я так часто дрожал, чтобы морской ветер, столь опасный для больных, не лишил меня его, что в течение трех месяцев постарел на десять лет.И железный человек, говоря это, бросил на юношу взгляд, полный восторженной любви.— Дорогой мальчик… — прошептал он.— Черт возьми, полковник, зато теперь он оправился и возмужал.— Ах! — ответил счастливый отец. — Он будет жив, я знаю это… и я хочу, чтобы он прожил жизнь счастливо.Тень печали пробежала по лицу старого воина, и он сказал:— Ему надо много денег.— Мы их достанем.— Ах! — таинственно заметил Иов. — Быть может, мальчик слишком торопился жить… он наделал очень много долгов!— Их заплатят, — сказал полковник. — Теперь, черт возьми, наступает неприятное положение для моего общества… Я потребую свою долю… львиную долю!И в то время, как Арман помогал камердинеру доставать чемоданы из кареты, которая въехала во двор, полковникприбавил про себя:— Только бы они не заметили, что я сделался стариком, то есть человеком, которого нечего более бояться! Но он тотчас же выпрямился и прибавил:— Ради Армана я снова помолодею! Затем, обратившись к Иову, сказал:— Старик, очень вероятно, что мы снова отправимсяпутешествовать.— Опять! — вскричал удивленный Иов. — Значит, вы опять хотите увезти от меня мальчика?— Нет, так как ты поедешь с нами.— Ну, это другое дело, полковник; у старого Иова еще здоровые ноги и глаза, и он может пуститься в путь. А куда мы поедем?— Очень далеко.— Э! Да не все ли равно! Хоть на край света.— Быть может, даже в Америку.— Чудесная страна!— Быть может, в Индию… право, не знаю.— Если мальчик поедет с нами, нам везде будет хорошо. — Однако, — поспешил прибавить полковник, — весьмавероятно, что мы никуда не уедем. Все зависит от обстоятельств…— Хорошо! — сказал Иов, угадав, что у полковника есть тайна. Полковник пошел к Арману и повторил ему то же самое.— Друг мой, я отправляюсь к себе. Сегодня я ночую на улице Гельдер. В первый раз в течение трех или четырех месяцев я разлучаюсь с тобою на целые сутки, но эта разлука будет последней…— Отец…— Слушай: тебе очень хочется жить в Париже?— Нет, если вы уедете отсюда.— В таком случае, мы, может быть, уедем… Ты узнаешь это завтра. Я приеду обедать к тебе.Полковник сел в ожидавшую его почтовую карету и приказал везти себя на улицу Гельдер, где его ждали несколько писем.Неделю назад, приехав в Марсель, полковник разослал членам общества следующий циркуляр: «Друг мой. Жду вас у себя, в Париже, улица Гельдер, 16 числа этого месяца в восемь часов вечера. Известите меня о вашем пребывании в Париже. Полковник Леон». Четыре члена общества «Друзей шпаги» ответили на этот призыв, но полковник не получил извещения ни от Гонтрана, ни от шевалье д'Асти.— Ого! — сказал он. — Неужели они умерли? Полковник мог узнать о трагической смерти Гонтранатолько от единственного человека, не прерывавшего с ним сношений, — от шевалье д'Асти, но шевалье первый пал во время ужасной дуэли на кинжалах, произошедшей между ним и Гонтраном.Свидание было назначено в восемь часов, а теперь было только семь. Полковник поспешно переоделся, уселся поудобнее в кресле у камина и начал ждать.Судя по его спокойной позе, можно было бы предложить, что он не уезжал из Парижа, а только вернулся с простой прогулки по бульварам.— Все меры мною приняты, — пробормотал он, — и хорошо рассчитаны!.. Я всех их держу в руках… Всех, исключая Гонтрана… Но я слишком расположен к нему и не хочу его больше мучить. Он помог мне спасти моего ребенка.Полковник взглянул на часы.— Восемь часов без десяти минут, — сказал он, — приготовимся…Он открыл ящик письменного стола и вынул оттуда связку бумаг и пару двуствольных пистолетов, тщательно заряженных. Осмотрев бумаги, он в строгом порядке разложил их на столе.Бумаги эти в пяти запечатанных и перевязанных шнурком пакетах имели на каждом конверте надпись: Дело шевалье или виконта, или капитана такого-то. Улики против каждого из членов общества находились в руках полковника. Не хватало только дела Гонтрана.Раздался звонок. Полковник бросил пачки бумаг в ящик стола, на котором только что перед этим они были разложены, потом спрятал заряженные пистолеты в карманы брюк и снова занял место у камина.Дверь отворилась, и вошел Гектор Лемблен.