«Если ты придумал выкупать Вантюра в ванне, так я научу тебя теперь, как покончить с Цампой и старухой
Фипар».
— Ты просто образцовый дядюшка! — воскликнул Рокамболь в восхищении.
Сэр Вильямс принялся опять писать, а Рокамболь читал из-за плеча.
«Понимаешь?» — написал наставник.
— Совершенно, — ответил ученик.
Тогда сэр Вильямс стер рукавом все написанное.
В семь часов вечера у Рокамболя был Цампа, который сообщил ему, что герцог находится в безнадежном состоянии.
— А! — пробормотал Рокамболь и добавил громко:— Господин Цампа, особа, которая хочет жениться на Концепчьоне, поручила мне сказать вам, что она довольна вами. Вы будете управителем…
— Вы не шутите? — вскричал португалец, будучи вне себя от радости.
— Вы вступаете в эту должность на другой же день после свадьбы. А пока мне поручено передать вам на булавки вот эти три билета в тысячу франков за то, что вы сумели к месту воткнуть одну булавку. Теперь от вас ожидают последней услуги.
— Что прикажете? Я готов на все.
— Вам поручат сегодня вечером покончить счетец с одним мнимым кучером, который чуть не испортил все дело.
— Его нужно отправить на тот свет?
— Верно.
— Когда и где?
— Ровно в десять часов приходите к Белой заставе. Я буду там и сведу вас, куда нужно.
— Слушаю-с.
— Возьмите с собой, — добавил Рокамболь, — свой лучший каталонский нож!
Ровно в десять часов старуха Фипар была уже в Клиньянкуре, благодаря темной ночи и отсутствию фонарей на улице, она прошла незамеченной на свою старую квартиру.
«У меня будет карета, — мечтала старуха, входя в свое убогое помещение, — все будут называть меня madame Фипар, и я постараюсь сделаться баронессой… И, кто знает, может быть, я даже выйду замуж за какого-нибудь чиновника в отставке или за молодого человека, для которого я составлю все его счастье».
Пока Фипар предавалась таким мечтаниям о замужестве с небогатым молодым человеком, в дверь ее комнаты кто-то постучал.
— Это ты? — спросила она шепотом.
— Я, отворяй.
Старуха отворила. Вошел Рокамболь в сопровождении Цампы.
— Мамаша, — сказал Рокамболь, — я привел сюда одного господина, который желает поговорить с Вантюром.
Старуха захихикала.
Рокамболь запер дверь и сказал:
— Теперь я сообщу тебе, что остается сделать, чтобы тебе стать управителем имений Салландрера и, — добавил он с усмешкой, — навсегда освободиться от виселицы.
Последнее слово заставило Цампу вздрогнуть.
Угрожая виселицей, Цампу можно было заставить убить двадцать человек вместо одного и поджечь город со всех четырех сторон.
По всей вероятности, Рокамболь знал, что слово «виселица» подстрекает его усердие.
— Прежде чем зажечь свечку, — заметил Рокамболь, — я расскажу, что нужно сделать.
— Все дело в Вантюре, — добавила со своей стороны Фипар.
Рокамболь приказал Фипар зажечь фонарь. Старуха немедленно повиновалась, при свете его Цампа мог осмотреть избушку.
Рокамболь открыл подвал и, опустив туда лестницу, укрепил ее. Подвал был уже до половины наполнен водою.
— Эге! — прошептал он. — Воды уже на шесть футов. Этого вполне достаточно, чтобы утопить человека.
Наконец, он вылез из подвала, поставил фонарь на пол и посмотрел на Цампу.
— Видишь, — проговорил он, — тут есть подвал.
— Слушаю, — ответил португалец.
— Спустись в него.
— Хорошо.
— Он полон водою.
— Что? — пробормотала Фипар.
— Я говорю, что он полон водою, — повторил Рокамболь. — Последние дожди сделали из него настоящий колодец.
— Там, пожалуй, утонешь, — возразил Цампа.
— И да, и нет.
— Как же это?
— Я хочу сказать, что вы войдете туда вдвоем — и ты и он.
— Ладно.
— Кучер утонет, а ты сделаешься управляющим.
И Рокамболь растолковал ему подробно свой настоящий план, состоящий в том, что Вантюр, не знавший расположения избушки, должен был упасть в открытый люк, а на Цампу возлагалась задача помочь ему утонуть.
— Смотри только, — добавил Рокамболь, — спускайся вниз до начала воды и держись крепко за лестницу.
— Понимаю.
— Если он вздумает кричать, то ты изруби его в куски.
— Теперь все понятно. Но когда он уже будет готов?
— Тогда ты крикни, и мы откроем люк и выпустим тебя.
