— Ну-с, мы тебя выслушали! А теперь, милочка, отвяжи-ка эту девушку, накинь ей что-нибудь на плечи, и мы возьмем ее с собой!
— Да кто вы такие? — с бешенством крикнула Фаринетта.
— Мы? — ответил граф. — Да мы друзья Рене! Вопль бешенства был ему ответом на эту фразу. Фаринетта с диким воем кинулась к Паоле; Шмель, Волчье Сердце и Одышка снова надвинулись на молодых людей.
— А, так вы хотите взять от меня Паолу? — прохрипела Фаринетта. — Ну, так вы получите ее только мертвой! — И с этими словами она впилась пальцами в горло Паолы!
Товарищи достойной Фаринетты выдвинули в виде прикрытия стол, но граф Эрих одним прыжком перескочил через эту баррикаду, и Фаринетта, получив сильный удар шпагой плашмя, была принуждена выпустить шею Паолы. В тот же момент Шмель пустил в Эриха горшком. Но горшок разбился о столб, не причинив графу ни малейшего вреда, и в тот же миг колосс грузно рухнул на землю, сраженный пистолетным выстрелом Арнембурга. Что представляли собой ножи Волчьего Сердца и Одышки против трех шпаг и пистолетов?! Мудрено ли, что бродяги тут же запросили пощады.
— Ну так вон отсюда, дурачье! — крикнул им Эрих, и негодяи поспешили выбежать за дверь.
Арнембург отвязал девушку и накинул на ее обнаженное тело свой плащ.
— Дитя мое, наконец-то я нашла тебя! — сказала королева, подходя к Паоле.
Девушка искоса взглянула на королеву и засмеялась каким-то странным смехом: истязания свели ее с ума.
Через несколько минут королева-мать, трое лотарингских дворян и дочь Рене двинулись в путь. Они прошли еще сетью переулков, пока граф Эрих не остановился перед какой-то гостиницей. У ее запертых ворот он свистнул, и тогда калитка приоткрылась, и человек, просунувший голову через отверстие, спросил:
— Это вы?
— Да, это я! — ответил граф.
Калитка раскрылась, но ни единого луча света не блеснуло оттуда.
— Ваше величество, соблаговолите взять мою руку и разрешите проводить вас! — сказал граф.
— Но к чему — эти потемки? — пугливо спросила королева.
— Никто не должен видеть лицо герцога, кроме вас и нас!
Екатерина почувствовала, что ею одолевают дурные предчувствия, но ей было уже поздно отступать. Она взяла графа за руку и пошла за ним в этот дом, производивший впечатление настоящей западни.
Х
В сопровождении графа Эриха Екатерина сделала шагов тридцать по какому-то мрачному коридору, и тут показался слабый просвет. Это была дверь. Эрих постучал в нее.
— Войдите, — крикнул в ответ голос, который королева сейчас же узнала: это был голос Генриха Гиза.
Герцог, сидевший верхом на скамейке, при появлении королевы почтительно вскочил и низко поклонился ей. Граф Эрих вышел, плотно прикрыв за собой дверь. Стараясь веселой улыбкой замаскировать охватившую ее жуть, Екатерина Медичи сказала:
— Согласитесь, многоуважаемый родственник, что вы обращаетесь со мною в достаточной мере свободно и без всякого стеснения!
— Простите меня, ваше величество, — ответил герцог, придвигая королеве кресло, но сам оставаясь стоять, — только осторожность диктовала мне этот образ действий, который при всяких других обстоятельствах был бы совершенно непростительным!
— Но чего же вам было опасаться с моей стороны, герцог? — спросила Екатерина.
— Ну, ваше величество, если мы обратимся к прошлому, то… Словом, я подумал, что совершу большую ошибку, если доверю себя вашему величеству…
— Вы с ума сошли, герцог!
— И вот что я придумал: а что, если я похищу вас из Парижа?
Королева в ужасе вскочила.
— Сделать это не так уж трудно, — спокойно продолжал герцог Гиз. — У Монмартрской заставы меня поджидают оседланные лошади, заставным караулом командует преданный мне душой и телом немецкий офицер, а меня сопровождают трое таких молодцев, которые стоят целого полка. Таким образом, доставить вас в Лотарингию было бы пустяковым делом, ну, а раз уж вы будете там, то мне будет много легче столковаться с вами о важных интересующих меня вопросах!
