Наконец взошло солнце, и все в лагере смогли вздохнуть с облегчением.
Рассвет в Леванте наступал всегда внезапно: сначала слегка светлело небо, а потом вдруг из-за горизонта ослепительным потоком вырывались лучи солнца, в одно мгновение заливая ярким светом холмы и равнины, – и сразу же наступал день, готовивший людям новую пытку зноем и пылью.
Возле палатки короля собрался последний военный совет. На этот раз к мнению графа Раймонда прислушивались с большим вниманием. Все, о чем он предупреждал у Колодцев Саффарии, исполнилось прошедшим днем, и теперь рыцари, уставшие и утратившие веру, распрощавшись с последней надеждой, раскаявшись, с готовностью ловили каждое слово графа.
– Мы должны отложить поход на Тивериаду, – сказал граф. – Наша главная задача – раздобыть воду. Около трех миль на север отсюда есть источник на Вейди-эль-Хамман. Мы должны пробиться туда любой ценой.
Ги Лузиньянский согласно кивнул. Совсем пав духом, отчаявшись найти выход из создавшегося положения, сейчас он был готов с благодарностью принять любой совет.
– Очень хорошо, – проговорил он. – Здесь ли Великие Магистры?
Оба Великих Магистра, Жерар де Ридфор и Роджер де Мулине, шагнули вперед. Они все время ехали в арьергарде, поскольку в королевстве Иерусалимском уже стало своего рода традицией, что военные ордена следуют в хвосте колонны рыцарей, обороняя тыл.
– Что с пехотой? – спросил Ги.
– Плохо! – сразу же ответил Жерар де Ридфор, не теряя времени на пространные вступления. – Солдаты уже потеряли терпение.
– Но они будут сражаться? – с беспокойством спросил король.
– Не думаю, – ответил де Мулине. – У них закончилась вода, почти все обессилены, некоторые уже дезертировали. Решили вернуться в Саффарию. Но далеко им не уйти, – мрачно добавил он. – Турки обошли нас с тыла.
Пока бароны тихо приглушенными голосами обсуждали эту новость, король нервно подергивал колечки своей холеной бородки. Сколько бы ни осуждали его за нерешительность и подверженность чужому влиянию, он все же был мужественным человеком и опытным воином. Наконец он увидел, к чему привело его легкомысленное следование чужим советам, и совсем потерял надежду.
Но как раз это отчаяние пробудило в нем дремлющую энергию, и когда он встал, собираясь говорить, от его былой неуверенности не осталось и следа.
Бароны с ожиданием смотрели на высокую, горделивую фигуру короля в стали кольчуги, с белым плащом, ниспадающим с мускулистых плеч.
– Итак, решено: мы будем пробиваться сквозь вражеский заслон, – сказал он уверенным, звучным голосом. – Жерар, ты возьмешь на себя командование арьергардом. Раймонд, ты вместе с Рено де Шатильоном встанешь во главе колонны. Я со знаменем и Святым Крестом буду следовать в центре войска. Господь с нами, сеньоры, и с Божьей помощью мы пробьемся к Тивериаде и одержим победу над врагом!
Крестоносцы, слушая эту уверенную речь, расправили плечи, загорелые лица их вновь осветились надеждой и верой в свои силы. Они вернулись к своим отрядам. В это время труба заиграла сигнал к выступлению, и первая часть колонны тронулась вперед под бодрые крики крестоносцев:
– «Deus Vult! Deus Vult!» – раздался боевой клич. И в самом деле, всем теперь казалось, что положение войска не настолько безнадежно. Всех утомил долгий путь из Саффарии, они почти полностью утратили пехоту во время перехода, но христианская армия, стержень которой составляли вооруженные воины на лошадях, все еще представляла собой грозную силу. Если турки собирались помешать христианам прорваться к озеру Галилейскому и Тивериаде, им придется противостоять натиску мощной кавалерии крестоносцев, вооруженных отчаянной уверенностью в победе и в чудодейственной силе Святого Креста.
Но, в свою очередь, иноверцы, не без основания, тоже питали надежды на победу. Они больше не предпринимали попыток нападения на колонну христиан, но когда войско вышло на широкую равнину, мусульмане начали стягивать силы к холмам, готовясь преградить рыцарям путь к озеру и к воде, куда крестоносцы должны были пробиться любой ценой, иначе им грозила гибель от жажды.
