил и то, как она поддразнивала его, словно невзначай заставив состязаться в прыжках через изгороди. Конечно, она не могла в точности предвидеть такой случай, но, по-видимому, рассчитывала на то, что он возможен, и, когда несчастье произошло, не замедлила им воспользоваться. Он постепенно вспомнил, как ловко она распалила его глупую французскую гордость…
Ну что ж, она доказала ему, что он дурак, и поехала своей дорогой. На войне все средства хороши. Ему не следовало и ожидать чего-нибудь иного от неё — от врага.
Но где она? Воспоминания ускользнули. Он почувствовал, как снова надвигается тьма, и понял, что должен собрать все силы, пока не стало слишком поздно. С трудом приподнявшись на четвереньки, он вскарабкался на противоположный откос, кое-как поднялся на ноги и вслепую заковылял вперед. Наткнулся на стог ячменя, остановился, привалившись к колкой соломе, и постоял, переводя дыхание.
Сознание то прояснялось, то затуманивалось, но светлые промежутки не приносили покоя. У него определенно проломлена голова, и чтобы выжить, необходима помощь. Но он совершенно не представлял себе, как далеко может оказаться ближайшее жилье и найдет ли он там гостеприимство. Крестьяне далеко не всегда похожи на добрых самаритян. Платье и кошелек беспомощного путника — вещи куда более осязаемые, чем его благодарность. У Блеза оставалось ещё шесть крон — притягательная сумма для неразборчивого в средствах мужика. Не помешает переложить их во внутренний карман камзола, пока сознание его не покинуло.
Стянув перчатку, он пошарил в сумке на поясе — и с минуту ещё продолжал шарить, пока перед ним не забрезжила горькая правда. Сумка была пуста.
Откинувшись на стог, он не смог удержаться от невеселого смеха: ну и влип же… Да-а, Анна Руссель обезопасила его от воров… Конечно, ей самой нужны деньги, и, выполнив все прочие пункты своего плана, она не остановилась и перед последним шагом. Но могла бы, по крайней мере, оставить ему хоть крону…
В висках заколотило сильнее, и на несколько минут сознание затуманилось.
Когда он снова смог думать, то решил попробовать добраться до большой дороги. А там уж — как повезет, все зависит от того, кому случится проезжать мимо. Но несколько сот ярдов от стога до придорожной изгороди казались бесконечными, а сама изгородь — непреодолимой для человека, который едва держится на ногах. И все же надо попытаться…
Хуже всего были борозды. Он споткнулся об одну и упал, поднялся, споткнулся о другую, но сумел удержать равновесие и проковылять несколько ярдов, пока снова не померкло в глазах. Нет, ничего не выйдет… Господин Баярд любил повторять, что рецепт чести — это невзгоды и твердое сердце. Так что сделаем ещё один шаг… ещё шаг…
У Блеза туманилось в голове. Ему казалось, что он готовится к какой-то атаке. В стене брешь — но от неё мало толку. Слишком крутой подъем. И доспехи никогда не казались ему такими тяжелыми. А кроме того — где вся остальная рота? Не могут же они рассчитывать, что он удержит позицию в одиночку…
Послышался скрип колес — артиллерия на подходе. Какое счастье! Немного подождать, пока они ядрами расширят брешь…
Очнулся он на земле, в каком-то ещё более сильном бреду; голова его покоилась на чем-то мягком, и он смотрел в склонившееся над ним перевернутое лицо Анны Руссель.
В её голосе была странная нежность:
— Почему же вы не дождались там, где я вас оставила?
Как ни удивительно, он понял.
— Я думал, вы уехали, — пробормотал он. — Я пытался добраться до дороги.
— Уехала?.. Куда уехала?
— Наверное, в Макон…
— Но я же сказала вам, что поскакала за помощью. Мне показалось, вы поняли. Не помните? Я перевязала вам голову и взяла деньги для сохранности…
Он тупо уставился на нее:
— Нет. Не могу вспомнить…
Беспокойство в её голосе усилилось:
— Пресвятая дева! Вы уж простите, что я так долго. Эти добрые люди были в поле; а потом пока запрягли повозку…
Блез наконец заметил, что рядом с ним стоят два человека в потрепанных куртках. Они были более реальны, чем Анна с её перевернутым лицом.