— Согласитесь, полковник, — сказал он, входя, — что я отношусь к нашему обществу с чисто военной дисциплиной. Я приехал из Африки.— Прекрасно! — сказал полковник.— А я приехал из Монгори, — раздался другой голос на пороге кабинета.Это был Эммануэль Шаламбель, маркиз де Флар-Монгори, явившийся на свидание с пунктуальной точностью.— Благодарю вас, маркиз, садитесь.— Черт возьми, полковник, — сказал веселый голос, радостный, как голос человека, только что сделавшегося миллионером, — а я начинал уже было думать, что вы умерли!..Полковник обернулся и увидал виконта де Ренневиль.Последний только что получил наследство от двоюродного брата, голландского моряка. История этого наследства была целым романом.Читатель, вероятно, помнит, что шевалье д'Асти, временно исполнявший обязанности главы общества «Друзей шпаги» хотел послать Гонтрана в Гаагу, чтобы вызвать на дуэль двоюродного брата виконта, и что произошло после этого несвоевременного приказания.Несколько дней де Ренневиль провел в страшном беспокойстве. Он не видал шевалье и узнал о смерти де Ласи.Эта таинственная смерть, причину которой постарались скрыть, заставила одно время Ренневиля сделать предположение, что д'Асти сам уехал в Голландию.Письмо, полученное им неделю спустя, подтвердило его предположение. Голландский магистрат сообщал из Гааги, что морской офицер, сильно раненный на дуэли и находившийся при смерти, поручил ему написать виконту де Ренневилю, прося его приехать для получения завещания.Не оставалось сомнения, что кузен пал под ударами одного из членов общества. Де Ренневиль перестал заботиться об уехавшем шевалье и умершем Гонтране; он приказал подать себе почтовых лошадей и ускакал.Когда он приехал, моряк уже умер и был похоронен. В своем завещании он оставил огромное состояние единственному родственнику, виконту. Последний пожелал узнать тогда, кем был убит его двоюродный брат. Ему сказали, что убийца был тоже морской офицер, служивший на одном с ним корабле.«Странно, — подумал виконт, — случай заменил наше общество. Можно подумать, что судьба, видя наше затруднение, пришла к нам на выручку».Действительно, офицеры поссорились совершенно случайно и решили покончить спор дуэлью. Шевалье был тут ни при чем.Вернувшись в Париж, де Ренневиль снова был озабочен исчезновением шевалье, но не мог напасть на его след; тогда он написал госпоже д'Асти, бывшей мадемуазель Маргарите де Пон. Маргарита не имела никаких известий о муже и повсюду искала его.Ренневиль начал угадывать правду.«Д'Асти и Гонтран дрались, — решил он, — и убили друг друга».Виконт, явившись к полковнику, рассказал ему о случившемся, и тот готов был поклясться также, как и он, что д'Асти умер, когда дверь внезапно отворилась и оба они вскрикнули.На пороге стоял человек, одетый во все черное, бледный, едва державшийся на ногах, хотя глаза его мрачно горели. Это был шевалье.— Черт возьми! — воскликнул полковник. — Это вы или ваша тень?— Я.— Значит, вы не дрались?— Напротив, и в течение двух месяцев я был на краю могилы.Шевалье рассказал, что, упав первым во время ужасной дуэли, он пролежал несколько часов без памяти в переулке, пока его не подобрали тряпичники и не перенесли к себе.Там ему была оказана первая помощь доктором. В тот вечер при нем не было никаких бумаг, благодаря которым можно было бы установить его личность, и там как у него началась сильная лихорадка, сопровождавшаяся потерей сознания, и он не мог сказать ни своего имени, ни указать места жительства, то его перевезли в больницу.В продолжение шести недель он был между жизнью и смертью и никому не было известно, кто он такой; придя в себя, он счел благоразумным приписать свое положение покушению на самоубийство и сообщил, что живет в Париже в помещении, которое занимал со времени своей женитьбы.Дуэль на кинжалах была явлением, столь мало правдоподобным, что словам шевалье поверили, и тщательные розыски, производившиеся полицейским комиссаром, не привели ни к каким результатам.— А теперь, — сказал шевалье, кончая свой рассказ, — как видите, я на ногах и поспешил явиться, полковник, по вашему приказанию. В чем дело?В эту минуту вошел барон Мор-Дье, и полковник увидал, что все живые члены общества налицо.