А теперь ты направляешься домой, не так ли?— Ты прав. — «Забавно получается, — недовольно подумал принц Барроу. — Какой бы гуманный порыв ни руководил мной сегодня, благодарности, похоже, не дождешься». — Я поеду домой после казни, — продолжил он, словно не замечая, как Абернаси вздрогнул от удивления. — Я обязан сделать это для него. По крайней мере, хоть кто-то останется рядом с беднягой, пока он будет страдать. — О'Лайам-Роу не добавил, что на колесе можно жить чуть не четверо суток.— А женщина? — спросил Лаймонд.Принц ожидал этого вопроса. Как только обвинение Стюарта против д'Обиньи провалилось, он сразу же понял, что не ведающий жалости Лаймонд ополчится против Уны.— Судьба этой женщины меня не касается, — сказал О'Лайам-Роу, — и тебя не должна касаться тоже, если не хочешь нажить неприятностей.— Если ты не пойдешь к ней, мой дорогой, — произнес Лаймонд, будто бы не заметив угрозы, — то можешь быть уверен, что пойду я. Видел ли ты Кормака О'Коннора?— Я сделал больше того, — ответил О'Лайам-Роу, и его приятный голос разительно изменился, — я виделся с Уной О'Дуайер, и я написал ей письмо, в котором просил ничего не рассказывать ни о лорде д'Обиньи, ни о ее собственном участии в деле.— Очень благородно с твоей стороны, — едко заметил Лаймонд. — Что ж, теперь его милость может делать все, что ему заблагорассудится?— Не сомневаюсь, — глубоко вздохнув, сказал О'Лайам-Роу, — что ты или какой-то другой неугомонный парень найдет способ остановить его. Пойди сядь перед его милостью и покажи свои маленькие острые зубки. Может, он даже признается.— Уна О'Дуайер заранее знала о том, что готовится у Тур-де-Миним, — проговорил Лаймонд. — Если ей известно имя хотя бы одного человека, связанного с д'Обиньи, этого будет достаточно. Ты столь высокого мнения об О'Конноре, что готов уступить ему и даму, и управление родной страной? Или ты боишься, что, добившись женщины, не сможешь ее удержать, и поэтому предпочитаешь отступиться? Впрочем, возможно, ты и прав: объедки с чужого стола.О'Лайам-Роу вскочил, его светлые глаза сверкали.— Не смей марать имени дамы, ты, платный шпион, разгребатель дерьма, лижущий чужие следы…— Чертовски выразительно, — с горечью отметил Лаймонд, — но факты остаются фактами. Разве этот хитрый невежа, закусивший удила, твой идеал принца и любовника? И если меня выведут из игры, что ты намерен делать? Дождаться казни, а затем уехать домой? «Я обязан это сделать для него», — безжалостно передразнил Фрэнсис Кроуфорд. — А для Ирландии ты ничего не обязан сделать? Для себя? Для Уны О'Дуайер?Принц Барроу приосанился и упрямо вскинул чисто выбритый подбородок.— Я обязан проявить милосердие и оставить ее в покое, мой глухой и слепой апостол фанатичной службы. Она сама выбрала себе такую жизнь, и лицо ее в синяках, а на руках багровые рубцы.Удар достиг цели. Принц это понял по тому, как сверкнули глаза Лаймонда.Выдержав паузу, принц продолжил:— Пойди и посмотри на нее. Они живут неподалеку. В конце концов, нельзя приготовить яичницу, не разбив…— Ты оставил ее с ним? — перебил Лаймонд.— Она не захотела покидать его, — просто ответил О'Лайам-Роу. — Что бы он ни сказал и ни сделал, она со всем согласится.— Так же, как О'Лайам-Роу. — Лаймонд долго вглядывался в лицо принца, затем встал и в немом отчаянии обрушил кулаки на каменную плиту. — Филим, Филим, любой нормальный мужчина отправился бы туда и наделал бы из его костей рукояток для кинжалов!— А ее превратил бы в фурию, рыдающую на могиле мученика, — отозвался О'Лайам-Роу, мертвенно побледнев. — Или в объедки со стола какого-нибудь другого мужчины. — Веки его опустились, с привычным рассеянным видом он смотрел в прямую спину Лаймонда. — У меня кое-какие дела. Можешь остаться здесь и поговорить с господином Абернаси, если хочешь. Оставляю вас точить оружие, выпалывать сорняки и рубить древо заблуждений. — Он какое-то время смотрел на обоих, затем покинул комнату. За ним, как тень, последовал Доули.Лаймонд, обхватив голову руками, продолжал смотреть на огонь.— Он влюблен в нее до смерти, этот увалень, — с сочувствием заметил Абернаси некоторое время спустя. — Не удивлюсь, если и тебя зацепило.