затем она подбежала к Арману и ударила его по лицу рукою, затянутою в перчатку.— Вы подлец! — сказала она.Арман зашатался, как человек, пораженный насмерть, и направился к графу с угрожающим видом, налившимися кровью глазами и пеною у рта.— Сударь, — сказал он ему, — мне нужна вся ваша кровь, чтобы смыть это оскорбление!Но граф Степан успел уже овладеть собою; он надменно смерил взглядом с ног до головы Армана и сказал:— Я не имею счастья быть любимым госпожою Сент-Люс, как вы могли это подумать, увидав меня у ее ног. Я люблю ее действительно и осмелился стать перед нею на колени, чтобы признаться в этом; но ответ ее на мое признание не дает мне права сделаться заступником за оскорбленную честь баронессы.Голос графа звучал спокойно и ровно; он говорил, улыбаясь, и прибавил с изумительною вежливостью:— Впрочем, сударь, вы, очевидно, жертва ошибки или странного сходства… Госпожа Сент-Люс женщина честная и никогда не будет принимать, замаскированная, неизвестных ей лиц в своем будуаре.Сказав это, граф предложил руку баронессе.— Пойдемте, баронесса, — сказал он. — Этот молодой человек, по-видимому, помешан.— Сударь! — вскричал Арман, загородив графу дорогу. — Неужели русские трусы?— Если вы оскорбите меня лично, — холодно ответил граф, — то я готов драться с вами… но несколько позднее.— Нет, нет! Сейчас же!— Подумайте, мы скомпрометируем этим баронессу. До свидания… через две недели я к вашим услугам.Граф отстранил Армана и вышел под руку с баронессой Сент-Люс.Арман остался, как прикованный, на месте, обезумев от горя и отчаяния и устремив глаза на паркет, в положении человека, который видит, что последняя надежда его исчезла. Только час или два спустя, придя в себя, Арман вышел из рокового павильона и из проклятого дома, где его ударили по лицу.Альберт Р. тщетно искал Армана и, подумав, что он уехал, приказал подать карету.На следующий день после бала полковник застал своего дорогого мальчика страшно упавшего духом, как мы описали уже в начале нашего рассказа, и решил при помощи своего общества, главою которого он считался, заставить баронессу пережить ряд пыток, задев ее гордость и поразив ее в самой дорогой ее привязанности.Что касается баронессы Сент-Люс, то бал, который продолжался до семи часов утра, был дан ею на прощание с парижским обществом. На другой день она уехала в свое поместье в Бретани, где она предполагала провести все лето и куда мы последуем за нею. XXIX В Финистере, в нескольких лье от Кемпера, голая красноватая скала страшной высоты выдалась в море в старый бретонский океан, омывающий ее своими седыми пенистыми волнами при монотонном шуме и под тусклым, холодным небом.На этой скале, подобно маяку, господствующему над морем, возвышается один из тех феодальных замков, архитектура которых напоминает героическую и кровопролитную эпоху Крестовых походов и первых войн с Англией.С моря этот замок имеет самый мрачный и печальный вид, так что его можно сравнить с гнездом бакланов — морских хищников. Его зубчатые почерневшие башни, на которых, вопреки революциям, развеваются обрывки феодального флага, растрескавшаяся сторожевая башня и покрытые мхом стены внушают суеверный страх рыболовам и морякам, близко подплывающим к нему. Со стороны суши, наоборот, вид замка совершенно меняется: плющ увивает его стены, огромный парк столетних вязов обрамляет зеленую лужайку, над которой возвышается крыльцо со стершимися ступеньками, лучи заходящего солнца золотят стекла стрельчатых окон, а за парком, между морем и большим каштановым лесом, раскинулась хорошенькая ярко-зеленая тенистая долина, на которой приютилась небольшая деревушка со своими глиняными домиками.Со стороны моря замок выглядит старым разбойником; со стороны суши он походит на добродушного старика, греющегося под теплыми лучами весеннего солнца. Этот замок назывался Керлор, и там-то баронесса Сент-Люс проводила каждое лето. Керлор после первых Крестовых походов перешел во владение Болье. Владение это после того, как пресеклось мужское потомство, перешло в женскую линию, к мадемуазель Болье, которая принесла его в приданое своему мужу барону де Сент-Люс. Трудно было понять, почему светская львица, какой была баронесса Сент-Люс, выбрала для своего летнего местопребывания этот мрачный замок, затерявшийся в глухом уголке Финистера и удаленный от цивилизованного мира, где не было никаких развлечений, кроме охоты и рыбной ловли, хотя ей принадлежало в Тюрене восхитительное имение.