Не останется страха, плотского голода, который съедает и душу, и тело. И не останется никого, способного помочь Энн.
Но разве можно допустить, чтобы она оказалась во власти этого человека?
Кеб завернул за угол — экипаж накренился, скрипнуло дерево. Энн ухватилась за ременную петлю. Поздно!
Женщина повалилась на него. Ни гренадин, ни шерсть, ни начиненный китовым усом корсет не спасли его от толчка ее крепких, круглых грудей. Майкл проклял свой член, который отозвался непроизвольным подергиванием. И того, кто, насылая страх, обострял его желание. У Майкла не оставалось сомнений, что произойдет, если его и Энн похитят вместе. Ни один из них не выживет.
Инстинктивный порыв бежать, спастись превратился в более настойчивую потребность оберегать. Майкл и его враг были последними звеньями цепочки. Когда они умрут, некому будет носить родовое имя, Энн тоже была последней в своей ветви. Майкла подмывало оплодотворить се своим семенем и вытолкнуть из кеба в надежде, что она останется жива и выносит ребенка. Из нее получится любящая мать. Сын или дочь станут сосать ее груди, как сосал их он, и, не ведая о его грехах, впитывать ее душевную доброту. Его потомство. И в то же время кровь от крови того человека. Майкл едва подавил желание создать жизнь из бесконечной и бессмысленной череды разрушений.
— Слухи порождало не твое семейное положение, — авторитетно заявил он. — Женщины и мужчины очень часто презирают то, чего жаждут, и наоборот. Все дело в твоем состоянии.
— Дело вовсе не в том, что породило слух, — тихо возразила Энн. Кожаное сиденье под ними поскрипывало и подпрыгивало — почти болезненно подхлестывая его возбуждение. — Дело в той боли, которую он вызывает.
Левое заднее колесо угодило в яму. Кеб накренился, а затем дернулся вперед.
Майкл не мог ей сказать, что слова не ранят. Не мог солгать, что настанет день и она перестанет ощущать боль. Если возница доставит их к тому человеку, у Энн не останется времени для роста, для любви и для смеха.
Мимо промелькнули красные кирпичные дома, и от этого забрезжила надежда: пока что экипаж не отклонился от маршрута и вез их к нему домой. Всколыхнулась ярость: с ним играли, как кошка с мышью, а он ничего не мог поделать.
Лишь наблюдать и ждать.
— Я трогала себя.
Майкл покосился на Энн. Ее щека вырисовывалась на фоне марева стен за окном. В груди свилась невидимая пружина: женщина решилась на откровенность, потому что считала, что обидела его, и хотела загладить вину.
— Утром ты меня спрашивал, трогала ли я себя, когда представляла, как мужчины сосут женщин. Да, трогала. — Энн мяла ридикюль, и жемчужины поблескивали, словно черные бриллианты. — Лежала в кровати и представляла, что ты меня сосешь. — Беззащитный взгляд говорил о том, что она не уверена в его реакции. — Лежала и трогала.
Глупо было ревновать к мертвецу, но Майкл испытал ревность. Прокатилась черная волна гнева. Энн Эймс представляла, что ее сосал Мишель, а не Майкл. Ни одна женщина не выкрикивала в порыве страсти его нареченного имени.
Всегда только Мишель.
И никогда Майкл.
— Ты бы предпочла иметь меня таким, каким я был раньше? — грубо поинтересовался он. — Только притворяешься, что не замечаешь шрамов?
Энн не отвернулась и не опустила глаза.
— Нет, это не так.
— Что не так? — безжалостно настаивал Майкл. — Не притворяешься, что шрамов нет, или не притворяешься, что они ничего не значат?
— Я не хочу, чтобы ты стал прежним.
Однако Майклу мучительно захотелось снова стать Мишелем, ради ее же блага. Забыть о цене, которую ей придется заплатить ради него. Забыть о том, что ее ждало. Через час. Через день. Через месяц. Враг непременно явится.
— Почему? — грубо спросил он.
— Потому что я почувствовала себя желанной.
Притом, что восемнадцать лет назад он ее просто не заметил. Обидел свою старую деву еще до того, как с ней познакомился. Напряженные мышцы пронзила дрожь — от сознания того, в какой ад он ее вовлек, и жажды иных обстоятельств, при которых все могло бы сложиться иначе. Но лучше об этом не думать, для их же собственного блага.
