– Умоляю вас, поймите меня, ваше королевское высочество. Она… словом, мы ждем ребенка. Я мог бы устроить все совершенно по-другому, я мог бы сделать так, чтобы о ней и о ребенке позаботились без того, чтобы я женился на ней. Но она мне нравится, а когда я стану конюшим, то смогу содержать семью.
– Мадам дофина, этот мужлан досаждает вам?
– Вовсе нет, графиня. Он всего лишь поделился со мной своей радостью – он скоро женится.
Графиня де Нуайе окинула Эрика внимательным взором с головы до пят.
– Это один из ваших австрийцев?
– Да. Это придворный слуга моей матери.
– Я должна напомнить вам, что ее высочество принцесса Аделаида ждет вас. Вы обещали сыграть с ней партию в пикет после полудня.
– Разумеется.
Я протянула руку Эрику, который бережно прикоснулся к ней губами. Я повернулась, чтобы последовать за графиней, которая уже направлялась к выходу из церкви, но потом обернулась.
– Кстати, ты не сказал, как зовут твою избранницу. Эрик в нерешительности переступил с ноги на ногу.
– Ее зовут Амели, ваше высочество. Это одна из ваших горничных.
Я была так поражена, что пришлось присесть на ближайшую скамью. Моя собственная камеристка! Женщина из штата прислуги, назначенного мне Шуазелем, и, вне всякого сомнения, его шпионка.
Амели была хитрой и коварной особой, с преувеличенным самомнением, смазливой и дерзкой. Подобно остальным горничным, она хихикала и язвила, меняя простыни на кровати, не обращая никакого внимания на нахмуренный вид графини де Нуайе и посмеиваясь за ее спиной.
Итак, Эрик и Амели были любовниками, и Амели забеременела – и при этом смеялась надо мной, потому что я-то оставалась девственницей. Я слышала, как графиня зовет меня, но не могла найти в себе сил, чтобы встать и подойти к ней.
Эрик и Амели, Эрик и Амели… Мысль о них не давала мне покоя весь день, пока я играла в карты с теткой своего мужа Аделаидой и присутствовала на приеме в апартаментах мадам де Поластрон. Я была смущена и расстроена, и, боюсь, мой смятенный вид не остался незамеченным и дал пищу для дальнейших сплетен и пересудов.
Я все еще размышляю над столь неожиданным оборотом событий. Какая горькая ирония – я, дофина, замужем за принцем, которому необходимо иметь детей, но который не может их зачать. А моя горничная Амели беременна от мужчины, которого хочу я, причем более всего на свете!
15 сентября 1770 года.
При дворе распевают новую жестокую песенку.
Маленькая служанка, служанка-малышка,
Что же ты наделала?
Большой животик, большой животик,
От кого же ты залетела?
Маленькая королева, наша дофина,
А ты что вытворяешь?
Танцуешь здесь, флиртуешь там,
Лучше раздвинь свои ножки!
Эта песенка обо мне и моей камеристке, и всем это известно. Я запретила своим слугам распевать эту оскорбительную частушку.
Но проблема была не в Амели; главная трудность заключалась в жадной, вульгарной любовнице короля мадам Дю Барри, с чьей руки и пошла гулять по двору мерзкая песенка. Она-то и была моим врагом.
Я отказывалась раскланиваться с мадам Дю Барри, или разговаривать с ней, или хотя бы признавать, что она существует. Даже если бы мать или граф Мерси не советовали бы мне вести себя так, я все равно бы поступала только таким вот образом, потому что куртизанкам, подобным мадам Дю Барри, нельзя давать в руки ни капли власти при дворе.
Какой была бы жизнь в Шенбрунне, если бы любовнице моего отца принцессе Ауэрспергской позволили влиять на решения, которые принимает император, и управлять придворным обществом?
Разумеется, принцесса Ауэрспергская, нежная и очень приятная и милая женщина, ничуть не походила на мадам Дю Барри с ее разрисованным лицом и платьями с вульгарным низким вырезом. Кроме того, принцесса знала свое место, всегда оставаясь в тени и никогда не выходя на первый план.
К несчастью, мне не удается совсем уж избегать общества мадам Дю Барри, поскольку и Луи, и я часто навещаем короля, а там, где король, всегда находится и его любовница – обычно сидя у него на коленях или устроившись на подлокотнике его кресла. Она с неестественной важностью вышагивает по его приемным залам, увешанная бриллиантами с головы до пят, и даже задники ее туфель украшены гроздьями крошечных алмазов, что она всегда с гордостью демонстрирует, приподнимая юбки и похотливо разводя ноги в стороны.