Для того, чтобы проводить все лето в Керлоре, баронесса Сент-Люс должна была дорожить им как местом воспоминаний дорогого детства, а быть может, у нее была еще какая-нибудь другая веская тайная причина.Итак, в один майский вечер, при заходе солнца, почтовая карета, запряженная сильными нормандскими лошадьми, остановилась у решетки старого замка. В ответ на удары кнута и звон бубенчиков внутри замка раздалось движение, и когда баронесса Сент-Люс вышла из кареты, к ней подбежали с полдюжины старых слуг, каких можно встретить только в такой глухой провинции, как Бретань. Позади всех стояла молодая женщина с ребенком на руках. Эта молодая женщина была самое прелестное создание, которое только можно встретить, и она вполне заслуживает хотя мимолетного описания. Это была брюнетка, среднего роста, с голубыми глазами и черными, как смоль, волосами, с замечательно маленькими руками и ногами. Она была похожа на лилию, и на губах ее играла мечтательная и печальная улыбка, свойственная женщинам приморских стран, которых убаюкивал монотонный шум океана. Звали ее Ивонаика, или сокращенно Наика.Наика была молочной сестрой мадемуазель Берты де Болье, впоследствии баронессы Сент-Люс. Она была дочерью человека, спасшего во время Вандейских войн жизнь маркизу де Болье и до самой смерти пользовавшегося всеобщим уважением, хотя сама Наика приобрела плохую репутацию. Действительно, за несколько месяцев до смерти отца Ивона, смотрителя охоты (такую должность занимал ее отец), Наика, говорят, отказала своему молодому жениху, уроженцу Ванны, давно уже любившему ее, а вскоре затем молодую девушку увидали с грудным ребенком на руках… Тогда бретонские крестьяне и их жены, боявшиеся Бога, воздели руки к небу и, вздыхая, говорили: «Бедная Наика! Она сделалась жертвой какого-нибудь красивого городского барина, одного из тех, которые часто наезжают в Керлор… Бедная Наика!.. Бедный отец Ивон!»До своего падения Наика была всеобщей любимицей в долине Керлора. Будучи воспитана с Бертой, она получила почти такое же образование, как и та, и в окрестностях ее называли не иначе, как мадемуазель Наика.После несчастья, случившегося с нею, все ожидали, что баронесса Сент-Люс — Берта уже три месяца была замужем — не пустит ее к себе на глаза и выгонит из замка. Но ничуть не бывало. Наика осталась по-прежнему подругой Берты; напротив, их дружба, казалось, сделалась еще теснее благодаря какой-то таинственной связи, и молодая женщина страстно полюбила ребенка, явившегося плодом незаконной любви Наики.В Париже зимой баронесса Сент-Люс была легкомысленной и бессердечной светской львицей, из-за которой, как говорили, погибли загадочной смертью трое поклонников. В Керлоре же она являлась совершенно другой. Оставляя Сент-Люса одного в Париже или в Турине, она обрекала себя на семимесячное одиночество в пустыне, довольствуясь изредка обществом нескольких окрестных дворян, а большую часть времени проводила вдвоем с Наикой, забывая среди семейных радостей и поцелуев, которыми она осыпала ребенка, шумную парижскую жизнь. Какая же тайна связывала эти три существа и соединяла этих двух женщин у колыбели малютки? Этого никто не знал.Итак, Наика побежала с маленьким мальчиком на руках навстречу выходившей из кареты баронессе Сент-Люс, которая вскрикнула от радости, обнимая зараз молодую мать и ребенка.Малютке было около четырех лет; он был свеж и румян, загорелый от солнца, с курчавыми волосами, и уже начинал немного лепетать.— Здравствуй, мамочка, — сказал он, обвивая своими полными ручонками шею баронессы, нежно целовавшей его.