Однако сделать это оказалось нелегко.
— Ты желанна, Энн. Я видел, как мужчина заглядывался на тебя на улице. И я тебя тоже хочу.
Ее бледно-голубые глаза засверкали. Она хотела бы в это поверить, но пока не могла.
— Ты говорил по-французски лишь однажды, после того как лишил меня девственности. — Стараясь скрыть смущение и свою незащищенность, Энн потупила голову. А кеб тем времени катил и катил к месту своего назначения. — Почему?
Энн начинала складывать воедино отдельные части головоломки. Майкл скрипнул зубами. Потому что теперь он хотел ее больше жизни. Но не такого ответа она ждала. Вечером она поправила его, когда он назвал ее mon amour — любовь моя. Но не тогда, когда произнес «шери». Она хотела французских любезностей, которыми он награждал остальных своих клиенток. И ее тоже, пока не понял, что нет смысла притворяться тем, кем он теперь не был. Майкл едва заставил себя произнести слова, которых она ожидала.
— Ты предпочитаешь, чтобы я говорил по-французски чаще?
Не окажется ли смерть безболезненнее, если ее причиной послужит Мишель?
— Я хочу, чтобы ты учил меня французскому.
Майкл покачал головой. Он не мог быть Мишелем, даже если таково последнее желание этой старой девы.
— Ты его и так знаешь.
Каждая прилично воспитанная женщина занималась французской грамматикой.
— Но не так… — Энн перехватила его взгляд. — Я хочу, чтобы ты научил меня другим словам, не из медицинских учебников. Ученые определяют оргазм как средство, благодаря которому сперма попадает в организм женщины и оплодотворяет ее. А клитор — как пенисоподобный орган, который, будучи частью тела женщины, не развился в то, что является гордостью мужчин. А мне нужны слова, которые отражают красоту физического соития.
«Откуда приличная дама знает такие термины?» — удивился Майкл. Общество тщательно скрывает их, опасаясь, что женщины отравят ими души. Не иначе как из медицинских учебников, поэтому-то ее знания так отдают болезнью и смертью.
— В английском языке тоже есть такие слова, — заявил он.
— Ты прав, но мне они кажутся грубее. Соитие — вещь земная, примитивная. Однако то, что ты делал… То, что мы делали вместе, — не отвратительно. Наоборот, я ни разу не чувствовала себя ближе к другому человеку, чем когда ты находился во мне. Французский — красивый язык. — Энн попыталась придать голосу легкость, но у нее ничего не получилось. Жизнь никогда не давалась ей легко. — Для интимных дел он подходит гораздо лучше.
Когда-то Майкл тоже так считал, но теперь мог сосредоточиться только на перемалывающем скрипении колес и пульсирующем жаре от прикосновений ее плеча, ноги и бедра.
Двадцать семь лет назад секс удержал Майкла у края пропасти безумия. По-французски он выражал свою потребность в удобствах, в удовольствиях. Именно эта потребность и породила Мишеля. Энн не требовала, чтобы он стал прежним. Она хотела, чтобы он сделал ее жизнь более сносной.
— Какие же ты желаешь знать слова? — хрипло спросил он.
— Вчера ты меня целовал, — решительно начала Энн.
— У французов много слов для обозначения поцелуя. — Майкл прислушался к перестуку лошадиных копыт, пытаясь понять, быстрее или медленнее они теперь движутся. — Зависит от того, кого целуют и куда.
— Ты целовал меня между ног.
Удары сердца, казалось, заглушили грохот копыт. Как далеко согласна зайти эта женщина, пустившаяся в путешествие с человеком, которого не знала?
— Женский клитор называется un bouton d'amour — бутон любви. — Майкл почувствовал во рту солоноватый привкус страсти. — А этот тип поцелуя — le broute-minou.
Энн отвела глаза и принялась рассматривать истертую кожаную обивку кеба. Белый плюмаж и черные поля шляпки скрывали ее лицо. А Майкл вглядывался в окно и силился узнать знакомые ориентиры города. Они были совсем рядом с его домом. Всего в нескольких кварталах от него. И он не смог подавить нахлынувшую волну предвкушения, понимая, однако, что слишком рано радуется.
Майкл знал: будет лучше, если враг захватит их обоих именно теперь, пока Энн еще не слишком привязалась к нему, а он — к ней.