Королева окинула герцога надменным взором и направилась к двери. Тогда герцог хлопнул в ладоши, дверь открылась, и Екатерина увидела, что на пороге стоят с обнаженными шпагами молодые люди, проводившие ее сюда.
— Это подлое предательство! — в бешенстве крикнула королева.
— Полно, ваше величество, — спокойно ответил герцог, — это честная, открытая война. Но мы могли бы столковаться и здесь, без всякого насилия.
— Иначе говоря: вы хотите продать мне мою свободу?
— О нет, я просто хочу гарантировать свою собственную!
— Так говорите!
Герцог подал знак, и дверь снова закрылась. Снова королева осталась наедине с Гизом.
— Государыня, — начал он, — наши интересы тесно связаны между собой. У нас один и тот же политический враг в лице партии гугенотов и один и тот же личный враг — наваррский король.
— Это правда!
— Ну вот, и стоит нам столковаться сегодня, как участь наших врагов будет решена. Только я хотел бы знать заранее, что вы дадите тому, кто избавит вас от врагов.
— Но… я не знаю. Скажите сами!
— Вы, ваше величество, не захотели выдать за меня принцессу Маргариту. Конечно, вы сами видите теперь, какую ошибку вы сделали, так как наваррский король оказался вовсе не таким простачком, как вы думали!
— Ну да, — перебила его Екатерина, — я согласна, что ошиблась в этом браке, и уже раскаиваюсь, но это раскаяние пришло слишком поздно!
— Римский папа легко расторгнет брак с еретиком!
— Да, но Маргарита любит мужа, вот в чем беда! Эти слова заставили Гиза болезненно поморщиться.
— Ах, ваше величество! — сказал он. — Какие жестокие вещи говорите вы подчас!
— Простите меня, и перейдем к гугенотам, — ответила ему королева.
— Хорошо, — сказал герцог. — Так вот, стоит вашему величеству захотеть, и во Франции меньше чем через месяц не останется ни одного гугенота!
— Ни одного? Даже считая самого наваррского короля?
— Даже и его!
— Что же, разве вы собираетесь окрестить его?
— Да, но не водой, а железом! Королева вздрогнула.
— Ваше величество, — продолжал герцог, — примите во внимание, что я в Париже больше дома, чем вы думаете!
— О, я знаю, — с горечью возразила королева, — я хорошо знаю, что Лотарингский дом умеет находить себе приверженцев во всех странах!
— У меня имеется тайная армия, сорганизованная в самом Париже. Достаточно одного знака, чтобы эта армия вдруг выросла словно из-под земли с криком: «Да здравствует месса! Долой проповедь!»
— Когда же вы дадите этот знак?
— Его дам не я, а вы сами, ваше величество!
— Но ведь вы вождь этой армии!
— Нет, ваше величество, официально этим вождем явитесь вы. Наши роли должны быть распределены. Я человек дела, я руки, но вы должны стать головой!
Королева задумалась, не решаясь дать ответ.
— Поторопитесь, ваше величество! — сурово сказал ей Гиз. — Время не терпит, и я должен покинуть Париж до наступления дня. Если вы не дадите мне положительного согласия, то я буду принужден увезти вас в Лотарингию, чтобы там докончить наш разговор!
— Но, герцог… Ведь вы обещали мне спасти Рене.
— Я спасу его!
Королева увидела, что раздумывать ей не о чем: у нее не было выбора.
— Ну что же, — сказала она, — раз интересы государства требуют этого, то я согласна!
— В таком случае остается только назначить день. Сегодня у нас четырнадцатое августа — Что вы скажете, если мы назначим этот великий день на двадцать четвертое, день святого Варфоломея?
— Мне все равно, — нерешительно ответила королева.
Герцог принес и поставил перед королевой небольшой столик, на котором были заготовлены письменные принадлежности и пергамент, и произнес:
— В таком случае, ваше величество, соблаговолите написать под мою диктовку нижеследующее: «Герцог Гиз действовал в ночь двадцать четвертого августа по моему приказанию».
— Но позвольте, герцог, — сказала Екатерина, — ведь вы можете зайти слишком далеко и потом сослаться на мое приказание!
— Ну что же, если вы боитесь этого, вам остается только последовать за мной в Лотарингию и бросить Рене на потеху палачу, — сказал герцог.
Екатерина взяла перо.
— Что же делать, — сказала она, — приходится покоряться! Она написала требуемое, подписала и вручила пергамент герцогу Гизу.
XI
В то время как Екатерина Медичи с герцогом Гизом решала участь гугенотов, герцог Крильон после разговора с Кабошем возвращался в Лувр в весьма задумчивом настроении духа.