— Хорошо, теперь я начинаю смекать, что могу быть управляющим.
— А это ведь получше гарроты.
Это напоминание заставило Цампу проворно и смело поставить ногу на лестницу.
— Он будет еще не скоро, — заметил Рокамболь.
— Все равно, я подожду, — и Цампа спустился в подвал, предварительно крикнув: «Держусь, можете идти».
Оставив люк открытым, Рокамболь увел старуху Фипар к кровати.
Теперь не шуми, — шепнул он, — и будем ждать…
Рокамболь погасил фонарь, и в избушке сделалось темно.
Прошло несколько минут глубокого безмолвия. Цампа ждал, уцепившись за лестницу, а Рокамболь и старуха Фипар молчали и тоже ждали.
Вдруг на улице послышались осторожные шаги, и затем кто-то взялся за ключ, оставленный Рокамболем в дверях.
Это был Вантюр, пришедший за приказаниями Рокамболя.
— Ты здесь, старуха? — спросил он шепотом.
— Здесь, — прошептала Фипар.
Вантюр запер дверь на ключ и, вынув из кармана нож, пошел по комнате.
— Да где же ты? — спросил он еще раз.
— Здесь, сюда, — проговорила Фипар.
Вантюр сделал еще несколько шагов, нога его оступилась, и он с воплями полетел в подвал. Рокамболь быстро закрыл люк, лег на него и стал внимательно прислушиваться к тому, что происходило в погребе.
Он услышал сначала страшные проклятия, а потом плеск воды, которую Вантюр рассекал руками и ногами. Вантюр кричал и ругался, но его крики так слабо долетали до Рокамболя, что он убедился в невозможности услышать их с улицы. Крики эти продолжались всего минут десять, затем все стихло.
«Он, должно быть, нашел лестницу», — подумал Рокамболь, и как бы в подтверждение его слов раздались в то же мгновение пронзительный вопль и шум, как бы от падения чего-то грузного в воду.
Затем все смолкло.
«Цампа убил его наповал, — подумал Рокамболь. — Теперь одним меньше». И он опять стал прислушиваться, но в подвале царствовало мертвое молчание.
Фипар сошла с кровати и подползла к люку.
— Ну, что? — спросила она.
— Он, кажется, кончен. — Ты думаешь?
— Там все затихло.
Через несколько минут после этого из подвала долетел голос Цампы.
— Все кончено! Выпустите меня, — говорил португалец.
— Зажигай фонарь, мамаша, — скомандовал Рокамболь.
Старуха вынула из кармана спички и зажгла огонь. Рокамболь приподнял люк.
— Посмотри-ка сюда, мамаша, — сказал он и, наклонившись, подал фонарь Цампе.
Подвал осветился, и Рокамболь со старухой увидали безжизненное тело Вантюра, плававшее в покрасневшей от крови воде.
— А, а, разбойник! — прошептала опять Фипар. — Как подумаешь только, что он хотел скрутить тебя.
— Фи! — ответил Рокамболь. — Я совершенно не за это отправил его к праотцам, мамаша!
— А за что же, голубчик?
— За то, что ему были известны мои делишки, что меня отчасти стесняло.
Фипар содрогнулась. Она стояла в это время на коленях на самом краю люка и, как бы повинуясь какому-то предчувствию, хотела приподняться, но Рокамболь проворно и ловко положил ей свои руки на плечи и удержал ее на коленях.
— Посмотри же хорошенько, да попристальнее, на своего приятеля, мамаша, — сказал он. — Ведь он теперь мертвый, а, так, что ли?
— Кажется.
Фипар проговорила это слово с содроганием и опять хотела встать.
— Да погоди же, поговори со мной! — попросил Рокамболь притворно-ласковым голосом, обвивая своими руками морщинистую шею старухи.
— Признайся, мамаша, — продолжал он шутливым тоном, — что судьба благоприятствовала тебе, когда тебя вытащили из воды в ту ночь, а?
И при этом Рокамболь сдавил горло старухи.
— Ах! Что ты делаешь? — прохрипела она.
— Молчи! Дай мне сказать.
— Да ведь ты душишь меня!
— Что за беда, — ответил он хладнокровно. — Я могу уверить тебя, что теперь в этом подвале нет лодочников, которые бы могли вытащить тебя в этот раз.
Рокамболь сдавил шею старухи, которая даже не сопротивлялась, и крикнул Цампе:
— Принимай! Да окуни ее хорошенько, пусть она отведает и пресной водицы.
И при этом он бросил старуху в подвал. На этот раз Фипар была уже мертва, и холодная вода не привела ее в чувство.
— Надо приучаться, — прошептал Рокамболь, смотря на тело своей приемной матери, плававшее рядом с трупом Вантюра.