— Почему вы вниз головой? — спросил он.
— Но я не вниз головой!
— Значит, это я… Или, может быть, мои глаза…
Подушка у него под головой шевельнулась.
— Ах, — пробормотал он, — вы так добры ко мне… Простите…
Она осторожно сдвинула его голову у себя на коленях.
— Скажите, как вы себя чувствуете? Вы ведь получили такой страшный удар…
Нет, это было невозможно — сказать ей, как он себя чувствует. Проще оказалось пошутить.
Он закрыл глаза.
— Да… Цена романтики.
На него снова надвинулась тьма, но теперь он её уже не боялся.
Глава 21
Прошли целые сутки, прежде чем Блез окончательно пришел в себя; об этом времени у него остались лишь смутные воспоминания. По каким-то признакам он понял, что находится в сарае, и нисколько не удивился, услышав, как жуют и похрустывают кормом животные где-то рядом. Он лежал на куче сена и видел, как пробивается дневной свет сквозь щели в плетеных стенах и соломенной крыше. До него долетал голос Анны, беседующей с кем-то из крестьян во дворе.
Главное состояло в том, что он снова мог нормально думать и чувствовал в голове лишь слабую боль. Это было такое неожиданное счастье, что какое-то время он просто наслаждался новым ощущением.
Он вспомнил некоторые мгновения из путаницы прошедших часов. Мягкость и осторожность, с какой Анна ухаживала за ним; её прохладную руку у себя на лбу; плеск воды в деревянном ведре, когда она с бесконечным терпением снова и снова меняла повязки. Он вспомнил её лицо в тусклом свете фонаря, полное сочувствия и тревоги.
И ещё память сохранила момент, когда болело просто невыносимо и она сидела, обняв его, и говорила какие-то английские слова, которых он не понимал, но звук их утешал и успокаивал.
И вот эту самую миледи Руссель он подозревал не только в том, что она его ограбила и бросила, но и в том, что она намеренно затеяла скачки, планируя несчастный случай, который дал бы ей возможность бежать!..
Голоса снаружи умолкли. Он услышал, как Анна легкой походкой входит в сарай. Через несколько секунд она, ступая на цыпочках, чтобы не потревожить его, показалась из-за кучи сена, увидела, что глаза его открыты, и уловила новое выражение на его лице.
— Мсье! — воскликнула она. — Слава Богу! Вы выглядите лучше.
— Я выздоровел, — ответил он, — спасибо Господу и вам!
Анна просияла.
— Клянусь Богом, — улыбнулась она, наклоняясь над ним и протягивая ему руки, — это самое радостное зрелище, какое я когда-либо видела. Нигде не болит? Вы уверены?
Он взял её руки:
— Совершенно уверен. Но какими словами мне благодарить вас за все!
— Вы хотите сказать — как мне перед вами оправдаться! Может быть, это излечит меня от привычки дразниться…
Присев рядом с ним, она пощупала ему лоб.
— Замечательно! Жар совсем прошел.
— Дразниться?.. — повторил он. — Не понимаю…
— И не поймете, мсье. Вот что мне в вас нравится. Не люблю мужчин, которые понимают женщин… Но вы не из таких. Вы ещё такой мальчик!
Она сидела, улыбаясь ему.
— Так вы и не объясните?..
— Ну, — призналась она, — я просто не могла удержаться, чтобы не подцепить вас чуть-чуть на крючок… Меня совершенно не интересовал Макон, но было так забавно внушить вам, будто у меня там какие-то дела! У вас сразу сделался вид такого проницательного и мужественного человека. А потом, вспомните сами, как вы уверяли, будто французские кавалеристы обскачут любого! Ваша лошадь устала, и я подумала, что смогу посмеяться над вами. Конечно, я и в мыслях не имела…
Она покачала головой.
— Бедная, беспомощная женщина! — улыбнулся Блез. — Вам вовсе не было нужды доказывать, как вы умны.
