Что касается Лаймонда, то, беседуя с коннетаблем у дверей в Большой зал, он, не прерывая потока своих четких, обдуманных фраз, сумел отметить, что принц Конде, его брат д'Энгиен и кто-то третий увлечены разговором.Вскоре по ирландскому акценту он определил, что третий собеседник — Кормак О'Коннор. И тогда Лаймонд уговорил коннетабля зайти внутрь.Пока его представляли, д'Энгиен не сводил с герольда глаз: взгляд принца медленно скользил по блестящим волосам шотландца, его беспечному лицу, длинным стройным ногам. Сам того не сознавая, он долгое время пристально вглядывался в изысканные черты господина Кроуфорда, пока вскользь брошенная герольдом фраза не нарушила ход его мыслей.— Так вы говорите, господин О'Клурикаун? 11)— Господин О'Коннор.Коннетабль, стоявший возле Лаймонда, не мог понять, почему огромный ирландец покраснел.— Кормак О'Коннор. Сын Оффали.Герольд принялся извиняться:— Конечно. Я понял. Клурикаун — сказочный персонаж, не так ли? Тот, кто напивается допьяна в господских погребах? Кажется, грушевым соком?В блестящих глазах д'Энгиена зажегся знакомый огонек, который принц Конде заметил и понял.— Une belle! — радостно проговорил Жан де Бурбон, понизив голос. — Une belle, mais pas frigide! Pas frigide du tout! Красотка! Красотка точно, но уж никак не холодна! Не холодна нисколько! (фр.)
Этим вечером Лаймонд встретился с королем, и они обсудили донесение де Шемо без каких-либо инцидентов. Имя лорда д'Обиньи не было упомянуто. И на лице короля, обрамленном черной бородой, выражалось лишь упрямое высокомерие. На все вопросы герольд отвечал со знанием дела, красноречиво и точно, и так продолжалось на протяжении всего пребывания его в Шиноне, во дворце Монпансье в Шампиньи, — до того самого дня, когда король со свитой под звуки фанфар прибыл в Анжер.В средневековой крепости с семнадцатью круглыми сторожевыми башнями и подземными туннелями, выходящими в Трелязе, остановилась королева Екатерина и ее гостьи, обе шотландские королевы, в свите которых была и Маргарет Эрскин. В каменной камере западной башни томился Робин Стюарт. А в многолюдном городе, украшенном резьбою по камню и дереву, с домами, крытыми черепицей, увенчанными гербами, жили знатные шотландцы, среди которых был и сэр Дуглас. Тут же находилось и скромное обиталище принца Барроу и его слуги Доули, а также временное пристанище энергичной, жизнелюбивой госпожи Бойл и ее прекрасной племянницы Уны.Все это Лаймонд узнал от видама и из бесцеремонной болтовни Бурбонов. И переправляясь верхом через реку Мен под своим шелковым стягом, со своими слугами, сам разодетый в переливающийся красно-синий наряд с золотыми кисточками, оставляя позади неприступные бастионы, черные башни которых вздымались на две сотни футов в высоту, Лаймонд чуть было не дал Кормаку О'Коннору повод для ссоры, ибо главным чувством, которое он испытывал перед встречей с друзьями-шотландцами, при дворе королевы знавшими его как Тади Боя Баллаха, был гнев, неприкрытый яростный гнев: он расфуфырился, точно пекарь на балу, возгордился своим преображением, словно какой-нибудь мальчишка, предал самого себя, ни дать ни взять О'Лайам-Роу, который надел шелковый костюм и сбрил бороду.Пересекая северный мост, ведущий в замок Анжер, Лаймонд про себя обращался к своим друзьям: «Не больно-то радуйтесь. Не надо улыбочек и поздравлений. Иначе, клянусь Богом, леди и джентльмены, Тади Бой Баллах воскреснет вновь».Была суббота, шестое июня, а девятнадцатого ожидали англичан. В этот день Робин Стюарт предстал перед Большим королевским советом в Анжере. Лаймонд, у которого состоялся короткий, но важный разговор со вдовствующей королевой, на нем не присутствовал, но О'Лайам-Роу и его милость лорд д'Обиньи находились в зале. Единственное, что выяснилось в процессе разбирательства и что присутствующая здесь толпа законников и писарей смогла из этого процесса извлечь, были неопровержимые, многочисленные доказательства вины Робина Стюарта, которой тот и не отрицал, а также ничем не подкрепленное обвинение против лорда д'Обиньи, которое его светлость, побагровевший от гнева, холодно отверг.