Король, одолеваемый старческим слабоумием, осыпает ее драгоценностями, а она и рада продемонстрировать всем очередную побрякушку, причем самым безвкусным и безнравственным образом.
Однажды вечером, собираясь на карточную игру в салоне, только для того чтобы позлить ее, я надела бриллиант, который мы называем «Солнце Габсбургов». Это желтый алмаз невероятных размеров, привезенный из Индии, и его блеск затмевает свет факелов на стенах.
Когда мадам Дю Барри разглядела у меня на шее великолепный камень, то оцепенела от неожиданности, а потом громким голосом, позаботившись, чтобы ее услышали все присутствующие, заявила:
– Для того чтобы носить на себе такой булыжник, нужна настоящая женщина.
– Или же настоящая леди, – возразила я, обращаясь к своим компаньонкам. – Потому что, к несчастью, некоторые и представления не имеют, как должны одеваться или вести себя леди. Они похожи на обычных уличных проституток.
– А знаком ли кто-нибудь из присутствующих с проституткой, которая выгуливает своих собачек на поводке, украшенном рубинами? Которая спит в кровати из чистого золота? И доход которой превышает миллион ливров в год? – Дю Барри обратилась сразу ко всем находящимся в комнате дамам, не глядя на меня, и никто не посмел взглянуть ей в глаза.
– Богатая шлюха все равно остается шлюхой, вы со мной согласны, ваша светлость? – обернулась я к графине де Нуайе, которая делала мне отчаянные знаки, умоляя прекратить задирать мадам Дю Барри необдуманными замечаниями.
Но тут мадам Дю Барри вскочила с места, ни на кого не глядя, в блеске и сверкании своей драгоценной мишуры, прошествовала туда, где восседал король, и устроилась рядом с ним. Его величество, который начал пить сразу же после обеда, к настоящему моменту уже впал в ступор и сидел с глупой, застывшей улыбкой на некогда очень красивом лице. Любовница игриво провела кончиком толстого пальца, выкрашенным в розовый цвет, по его морщинистой щеке.
– Людовик, дорогой мой, ты купишь мне большущий бриллиант?
– Все, что угодно, радость моя, – проблеял король, и его глупая улыбка стала еще шире. – Можешь купить себе все, что пожелаешь.
Мадам Дю Барри немедленно поднялась на ноги и принялась во все горло призывать королевского казначея, который вышел из толпы и склонился в поклоне перед его величеством.
– Дай ей то, что она хочет, – небрежно взмахнув рукой, повелел король.
– Я займусь этим завтра, сир.
– Завтра! – вскричала мадам Дю Барри, и голос ее сорвался от негодования. – Завтра будет слишком поздно! Я хочу немедленно!
– Ваше величество… – пробормотал казначей, смущенный и опечаленный, и покинул салон так быстро, как только позволяло достоинство.
– Кажется, для «Солнца Габсбургов» скоро наступит затмение, – ехидно обронил мой деверь Станислав, брат дофина.
– Может быть, но на горизонте уже виден новый рассвет, – был мой ответ, и по зале прокатился негромкий гул голосов, поскольку всем было ясно, что я имею в виду.
Пока что мадам Дю Барри вертела королем по своему желанию, но дни его были сочтены, пройдет совсем немного времени, и королевой стану я, после чего немедленно удалю от себя и ее, и особ, ей подобных.
III
9 октября 1770 года.
В воздухе уже явственно ощущается прохлада, и не только потому, что лето сменяется осенью, а когда я ранним утром отправляюсь верхом на прогулку, на траве уже лежит иней.
Брат моего супруга Станни – Станислав Ксавье – нашептывает всем и каждому, что именно он, а вовсе не Луи, должен стать наследником престола.
Станни силен и жесток, ростом он почти не уступает моему супругу, но при этом изрядный наглец и хулиган. Он издевается над Людовиком, высмеивая его страх перед незнакомцами и пристрастие к лесу.
– Ага, опять собрался на охоту за грибами? – окликнул он вчера Луи, когда тот выходил из дворца в своем поношенном черном плаще.
– Не твое дело, – огрызнулся в ответ Луи.
– Столь внезапная потребность удалиться ведь не имеет ничего общего с появлением моей будущей супруги, правда? – продолжал издеваться Станни. – Мы все хорошо знаем, что ты питаешь слабость к женскому полу.