— Вы хотели сказать — как глупа… Видите, сколько бед я натворила. Однако мне не следовало позволять вам говорить. Я принесу сейчас миску супа, тетушка Одетта сварила. Эти люди такие милые!.. Только до сих пор не могут взять в толк, отчего я настояла, чтобы вас положили в сарае, когда они предлагали свою постель… Но, Боже милосердный, в доме нет дымовой трубы — там такой чад, такая грязь!.. Вы погибли бы, если б я не настояла на своем. По сравнению с хозяевами их лошади и коровы живут, как цари.
Она встала, отряхивая солому с куртки. Он заметил круги у неё под глазами. Она сменила сапоги на туфли, которые возила в седельной сумке. Ее зеленые обтягивающие штаны потрепались и вытянулись на коленях.
Поймав его взгляд, она улыбнулась:
— Действительно, что за пугало!
Он ответил искренне:
— Я просто думал, как вы красивы.
Она игриво погрозила ему пальцем:
— Перестаньте, вы сами прекрасно знаете, мсье, что все французы — льстецы.
И заспешила прочь.
Суп, очевидно, был готов, потому что она вернулась через несколько минут с дымящейся миской в сопровождении самой тетушки Одетты. Смуглолицая женщина с голыми ногами, в белом чепце, похожем на капюшон монахинь-бегинок, с подоткнутой верхней юбкой, из-под которой видна была нижняя, поздравила мсье с выздоровлением и извинилась за сарай. Не часто встретишь мужчин, заметила она, у которых такие преданные и заботливые… сестры, как мадемуазель. Счастлив будет тот, кому она достанется в жены!
Анна явно произвела впечатление на это семейство, однако по искоркам в глазах тетушки Одетты видно было, что она не особенно верит в родство между молодыми людьми; впрочем, Анну, кажется, это не беспокоило.
Когда женщина раскланялась и удалилась, не переставая заверять мсье и мадам в удовольствии видеть их и в готовности к услугам, Блез заметил:
— Увы, миледи, у нашей хозяйки, кажется, скептический склад ума.
— Это не причина, чтобы ваш суп остывал, — сказала Анна. — Я ей призналась по секрету, что мы не родственники. Тетушка Одетта так обрадовалась — она, как все женщины, любит секреты.
— Но зачем же вы ей сказали?..
— Потому что мы ещё во Франции, а эта усадьба расположена близко к дороге. Нам может потребоваться больше, чем гостеприимство — нам может понадобиться преданность. А пара беглых любовников гораздо милее женщинам вроде тетушки Одетты, чем все на свете братья с сестрами.
Блез вдруг испугался:
— Черт возьми, я совсем забыл!.. Какой сегодня день?
— Суббота. Пятый день, как мы выехали из Фонтенбло.
— Но тогда, если король…
Он быстро просчитал в уме. Два дня охотничьей вылазки короля дали им хорошую фору, и, пока не случилась эта неприятность, они с самого выезда из Санса не теряли даром времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
— Боже избави! — воскликнул Блез.
— Именно так. Вы были бы обязаны выполнять приказ. И, поскольку я женщина, мне пришлось бы покориться, как это всегда приходится делать женщинам. Мы — дети по натуре и никогда не можем перерасти розгу… И не возражайте, мсье де Лальер, ибо сие есть истина.
— Вы смогли бы назвать госпожу регентшу ребенком по натуре? — осведомился он.
Анна расхохоталась:
— Вот уж что нет, то нет. Однако мне доводилось слышать, как она говорила о женщинах вещи и похуже. Наверное, есть исключения.
— Наверное, и вы — одно из них, — отпустил Блез комплимент. — Лучшая часть любого правила — это исключения.
— А беда всех французов, — парировала она, — что они оспаривают любое правило. Будь вы англичанином, не нужно было бы нам спорить из-за такой ясной вещи. Для англичанина это так же само собой разумеется, как его овсянка… Вы слышали когда-нибудь балладу о рыцаре Уотерсе?
Она без слов промурлыкала мотив, а потом запела. Когда баллада кончилась, Анна вздохнула и сказала:
— Вот это истинно по-английски.
— Очень симпатичный мотив, — сказал Блез, — но что означают слова?