— Все может быть, — ответил Лаймонд, однако в его голосе не ощущалось любовной страсти.— Она жила с отцом Кормака, прежде чем досталась ему, — вот почему женщина не бросит его.— Знаю: но если мы отступимся от нее, — горько усмехнулся Лаймонд, выпрямляясь, — получится так же, как с Фаустиной, — мы потеряем и ее, и империю, что сулят ей в приданое. — Он помедлил, одарив Абернаси самой своей очаровательной улыбкой. — Что бы ты отдал за то, чтобы поменяться со мной местами?— Ночь в клетке с моей львицей, — спокойно ответил Абернаси. — Вы спасли шкуру Робина Стюарта, но девушке придется пострадать?— У меня есть запасная карта в рукаве на крайний случай, — заявил Фрэнсис Кроуфорд. — А если уж ты пустился в сравнения, то учти: я не оказал никакой услуги Робину Стюарту сегодня днем и, возможно, не окажу ее Уне О'Дуайер нынешним вечером. Так что милости мои я делю между всеми поровну.Немного погодя он ушел; выждав некоторое время, смотритель тоже удалился.О'Лайам-Роу вернулся домой очень поздно и пьяный. На следующий день, явившись с больной головой в замок, он нашел двор в хлопотах: готовился еще один торжественный переезд. Робина Стюарта под усиленной охраной увезли в его последнюю тюрьму в Плесси-Масе, куда в этот же день должен был прибыть сам король.Новость эту ему сообщил лучник. О'Лайам-Роу остановился в раздумье у караульного помещения, и перед его взором предстали крытые синей черепицей крыши, плавно текущий Мен слева, а впереди — высокий шпиль собора. Неожиданно он услышал, что по булыжнику стучат подковы лошади, скачущей во весь опор, и остался стоять неподвижно, инстинктивно ожидая чего-то.Всадник, спешившись, стремительно вбежал в караульное помещение и объявил, что Робин Стюарт бежал.О'Лайам-Роу никогда не испытывал симпатии или сочувствия к этому тяжелому человеку, но отчасти понимал, какой отпечаток оставило в душе Стюарта беспечное прикосновение Кроуфорда из Лаймонда. Первой реакцией принца Барроу на новость были чувство облегчения и даже жалость: жизнь неудачника и изгоя — вот что оставалось теперь Робину Стюарту.А затем он, ощутив холод в желудке, осознал, чем чреват побег Робина Стюарта: теперь будущие убийцы Марии получили карт-бланш, чтобы закончить свое черное дело. Глава 3ШАТОБРИАН: НАМАТРАСНИК, ПОЛНЫЙ СТРУН ОТ АРФ Женщина, которая испытывает материальные затруднения, предлагает себя за невиданное, труднодостижимое приданое: то может быть наматрасник, полный струн от арф, или пригоршня блох, или черный, как гагат, ребенок с белым лицом и червонного золота уздечкой, или девять камышей с зелеными верхушками, или мешок обрезков от ногтей, или воронье гнездо с яйцами крапивника. За изнасилование таких женщин штрафа не налагается.К этому времени английское чрезвычайное посольство численностью триста человек с его недужной дипломатией и расстроенным пищеварением, с любителями и профессионалами, с графом и графиней Леннокс уже прибыли в Орлеан, и осталось им не более двухсот миль до цели.Кроме Ленноксов, там были в основном сторонники Уорвика. Большинство из них уже были знакомы с Францией, так как невозможно стать военачальником или государственным деятелем при дворе Генриха или Эдуарда, не приняв в какой-то момент своей карьеры участия в войне с Францией или не посидев за французским столом переговоров. По той же самой причине большинство из них воевали в Шотландии.Ни одно из этих обстоятельств, похоже, не смущало посольство и его почтенного главу и председателя Уильяма Парра Кендэлла, маркиза Нортхэмптона, гофмейстера английского королевского двора и брата последней жены старого короля: этому важному джентльмену с ограниченными способностями так и не удалось полностью искупить вину за поражение во время недавнего восстания.Пока все проходило гладко. Неделю назад в Булони членов посольства встретил приятный и расторопный господин из Палаты, сопроводивший их с нескончаемым караваном лошадей, мулов, сторожевых собак и бесчисленных повозок с багажом в Париж и далее на юг.Их чествовали и развлекали. В каждом городе на их пути мэры и эшевены произносили приветственные речи, вручали и получали подарки. Политические раздоры в посольстве не выплескивались наружу, дипломаты проявляли сдержанность — споры, даже о малопонятных или о вовсе непонятных вещах, были уравновешены.