Цампа по-прежнему сидел на лестнице с фонарем в руках.
— Ну! Теперь все кончено, — сказал ему Рокамболь. — Можете пожаловать сюда, господин управитель.
Цампа обрадовался и начал подниматься по лестнице. Вскоре он показался до половины из люка и, чтобы выбраться оттуда поскорее, поставил фонарь на край, а сам схватился обеими руками за лестницу. Рокамболь стоял сзади него. Цампа, занятый мыслью, как бы ловчее вылезти из люка, услыхал вдруг голос Рокамболя, говоривший ему насмешливо:
— Да вы, верно, все набитые дураки!
И вслед за этими словами в спину Цампы вонзился кинжал. Он вскрикнул, выпустил из рук лестницу и покатился в подвал, поглотивший уже два трупа.
Рокамболь спокойно вытащил лестницу и закрыл люк.
— Не знаю, умер ли ты, — проговорил он. — Во всяком случае, если ты даже и не погиб от моего кинжала, то все-таки утонешь: лестницы ведь тут больше нет, чтобы ты мог схватиться за нее и спастись.
Рокамболь произнес вполне спокойно этот спич и, задув фонарь, осторожно вышел из избушки.
Ночь была мрачная. Шел холодный дождь, и квартал тряпичников был совершенно безлюден. Рокамболь не встретил ни души.
Рокамболь пришел пешком в Париж. Там, на Сюренской улице, переменив свой костюм, сел в экипаж, ждавший его у ворот, и приказал кучеру везти себя домой.
Но, проезжая мимо своего клуба, он увидел в его окнах свет и велел кучеру остановиться.
— Я довольно поработал эти дни, — подумал он, — и потому могу отдохнуть теперь хоть немного.
И этот негодяй, только что совершивший тройное убийство, поднялся по лестнице и, напевая какую-то арию, вошел в игральный зал. Печальные лица присутствовавших в нем невольно поразили его.
— А, вот и Шамери, — заметил кто-то. Рокамболь, улыбаясь, подошел к игорному столу, на котором лежали золото, банковские билеты и карты.
— Что это вы притихли? — спросил он.
— Оттого, что узнали сейчас печальную новость.
— Чего же такое?
— Герцог де Шато-Мальи умер.
— Вы шутите!
— Нисколько. Он умер от карбункула.
— От карбункула? Полно шутить! Это лошадиная болезнь.
— Это совершенно верно.
— Но ведь это просто невозможно! Нелепо!
— И все-таки это правда. Мнимый маркиз пожал плечами.
— У него заболела лошадь, —заметил кто-то. — Герцог имел неосторожность ласкать эту несчастную лошадь.
— И умер?
— Да.
— Когда же?
— Сегодня вечером, часа три назад.
И маркизу рассказали тогда все то, что он знал лучше других.
Вскоре после этого он возвратился домой, где его ожидал приятный сюрприз — письмо от Концепчьоны. Оно заключалось в следующем:
«Друг мой! Сердце мое трепещет от радости! Спешите скорее в замок Го-Па. Очень возможно, что вы возвратитесь оттуда с маркизой де Шамери…»
Прочитав это письмо, Рокамболь отправился к сэру Вильямсу и, рассказав ему о своих успехах, прочел ему письмо Концепчьоны.
Сэр Вильямс был вполне доволен действиями своего ученика и тотчас же написал:
«Прекрасно. Уложи свои вещи и отправляйся на рассвете».
— Уже?
«Тебе не нужно знать о смерти герцога до отъезда».
— Это верно. Очень хорошая предосторожность. «Я поеду с тобой».
— Ты?
«Разумеется. Я должен тоже подписаться на твоем брачном контракте».
— Это очень большая честь для меня, — заметил насмешливо Рокамболь.
«И к тому же у меня есть предчувствие, что ты не женишься без меня».
— Вот как?
«Запомни навсегда, что я — твой добрый гений. Когда меня не станет, твоя счастливая звезда закатится!»
Сэр Вильямс подчеркнул каждое из этих слов.
Пока в Париже происходили только что переданные нами события, в Ницце произошло событие, имевшее главное и прямое влияние на развязку романа.
Читатель, вероятно, помнит, что графиня Артова уехала в Ниццу со своим сумасшедшим мужем. Там она поместилась в хорошеньком домике на самом берегу моря. Парижский доктор Б. сопровождал больного и наблюдал за его состоянием.
Во время путешествия здоровье больного значительно улучшилось, но, несмотря на это, доктор Б. приходил к тому убеждению, что болезнь графа Артова неизлечима.
Во время их пребывания в Ницце было много иностранцев и между ними один морской офицер английской службы, лечившийся от раны в теплом климате Италии.