Его задумчивость объяснялась двумя обстоятельствами. Во — первых, Кабош отказался верить, что Рене действительно будет казнен, и выразил твердую уверенность, что королева Екатерина выкинет какой-нибудь фокус для спасения своего фаворита. Во — вторых, на обратном пути он наткнулся на растрепанную Фаринетту, которая с воплями рассказала ему, что три неизвестных ей дворянина, сопровождавшие замаскированную даму и назвавшиеся друзьями Рене, отбили у нее Паолу.
Крильон сразу подумал, что этой дамой не мог быть никто, кроме королевы-матери. Но почему она отправилась ночью по улицам Парижа, да еще в самом глухом уголке города, в сопровождении каких-то друзей Рене? Явно было, что тут что-то затевалось, и это «что-то» надо было обязательно заранее предупредить и парализовать. Но как предупредить то, чего еще не знаешь?
— Утро вечера мудренее! — решил Крильон и, повалившись одетым на свою постель, сейчас же разразился богатырским храпом.
В этом отношении король был совершенно прав, когда говорил, что любой из его подданных наслаждается большими жизненными благами в смысле сна и аппетита, чем он, монарх. Действительно, в то время как Крильон издавал носом великолепнейшие рулады, король беспокойно метался на своем роскошном ложе. Хоть он и сказал, что хочет спать, но, улегшись, не мог сомкнуть глаз: слова матери произвели свое действие на его подозрительный ум. Правда, под самое утро он задремал, но ему приснился такой страшный сон, что он поспешил проснуться: ему приснилось, что сир де Кот-Гарди вместе с Генрихом Наваррским старается задушить его. С трудом вырвавшись из власти кошмара, король позвонил и приказал вбежавшему пажу позвать Крильона.
— Дорогой герцог, — сказал он, когда тот явился, — я решил покончить с гугенотами!
Крильон удивленно раскрыл глаза и спросил:
— Разве ваше величество изволили еще раз видеться с королевой-матерью?
— Нет, — мрачно ответил король, — но дело не в ней. Дело в том, что гугеноты строят заговоры и наваррский король тоже!
— Ну, за этого-то я ручаюсь, ваше величество! — ответил Крильон.
— А вот поди позови-ка мне его! — приказал король. Генрих Наваррский в это время еще спал в супружеской кровати, однако Крильон поднял его и повел к Карлу IX. Король тем временем успел встать и пройти в кабинет. Уверенный тон Крильона произвел свое действие на ум этого неустойчивого монарха, и он принял Генриха гораздо ласковее, чем ожидал сам.
— Мой бедный Анри, — обратился к нему король, — нравится ли тебе жить в Лувре?
— Ну конечно, государь!
— Неужели же ты не скучаешь о своем королевстве и о своих подданных? А ведь мне рассказывали, что Нерак прелестное место. К тому же наступает время сбора винограда и оливок, сопровождаемого танцами и празднествами, а это так интересно, говорят!
— Но все, что вы говорите, может означать, что вы, ваше величество, хотите отделаться от меня! — ответил Генрих с тонкой улыбкой.
— Полно, — возразил король. — Просто я подумал, что у тебя здесь могут быть неприятности и что Марго никогда не бывала в Наварре… Тебе следовало бы свозить ее туда!
— О, я не прочь бы, ваше величество, но…
— А, так ты хочешь поставить какие-то условия?
— Только одно, ваше величество: я хочу одновременно увезти с собой и жену, и ее приданое — Таков обычай!
Карл IX подскочил на месте и издал какой-то неопределенный звук.
— Ну да, — улыбаясь, продолжал Генрих, — мне обещали в приданое за Маргаритой город Кагор и сто тысяч экю. Я нуждаюсь в данный момент в деньгах, ну а Кагор округляет мои владения!
Крильон наклонился к уху короля и шепнул:
— Человек, который способен требовать напрямик свои деньги, не может быть заговорщиком, ваше величество!
Наступила минута общего молчаний. Наконец король заговорил:
— А, так ты хочешь вступить во владение приданым?
— Но мне кажется, что это вполне естественное желание, ваше величество, тем более что я нуждаюсь в деньгах. У меня имеются долги…
— Когда женишься, всегда имеешь долги, — сентенциозно заметил король.
— Кроме того, — продолжал Генрих, — мне приходилось слышать от покойной матушки, что нам, наваррским королям, Кагор необходим так же, как воздух птицам или вода рыбам!