Милорд Нортхэмптон надеялся, что Божьей милостью все так и останется. Они приехали раньше намеченного срока — прибыть в Шатобриан предполагалось через две недели, а им оставалось всего лишь короткое путешествие на барже вниз по Луаре. Они ехали в Шатобриан, дабы торжественно вручить королю орден Подвязки, но ждали их и другие важные дела: надлежало подготовить договор о союзе и взаимопомощи между Англией и Францией, попросить руки шотландской королевы для английского короля, а в случае отказа — руки Елизаветы, дочери французского короля. Они должны были назначить специальных уполномоченных, которые посетят Шотландию и уладят все спорные вопросы, не включенные в этот договор, и представить сэра Уильяма Пикеринга — нового английского посла во Франции.А пока уходящий в отставку посол сэр Джеймс Мейсон с тревогой передал из Анжера просьбу, чтобы они задержались. Маршал де Сент-Андре еще не отправился с ответным визитом в Англию, и еще не закончена подготовка к их встрече в Шатобриане.Маркиз Нортхэмптон читал это послание, побагровев, время от времени издавая недовольные восклицания. Шотландский лучник, обвиненный в попытке убить юную королеву, находился в Анжере. Ему уже был вынесен приговор. Маркиз знал достаточно много для того, чтобы благодарить судьбу за то, что дело, кажется, благополучно окончилось и не возникло никаких осложнений, бросающих тень на графа Уорвика. Граф и графиня Леннокс, которым он лично уделял очень мало внимания, были, как он прекрасно понимал, прикомандированы к посольству на случай, если что-либо подобное произойдет. Если Стюарт или кто-либо другой обвинит Англию в потворстве или помощи в подготовке покушения, то Нортхэмптон, согласно указаниям, должен взвалить вину на Ленноксов. Сам Леннокс, по-видимому, правильно оценивал ситуацию, но не имел возможности на нее влиять.Им не удастся, конечно, добыть маленькую королеву для Эдуарда. Если даже французы согласятся, то выдвинут такие губительные условия, которые он не сможет принять. Шотландская вдовствующая королева не слишком обрадуется союзу между ее врагом и Францией, даже если это будет всего лишь хрупкий договор, заключенный на бумаге. А она и ее семья обладают весомым влиянием во Франции. Они могут убедить короля, что отлученный от церкви раскольник Эдуард — неподходящий жених для Елизаветы или Марии. Они могут воспользоваться любым поводом, любым ложным шагом Уорвика, чтобы убедить французского короля прекратить переговоры о дружбе.В то же время он знал от Мейсона, преданного Мейсона, что Шотландия начинает проявлять норов под французским ярмом, что шотландцы с подозрением наблюдают за перестройкой фортов, которые можно будет использовать не только для обороны, но и для подавления недовольства. А во Франции у де Гизов есть свои недоброжелатели. Коннетабль, как известно, хотел отложить предполагаемую свадьбу Марии и дофина, а король заколебался, прежде чем предоставить вдовствующей королеве ее ежегодную пенсию в пятьдесят тысяч франков золотом, которую та должна была увезти домой. Нортхэмптон слышал, как в прошлом месяце главный судебный исполнитель Бретани утверждал, что на королеву-мать потрачено почти два миллиона франков, и желал видеть Шотландию у чертей на рогах. Нортхэмптон, которого раздражала и ответственность его миссии, и задержка, хотел того же самого.Сэр Гилберт Детик, генерал ордена Подвязки, старался не думать ни о черте, ни о Боге. За вознаграждение двадцать шиллингов в день он должен был доставить и вручить его величеству королю Франции два сундука с регалиями рыцаря благородного ордена Подвязки, завернутыми в тонкие полотняные простыни и переложенными мешочками из тафты с благовониями. Пролив сундуки пересекли благополучно. Но сердце его обливалось кровью, когда он думал, что придется доверить их французам на две долгие недели путешествия по Луаре.Французский и шотландский дворы, обосновавшиеся между Анжером и Шатобрианом, где уже шесть недель строились трибуны, площадки для зрелищ и временные жилища, коротали время, развлекаясь за счет англичан.