В комнате послышались негромкие смешки, а Луи, который дошел уже до двери, резко обернулся.
– Объяснись, будь добр.
– Я всего лишь хотел сказать, что ты ведешь себя несколько… м-м-м… застенчиво со своей женой. В таком случае, может быть, тебе не стоит встречаться с моей Жозефиной.
Теперь в комнате уже явственно зазвучал смех, хотя и по-прежнему приглушенный. Я бросилась на защиту супруга: с улыбкой подошла к нему и с обожанием заглянула в глаза. Взяв его под руку, я промурлыкала:
– Нам с Луи и так хорошо вдвоем, не правда ли, дорогой?
Он бросил на меня благодарный взгляд и с бешенством взглянул на Станни.
– В таком случае, когда мы можем рассчитывать лицезреть… э-э-э… плоды столь душевного союза?
– Детей дарует Господь, – ответила я. – Они появляются, когда он решит, что время пришло.
– Что же, в таком случае сегодня сам Господь послал мне нареченную из Италии, и я не намерен проявлять застенчивость, когда она прибудет сюда.
Громкий мужской смех приветствовал это заявление Станислава.
– Собственно говоря, – добавил он, широкими шагами подходя к Людовику, который выпустил мою руку и легонько отодвинул меня в сторону, глядя на приближающегося брата, – я готов заключить с тобой пари, дорогой грибник. Спорим, что Жозефина подарит мне сына еще до того, как твоя супруга повелит вшить клинья в свой корсет, чтобы увеличить его.
Луи с такой силой оттолкнул Станни, что тот едва не упал. Придя в себя и расставив ноги пошире, он нагнул голову и ударил ею Людовика в живот, отчего тот взревел, словно раненый бык.
Потребовались усилия двух здоровенных ливрейных лакеев, чтобы разнять братьев, но в тот же день после ужина Людовик зашел в комнаты Станни и разбил одну из его редких китайских ваз.
Они часто дерутся, и иногда к ним присоединяется их младший брат Шарль, Шарло, причем всегда на стороне Станни. Станиславу всего пятнадцать, Шарло – тринадцать, но оба уже обзавелись замашками задиристых петушков, без конца высмеивая друг друга и выискивая малейший повод для потасовки.
Станни уверен, что если у них с женой появятся дети, а у нас с Луи их не будет, то король сделает своим наследником именно его. В конце концов, Людовик – юноша со странностями, он косноязычен на людях и выглядит недалеким и туповатым, тогда как Станни вполне нормален и даже остроумен. Если король уверится в том, что у нас с Луи никогда не будет сына, который мог бы стать королем и продолжить династию, то, вполне вероятно, он может и вправду счесть Станни более подходящим наследником.
Ну вот, наконец, я написала эти строки. Зная, что мой дневник не прочтет никто, самой себе я могу признаться в том, что такой вариант развития событий вполне возможен.
12 октября 1770 года.
Мария-Жозефина Савойская, невеста Станни, уже три дня как прибыла в Версаль, и все только и говорят о том, какая она уродина.
Она не только невысокая и толстая, но вдобавок над верхней губой у нее растут самые настоящие черные усы, а брови густые и черные, совсем как у отца Куниберта. Лицо ее отвратительного кирпично-красного цвета, испещрено оспинами, а волосы уложены в прическу, которая вышла из моды при нашем дворе (ага, я уже называю его «нашим» двором) вот уже как год.
– Моя супруга, может быть, и не самая красивая женщина при дворе, но ее родственники уверяют, что она исключительно плодовита, – заявил Станни в ответ на критику в адрес своей нареченной. – У матери Жозефины было четырнадцать сыновей и дочерей, а ее бабушка родила аж девятнадцать отпрысков.
– И все они были такими же уродливыми, – ядовито поинтересовалась мадам Дю Барри, – или не повезло только ей одной?
Станни уставился на любовницу своего деда, и голос его был преисполнен презрения, равно как и его взгляд.
– Зато все они были особами королевской крови, – многозначительно ответил он, – и среди них не нашлось ни единой шлюхи.
Король, кажется, вообще не замечает будущей супруги Станни. Впрочем, один раз он заметил, ни к кому конкретно не обращаясь:
– По-моему, ей нужно чаще мыть шею.