— Вот как? Ну, а если бы ты не женился на моей сестре?
— Тогда мне пришлось бы забрать Кагор с оружием в руках! — ответил Генрих с хитрой улыбкой.
Карл IX покатился со смеху, которому вторил Крильон. Давно уже прошли для Франции те времена, когда какой-нибудь суверенный королишка мог отобрать такую первоклассную крепость, как Кагор…
— А ведь наваррский король действительно способен сделать это, ваше величество! — задыхаясь от смеха, сказал герцог Крильон.
— Ну, по счастью, в этом не представляется никакой надобности, — продолжал Генрих, — так как вы, ваше величество, отдадите мне Кагор добровольно.
— Ты думаешь? — ответил Карл IX. — Гм… Надо тебе сказать, что Кагор нужен мне самому!
— Да, но вы, ваше величество, обещали мне его, — спокойно возразил Генрих, — и я настолько верю монаршему слову, что готов терпеливо ждать здесь, пока вашему величеству будет благоугодно сдержать свое обещание.
С этими словами Генрих простился и ушел.
— Ну-с, — сказал тогда король, обращаясь к Крильону, — что ты думаешь об этом, герцог?
— Я думаю, государь, что наваррскому королю придется долго прожить в Париже и что вы не будете в состоянии уговорить его отправиться восвояси, пока…
— Да что ты мелешь, Крильон! Где же мне, по-твоему, взять те сто тысяч экю, которые ему обещаны?
Крильон не успел ответить, как вошел паж Готье.
— Ваше величество, — сказал он, — ее величество королева-мать просит ваше величество принять ее величество!
— Пусть войдет! — приказал Карл.
— Ах, черт возьми, государь, — сказал тогда Крильон, — а я-то хотел без помехи сообщить вашему величеству кое-что относительно Рене!
— Не беспокойся, герцог, на этот раз я не уступлю! Екатерина вошла в комнату бледная и грустная. Она ласково поздоровалась с Крильоном, и последний подумал: «Черт возьми! Я предпочел бы взгляд, полный злобы! Когда королева настроена добродушно, значит, она уверена в победе!»
— Ваше величество, — сказала королева, — я очень счастлива, что мне удалось открыть ваши глаза на истинных врагов монархии и трона. Теперь же, когда я не нужна вам более, я пришла просить разрешения вернуться в замок Амбуаз.
— Что такое? — удивился король, заподозривший, что за этим что-то должно крыться.
— Я имела смелость просить ваше величество выслать наваррского короля из Франции. Теперь я вижу, что была не права, и почтительнейше прошу ваше величество не чинить королю Генриху никаких неприятностей!
— Полно, ваше величество, — сказал король, — играйте-ка со мной лучше в открытую! Вы хотите добиться помилования Рене, не так ли?
— Нет, ваше величество, я отказываюсь долее защищать Рене. Мне пришлось случайно убедиться, что, в сущности говоря. я одна только и защищаю его, и я подумала, что, быть может. меня ослепляет личная привязанность. Монарх не может следовать голосу сердца вопреки желанию всего народа. Поэтому-то я и решила предоставить Рене его участи.
— Мне кажется, вы совершенно правы, действуя так, ваше величество, — сказал король. — Значит, решено: Генрих остается в Лувре, а Рене будет колесован!
— Вы единственный хозяин во Франции, ваше величество, — покорно ответила Екатерина.
— Великолепно, — сказал король, — это дает мне экономию в сто тысяч экю плюс еще первоклассную крепость!
Королева не поняла ничего в этом восклицании и хотела попросить объяснения, однако король продолжал:
— Вы же, государыня, останетесь возле меня, так как я нуждаюсь в ваших советах!
«Я был прав! — мрачно подумал Крильон. — Королева что-то затеяла и рассчитывает на успех. Будет произведена отчаянная попытка спасти Рене. Ну, смотри, Крильон, держи ухо востро!»
XII
Мы оставили пажа Рауля запертым в комнате Нанси. Сначала он терпеливо дожидался возвращения девушки, но потом ему стало скучно. От нечего делать он решил понаблюдать за королевой Екатериной и с этой целью вывернул знакомый ему квадратик паркета и лег на пол, чтобы приникнуть глазом к потайному отверстию.
С первого взгляда ему показалось, что комната королевы Екатерины совершенно пуста, но, приглядевшись повнимательнее, он заметил, что в углу съежилась какая-то человеческая фигура. Это была полуобнаженная женщина с распущенными черными волосами и дико блуждающими глазами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
— Да кто вы такие? — с бешенством крикнула Фаринетта.