О'Лайам-Роу, чьи показания не сочли нужным заслушать, хранил молчание. Самым сильным и неприятным воспоминанием была пауза, наступившая после того, как Стюарт яростно обрушился на своего бывшего капитана: умолкнув, лучник обратил ввалившиеся, горящие неистовым гневом глаза на злополучного ирландца. В этом взгляде отразились торжество и одновременно угроза. Стюарт выполнил свою часть уговора. Теперь О'Лайам-Роу предстояло выполнить свою и поддержать лучника, если тому заблагорассудится выдать Фрэнсиса Кроуфорда из Лаймонда.Еще в памяти присутствовавших задержался конец разбирательства, когда выносили приговор. Смерть Стюарту определялась медленная и нелегкая, но он вряд ли чего-то иного ожидал. А чего он явно не ожидал, так это того, что обвинение против д'Обиньи попросту проигнорируют. Тогда он в отчаянии закричал, и его увели. О'Лайам-Роу с побледневшим лицом тоже хотел уйти, но ему пришлось ждать, пока не встанет король. Слушание было недолгим из-за предстоящей травли медведей во рву. Стюарт вроде бы даже не успел упомянуть Лаймонда. О'Лайам-Роу вдруг пришло в голову, что Стюарт непременно сделает это, но, по возможности, в присутствии самого Лаймонда и при как можно большем стечении народа. Именно тогда он и услышал, как лорд д'Обиньи, смеясь, предложил его величеству расквитаться за пережитые лично им неприятные минуты и заодно немного поразвлечься: двор, по его мнению, это заслужил, так же как узник заслужил свою кару. Иными словами, он предложил бросить Робина Стюарта в ров. И предложение с радостью было принято.Придворные встали. Мрачный О'Лайам-Роу тотчас же ушел: он попытался найти Вервассала, но безуспешно, и едва поспел вовремя, чтобы занять свое место на травле.По традиции такие представления устраивались в Анжере во рву, окружавшем замок, — ста футов шириной и сорока глубиной. По такому торжественному случаю отсюда изгнали ручных оленей. Ко времени королевского визита Абернаси и его подчиненные населили ров и сады замка той дикой живностью, какой они изобиловали во времена короля Рене, когда на отмели рычали львы, в пруду плавали лебеди, утки и дикие гуси, повсюду разгуливали страусы, ослики, дромадеры 12), альпийские козлы, а во рву обитали кабаны, овцы, олени и дикобразы.Откуда-то грянул нестройный хор инструментов, и Бруске, шут короля, спустился по лестнице в ров, где исполнил пантомиму: очень застенчивая дама — коза встречается со своим поклонником. Горожане, разместившиеся на дальнем краю рва, смеялись почти до слез. Бруске, начавший свой номер несколько преждевременно, продолжал дурачиться, напряженно улыбаясь: место короля все еще оставалось пустым.Затем заиграли трубы, заглушая виолы и возвещая выход шотландской вдовствующей королевы с ее дамами и дворянами; пышный кортеж показался из высоких дверей замка и направился к подъемному мосту, прикрытому балдахином с золотой бахромой, колышущейся на ветру. Здесь были аккуратно расставлены позолоченные стулья, подушки которых уже покрылись пылью и пыльцою буйно цветущих трав. Густые облака плыли по небу, отбрасывая тени, словно свет просачивался сквозь грубо сколоченный ящик. Маргарет Эрскин, которая шла между вдовствующей королевой и маленькой Марией, изо всех сил старалась не смотреть на новое лицо в шумной, знакомой толпе.Сдержанный и корректный Вервассал прибыл этим утром. Все видели, как герольд вошел в кабинет вдовствующей королевы, а потом покинул его. С тех пор он не говорил ни с кем. По тому, как резко остановился Джордж Дуглас, Маргарет поняла, что прибытие Лаймонда было для него полной неожиданностью. Через секунду сэр Джордж, которому не удалось поймать взгляд Вервассала, отвернулся и вопросительно посмотрел в ее сторону; в глазах его отразилось изумление, смешанное со злорадством.Она отвернулась. Мария, слава Богу, ничего не заметила. Вдовствующая королева, чуть раскрасневшаяся, принадлежала к тем первоклассным политикам, для которых притворство — вторая натура. Ее братья, поздоровавшись с герольдом, тотчас же раскланялись. Сам Лаймонд, совершенно невозмутимый, не сделал ни единого ложного шага, ни разу не посмотрел в ее сторону.