Филипп, прикрыв ладонью глаза от солнца, следил за передвижением армии противника. Теперь вся равнина впереди была покрыта фигурками сарацин в разноцветных бурнусах, готовящихся к бою, и Филипп ужаснулся величине войска, которое удалось выставить против них Саладину: куда бы он ни посмотрел, всюду он натыкался взглядом на группы вражеских всадников в белых и красных тюрбанах и в сверкающих на солнце доспехах, размахивающих пестрыми знаменами, – казалось, их нисколько не угнетала жара, терзающая крестоносцев.
Но христиане продолжали упрямо двигаться вперед под предводительством графа Раймонда. Впереди стоял грохот турецких кимвалов и бой барабанов, сопровождающиеся воинственными призывами к Аллаху. В ответ ревели трубы христиан. Рыцари, заслонившись продолговатыми щитами, застегивали кольчуги и надевали шлемы, с мрачной решимостью готовясь встретиться лицом к лицу с жестоким противником.
Филипп вскочил в седло. Он понимал, что им предстоит решающее сражение, турки теперь ни за что не отступят, и им придется биться не на жизнь, а на смерть. Филипп почувствовал, как внутри его нарастает обычное возбуждение, и сразу же забыл и о своей усталости, и о мучившей его жажде. Через несколько минут начнется бой.
В центре христианской армии снова зазвучали трубы, но это был сигнал к остановке.
Сир Бальян де Ибелин, привстав на стременах, прокричал гневным голосом, хрипло звучавшим сквозь толстую сталь шлема:
– Что? – Он не верил своим ушам. – Что это? Мы отступаем?
Колонна постепенно замедлила движение и, наконец, остановилась. Мимо проскакал галопом граф Раймонд, направляясь в сторону знамени, в центр колонны. Как только граф вернулся, он объяснил сиру Вальяну причину остановки.
– Мы должны остановиться, Бальян. Пехота отказывается двигаться дальше.
– Тогда мы должны идти в наступление без них! Мы же уже все решили.
– Знаю. Но это значит, что мы должны будем оставить позади госпитальеров и тамплиеров. Поэтому мы должны подождать, пока они подтянутся к нам.
Сир Бальян и сир Хьюго в отчаянии сжали кулаки. Но у них, в самом деле, не было иного выбора, чем просто ждать и быть готовыми к нападению в любую минуту, поскольку турки вряд ли упустят такой благоприятный для атаки момент.
Спереди доносились все нарастающие звуки кимвале и бой барабанов. По равнине поползли клубы белесой пыли – это отряды конных лучников врага поскакали на ряды христиан.
Филипп прикрыл голову щитом. Он хорошо понимал, что вчерашние атаки были, по сравнению с надвигающимся ливнем стрел, всего лишь легкими уколами булавки. Он услышал пение тетивы и свист пущенных из турецких луков стрел, летящих прямо на головы крестоносцев с нарастающей скоростью.
Но кольчуги христиан оказались настолько прочны, что стрелы турок практически не причиняли особого вреда рыцарям: они с глухим стуком отскакивали от упругой кожи щитов или, звеня, отлетали от плотной стали кольчуг. Лошадям повезло куда меньше, и то и дело над рядами христиан звучало обреченное ржание смертельно раненых животных.
Это была лишь первая из многочисленных атак, предпринятых турками. На этот раз сарацины, как всегда, осыпав вражеское войско градом стрел, хотя и не собирались отступать, предпочли не приближаться к христианам вплотную, поскольку им слишком хорошо была известна опасность рукопашного боя с таким сильным противником, как вооруженный до зубов рыцарь.
Таким образом, крестоносцы могли в относительном спокойствии поджидать прибытия своего арьергарда.
Но все же в армии оказался человек, которому это ожидание было не по душе.
На левый фланг, где находился отряд из Яффы, выехал граф Раймонд.
– Я не могу больше ждать, Бальян, – сказал он. – Я иду на прорыв.
– Но мы должны оставаться на месте, граф, – возразил сир Бальян.
– У нас слишком мало времени. Со мной едут сир Реджинальд Сидонский и рыцари из Наблуса. Если к нам присоединитесь вы с сиром Хьюго вместе со своими отрядами, мы сможем прорваться к холмам.
Сир Бальян покачал головой. Граф не стал тратить времени, чтобы переубедить его, и отъехал.