— Мы? — ответил граф. — Да мы друзья Рене! Вопль бешенства был ему ответом на эту фразу. Фаринетта с диким воем кинулась к Паоле; Шмель, Волчье Сердце и Одышка снова надвинулись на молодых людей.
— А, так вы хотите взять от меня Паолу? — прохрипела Фаринетта. — Ну, так вы получите ее только мертвой! — И с этими словами она впилась пальцами в горло Паолы!
Товарищи достойной Фаринетты выдвинули в виде прикрытия стол, но граф Эрих одним прыжком перескочил через эту баррикаду, и Фаринетта, получив сильный удар шпагой плашмя, была принуждена выпустить шею Паолы. В тот же момент Шмель пустил в Эриха горшком. Но горшок разбился о столб, не причинив графу ни малейшего вреда, и в тот же миг колосс грузно рухнул на землю, сраженный пистолетным выстрелом Арнембурга. Что представляли собой ножи Волчьего Сердца и Одышки против трех шпаг и пистолетов?! Мудрено ли, что бродяги тут же запросили пощады.
— Ну так вон отсюда, дурачье! — крикнул им Эрих, и негодяи поспешили выбежать за дверь.
Арнембург отвязал девушку и накинул на ее обнаженное тело свой плащ.
— Дитя мое, наконец-то я нашла тебя! — сказала королева, подходя к Паоле.
Девушка искоса взглянула на королеву и засмеялась каким-то странным смехом: истязания свели ее с ума.
Через несколько минут королева-мать, трое лотарингских дворян и дочь Рене двинулись в путь. Они прошли еще сетью переулков, пока граф Эрих не остановился перед какой-то гостиницей. У ее запертых ворот он свистнул, и тогда калитка приоткрылась, и человек, просунувший голову через отверстие, спросил:
— Это вы?
— Да, это я! — ответил граф.
Калитка раскрылась, но ни единого луча света не блеснуло оттуда.
— Ваше величество, соблаговолите взять мою руку и разрешите проводить вас! — сказал граф.
— Но к чему — эти потемки? — пугливо спросила королева.
— Никто не должен видеть лицо герцога, кроме вас и нас!
Екатерина почувствовала, что ею одолевают дурные предчувствия, но ей было уже поздно отступать. Она взяла графа за руку и пошла за ним в этот дом, производивший впечатление настоящей западни.
Х
В сопровождении графа Эриха Екатерина сделала шагов тридцать по какому-то мрачному коридору, и тут показался слабый просвет. Это была дверь. Эрих постучал в нее.
— Войдите, — крикнул в ответ голос, который королева сейчас же узнала: это был голос Генриха Гиза.
Герцог, сидевший верхом на скамейке, при появлении королевы почтительно вскочил и низко поклонился ей. Граф Эрих вышел, плотно прикрыв за собой дверь. Стараясь веселой улыбкой замаскировать охватившую ее жуть, Екатерина Медичи сказала:
— Согласитесь, многоуважаемый родственник, что вы обращаетесь со мною в достаточной мере свободно и без всякого стеснения!
— Простите меня, ваше величество, — ответил герцог, придвигая королеве кресло, но сам оставаясь стоять, — только осторожность диктовала мне этот образ действий, который при всяких других обстоятельствах был бы совершенно непростительным!
— Но чего же вам было опасаться с моей стороны, герцог? — спросила Екатерина.
— Ну, ваше величество, если мы обратимся к прошлому, то… Словом, я подумал, что совершу большую ошибку, если доверю себя вашему величеству…
— Вы с ума сошли, герцог!
— И вот что я придумал: а что, если я похищу вас из Парижа?
Королева в ужасе вскочила.
— Сделать это не так уж трудно, — спокойно продолжал герцог Гиз. — У Монмартрской заставы меня поджидают оседланные лошади, заставным караулом командует преданный мне душой и телом немецкий офицер, а меня сопровождают трое таких молодцев, которые стоят целого полка. Таким образом, доставить вас в Лотарингию было бы пустяковым делом, ну, а раз уж вы будете там, то мне будет много легче столковаться с вами о важных интересующих меня вопросах!
Королева окинула герцога надменным взором и направилась к двери. Тогда герцог хлопнул в ладоши, дверь открылась, и Екатерина увидела, что на пороге стоят с обнаженными шпагами молодые люди, проводившие ее сюда.