Маргарет поймала себя на том, что снова невольно наблюдает за ним, и поспешно заняла свое место у перил моста. Даже два года назад Лаймонд так не выглядел.Снова прозвучали фанфары, и длинная галерея замка, обращенная к мосту под прямым углом, заполнилась. Явились Генрих, Екатерина, коннетабль, Диана, придворные, послы, мэр и эшевены 13), комендант крепости, гости. В сторонке, на неприметном месте, сидел О'Лайам-Роу, на другом, гораздо ближе к середине, — О'Коннор, а рядом с О'Коннором — Джон Стюарт, лорд д'Обиньи.Он все еще был красив: великолепен в своем дублете с прорезями и буфами; банты на плечах искрились, драгоценности на берете, чуть сдвинутом набок, вспыхивали ярким пламенем, когда лучи солнца просвечивали сквозь щели в балдахине. Но он не спешил смотреть на арену. Вместо этого, положив на колени руки, сжатые в кулаки, он устремил свои красивые, обрамленные длинными ресницами глаза на запруженный зрителями подъемный мост.Маргарет сразу поняла, в какую секунду он нашел того, кого искал. Его милость лорд д'Обиньи затаил дыхание. Брат, конечно, предупредил его, но такого преображения лорд явно не ожидал. Он неотрывно смотрел на Лаймонда; румянец постепенно возвращался на его щеки, и Маргарет вдруг поняла, что на лице лорда написан откровенный вызов. Д'Обиньи пытался поймать взгляд герольда. Наконец ему это удалось. Они безмолвно глядели друг другу в глаза, и взгляд это означал не ультиматум, а окончательный приговор. Затем внизу выпустили первого медведя и собак.Это был древний вид спорта, популярный со времени трехликой Гекаты 14), когда львов, слонов, быков и жирафов сотнями убивали в смертельных поединках на аренах римских цирков. Теперь он приходил в упадок, в последнее время стало трудно находить новые интересные сочетания. Однажды старый король развеселил двор, по примеру Гелиогабала 15) положив своих подвыпивших гостей спать в зверинце, куда впустили старого льва с выпавшими зубами. Гости проснулись в ужасе. Эту забаву больше не повторяли, так как лев стал совсем плох. Современные сражения были проще — стравливали двух медведей, мастифов с кабаном, иногда быка со львом, редко зверя и человека. Животных подводили прямо к воротам, выходящим на арену. Снаружи стояли Абернаси и его служители с мечами, дротиками и зажженными факелами на случай непредвиденного происшествия.Их помощь не потребовалась. Первые два боя прошли гладко. Медведь, тяжелый, косолапый, с облезшим от болезни задом, все же сумел придушить одного из натравленных на него мастифов и перебить позвоночник второму. Когда зверя уводили, на его окровавленную морду посыпались цветы.Кабан — совсем другое дело. Плотный, упругий, точно состоящий из одних мышц, с острыми клыками, он стремительно вылетел из ворот и резко остановился под соломенными куклами, развешанными у него над головой. То был не просто кабан, но только что пойманный трехлетний боров. Торчащие изо рта клыки, с которых стекала слюна, были почти в два пальца толщиной, а на тяжелой голове, утонувшей меж мощных плеч, выделялись глаза — острые, как иголки, и налитые кровью.Он был озлоблен и напуган: нелепые, раскачивающиеся на ветру соломенные чучела привлекли его внимание, он набросился на них и стал рвать клыками. Раздались ликующие крики зрителей, и клочья соломы полетели в надменные лица. Два самых больших клыка, несмотря на устрашающий вид, безобидны, они растут у кабана для того, чтобы ими точить нижние. Именно нижними клыками он убивает. Злобно всхрапывая, кабан развернулся на своих коротеньких ножках и бросился на следующую куклу.Проталкиваясь среди радостно ревущей публики, сэр Джордж Дуглас наконец-то пробрался к сверкающему плечу Вервассала. Мгновение он изучал эти опущенные ресницы, это лицо Арлекина, на котором без видимых усилий появилось выражение любезной почтительности. Затем обратил взгляд на кабана и негромко, чтобы мог услышать только Фрэнсис Кроуфорд, сказал:— Это гордый и опасный зверь; видели, как он убил человека на месте, распоров его от груди до колена? Знаете ли вы, что Робин Стюарт сейчас выйдет на арену?