— Господа, — сказал он, — я собрал вас затем, чтобы обозреть труды, которые исполнило наше общество, и достигнутые им результаты.Затем, обращаясь к Гектору Лемблену, он прибавил:— Вы были дезертиром, без средств к жизни, и имели перед собою страшную перспективу разжалования и смертной казни. Общество избавило вас от единственного человека, который мог бы доказать ваш бесчестный поступок, и оно сделало вас счастливым супругом женщины, которую вы любили; довольны ли вы вашим супружеством?— Да, — сказал Лемблен.— Итак, вы ничего более не требуете от нашего общества?— Ровно ничего.— Отлично.Тогда полковник обратился к Эммануэлю.— Вы чуть не лишились наследства маркиза Флара, вашего приемного отца, пожелавшего жениться, когда ему стукнуло шестьдесят пять лет. Вы никогда не добились бы права носить его имя, если бы генерал де Рювиньи был жив. Благодаря нашему обществу генерал и маркиз умерли вовремя, и вот теперь вы маркиз де Флар-Монгори и супруг баронессы Мор-Дье. Удовлетворены ли вы?— Конечно, — согласился Эммануэль.— Нужны мы вам еще?— Нет.Полковник обратился тогда к д'Асти.— А вы, шевалье?— Я, — сказал д'Асти, — катаюсь, как сыр в масле, в своем замке Порт, а пятьдесят тысяч ливров жены кажутся мне совершенно достаточной рентой для такого благонравного дворянина с сельскими вкусами, каков я.— Итак, вы ничего более не требуете?— Ничего, кроме вашего дружеского расположения.— А вы, господин Мор-Дье, вы получили по закону миллион после смерти отца, который, без сомнения, не оставил бы вам его?— Говоря по правде, полковник, я удовлетворен вполне.Наконец полковник сказал де Ренневилю:— Вы же более обязаны случаю, чем нам; вы разбогатели без нашей помощи. Общество к вашим услугам.— Честное слово, — возразил виконт, — я ровно-таки ничего не хочу.Полковник ожидал именно такого ответа. Он принял важный и загадочный вид и продолжал:— Следовательно, из семи членов общества пятеро вполне счастливы, а один умер. Мертвым ничего не нужно; значит, остался только я, ваш глава, который ничего не получил. Надеюсь, господа, что вы никогда не считали меня таким человеком, который делает добро ради добра, нечто вроде благодетеля человечества, совершенно бескорыстным.— Конечно, нет, — сказал шевалье. — И общество готово служить вам, полковник.— Увы! Господа, — вздохнул полковник. — Я слишком стар для того, чтобы блестящая партия могла упрочить мое будущее, и у меня нет надежды на получение наследства. Я не хочу просить у вас ни убить мужа, ни дядю, ни кузена…— Ну, что ж! Общество исполнит все, чего бы вы ни пожелали.Полковник подумал с минуту, потом сказал:— До сих пор я извлек единственную пользу из моего труда: я до мелочей изучил жизнь каждого из вас и написал ее в двух экземплярах с приложением оправдательных документов.Все присутствовавшие вздрогнули.— Копия с моих мемуаров находится на корабле, отходящем в Америку. Оригинал хранится у старого доверенного слуги, получившего приказание в случае, если бы я не вернулся в течение двадцати четырех часов, отнести его королевскому прокурору вместе с вашими письмами.— Полковник! — воскликнул д'Асти с упреком.— Друг мой, — спокойно продолжал полковник, — дело всегда остается делом… вы можете не согласиться на мое предложение… вы можете убить меня… Боже мой! Все надо предвидеть…— Ого! — проворчали некоторые из членов общества. — Он хочет потребовать себе львиную долю.— Господа, — продолжал полковник, — мне казалось, хотя, быть может, я и ослеплен в данном случае авторским самолюбием, что мои мемуары стоят миллион; этот миллион может составить приданое моему сыну Арману. Что вы об этом думаете?— Клянусь! — воскликнул шевалье. — Ваши требования настолько же скромны, насколько справедливы.— Господа, вас пятеро, — сказал полковник, — пусть каждый из вас подпишет мне чек в двести тысяч франков на своего банкира, и мы будем квиты. Я сожгу свои мемуары и уеду в провинцию…Хотя, говоря это, полковник казался вполне спокойным, но он гладил рукою рукоятку револьвера, лежавшего в широком кармане его гусарских брюк, и приготовился пустить пулю в голову первому возразившему; к счастью, все были у него в руках и все подписались…На следующий день компрометирующие письма и бумаги были сожжены до последней, и Арман очутился обладателем пятидесяти тысяч ливров годового дохода. Но был на свете еще один человек, также писавший мемуары и завещавший своей несчастной вдове страстную и мрачную повесть этого общества бандитов, сделавшихся мстителями за обиженных судьбой, а вдова, прочитавшая эти мемуары, поклялась над гробом покойного отомстить за Гонтрана де Ласи. XIX — Как? Неужели мы все заснули? — воскликнул один из гостей, осушив свой стакан и взглянув на собутыльников.