Спустя несколько минут Филипп увидел, как плотная группа всадников, оторвавшись от войска, устремилась по направлению к рядам турок и вскоре смешалась с толпою размахивающих знаменами мусульман.
– Они прорвутся, Хьюго? – озабоченно спросил сир Бальян.
– Полагаю, что да. Но их лошади сильно устали. Им не удастся далеко уйти.
Но, как позже удалось узнать Филиппу, граф все же сумел прорвать оборону турок и устремился в Триполи, где он, не дожив и до конца того же года, умер от болезни и горя.
Христиане со все возрастающим нетерпением ждали, пока к ним подтянутся госпитальеры и тамплиеры. Назад было отправлено несколько гонцов, с тем, чтобы убедить пехоту в необходимости наступления. Но солдаты отказывались сдвинуться с места – все равно в каком направлении, к врагам ли, назад ли, в Саффарию, – теперь стройная ранее пехота напоминала более толпу отчаявшихся и потерявших терпение и веру людей. Солдаты поднимались на окрестные холмы, чтобы оттуда наблюдать за финалом этого бессмысленного похода, обернувшегося настоящей трагедией.
Рыцари, сомкнув ряды и заслонившись щитами, продолжали противостоять стрелам иноверцев. Число человеческих жертв оказалось незначительно, и больше всего этих мужественных воинов волновало состояние лошадей. Уже более половины христианского войска потеряло своих коней, и теперь пешие рыцари с мечами наголо, прикрываясь щитами, ждали нападения иноверцев.
Но уже все начали заметно уставать. У большинства иссякли последние запасы воды, а прямо над их головами стояло беспощадное солнце, убивающее несчастных воинов палящими лучами сильнее, чем стрелы врагов.
Как раз в это время к основному войску присоединились отряды двух военных орденов, и по рядам армии был передан сигнал к наступлению. Как только прозвучат трубы, всадники должны будут начать атаку. Христианам оставалось надеяться теперь только на то, что им удастся прорвать цепь сарацинских воинов.
Филипп, едва не терявший сознание от жары и жажды, заставил себя взбодриться. К счастью, его конь не был ранен и еще мог двигаться, хотя Филипп почти сутки уже не поил его. Отряд из Бланш-Гарде обступил неукротимого, не сломленного трудностями этого похода сира Хьюго, рядом с которым стояли Филипп и Жильбер в окружении остальных конных воинов во главе с Льювеллином.
Турки тоже начали готовиться к битве, как только Саладин заметил знамена приближающихся госпитальеров и тамплиеров. Он знал, что в лице рыцарей орденов он имел самых фанатичных и рьяных противников, и, как опытный воин и искусный полководец, он не мог не предугадать возможную тактику христиан.
Турки прекратили обстрел и вернулись к своему войску. Обе стороны собирались с силами для решающей битвы. В следующие полчаса должна была решиться судьба сражения, а вместе с ним и судьба всего христианского Востока.
Ги Лузиньянский находился в центре войска, рядом со Святым Крестом. Убедившись, что все отряды заняли свои позиции, он поднял руку, чтобы подать сигнал к бою. Заиграли трубы, передавая во все концы приказ к наступлению.
Едва ли во всей армии нашелся бы человек, чья кровь не заиграла в жилах, откликаясь на призывные звуки труб, даже если бы он находился на самой грани изнеможения и отчаяния. Крестоносцы с нетерпением ждали решающего момента, и даже усталые непоеные кони нетерпеливо переступали копытами, чувствуя настроение своих хозяев. И миг пришел. Огромной стальной волной, в едином порыве все крестоносное воинство двинулось в атаку.
Громкий звон бесчисленных колец тысяч кольчуг перекрывался воинственным кличем, одновременно вырвавшимся у всех воинов, и тяжелым топотом лошадиных копыт – словно живое море с грохотом обрушилось в пески унылой пустыни. В раскаленном неподвижном воздухе поднялись клубы желтоватой пыли, но даже эта грязная пелена не могла заслонить величественной картины крестоносцев, идущих в атаку: развевающиеся белые плащи, плоские шлемы, сверкающие кольчуги, длинные древки копий с бьющимися на ветру маленькими флажками, решительно торчащие вперед, навстречу врагу, и сами всадники, прикрывающиеся продолговатыми щитами, украшенными родовыми гербами.