Этими словами он привлек внимание Лаймонда, хотя глаза герольда, казалось, смотрели сквозь него.— Боже мой, правда? — медленно спросил Лаймонд. — Хотел бы я знать зачем.Ответ был прост — ради забавы. Серьезного увечья не допустят, а если лучник проявит достаточно умения, то, возможно, убьет кабана, а сам останется целым и невредимым до тех пор, пока ему не выпустят кишки по приговору. Но сэр Джордж был не настолько глуп, чтобы дать Лаймонду такой простой ответ. Он ждал, мучимый любопытством, и через минуту его собеседник задумчиво произнес:— Конечно, ненависть толпы в малых дозах может сослужить хорошую службу. — И снова повернулся ко рву, втайне явно чему-то радуясь.Сэр Джордж смирился и тоже принялся смотреть.За воротами служители начали agere aprum Травля кабана (лат.).
, криками и звуками рожков намереваясь привести зверя в бешенство. Вот уже третья кукла, подскочив на влажных клыках, упала на траву. Кабан поддал ее головой, и она, шурша, полетела в толпу, оставляя за собой облако соломы. Король, взглянув на д'Обиньи, подался вперед и поднял свой жезл. Когда кабан, истекая слюной, развернулся и застыл на месте, ворота открылись, и на арену втолкнули Робина Стюарта.Ряды лучников, охранявших проходы, встретили его суровым молчанием. Горожане, наслушавшись басен, приписывавших ему всевозможные преступления, которых он не совершал, разразилась криками, свистом, оскорблениями и угрозами. Стюарт должен был стать четвертой куклой, и им было наплевать на то, виновен он или нет, главное — нашелся повод вволю посплетничать, а после посмотреть захватывающую казнь. Придворные, в зависимости от их звания и национальности, проявляли нетерпение, гнев, отвращение или просто предвкушали забаву. Лицо вдовствующей королевы превратилось в непроницаемую суровую маску, ведь множество людей смотрели на нее. Запела труба.Кабан обычно полагается на свою силу и клыки, но не на ноги, короткие и неуклюжие. Чтобы убить его, нужно необычайно крепкое копье, острое, как бритва, с очень прочным упором, чтобы наконечник не погрузился слишком глубоко и человек не оказался бы в пределах досягаемости клыков в тот момент, когда кабан решится на последний, страшный бросок.У Робина Стюарта в одной руке было именно такое копье, а в другой — меч. А еще за его спиной, незаметные для окружающих, стояли годы службы, когда ежегодно от Рождества до Сретения избранный отряд лучников помогал монарху травить, ловить в сеть и пронзать копьем кабанов. Более того: в нем кипел неистовый, вытеснивший даже страх гнев на судьбу, которая одним ударом лишила его достойной смерти и радости публичного обличения.Он не думал, что его умышленно бросят погибать. Кто-нибудь вмешается, если сможет. Он здесь для того, чтобы сразиться со зверем, лучше всех прочих зверей оснащенным для борьбы, способным скорее, чем какой-либо другой, убить человека. И сейчас жизнь Стюарта зависела от него самого. А Тади Бой-Лаймонд, где бы он ни был, по-прежнему беспрепятственно шел к своей цели, все еще свободный и торжествующий.Порыв ветра закачал последнюю куклу. Кабан услышал шорох и стал кружить вокруг нее. Затем остановился. Тяжелая голова снова повернулась, и маленькие, с красными прожилками глаза стали напряженно искать человека, присутствие которого уловил чуткий нюх. Молодой кабан, гроза лесов, сильно пахнущий зверь, рожденный, чтобы убивать, присел на задние ноги, яростно встряхнулся, нагнул голову, выставив клыки с повисшей на них соломой, и бросился на лучника.Маргарет Эрскин так резко оглянулась, словно Вельзевул, владыка Аккарона 16), дернул ее за волосы. Она в замешательстве встретила прямой взгляд Джорджа Дугласа, на этот раз приподнявшего брови с подчеркнутым вопросительным выражением. Рядом с ним оставалось свободное место. Стараясь не привлекать внимания, она осторожно оглядела толпу и обнаружила, что вдовствующая королева, вызвавшая своего герольда для каких-то поручений, удержала его рядом с собой. Лаймонд непринужденно примостился у стула Марии де Гиз, отвлекая на себя внимание сидящих поблизости дам, и беспрепятственно наблюдал за Робином Стюартом, который как раз уклонился от первого броска кабана.