— Никогда! — ответил свежий, звонкий голосок двадцатилетней женщины.Вопрос и ответ раздались в декабре 185* года, в 5 часов утра, в столовой известной дамы полусвета.Фульмен — царица кордебалета того времени, прославившаяся менее своим хореографическим талантом, чем страстной любовью, которую питал к ней лорд Г., ирландский пэр, богатый, как индийский набоб, и смертью двух или трех великосветских молодых людей, убивших друг друга на дуэли или покончивших самоубийством, — давала ужин в своем хорошеньком отеле на улице Малерб в Елисейских полях.Лорд Г. устроил из этого отеля рай в миниатюре при помощи одного архитектора, настоящего артиста, а Фульмен собрала там на двести тысяч франков разных дорогих китайских безделушек, по которым сходят с ума женщины такого сорта, как она.Вина, не перестававшие с самой полуночи играть желтым и зеленым цветами в хрустале стаканов, могли бы привести в восторг даже самого великого визиря. Меню ужина было составлено Шеве. Однако приглашенных было немного, не более восьми или десяти человек. Самым старшим из присутствовавших был тридцатилетний голландский банкир, а самой младшей — энженю театра «Водевиль», которой только что минуло шестнадцать лет.— Друзья мои, — сказала Фульмен, садясь за стол, — я пригласила вас для того, чтобы узнать ваше мнение насчет одного обстоятельства, которое легко может случиться очень скоро и которому я придаю большое значение.— Уж не собираешься ли ты выйти замуж? — спросила Мальвина, брюнетка с китайским разрезом глаз, черные, как смоль, волосы которой вились, как у негров.— Именно, — ответила Фульмен с особенным ударением.— Пустяки!— Дети мои, знаете ли вы, что я сильно старею?— Который тебе год? — спросил Мориц Стефан, сотрудник мелкой прессы.— Вопрос ваш очень неделикатен, мой милый, — заметила ему Фульмен, — но так как дело важное, то я отвечу вам откровенно. У женщины три возраста: тот, который она имеет в самом деле, тот, который ей можно дать, и какой она желает, чтобы ей дали.— Браво!— Я говорю, что мне двадцать три года, хочу казаться двадцатилетней, а на самом деле мне двадцать семь.— Ого! — заметил на это банкир. — Ты теперь как раз в таких годах, когда следует влюбить в себя какого-нибудь юного, но объявленного совершеннолетним миллионера.— Если я не выйду замуж, я приму это к сведению. Благодарю вас за совет.— А за кого ты выходишь?— За лорда Г., черт возьми!Голландский банкир, который терпеть не мог черепахового супа и разглядывал блюдо с раками, украшенное зеленью, вынул изо рта сигару, которую курил, и начал писать обгоревшим концом ее какие-то цифры на скатерти. Подумав немного, он поднял голову и сказал серьезным тоном:— У лорда Г. пятьдесят тысяч фунтов дохода. Ты хорошо кончаешь; я одобряю тебя.— Я такого же мнения, — сказала водевильная актриса, покусывая себе губки. — Однако меня удивляет одно.— Что?— Не то, что ты выходишь замуж за лорда Г., а то, что он женится на тебе.— Дело, однако, просто.— Ты находишь?— Я встретилась с ним в то время, когда он ехал в Индию, чтобы разбить себе там череп, так как сильно он страдал от сплина. Я вылечила его, и в течение трех лет он утешался тем, что в Лондоне и Париже говорили: «У лорда Г. красивая любовница, которая никак не может разорить его». Однако все надоедает. И любовница надоела благородному лорду, а потому он вообразил, что законная жена может развлечь его. Это чисто английская фантазия.— И он женится на тебе?— Завтра же, если только я захочу.— Милая моя, — серьезно заметил на это Мориц Стефан, — я дам тебе совет, которому ты, конечно, не последуешь, потому что все люди спрашивают советов, заранее решившись оставаться при своем мнении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60