Филипп же ничего этого не видел. Он смотрел прямо перед собой, в одну мелькающую от бега коня точку, обозначившуюся сквозь прорези его шлема. Но он слышал вокруг себя крики и ржание лошадей, и, как и все христиане, был охвачен радостным возбуждением, вливавшимся в его сердце вместе со звуками трубы и с сознанием, что он является частичкой мощного потока людей и лошадей, несущегося на врага и сметающего все на своем пути, – тяжелой рыцарской конницы, основной ударной силы рыцарского войска. Наступил момент, ради которого он посвятил столько часов тренировкам, момент, когда он может, наконец, слиться в едином порыве с тысячами таких же, как он, людей, готовых идти на смерть ради земли, ставшей их родиной, – ради Святой земли.
И вот обе армии столкнулись. Мешанина звуков: хруст копий, ржание лошадей, звон клинков и надрывные крики людей, летящих друг на друга, одержимых ядом религиозной ненависти, страхом, враждой крови и инстинктивными гневом и яростью.
Филипп увидел, как копье его поразило цель. Услышав знакомый уже скрежет, он мельком заметил смуглое лицо турка под белым тюрбаном, исказившееся гримасой страдания и предсмертной агонии. Потом копье его сломалось, и он немного отъехал назад, вынимая одновременно из ножен свой меч хорошо рассчитанным, отработанным в длительных тренировках движением.
Его лошадь грудью наступала на двух маленьких арабских лошадок, в то время как их незадачливые хозяева упали на землю, сраженные мечом Филиппа. Филипп, наклонившись вперед, рубил мечом направо и налево, обрушиваясь молнией на каждого врага, попадавшего в его поле зрения, посылая им проклятия, вкладывая в эти удары всю силу и энергию своего усталого тела.
Христиане пробили большую брешь в рядах турецкого войска. Саладина, находящегося в середине армии, едва не сбросили с лошади и не убили, и в это короткое мгновение могла решиться судьба всего сражения. Но крестоносцы упустили этот случай: их лошади устали, и на этот раз их тяжелое вооружение не могло принести им пользы.
Порыв возбуждения, охвативший крестоносцев и увлекший их в эту яростную атаку, мало-помалу начал стихать. Врезавшись в самую гущу врагов, конь Филиппа застыл на месте, в то время как сам Филипп продолжал наносить удары, отвечая на вопли мусульман воинственным кличем крестоносцев. Седобородый турок вклинился между сиром Хьюго и Филиппом и уже занес свою кривую саблю, чтобы поразить Филиппа. Филиппу удалось отразить удар, но турок обошел его слева.
– Слева, Филипп, повернись влево! – прокричал ему сир Хьюго.
Филипп увидел, как его отец в полный рост поднялся на стременах, потом на мгновение застыл, рассчитывая удар, и со всей силы обрушил свой меч на голову мусульманина.
До слуха Филиппа долетел пронзительный свист меча, и краем глаза он увидел рядом с собой падающее с лошади разваливающееся тело поверженного турка. Потом он развернулся и со всей силы полоснул лезвием меча по горлу врага, находящегося слева от него. Раздался ужасный крик, более похожий на клекот, и противник пропал из виду.
Но скоро христиане вынуждены были отступать назад под натиском плотных рядов иноверцев, сначала медленно, а потом, когда труба проиграла сигнал к отступлению, быстрее, пока наконец крестоносное воинство не оказалось на своих прежних позициях.
В этот миг сражение было одновременно и выиграно, и проиграно. Турки снова сомкнули ряды, сумев удержать свои позиции, и с помощью свежих лошадей им удалось отбросить христиан назад. Хотя их потери оказались просто огромны. Неверных полегло куда как более, нежели крестоносцев, которых защищала стальная броня кольчуг. Язычники не ожидали встретить столь отчаянное сопротивление измученных жаждой, полумертвых от усталости рыцарей. Наверное, поэтому турки решили прекратить длительные атаки конных лучников и развернули лошадей назад, чтобы вернуться позднее, когда силы христиан будут на исходе и они не смогут больше оказать достойного сопротивления. Саладин понимал, и теперь даже лучше, чем раньше, насколько опасным явилось это последнее столкновение с этими упрямыми рыцарями. Он решил выждать.
Почти сразу же была поставлена красная палатка короля Ги в качестве сигнала сбора баронов на военный совет. В скором времени рыцари окружили палатку короля. Лошади большинства из них пали в бою под дождем стрел, но и уцелевшие кони оказались настолько измучены, что едва переставляли копыта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34