Перед Стюартом тоже открывался хороший обзор. Он поднял глаза, тяжело дыша после первого удара, который вскользь задел животное, но не пронзил его шкуру, и обнаружил, что Гелиогабал, светлый, изысканный, равнодушный, в золотистой одежде, сидит в первом ряду, с интересом наблюдая за ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Этим вечером Лаймонд встретился с королем, и они обсудили донесение де Шемо без каких-либо инцидентов. Имя лорда д'Обиньи не было упомянуто. И на лице короля, обрамленном черной бородой, выражалось лишь упрямое высокомерие. На все вопросы герольд отвечал со знанием дела, красноречиво и точно, и так продолжалось на протяжении всего пребывания его в Шиноне, во дворце Монпансье в Шампиньи, — до того самого дня, когда король со свитой под звуки фанфар прибыл в Анжер.В средневековой крепости с семнадцатью круглыми сторожевыми башнями и подземными туннелями, выходящими в Трелязе, остановилась королева Екатерина и ее гостьи, обе шотландские королевы, в свите которых была и Маргарет Эрскин. В каменной камере западной башни томился Робин Стюарт. А в многолюдном городе, украшенном резьбою по камню и дереву, с домами, крытыми черепицей, увенчанными гербами, жили знатные шотландцы, среди которых был и сэр Дуглас. Тут же находилось и скромное обиталище принца Барроу и его слуги Доули, а также временное пристанище энергичной, жизнелюбивой госпожи Бойл и ее прекрасной племянницы Уны.Все это Лаймонд узнал от видама и из бесцеремонной болтовни Бурбонов. И переправляясь верхом через реку Мен под своим шелковым стягом, со своими слугами, сам разодетый в переливающийся красно-синий наряд с золотыми кисточками, оставляя позади неприступные бастионы, черные башни которых вздымались на две сотни футов в высоту, Лаймонд чуть было не дал Кормаку О'Коннору повод для ссоры, ибо главным чувством, которое он испытывал перед встречей с друзьями-шотландцами, при дворе королевы знавшими его как Тади Боя Баллаха, был гнев, неприкрытый яростный гнев: он расфуфырился, точно пекарь на балу, возгордился своим преображением, словно какой-нибудь мальчишка, предал самого себя, ни дать ни взять О'Лайам-Роу, который надел шелковый костюм и сбрил бороду.Пересекая северный мост, ведущий в замок Анжер, Лаймонд про себя обращался к своим друзьям: «Не больно-то радуйтесь. Не надо улыбочек и поздравлений. Иначе, клянусь Богом, леди и джентльмены, Тади Бой Баллах воскреснет вновь».Была суббота, шестое июня, а девятнадцатого ожидали англичан. В этот день Робин Стюарт предстал перед Большим королевским советом в Анжере. Лаймонд, у которого состоялся короткий, но важный разговор со вдовствующей королевой, на нем не присутствовал, но О'Лайам-Роу и его милость лорд д'Обиньи находились в зале. Единственное, что выяснилось в процессе разбирательства и что присутствующая здесь толпа законников и писарей смогла из этого процесса извлечь, были неопровержимые, многочисленные доказательства вины Робина Стюарта, которой тот и не отрицал, а также ничем не подкрепленное обвинение против лорда д'Обиньи, которое его светлость, побагровевший от гнева, холодно отверг.О'Лайам-Роу, чьи показания не сочли нужным заслушать, хранил молчание. Самым сильным и неприятным воспоминанием была пауза, наступившая после того, как Стюарт яростно обрушился на своего бывшего капитана: умолкнув, лучник обратил ввалившиеся, горящие неистовым гневом глаза на злополучного ирландца. В этом взгляде отразились торжество и одновременно угроза. Стюарт выполнил свою часть уговора. Теперь О'Лайам-Роу предстояло выполнить свою и поддержать лучника, если тому заблагорассудится выдать Фрэнсиса Кроуфорда из Лаймонда.