— Что-то вроде этого:
Весь долгий день Чайльд-Уотерс скакал,
А она — за ним, босиком по стерне;
Но рыцарь недобрый ей не сказал:
«Эллен, садись ко мне».
Нет, весь день Чайльд-Уотерс скакал,
А она — босиком, по камням вдоль реки;
Но рыцарь недобрый ей не сказал:
«Эллен, надень башмаки».
«Не гони коня, Чайльд-Уотерс, постой, —
Сказала она, утирая пот,
Ведь это не чей-то ребенок, а твой
Тело мне разорвет».
Когда она закончила переводить последний стих, Блез взорвался:
— Что за свинья! У него манеры не лучше, чем у немецкого пикинера! Если это истинно по-английски, то для вас должно быть утешением, миледи, что вы так долго жили во Франции, которая, как каждый знает, страна поистине вежливых людей. В конце концов мне начинает казаться, что все прочие народы — просто варвары!
Его удивило, что в ответ она только расхохоталась, не пожелав объяснить, что её так позабавило. Разговор перешел на достоинства той и другой нации. Она утверждала, среди прочего, что англичане — лучшие наездники, чем французы, тогда как Блез со всей искренностью доказывал, что французским всадникам нет равных в мире.
— Себя самого вы считаете хорошим наездником, мсье?
— Средним, — ответил он, на этот раз скромничая, потому что был известен как выдающийся конник.
— А прыгать через препятствия вам приходилось?
— Бывало.
— Тогда поглядите на прекрасные изгороди вон там, в поле, где хлеба уже сжаты. Попробуем-ка их взять. А я погляжу, можете ли вы тягаться с английскими охотниками. Или нет, погодите! Держу пари, что сама смогу вас обскакать!
Противостоять такому предложению было невозможно.
— К вашим услугам, миледи! — принял он вызов.
И они свернули с дороги.
Первые изгороди преодолели легко — прыгая в тех местах, где они были пониже. Блез восхищался её изяществом и уверенностью и сказал ей об этом, а её похвала была более чем сдержанной:
— Неплохо справляетесь, мсье. Но это ещё не настоящее испытание. Взять барьер в три фута каждый может. Вы вовсе не доказали, что французы такие уж блестящие всадники… Впереди есть кое-что посолиднее — видите, между двух тополей. Давайте-ка попробуем там.
Блез улыбнулся. Препятствие было серьезное, но не слишком — неполных четыре фута. Сотни раз ему приходилось брать барьеры повыше этого. Однако он помнил, что лошади притомились и, кроме всадников, несли ещё и поклажу. Тем не менее он сделал широкий жест:
— Если вам угодно, но на этом, с вашего разрешения, мы и покончим.
— Увиливаете? — поддразнивала она. — Осторожничаете?
— Да. Вспомните, что я должен доставить вас в Женеву.
— Я помню, мсье. Если я и забуду об этом, то не по вашей вине.
Они галопом поскакали к изгороди.
— По одному, — предупредил он. — Здесь узко. Я пойду первым. А вы уж решайте, может ли французский кавалерист…
Блез подобрал коня, послал его на препятствие — и слишкои поздно увидел канаву по другую сторону изгороди.
Он упал удачно, но лошадь свалилась рядом с ним, отчаянно брыкая копытами. Он попытался уклониться, почувствовал, как зазвенело у него в голове от удара, увидел вспышку света — а потом не стало ничего.
Глава 20
Очнувшись, Блез обнаружил, что смотрит вверх сквозь путаницу стебельков травы, поднимающихся всего на несколько дюймов выше его носа. Потом по глазам хлестнула резкая боль, и он зажмурился. Земля колыхалась под ним, как море; он почувствовал тошноту, словно хватил лишнего, и вцепился пальцами в землю, чтобы не соскользнуть с нее. Он был не в силах сообразить, где он, что с ним случилось.