Прекрасно помня, как одиноко и грустно мне было в самом начале жизни во Франции, я пригласила Жозефину на партию в пикет. А потом даже дала ей поносить кое-какие из своих драгоценностей, поскольку собственных украшений у нее очень мало, а Станни жаден и не озаботился подарить ей несколько безделушек. Такое впечатление, что состояние семьи Савойских заключается в детях, а не в золоте и драгоценностях. Ходят слухи, что приданое Жозефины составляет всего лишь жалких пятнадцать тысяч флоринов и что большая его часть никогда не будет выплачена.
Мы с Жозефиной понравились друг другу, хотя она старается вести себя тихо и незаметно, а по-французски говорит с сильным итальянским акцентом. Впрочем, она изрекает лишь банальности вроде «Передайте мне, пожалуйста, пирожные к чаю» или «Ваш мопс необыкновенно мил». Теперь у меня уже две новые комнатные собачки, и я пообещала подарить ей щенка из следующего помета.
28 октября 1770 года.
Жена Эрика раздается в талии буквально на глазах. Всякий раз, глядя на нее и вспоминая о том, чьего ребенка она носит, я испытываю болезненный укол ревности.
4 ноября 1770 года.
Сегодня вечером Луи устраивает бал в честь моего пятнадцатилетия. Ради того, чтобы оказать мне честь и доставить удовольствие, он надел один из своих великолепных костюмов, отделанных серебром, и даже попытался танцевать. Он уже некоторое время раз в неделю берет уроки танцев, стараясь выучить движения полонеза. И вот на балу, чтобы сделать мне приятное, он изо всех сил пытался совладать со своими ногами и двигаться в такт мелодии, которую наигрывал скрипач. Я благодарна ему за усердие. Я ведь знаю, как он ненавидит праздничные наряды и танцы. Я также знаю, что нынче вечером он старался изо всех сил, но не сумел преодолеть свою неуклюжесть, а потому гости избегали смотреть на него, пока он танцевал.
Станни и Жозефина тоже присутствовали на балу, и когда Станни за спиной брата принялся передразнивать его неловкие движения, то со всех сторон раздались приглушенные смешки. Кто-то, я не видела, кто именно, негромким голосом затянул гнусный памфлет о Людовике.
Тук-тук, где же твой член?
Он не влезает в дофину?
Часы бьют раз,
Где твой сын?
Когда часы пробьют два,
Дофина превратится в шлюху.
Луи так расстроился, что когда в полночь подали угощение, то принялся за обе щеки уплетать жареного поросенка с трюфелями и черепаховый суп, заедая все это сладким заварным кремом. Естественно, его стошнило прямо на стол.
Станни громко расхохотался, а герцог де Шуазель поднялся на ноги и громко объявил, что бал закончен, после чего разогнал музыкантов. Гости и приглашенные поспешно разошлись. Мой день рождения оказался безнадежно испорчен.
19 ноября 1770 года .
Сегодня ко мне приходил граф Мерси. По выражению его лица я сразу же заключила, что он намерен сообщить нечто важное, и внутренне подобралась. Он обладает обходительными манерами, но при этом всегда знает, чего хочет, и добивается своего. Я уже начала страшиться наших с ним разговоров.
– Антония, дорогая моя, я вижу, что вы уже совершенно оправились… – начал он, удобно устроившись в моей гостиной и небрежным движением руки отсылая слуг.
– Благодарю вас, граф. Со мной все в порядке.
Он приветливо кивнул, не торопясь перейти к делу, ради которого нанес мне визит. Я терпеливо ждала.
– Антония, я раздумывал над решением дилеммы – вашей и Людовика. Вы, должно быть, отдаете себе отчет в том, что обязательно должны подарить Луи сына. А лучше двух или трех. И если уж он не способен зачать этих детей сам, мне кажется, мы вполне можем прибегнуть к невинному обману – ради блага всей семьи и сохранения династии.
– К обману? К чему вы клоните, граф? – недоуменно поинтересовалась я.
– Буду с вами откровенен. Мы можем подыскать другого мужчину, который занял бы место вашего мужа.
Я смотрела на него во все глаза и решительно не знала, что сказать.
– Без сомнения, вы понимаете, сколь много поставлено на карту. Союз Австрии и Франции необходимо укрепить, а сделать это может только рождение ребенка. Две династии должны стать одной. В противном случае наши враги могут воспользоваться сложившимся положением. Не стану скрывать, в Версале уже поговаривают о том, чтобы аннулировать ваш брак и отправить вас назад в Вену.
Сердце замерло, а потом радостно забилось у меня в груди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37