Еще в памяти присутствовавших задержался конец разбирательства, когда выносили приговор. Смерть Стюарту определялась медленная и нелегкая, но он вряд ли чего-то иного ожидал. А чего он явно не ожидал, так это того, что обвинение против д'Обиньи попросту проигнорируют. Тогда он в отчаянии закричал, и его увели. О'Лайам-Роу с побледневшим лицом тоже хотел уйти, но ему пришлось ждать, пока не встанет король. Слушание было недолгим из-за предстоящей травли медведей во рву. Стюарт вроде бы даже не успел упомянуть Лаймонда. О'Лайам-Роу вдруг пришло в голову, что Стюарт непременно сделает это, но, по возможности, в присутствии самого Лаймонда и при как можно большем стечении народа. Именно тогда он и услышал, как лорд д'Обиньи, смеясь, предложил его величеству расквитаться за пережитые лично им неприятные минуты и заодно немного поразвлечься: двор, по его мнению, это заслужил, так же как узник заслужил свою кару. Иными словами, он предложил бросить Робина Стюарта в ров. И предложение с радостью было принято.Придворные встали. Мрачный О'Лайам-Роу тотчас же ушел: он попытался найти Вервассала, но безуспешно, и едва поспел вовремя, чтобы занять свое место на травле.По традиции такие представления устраивались в Анжере во рву, окружавшем замок, — ста футов шириной и сорока глубиной. По такому торжественному случаю отсюда изгнали ручных оленей. Ко времени королевского визита Абернаси и его подчиненные населили ров и сады замка той дикой живностью, какой они изобиловали во времена короля Рене, когда на отмели рычали львы, в пруду плавали лебеди, утки и дикие гуси, повсюду разгуливали страусы, ослики, дромадеры 12), альпийские козлы, а во рву обитали кабаны, овцы, олени и дикобразы.Откуда-то грянул нестройный хор инструментов, и Бруске, шут короля, спустился по лестнице в ров, где исполнил пантомиму: очень застенчивая дама — коза встречается со своим поклонником. Горожане, разместившиеся на дальнем краю рва, смеялись почти до слез. Бруске, начавший свой номер несколько преждевременно, продолжал дурачиться, напряженно улыбаясь: место короля все еще оставалось пустым.Затем заиграли трубы, заглушая виолы и возвещая выход шотландской вдовствующей королевы с ее дамами и дворянами; пышный кортеж показался из высоких дверей замка и направился к подъемному мосту, прикрытому балдахином с золотой бахромой, колышущейся на ветру. Здесь были аккуратно расставлены позолоченные стулья, подушки которых уже покрылись пылью и пыльцою буйно цветущих трав. Густые облака плыли по небу, отбрасывая тени, словно свет просачивался сквозь грубо сколоченный ящик. Маргарет Эрскин, которая шла между вдовствующей королевой и маленькой Марией, изо всех сил старалась не смотреть на новое лицо в шумной, знакомой толпе.Сдержанный и корректный Вервассал прибыл этим утром. Все видели, как герольд вошел в кабинет вдовствующей королевы, а потом покинул его. С тех пор он не говорил ни с кем. По тому, как резко остановился Джордж Дуглас, Маргарет поняла, что прибытие Лаймонда было для него полной неожиданностью. Через секунду сэр Джордж, которому не удалось поймать взгляд Вервассала, отвернулся и вопросительно посмотрел в ее сторону; в глазах его отразилось изумление, смешанное со злорадством.Она отвернулась. Мария, слава Богу, ничего не заметила. Вдовствующая королева, чуть раскрасневшаяся, принадлежала к тем первоклассным политикам, для которых притворство — вторая натура. Ее братья, поздоровавшись с герольдом, тотчас же раскланялись. Сам Лаймонд, совершенно невозмутимый, не сделал ни единого ложного шага, ни разу не посмотрел в ее сторону.Маргарет поймала себя на том, что снова невольно наблюдает за ним, и поспешно заняла свое место у перил моста. Даже два года назад Лаймонд так не выглядел.Снова прозвучали фанфары, и длинная галерея замка, обращенная к мосту под прямым углом, заполнилась. Явились Генрих, Екатерина, коннетабль, Диана, придворные, послы, мэр и эшевены 13), комендант крепости, гости. В сторонке, на неприметном месте, сидел О'Лайам-Роу, на другом, гораздо ближе к середине, — О'Коннор, а рядом с О'Коннором — Джон Стюарт, лорд д'Обиньи.