Свита вдовствующей королевы, правда, без самой Марии де Гиз и ее дочери, провела две ночи в полях за пределами Канде, получив от этого большое удовольствие. Половина Тайного совета разъехалась по домам, а остальные удобно устроились во французских садах под теплым июньским небом: ели, читали, разговаривали, время от времени охотились с соколами, основательно клеветали на своих хозяев и англичан и расходились по приятным компаниям. Свежий воздух располагал к покладистости и миролюбию.Все это было на руку Робину Стюарту. Бесшумно передвигаясь от укрытия к укрытию, на второй день он выяснил, с кем делит Лаймонд свое утлое убежище из холста. Теперь, на досуге, можно было убедиться, сколь безжалостно верным оказалось первое впечатление, вынесенное с арены, где состоялась схватка с кабаном, равно как и от мимолетного видения, промелькнувшего у Тауэра. Телесную оболочку Тади Боя позаимствовал какой-то манерный, изысканный кавалер, ничего общего не имевший с буйным созданием, некогда отличившимся на охоте и в гонках по крышам. По-своему это облегчало задачу: можно убить одного, даже не коснувшись образа другого.Тади Боя-Лаймонда зазвали к себе соотечественники. Стюарт видел, что с ним обращались непринужденно, чуть не запанибрата, благодаря его имени, но в то же время и с известной долей уважения. Для этих людей более, чем для кого-либо другого, имело значение, как Лаймонд в конце концов распорядится собой и своими талантами. А такой исключительный в своем роде случай, как его превращение, пусть даже временное, в официального представителя королевы-матери наверняка обсуждался от Шинона до Канде.Для многих из них это была первая возможность познакомиться с Фрэнсисом Кроуфордом из Лаймонда. По серьезности его лица Стюарт догадался, что Лаймонд играет с ними. Он видел, как Джордж Дуглас, обычно такой вежливый, ироничный, выставляющий свои таланты напоказ, вдруг осекся, стушевался и вынужден был сохранять хорошую мину при плохой игре. Лаймонд явно был не слишком терпелив сегодня.День выдался жаркий, но на землю уже опускались сумерки. Лежа среди нагревшейся травы и подавляя чувство голода, Стюарт глядел на желтые, изнутри озаренные свечами силуэты шатров и светящиеся окна Канде: деревня и замок сверкали огнями. А в лугах все еще раздавались голоса и смех, звон ведер, лай собак, ржание лошадей и шуршание стягов под легким дуновением вечернего ветерка, сопровождаемые тихим ночным щебетом птиц. Где-то запел дрозд.Когда стемнело и костры приобрели красновато-золотистый оттенок, как драгоценности на иконах, Стюарт, придерживая свободной рукой у горла украденный плащ, вышел из-под деревьев.Где-то неподалеку компания прощалась на ночь. Полог шатра зашевелился, хозяева и гости, нагибаясь, выходили, окруженные ореолом неясного мерцания; ткань больше не приглушала слова и смех. Кто-то чистым, приятным голосом отказывался от провожатых, и голос был немедленно узнан, хотя и звучал без акцента. Тот же человек немного язвительно пошутил:— Le monde est ешшуе de moi, et moi pareillement de lui Я наскучил свету всему, и мне наскучил весь свет (фр.).

. Извините, но я предпочел бы Прогуливать дурное настроение в одиночестве.И, словно преподаватель, покидающий наивных учеников, Фрэнсис Кроуфорд развернулся и уверенно зашагал по траве мимо шатров в луга; волосы его серебрились в лунном свете, а на лице играла слегка насмешливая улыбка. Он долго стоял в одиночестве, спиной к Стюарту, обратив взгляд на ряды шатров — темных, с погашенными огнями, а Стюарт, чуть поодаль, под прикрытием тени, не дыша, почти ничего не видя, с нетерпением ожидал момента ни с чем не сравнимого торжества.Затем большой лук, прохладный и тяжелый, сам собою скользнул ему в руку. Пальцы ощутили тугую тетиву. Стрела, с острым, как бритва, наконечником, оперенная гусиными перьями, была такой гладкой на ощупь. Робин Стюарт бесшумно натянул тетиву до уха — прекрасное оружие с точным прицелом, натяжение распределяется на подушечку каждого пальца, все мускулы инстинктивно подчинены единственному умению, которым Робин овладел в совершенстве. Он прицелился и выстрелил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38