Но постепенно головокружение прошло; напрягшись, чтобы перетерпеть боль от яркого света, он заставил себя открыть глаза и, преодолевая бешеный стук в висках, попытался поднять голову. Первая попытка не удалась. Он повторил её чуть позже и неуверенно огляделся. Что за черт…
В голове путались обрывки мыслей. Дорога… широкая равнина и горы вдали… скачка галопом через какое-то поле…
Внезапно вспыхнуло другое воспоминание: миледи Руссель, прыжок, лошадь, бьющаяся в канаве рядом с ним…
Он силился сесть; хоть и нескоро, ему это удалось, и он, опершись на локти, снова стал бороться с головокружением, от которого опять закачалась земля.
Наконец Блез что-то рассмотрел вокруг. Он все ещё находился в канаве, неподалеку от места падения. Слева виднелись отпечатки лошадиных копыт, но коня не было.
Он позвал слабым голосом:
— Миледи! Мадемуазель!
Но услышал только шум листьев в кустах живой изгороди над собой.
Сколько же он здесь провалялся? Он не мог определить; видел только, что тени от тополей протянулись довольно далеко, — это указывало на предвечерний час.
Коснувшись пальцами головы, он нащупал повязку; потом опустил руку — и с минуту тупо разглядывал красный след на перчатке.
Постепенно стало ясно — даже слишком ясно, — что произошло. Он вспомнил, как Анна Руссель предлагала ехать через Макон, её смирение, явно рассчитанное на то, чтобы усыпить его бдительность; вспомнил и то, как она поддразнивала его, словно невзначай заставив состязаться в прыжках через изгороди. Конечно, она не могла в точности предвидеть такой случай, но, по-видимому, рассчитывала на то, что он возможен, и, когда несчастье произошло, не замедлила им воспользоваться. Он постепенно вспомнил, как ловко она распалила его глупую французскую гордость…
Ну что ж, она доказала ему, что он дурак, и поехала своей дорогой. На войне все средства хороши. Ему не следовало и ожидать чего-нибудь иного от неё — от врага.
Но где она? Воспоминания ускользнули. Он почувствовал, как снова надвигается тьма, и понял, что должен собрать все силы, пока не стало слишком поздно. С трудом приподнявшись на четвереньки, он вскарабкался на противоположный откос, кое-как поднялся на ноги и вслепую заковылял вперед. Наткнулся на стог ячменя, остановился, привалившись к колкой соломе, и постоял, переводя дыхание.
Сознание то прояснялось, то затуманивалось, но светлые промежутки не приносили покоя. У него определенно проломлена голова, и чтобы выжить, необходима помощь. Но он совершенно не представлял себе, как далеко может оказаться ближайшее жилье и найдет ли он там гостеприимство. Крестьяне далеко не всегда похожи на добрых самаритян. Платье и кошелек беспомощного путника — вещи куда более осязаемые, чем его благодарность. У Блеза оставалось ещё шесть крон — притягательная сумма для неразборчивого в средствах мужика. Не помешает переложить их во внутренний карман камзола, пока сознание его не покинуло.
Стянув перчатку, он пошарил в сумке на поясе — и с минуту ещё продолжал шарить, пока перед ним не забрезжила горькая правда. Сумка была пуста.
Откинувшись на стог, он не смог удержаться от невеселого смеха: ну и влип же… Да-а, Анна Руссель обезопасила его от воров… Конечно, ей самой нужны деньги, и, выполнив все прочие пункты своего плана, она не остановилась и перед последним шагом. Но могла бы, по крайней мере, оставить ему хоть крону…
В висках заколотило сильнее, и на несколько минут сознание затуманилось.
Когда он снова смог думать, то решил попробовать добраться до большой дороги. А там уж — как повезет, все зависит от того, кому случится проезжать мимо. Но несколько сот ярдов от стога до придорожной изгороди казались бесконечными, а сама изгородь — непреодолимой для человека, который едва держится на ногах. И все же надо попытаться…
Хуже всего были борозды. Он споткнулся об одну и упал, поднялся, споткнулся о другую, но сумел удержать равновесие и проковылять несколько ярдов, пока снова не померкло в глазах. Нет, ничего не выйдет… Господин Баярд любил повторять, что рецепт чести — это невзгоды и твердое сердце. Так что сделаем ещё один шаг… ещё шаг…
У Блеза туманилось в голове. Ему казалось, что он готовится к какой-то атаке. В стене брешь — но от неё мало толку. Слишком крутой подъем. И доспехи никогда не казались ему такими тяжелыми. А кроме того — где вся остальная рота? Не могут же они рассчитывать, что он удержит позицию в одиночку…
Послышался скрип колес — артиллерия на подходе. Какое счастье! Немного подождать, пока они ядрами расширят брешь…
Очнулся он на земле, в каком-то ещё более сильном бреду; голова его покоилась на чем-то мягком, и он смотрел в склонившееся над ним перевернутое лицо Анны Руссель.