Гордая баронесса фамильярно взяла под руку свою молочную сестру, подала руку ребенку, которого звали Гектором, и направилась с ними в огромный зал старого замка, где, согласно старинному феодальному обычаю, ее встретили и приветствовали слуги. XXX Хотя суровое жилище снаружи сохранило печальный вид и носило отпечаток ветхости, зато внутри оно не раз подвергалось значительным переделкам. Госпожа Сент-Люс несколько раз заново обновляла его; большая часть огромных зал, еще недавно отделанных почерневшим дубом, с закопченной мебелью и кожаными обоями, позолота на которых уже потускнела, была отделана роскошно и с тем же изящным вкусом, какой замечался в убранстве отеля в предместье Сен-Жермен.После непродолжительного отдыха в большой зале баронесса Сент-Люс с Наикой и малюткой Гектором перешли в хорошенький маленький будуар, немного напоминавший собою павильон в отеле на Вавилонской улице. Молодые женщины крепко обнялись.— Милая Наика, — сказала баронесса, — какой долгой показалась мне зима!.. Знаешь ли, что уже пять месяцев, как мы с тобою не видались?— Ах! Сестрица, — ответила Наика. — Эти пять месяцев показались мне такими же длинными, как и тебе… Но со мною был наш ребенок, а потому твое отсутствие было для меня менее тяжело.— Наконец-то я с вами, — продолжала баронесса, лаская белокурую, кудрявую головку Гектора. — Но в этом году, — прибавила она, — мы повеселимся, Наика, пригласим соседей… я буду устраивать празднества в Керлоре.— Увы! — ответила Наика, — у нас становится все меньше соседей, смерть похитила многих из них. Старый шевалье Кергац умер на прошлой неделе, а неделей раньше скончалась баронесса Пенгоэ, и говорят, что д'Урзе тоже лежит при смерти в своем замке д'Урзе ле Ванн.— Зато, — сказала баронесса; — у нас остался старый шевалье де Керизу, наш самый близкий сосед, а к нему должны приехать ненадолго из Парижа несколько молодых людей и, между прочим, — с наивным видом прибавила баронесса, — один молодой русский, который был мне представлен зимою, граф Степан Степнов. Ты увидишь, милая Наика, что у нас здесь будет целый двор… Кстати, я чуть не забыла сказать тебе, что я пригласила превосходного управляющего, у которого все манеры дворянина. Это — бывший капитан, воин времен Империи, но вследствие скудной ренты он принужден был влачить печальное существование, даже почти бедствовал, и вот теперь он предложил мне свои услуги. Он приедет сегодня вечером.Молодые женщины предавались некоторое время интимной и приятной беседе, которая затянулась до звонка, возвестившего, что ужин подан. Они сошли в столовую, ведя за руки ребенка, которого и посадили за столом между собою. Любовь баронессы Сент-Люс к сыну Наики доходила до обожания и привела бы в сильное смущение Париж, где баронесса слыла за женщину без сердца.Действительно, она с любовью смотрела на это хрупкое создание, и насмешливая, холодная улыбка, обыкновенно игравшая на ее губах, исчезала, а в ее задумчивом и печальном взоре можно было прочитать чисто материнскую нежность.Госпожа Сент-Люс сказала правду, заявив, что управляющий приедет в тот же вечер. Около восьми часов на дворе раздался топот лошади, и вскоре баронесса увидала на пороге столовой высокого человека, одетого в длинный голубой сюртук с красной ленточкой в петлице. На вид ему можно было дать лет пятьдесят.У него была чисто военная выправка офицера императорской гвардии; он поздоровался, отдав честь по-военному. Госпожа Сент-Люс знала его под именем Ламберта, но нам не трудно узнать в нем полковника Леона.Для того, чтобы поступить в качестве управляющего к баронессе, полковник изменил свои манеры, отцепил офицерский орден и надел военную форму, в которой и представился баронессе.— Сударыня, — сказал он, кланяясь, — я поспешил в двадцать четыре часа покончить дела, задержавшие меня в Париже, и теперь я к вашим услугам.— Господин управляющий, — заметила баронесса, — вы, должно быть, проголодались и устали, а потому будьте любезны поужинать со мною. Завтра мы осмотрим сначала замок, а затем и имение.Полковник поклонился и сел за стол, делая вид, что чувствует стеснение и неловкость.«Бедный человек!» — подумала Наика.Полковник говорил мало, а больше ел и смотрел на ребенка и на нежности, которыми осыпала его госпожа Сент-Люс.