— Это подлое предательство! — в бешенстве крикнула королева.
— Полно, ваше величество, — спокойно ответил герцог, — это честная, открытая война. Но мы могли бы столковаться и здесь, без всякого насилия.
— Иначе говоря: вы хотите продать мне мою свободу?
— О нет, я просто хочу гарантировать свою собственную!
— Так говорите!
Герцог подал знак, и дверь снова закрылась. Снова королева осталась наедине с Гизом.
— Государыня, — начал он, — наши интересы тесно связаны между собой. У нас один и тот же политический враг в лице партии гугенотов и один и тот же личный враг — наваррский король.
— Это правда!
— Ну вот, и стоит нам столковаться сегодня, как участь наших врагов будет решена. Только я хотел бы знать заранее, что вы дадите тому, кто избавит вас от врагов.
— Но… я не знаю. Скажите сами!
— Вы, ваше величество, не захотели выдать за меня принцессу Маргариту. Конечно, вы сами видите теперь, какую ошибку вы сделали, так как наваррский король оказался вовсе не таким простачком, как вы думали!
— Ну да, — перебила его Екатерина, — я согласна, что ошиблась в этом браке, и уже раскаиваюсь, но это раскаяние пришло слишком поздно!
— Римский папа легко расторгнет брак с еретиком!
— Да, но Маргарита любит мужа, вот в чем беда! Эти слова заставили Гиза болезненно поморщиться.
— Ах, ваше величество! — сказал он. — Какие жестокие вещи говорите вы подчас!
— Простите меня, и перейдем к гугенотам, — ответила ему королева.
— Хорошо, — сказал герцог. — Так вот, стоит вашему величеству захотеть, и во Франции меньше чем через месяц не останется ни одного гугенота!
— Ни одного? Даже считая самого наваррского короля?
— Даже и его!
— Что же, разве вы собираетесь окрестить его?
— Да, но не водой, а железом! Королева вздрогнула.
— Ваше величество, — продолжал герцог, — примите во внимание, что я в Париже больше дома, чем вы думаете!
— О, я знаю, — с горечью возразила королева, — я хорошо знаю, что Лотарингский дом умеет находить себе приверженцев во всех странах!
— У меня имеется тайная армия, сорганизованная в самом Париже. Достаточно одного знака, чтобы эта армия вдруг выросла словно из-под земли с криком: «Да здравствует месса! Долой проповедь!»
— Когда же вы дадите этот знак?
— Его дам не я, а вы сами, ваше величество!
— Но ведь вы вождь этой армии!
— Нет, ваше величество, официально этим вождем явитесь вы. Наши роли должны быть распределены. Я человек дела, я руки, но вы должны стать головой!
Королева задумалась, не решаясь дать ответ.
— Поторопитесь, ваше величество! — сурово сказал ей Гиз. — Время не терпит, и я должен покинуть Париж до наступления дня. Если вы не дадите мне положительного согласия, то я буду принужден увезти вас в Лотарингию, чтобы там докончить наш разговор!
— Но, герцог… Ведь вы обещали мне спасти Рене.
— Я спасу его!
Королева увидела, что раздумывать ей не о чем: у нее не было выбора.
— Ну что же, — сказала она, — раз интересы государства требуют этого, то я согласна!
— В таком случае остается только назначить день. Сегодня у нас четырнадцатое августа — Что вы скажете, если мы назначим этот великий день на двадцать четвертое, день святого Варфоломея?
— Мне все равно, — нерешительно ответила королева.
Герцог принес и поставил перед королевой небольшой столик, на котором были заготовлены письменные принадлежности и пергамент, и произнес:
— В таком случае, ваше величество, соблаговолите написать под мою диктовку нижеследующее: «Герцог Гиз действовал в ночь двадцать четвертого августа по моему приказанию».
— Но позвольте, герцог, — сказала Екатерина, — ведь вы можете зайти слишком далеко и потом сослаться на мое приказание!
— Ну что же, если вы боитесь этого, вам остается только последовать за мной в Лотарингию и бросить Рене на потеху палачу, — сказал герцог.
Екатерина взяла перо.
— Что же делать, — сказала она, — приходится покоряться! Она написала требуемое, подписала и вручила пергамент герцогу Гизу.
XI
В то время как Екатерина Медичи с герцогом Гизом решала участь гугенотов, герцог Крильон после разговора с Кабошем возвращался в Лувр в весьма задумчивом настроении духа.