В её голосе была странная нежность:
— Почему же вы не дождались там, где я вас оставила?
Как ни удивительно, он понял.
— Я думал, вы уехали, — пробормотал он. — Я пытался добраться до дороги.
— Уехала?.. Куда уехала?
— Наверное, в Макон…
— Но я же сказала вам, что поскакала за помощью. Мне показалось, вы поняли. Не помните? Я перевязала вам голову и взяла деньги для сохранности…
Он тупо уставился на нее:
— Нет. Не могу вспомнить…
Беспокойство в её голосе усилилось:
— Пресвятая дева! Вы уж простите, что я так долго. Эти добрые люди были в поле; а потом пока запрягли повозку…
Блез наконец заметил, что рядом с ним стоят два человека в потрепанных куртках. Они были более реальны, чем Анна с её перевернутым лицом.
— Почему вы вниз головой? — спросил он.
— Но я не вниз головой!
— Значит, это я… Или, может быть, мои глаза…
Подушка у него под головой шевельнулась.
— Ах, — пробормотал он, — вы так добры ко мне… Простите…
Она осторожно сдвинула его голову у себя на коленях.
— Скажите, как вы себя чувствуете? Вы ведь получили такой страшный удар…
Нет, это было невозможно — сказать ей, как он себя чувствует. Проще оказалось пошутить.
Он закрыл глаза.
— Да… Цена романтики.
На него снова надвинулась тьма, но теперь он её уже не боялся.
Глава 21
Прошли целые сутки, прежде чем Блез окончательно пришел в себя; об этом времени у него остались лишь смутные воспоминания. По каким-то признакам он понял, что находится в сарае, и нисколько не удивился, услышав, как жуют и похрустывают кормом животные где-то рядом. Он лежал на куче сена и видел, как пробивается дневной свет сквозь щели в плетеных стенах и соломенной крыше. До него долетал голос Анны, беседующей с кем-то из крестьян во дворе.
Главное состояло в том, что он снова мог нормально думать и чувствовал в голове лишь слабую боль. Это было такое неожиданное счастье, что какое-то время он просто наслаждался новым ощущением.
Он вспомнил некоторые мгновения из путаницы прошедших часов. Мягкость и осторожность, с какой Анна ухаживала за ним; её прохладную руку у себя на лбу; плеск воды в деревянном ведре, когда она с бесконечным терпением снова и снова меняла повязки. Он вспомнил её лицо в тусклом свете фонаря, полное сочувствия и тревоги.
И ещё память сохранила момент, когда болело просто невыносимо и она сидела, обняв его, и говорила какие-то английские слова, которых он не понимал, но звук их утешал и успокаивал.
И вот эту самую миледи Руссель он подозревал не только в том, что она его ограбила и бросила, но и в том, что она намеренно затеяла скачки, планируя несчастный случай, который дал бы ей возможность бежать!..
Голоса снаружи умолкли. Он услышал, как Анна легкой походкой входит в сарай. Через несколько секунд она, ступая на цыпочках, чтобы не потревожить его, показалась из-за кучи сена, увидела, что глаза его открыты, и уловила новое выражение на его лице.
— Мсье! — воскликнула она. — Слава Богу! Вы выглядите лучше.
— Я выздоровел, — ответил он, — спасибо Господу и вам!
Анна просияла.
— Клянусь Богом, — улыбнулась она, наклоняясь над ним и протягивая ему руки, — это самое радостное зрелище, какое я когда-либо видела. Нигде не болит? Вы уверены?
Он взял её руки:
— Совершенно уверен. Но какими словами мне благодарить вас за все!