Он все еще был красив: великолепен в своем дублете с прорезями и буфами; банты на плечах искрились, драгоценности на берете, чуть сдвинутом набок, вспыхивали ярким пламенем, когда лучи солнца просвечивали сквозь щели в балдахине. Но он не спешил смотреть на арену. Вместо этого, положив на колени руки, сжатые в кулаки, он устремил свои красивые, обрамленные длинными ресницами глаза на запруженный зрителями подъемный мост.Маргарет сразу поняла, в какую секунду он нашел того, кого искал. Его милость лорд д'Обиньи затаил дыхание. Брат, конечно, предупредил его, но такого преображения лорд явно не ожидал. Он неотрывно смотрел на Лаймонда; румянец постепенно возвращался на его щеки, и Маргарет вдруг поняла, что на лице лорда написан откровенный вызов. Д'Обиньи пытался поймать взгляд герольда. Наконец ему это удалось. Они безмолвно глядели друг другу в глаза, и взгляд это означал не ультиматум, а окончательный приговор. Затем внизу выпустили первого медведя и собак.Это был древний вид спорта, популярный со времени трехликой Гекаты 14), когда львов, слонов, быков и жирафов сотнями убивали в смертельных поединках на аренах римских цирков. Теперь он приходил в упадок, в последнее время стало трудно находить новые интересные сочетания. Однажды старый король развеселил двор, по примеру Гелиогабала 15) положив своих подвыпивших гостей спать в зверинце, куда впустили старого льва с выпавшими зубами. Гости проснулись в ужасе. Эту забаву больше не повторяли, так как лев стал совсем плох. Современные сражения были проще — стравливали двух медведей, мастифов с кабаном, иногда быка со львом, редко зверя и человека. Животных подводили прямо к воротам, выходящим на арену. Снаружи стояли Абернаси и его служители с мечами, дротиками и зажженными факелами на случай непредвиденного происшествия.Их помощь не потребовалась. Первые два боя прошли гладко. Медведь, тяжелый, косолапый, с облезшим от болезни задом, все же сумел придушить одного из натравленных на него мастифов и перебить позвоночник второму. Когда зверя уводили, на его окровавленную морду посыпались цветы.Кабан — совсем другое дело. Плотный, упругий, точно состоящий из одних мышц, с острыми клыками, он стремительно вылетел из ворот и резко остановился под соломенными куклами, развешанными у него над головой. То был не просто кабан, но только что пойманный трехлетний боров. Торчащие изо рта клыки, с которых стекала слюна, были почти в два пальца толщиной, а на тяжелой голове, утонувшей меж мощных плеч, выделялись глаза — острые, как иголки, и налитые кровью.Он был озлоблен и напуган: нелепые, раскачивающиеся на ветру соломенные чучела привлекли его внимание, он набросился на них и стал рвать клыками. Раздались ликующие крики зрителей, и клочья соломы полетели в надменные лица. Два самых больших клыка, несмотря на устрашающий вид, безобидны, они растут у кабана для того, чтобы ими точить нижние. Именно нижними клыками он убивает. Злобно всхрапывая, кабан развернулся на своих коротеньких ножках и бросился на следующую куклу.Проталкиваясь среди радостно ревущей публики, сэр Джордж Дуглас наконец-то пробрался к сверкающему плечу Вервассала. Мгновение он изучал эти опущенные ресницы, это лицо Арлекина, на котором без видимых усилий появилось выражение любезной почтительности. Затем обратил взгляд на кабана и негромко, чтобы мог услышать только Фрэнсис Кроуфорд, сказал:— Это гордый и опасный зверь; видели, как он убил человека на месте, распоров его от груди до колена? Знаете ли вы, что Робин Стюарт сейчас выйдет на арену?Этими словами он привлек внимание Лаймонда, хотя глаза герольда, казалось, смотрели сквозь него.— Боже мой, правда? — медленно спросил Лаймонд. — Хотел бы я знать зачем.Ответ был прост — ради забавы. Серьезного увечья не допустят, а если лучник проявит достаточно умения, то, возможно, убьет кабана, а сам останется целым и невредимым до тех пор, пока ему не выпустят кишки по приговору. Но сэр Джордж был не настолько глуп, чтобы дать Лаймонду такой простой ответ. Он ждал, мучимый любопытством, и через минуту его собеседник задумчиво произнес:— Конечно, ненависть толпы в малых дозах может сослужить хорошую службу. — И снова повернулся ко рву, втайне явно чему-то радуясь.Сэр Джордж смирился и тоже принялся смотреть.За воротами служители начали agere aprum Травля кабана (лат.).