Его задумчивость объяснялась двумя обстоятельствами. Во — первых, Кабош отказался верить, что Рене действительно будет казнен, и выразил твердую уверенность, что королева Екатерина выкинет какой-нибудь фокус для спасения своего фаворита. Во — вторых, на обратном пути он наткнулся на растрепанную Фаринетту, которая с воплями рассказала ему, что три неизвестных ей дворянина, сопровождавшие замаскированную даму и назвавшиеся друзьями Рене, отбили у нее Паолу.
Крильон сразу подумал, что этой дамой не мог быть никто, кроме королевы-матери. Но почему она отправилась ночью по улицам Парижа, да еще в самом глухом уголке города, в сопровождении каких-то друзей Рене? Явно было, что тут что-то затевалось, и это «что-то» надо было обязательно заранее предупредить и парализовать. Но как предупредить то, чего еще не знаешь?
— Утро вечера мудренее! — решил Крильон и, повалившись одетым на свою постель, сейчас же разразился богатырским храпом.
В этом отношении король был совершенно прав, когда говорил, что любой из его подданных наслаждается большими жизненными благами в смысле сна и аппетита, чем он, монарх. Действительно, в то время как Крильон издавал носом великолепнейшие рулады, король беспокойно метался на своем роскошном ложе. Хоть он и сказал, что хочет спать, но, улегшись, не мог сомкнуть глаз: слова матери произвели свое действие на его подозрительный ум. Правда, под самое утро он задремал, но ему приснился такой страшный сон, что он поспешил проснуться: ему приснилось, что сир де Кот-Гарди вместе с Генрихом Наваррским старается задушить его. С трудом вырвавшись из власти кошмара, король позвонил и приказал вбежавшему пажу позвать Крильона.
— Дорогой герцог, — сказал он, когда тот явился, — я решил покончить с гугенотами!
Крильон удивленно раскрыл глаза и спросил:
— Разве ваше величество изволили еще раз видеться с королевой-матерью?
— Нет, — мрачно ответил король, — но дело не в ней. Дело в том, что гугеноты строят заговоры и наваррский король тоже!
— Ну, за этого-то я ручаюсь, ваше величество! — ответил Крильон.
— А вот поди позови-ка мне его! — приказал король. Генрих Наваррский в это время еще спал в супружеской кровати, однако Крильон поднял его и повел к Карлу IX. Король тем временем успел встать и пройти в кабинет. Уверенный тон Крильона произвел свое действие на ум этого неустойчивого монарха, и он принял Генриха гораздо ласковее, чем ожидал сам.
— Мой бедный Анри, — обратился к нему король, — нравится ли тебе жить в Лувре?
— Ну конечно, государь!
— Неужели же ты не скучаешь о своем королевстве и о своих подданных? А ведь мне рассказывали, что Нерак прелестное место. К тому же наступает время сбора винограда и оливок, сопровождаемого танцами и празднествами, а это так интересно, говорят!
— Но все, что вы говорите, может означать, что вы, ваше величество, хотите отделаться от меня! — ответил Генрих с тонкой улыбкой.
— Полно, — возразил король. — Просто я подумал, что у тебя здесь могут быть неприятности и что Марго никогда не бывала в Наварре… Тебе следовало бы свозить ее туда!
— О, я не прочь бы, ваше величество, но…
— А, так ты хочешь поставить какие-то условия?
— Только одно, ваше величество: я хочу одновременно увезти с собой и жену, и ее приданое — Таков обычай!
Карл IX подскочил на месте и издал какой-то неопределенный звук.
— Ну да, — улыбаясь, продолжал Генрих, — мне обещали в приданое за Маргаритой город Кагор и сто тысяч экю. Я нуждаюсь в данный момент в деньгах, ну а Кагор округляет мои владения!
Крильон наклонился к уху короля и шепнул:
— Человек, который способен требовать напрямик свои деньги, не может быть заговорщиком, ваше величество!
Наступила минута общего молчаний. Наконец король заговорил:
— А, так ты хочешь вступить во владение приданым?
— Но мне кажется, что это вполне естественное желание, ваше величество, тем более что я нуждаюсь в деньгах. У меня имеются долги…
— Когда женишься, всегда имеешь долги, — сентенциозно заметил король.
— Кроме того, — продолжал Генрих, — мне приходилось слышать от покойной матушки, что нам, наваррским королям, Кагор необходим так же, как воздух птицам или вода рыбам!
— Вот как? Ну, а если бы ты не женился на моей сестре?