— Вы хотите сказать — как мне перед вами оправдаться! Может быть, это излечит меня от привычки дразниться…
Присев рядом с ним, она пощупала ему лоб.
— Замечательно! Жар совсем прошел.
— Дразниться?.. — повторил он. — Не понимаю…
— И не поймете, мсье. Вот что мне в вас нравится. Не люблю мужчин, которые понимают женщин… Но вы не из таких. Вы ещё такой мальчик!
Она сидела, улыбаясь ему.
— Так вы и не объясните?..
— Ну, — призналась она, — я просто не могла удержаться, чтобы не подцепить вас чуть-чуть на крючок… Меня совершенно не интересовал Макон, но было так забавно внушить вам, будто у меня там какие-то дела! У вас сразу сделался вид такого проницательного и мужественного человека. А потом, вспомните сами, как вы уверяли, будто французские кавалеристы обскачут любого! Ваша лошадь устала, и я подумала, что смогу посмеяться над вами. Конечно, я и в мыслях не имела…
Она покачала головой.
— Бедная, беспомощная женщина! — улыбнулся Блез. — Вам вовсе не было нужды доказывать, как вы умны.
— Вы хотели сказать — как глупа… Видите, сколько бед я натворила. Однако мне не следовало позволять вам говорить. Я принесу сейчас миску супа, тетушка Одетта сварила. Эти люди такие милые!.. Только до сих пор не могут взять в толк, отчего я настояла, чтобы вас положили в сарае, когда они предлагали свою постель… Но, Боже милосердный, в доме нет дымовой трубы — там такой чад, такая грязь!.. Вы погибли бы, если б я не настояла на своем. По сравнению с хозяевами их лошади и коровы живут, как цари.
Она встала, отряхивая солому с куртки. Он заметил круги у неё под глазами. Она сменила сапоги на туфли, которые возила в седельной сумке. Ее зеленые обтягивающие штаны потрепались и вытянулись на коленях.
Поймав его взгляд, она улыбнулась:
— Действительно, что за пугало!
Он ответил искренне:
— Я просто думал, как вы красивы.
Она игриво погрозила ему пальцем:
— Перестаньте, вы сами прекрасно знаете, мсье, что все французы — льстецы.
И заспешила прочь.
Суп, очевидно, был готов, потому что она вернулась через несколько минут с дымящейся миской в сопровождении самой тетушки Одетты. Смуглолицая женщина с голыми ногами, в белом чепце, похожем на капюшон монахинь-бегинок, с подоткнутой верхней юбкой, из-под которой видна была нижняя, поздравила мсье с выздоровлением и извинилась за сарай. Не часто встретишь мужчин, заметила она, у которых такие преданные и заботливые… сестры, как мадемуазель. Счастлив будет тот, кому она достанется в жены!
Анна явно произвела впечатление на это семейство, однако по искоркам в глазах тетушки Одетты видно было, что она не особенно верит в родство между молодыми людьми; впрочем, Анну, кажется, это не беспокоило.
Когда женщина раскланялась и удалилась, не переставая заверять мсье и мадам в удовольствии видеть их и в готовности к услугам, Блез заметил:
— Увы, миледи, у нашей хозяйки, кажется, скептический склад ума.
— Это не причина, чтобы ваш суп остывал, — сказала Анна. — Я ей призналась по секрету, что мы не родственники. Тетушка Одетта так обрадовалась — она, как все женщины, любит секреты.
— Но зачем же вы ей сказали?..
— Потому что мы ещё во Франции, а эта усадьба расположена близко к дороге. Нам может потребоваться больше, чем гостеприимство — нам может понадобиться преданность. А пара беглых любовников гораздо милее женщинам вроде тетушки Одетты, чем все на свете братья с сестрами.
Блез вдруг испугался:
— Черт возьми, я совсем забыл!.. Какой сегодня день?
— Суббота. Пятый день, как мы выехали из Фонтенбло.
— Но тогда, если король…
Он быстро просчитал в уме. Два дня охотничьей вылазки короля дали им хорошую фору, и, пока не случилась эта неприятность, они с самого выезда из Санса не теряли даром времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55