Этот офицер служил раньше в Индии. Он познакомился с графиней Артовой и, приехав однажды к ней утром, попросил у нее позволения поговорить с ней об ее муже.
— Мне сообщили, — начал он, — что помешательство вашего супруга произошло внезапно, когда он хотел скрестить свою шпагу со шпагой противника.
— Правда, — ответила графиня.
— И что помешательство состояло в том, что он вообразил себя своим противником, а того — графом Артовым.
— Он и до сих пор думает то же самое.
— Мгновенное и столь странное помешательство вашего супруга происходит совсем от другой причины, чем это думают.
— Что вы говорите! — вскричала графиня.
— Оно происходит просто от отравления. Баккара не могла отвечать.
— Я служил в Индии, — продолжал офицер, — и был целый год на Яве, где не раз имел случай наблюдать помешательства, происходящие от растительного яда.
— Но…
— Действие яда проявляется быстро, почти мгновенно. Характерная особенность отравления этим ядом состоит в том стремлении, с которым отравленные им отвергают свою собственную индивидуальность и принимают на себя чужую.
— Но ведь он не был в Индии.
— Знаю.
— И не знаком в Париже ни с кем из тех, кто жил там.
— Графиня! — возразил сэр Эдвард серьезным тоном. — Те люди, которые оклеветали вас, способны, по моему мнению, на все низости, даже на отравление графа.
— Но в таком случае, — вскрикнула Баккара, содрогаясь, — если мой муж отравлен, то его уже нельзя больше вылечить?
— Я был в прошедшем месяце в Париже и встретил там доктора, который приобрел себе удивительную известность в Калькутте.
— Он излечивает умопомешательство?
— И в особенности такое, которое происходит от ядов.
— О, скажите, кто этот доктор?
— Мулат с Антильских островов, доктор Самуил Альбо. Отчего бы вам не выписать его сюда?
— Нет, нет! — вскричала Баккара. — Это будет слишком долго, я лучше сама поеду в Париж.
— Да, это будет гораздо лучше.
— Милостивый государь! — сказала тогда графиня Артова, пожав руку сэра Эдварда. — Если бы только безграничная преданность бедной оклеветанной женщины могла отплатить вам за ваше участие ко мне!
— Поезжайте скорее в Париж, графиня, посоветуйтесь с Самуилом Альбо и не бойтесь доверить ему своего мужа. Если только кто-нибудь еще может вылечить вашего мужа, так это, наверное, он.
И затем, поцеловав почтительно руку графини, он добавил:
— Позволите ли вы мне дать вам еще один совет?
— Пожалуйста, вы меня обяжете.
— Придумайте какой-нибудь предлог для возвращения в Париж.
— Я понимаю вас. Доктор Б. никогда не узнает, что я обращалась за советом к доктору Самуилу Альбо.
Сэр Эдвард раскланялся и ушел.
На следующий же день после этого граф и графиня Артовы уехали из Ниццы.
Графиня не жалела дорогой денег, чтобы только доехать скорее, и через три дня уже была в Париже, куда приехала по Лионской железной дороге.
Между тем как графиня ехала в Париж, виновник всех ее бедствий, Роллан де Клэ, намеревался отправиться во Франш-Конте, где совершенно неожиданно умер его дядя, шевалье де Клэ. Смерть эта была очень кстати для молодого человека, которому пребывание в Париже становилось неприятным после дуэли с графом Артовым.
Роллан рассчитывал на популярность, но сильно ошибся в своих предположениях: графа Артова любили, и несчастье с ним уронило де Клэ в глазах многих порядочных людей. Смерть дяди вывела его из этого затруднения. Управившись со всеми делами, он отправился к Октаву проститься.
Но на одной из улиц ему пришлось остановиться: какой-то фиакр зацепил колесом омнибус. Среди группы любопытных стояла обладательница фиакра. Роллан взглянул на нее и вскрикнул: перед ним была графиня Артова, или, лучше сказать, та особа, которую он принимал за нее.
Молодая женщина тоже заметила его и, улыбнувшись, приложила палец к губам.
Роллан уже хотел выйти из своего экипажа и предложить ей свои услуги, как она поспешно села в свой фиакр и громко крикнула кучеру:
— Улица Помп № 53 в Пасси! — И быстро уехала.
Через четверть часа после этого он сидел у своего друга Октава и рассказывал ему о своей встрече.
— Что я должен теперь делать? — спросил он.
— Ехать.
— Во Франш-Конте?
— Да.
— Не повидавшись с нею?
— Конечно, она крикнула свой адрес громко для того, чтобы ты слышал, и будет ждать тебя сегодня, завтра, а потом, вероятно, напишет тебе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17