— Тогда мне пришлось бы забрать Кагор с оружием в руках! — ответил Генрих с хитрой улыбкой.
Карл IX покатился со смеху, которому вторил Крильон. Давно уже прошли для Франции те времена, когда какой-нибудь суверенный королишка мог отобрать такую первоклассную крепость, как Кагор…
— А ведь наваррский король действительно способен сделать это, ваше величество! — задыхаясь от смеха, сказал герцог Крильон.
— Ну, по счастью, в этом не представляется никакой надобности, — продолжал Генрих, — так как вы, ваше величество, отдадите мне Кагор добровольно.
— Ты думаешь? — ответил Карл IX. — Гм… Надо тебе сказать, что Кагор нужен мне самому!
— Да, но вы, ваше величество, обещали мне его, — спокойно возразил Генрих, — и я настолько верю монаршему слову, что готов терпеливо ждать здесь, пока вашему величеству будет благоугодно сдержать свое обещание.
С этими словами Генрих простился и ушел.
— Ну-с, — сказал тогда король, обращаясь к Крильону, — что ты думаешь об этом, герцог?
— Я думаю, государь, что наваррскому королю придется долго прожить в Париже и что вы не будете в состоянии уговорить его отправиться восвояси, пока…
— Да что ты мелешь, Крильон! Где же мне, по-твоему, взять те сто тысяч экю, которые ему обещаны?
Крильон не успел ответить, как вошел паж Готье.
— Ваше величество, — сказал он, — ее величество королева-мать просит ваше величество принять ее величество!
— Пусть войдет! — приказал Карл.
— Ах, черт возьми, государь, — сказал тогда Крильон, — а я-то хотел без помехи сообщить вашему величеству кое-что относительно Рене!
— Не беспокойся, герцог, на этот раз я не уступлю! Екатерина вошла в комнату бледная и грустная. Она ласково поздоровалась с Крильоном, и последний подумал: «Черт возьми! Я предпочел бы взгляд, полный злобы! Когда королева настроена добродушно, значит, она уверена в победе!»
— Ваше величество, — сказала королева, — я очень счастлива, что мне удалось открыть ваши глаза на истинных врагов монархии и трона. Теперь же, когда я не нужна вам более, я пришла просить разрешения вернуться в замок Амбуаз.
— Что такое? — удивился король, заподозривший, что за этим что-то должно крыться.
— Я имела смелость просить ваше величество выслать наваррского короля из Франции. Теперь я вижу, что была не права, и почтительнейше прошу ваше величество не чинить королю Генриху никаких неприятностей!
— Полно, ваше величество, — сказал король, — играйте-ка со мной лучше в открытую! Вы хотите добиться помилования Рене, не так ли?
— Нет, ваше величество, я отказываюсь долее защищать Рене. Мне пришлось случайно убедиться, что, в сущности говоря. я одна только и защищаю его, и я подумала, что, быть может. меня ослепляет личная привязанность. Монарх не может следовать голосу сердца вопреки желанию всего народа. Поэтому-то я и решила предоставить Рене его участи.
— Мне кажется, вы совершенно правы, действуя так, ваше величество, — сказал король. — Значит, решено: Генрих остается в Лувре, а Рене будет колесован!
— Вы единственный хозяин во Франции, ваше величество, — покорно ответила Екатерина.
— Великолепно, — сказал король, — это дает мне экономию в сто тысяч экю плюс еще первоклассную крепость!
Королева не поняла ничего в этом восклицании и хотела попросить объяснения, однако король продолжал:
— Вы же, государыня, останетесь возле меня, так как я нуждаюсь в ваших советах!
«Я был прав! — мрачно подумал Крильон. — Королева что-то затеяла и рассчитывает на успех. Будет произведена отчаянная попытка спасти Рене. Ну, смотри, Крильон, держи ухо востро!»
XII
Мы оставили пажа Рауля запертым в комнате Нанси. Сначала он терпеливо дожидался возвращения девушки, но потом ему стало скучно. От нечего делать он решил понаблюдать за королевой Екатериной и с этой целью вывернул знакомый ему квадратик паркета и лег на пол, чтобы приникнуть глазом к потайному отверстию.
С первого взгляда ему показалось, что комната королевы Екатерины совершенно пуста, но, приглядевшись повнимательнее, он заметил, что в углу съежилась какая-то человеческая фигура. Это была полуобнаженная женщина с распущенными черными волосами и дико блуждающими глазами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13