Баронесса рано удалилась в свою комнату, оставив полковника за столом вдвоем с Наикой. Через час и Наика отправилась к себе. Тогда полковник, оставшись один, закурил сигару, вышел на террасу старого замка, возвышавшуюся над морем, и погрузился в мечты. Ночь была темная. Океан с глухим шумом ударял о песок свои пенистые волны, а качавшийся на рейде корабль показывал по временам свой кормовой фонарь, который минуту спустя исчезал в волнах. Полковник смотрел то на погруженный в молчание замок, то на беспредельный океан, и на тонких его губах скользила холодная и злая усмешка.— Ну, баронесса Сент-Люс, напрасно вы ввели в стены вашего замка деревянного коня, которого некогда впустил Улис в стены Трои и который в следующую ночь изверг людей с мечами и огнем. Посмотрим, кто из нас победит, сударыня! XXXI Три дня спустя после приезда в Керлор мнимый капитан окончательно вступил в исполнение обязанностей управляющего имением баронессы Сент-Люс.Теперь необходимо объяснить, каким образом он получил это место.Мы оставили полковника в Опере в то время, как он лорнировал баронессу, сидевшую в ложе, и заметил графа Степнова, сопровождавшего ее в тот вечер на спектакль. Мы видели затем, как он написал записку русскому дворянину, спросив, не приходится ли он сыном артиллерийскому майору, с которым полковник был знаком во время своего плена в России.На записку, посланную с капельдинершей, немедленно был получен ответ:«Да, — писал граф, — я действительно сын майора Степнова и всегда готов к услугам французского офицера, знавшего моего покойного отца».Полковник немедленно вышел из ложи и был настолько счастлив, что госпожа Сент-Люс не заметила его. Почти в то же время и граф вышел в фойе, где и встретился с полковником.Молодой человек и старый солдат радушно поздоровались; полковник сказал графу:— Когда-то майор граф Степнов, ваш уважаемый отец, осыпал меня милостями, а теперь я хочу обратиться с просьбой к сыну…— Говорите, полковник, я к вашим услугам. Мой кошелек и моя шпага в распоряжении того, кого мой отец называл своим другом.Полковник притворился, что хочет попросить о чем-то, но не решается.— Граф, — начал он с волнением, — признание, которое я хочу вам сделать, таково, что я вынужден просить у вас честного слова, что вы сохраните это в тайне.— Даю вам слово.— То, что я хочу вам рассказать, — продолжал полковник, волнение которого, по-видимому, все росло, — до того странно, что я попросил бы вас отойти в сторону.— Пойдемте, — сказал граф, беря под руку полковника и отходя с ним в угол фойе, где никого не было.— В первые годы Реставрации, — начал полковник, — я полюбил так, как любят только однажды в жизни. Женщина, которую я любил, теперь уже умерла. Итак, я любил и был любим. Мне было в то время тридцать четыре года; я был красив и носил блестящую форму гусарского офицера. Она была замужем за угрюмым стариком. Увы! Наше счастье было непродолжительно. Одно событие, тайна которого не принадлежит мне, разлучило нас навсегда…Полковник остановился и отер слезу; затем он продолжал:— Я узнал, что она сделалась матерью… К несчастию, я не мог ни увидать ребенка, ни ее самое. Я был тогда в Испании. Когда я вернулся, я вышел в отставку; у меня почти не осталось средств, не было и связей; так что свет, в котором жили она и ее ребенок, навсегда был закрыт для солдата императорской гвардии, обратившегося в промышленника…Полковник снова прервал свою речь, как будто стараясь побороть свое волнение.— Она умерла, а я уже старик, — продолжал он. — Но ее ребенок, которого я обожаю так же, как обожал мать, жив. Теперь это благородная и красивая женщина, — но увы! Она так же недоступна для меня, как и ее мать.Граф Степан вздрогнул, смутно предчувствуя то, что собирался сообщить ему полковник.— Ну и что же? — спросил он.— Иногда, изредка я имею счастье видеть ее, вмешавшись незамеченным в толпу, которая раздается при ее проходе; но вы должны понять, что мне этого недостаточно… я хотел бы видеть ее каждый день… хотя мне пришлось бы для этого разыгрывать у нее роль подчиненного… быть слугой.— Милостивый государь…— Знаете ли, — продолжал полковник, — у меня было несколько собратьев по оружию, менее счастливых, чем я, возвратившихся с поля битвы с чином поручика или капитана. Так как у них не было средств к жизни, то они поступали на какую-нибудь незначительную должность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60