, криками и звуками рожков намереваясь привести зверя в бешенство. Вот уже третья кукла, подскочив на влажных клыках, упала на траву. Кабан поддал ее головой, и она, шурша, полетела в толпу, оставляя за собой облако соломы. Король, взглянув на д'Обиньи, подался вперед и поднял свой жезл. Когда кабан, истекая слюной, развернулся и застыл на месте, ворота открылись, и на арену втолкнули Робина Стюарта.Ряды лучников, охранявших проходы, встретили его суровым молчанием. Горожане, наслушавшись басен, приписывавших ему всевозможные преступления, которых он не совершал, разразилась криками, свистом, оскорблениями и угрозами. Стюарт должен был стать четвертой куклой, и им было наплевать на то, виновен он или нет, главное — нашелся повод вволю посплетничать, а после посмотреть захватывающую казнь. Придворные, в зависимости от их звания и национальности, проявляли нетерпение, гнев, отвращение или просто предвкушали забаву. Лицо вдовствующей королевы превратилось в непроницаемую суровую маску, ведь множество людей смотрели на нее. Запела труба.Кабан обычно полагается на свою силу и клыки, но не на ноги, короткие и неуклюжие. Чтобы убить его, нужно необычайно крепкое копье, острое, как бритва, с очень прочным упором, чтобы наконечник не погрузился слишком глубоко и человек не оказался бы в пределах досягаемости клыков в тот момент, когда кабан решится на последний, страшный бросок.У Робина Стюарта в одной руке было именно такое копье, а в другой — меч. А еще за его спиной, незаметные для окружающих, стояли годы службы, когда ежегодно от Рождества до Сретения избранный отряд лучников помогал монарху травить, ловить в сеть и пронзать копьем кабанов. Более того: в нем кипел неистовый, вытеснивший даже страх гнев на судьбу, которая одним ударом лишила его достойной смерти и радости публичного обличения.Он не думал, что его умышленно бросят погибать. Кто-нибудь вмешается, если сможет. Он здесь для того, чтобы сразиться со зверем, лучше всех прочих зверей оснащенным для борьбы, способным скорее, чем какой-либо другой, убить человека. И сейчас жизнь Стюарта зависела от него самого. А Тади Бой-Лаймонд, где бы он ни был, по-прежнему беспрепятственно шел к своей цели, все еще свободный и торжествующий.Порыв ветра закачал последнюю куклу. Кабан услышал шорох и стал кружить вокруг нее. Затем остановился. Тяжелая голова снова повернулась, и маленькие, с красными прожилками глаза стали напряженно искать человека, присутствие которого уловил чуткий нюх. Молодой кабан, гроза лесов, сильно пахнущий зверь, рожденный, чтобы убивать, присел на задние ноги, яростно встряхнулся, нагнул голову, выставив клыки с повисшей на них соломой, и бросился на лучника.Маргарет Эрскин так резко оглянулась, словно Вельзевул, владыка Аккарона 16), дернул ее за волосы. Она в замешательстве встретила прямой взгляд Джорджа Дугласа, на этот раз приподнявшего брови с подчеркнутым вопросительным выражением. Рядом с ним оставалось свободное место. Стараясь не привлекать внимания, она осторожно оглядела толпу и обнаружила, что вдовствующая королева, вызвавшая своего герольда для каких-то поручений, удержала его рядом с собой. Лаймонд непринужденно примостился у стула Марии де Гиз, отвлекая на себя внимание сидящих поблизости дам, и беспрепятственно наблюдал за Робином Стюартом, который как раз уклонился от первого броска кабана.Перед Стюартом тоже открывался хороший обзор. Он поднял глаза, тяжело дыша после первого удара, который вскользь задел животное, но не пронзил его шкуру, и обнаружил, что Гелиогабал, светлый, изысканный, равнодушный, в золотистой одежде, сидит в первом ряду, с интересом наблюдая за ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38