— Ты назвал пенис ma bitte. А как еще можно сказать?
Мимо промелькнул парк — марево зеленых листьев и голоса гоняющих обручи детей. Он тоже был когда-то юным, счастливым и беззаботным.
А Энн?
— Есть много слов.
Майкла потревожил скрип кожаного сиденья. Энн повернулась к нему и посмотрела в глаза.
— Например?
Кровь быстрее побежала у него по жилам. Кеб тоже прибавил скорость, возможностей к отступлению не осталось.
— Bequille — костыль, onti! — прибор, bout — конец.
Сам он пользовался членом то как костылем, то как прибором. И то и другое средство быстро приближало даму к неизбежному исходу.
Энн хмурилась. Майкл ни разу не слышал ее смеха. В жизни этой женщины не было ни развлечений, ни удовольствий. Она целиком посвятила себя другим. Майкл хотел научить ее смеяться, пока еще оставалось время.
— Еще мужской пенис называется andouille u col roule. — Легкомысленным тоном он пытался скрыть рвущееся на волю из груди и чресел напряжение.
Энн недоверчиво моргнула:
— Неужели французы зовут его сосиской с воротником хомутиком?
Майкл с интересом ждал ее реакции.
— А разве плохое сравнение?
В глазах ни следа упрека, одно любопытство.
— Еще есть слова? — Она по-прежнему оставалась серьезной, женщина, признавшаяся, что никогда не смеялась. И хотела дойти до конца в своем исследовании нюансов страсти. Многие французские выражения, если их перевести на английский язык, казались очень смешными. Майкл выбрал одно из них.
— Cigare a moustache — сигара с усами.
Воображение ее не подвело: в кебе послышался смех, голубые глаза Энн блеснули.
— А ты какое предпочитаешь?
Его подрагивающая плоть напряглась, отвердела и удвоилась в размере. Казалось, она готова выскочить из собственной кожи, словно перезрелая виноградина.
— Bitte, — хрипло произнес он. Из его речи вдруг улетучились все смешливые нотки. Память любезно напомнила, как туго ее тело охватывало его плоть.
— Почему ты поставил перед словом bitte местоимение женского рода? Ведь речь идет о мужском органе.
— Потому что это существительное женского рода.
Энн посмотрела на его брюки. А Майклу незачем было опускать глаза: он и так понимал — влажное пятно свидетельствовало о его возбуждении. Прошлой ночью их общая смазка содействовала его беспрепятственному проникновению.
В окне, за головой Энн возник дом в стиле XVIII века из золотистого камня — начало его улицы. Майкл приготовился действовать. Сейчас кеб либо остановится, либо проедет мимо. Энн возьмет либо он, либо враг.
Все его существо напряглось, Майкл ждал.
Кеб замедлил движение и остановился. Значит, время умирать пока не настало. Теперь вся его энергия обратилась в желание.
— Потому что он предназначен для женщин, — ответил он. Возникла мысль задрать ей юбку и взять прямо в кебе. Энн не станет сопротивляться. Она позволит делать с собой все, что угодно.
Он распахнул дверцу и выскочил наружу. Кожу остудил свежий ветерок, но не погасил жара его страсти. Позади него скрипнули рессоры. Майкл обернулся и застыл. Энн наклонилась — белый плюмаж играл на ветру, и она узким носком туфли нащупывала ступеньку. Память услужливо воспроизвела картину примерочной в ателье мадам Рене.
«Ее следовало бы одевать в бархат и тончайшие шелка, а не в гренадин и шерсть», — плотоядно подумал он.
Майкл подхватил Энн за талию и поставил на землю. При этом набалдашник трости уперся в корсет. Обычная трость — принадлежность джентльмена, а не орудие убийства. На сей раз.
Энн распахнула глаза и ухватила его за плечи. Было очевидно, что она не привыкла, чтобы ей помогали выходить из экипажа. Не привыкла, чтобы говорили приятные вещи, не привыкла чувствовать себя желанной.
Но он ее жаждал! Ей никогда не понять, как сильно.
— Мужская сперма… — Ее дыхание овеяло Майклу губы. Воспитанный голос звучал тихо, как шепот, солнце коснулось кончиков ресниц, и они засияли золотом. — Как это по-французски?
Желание пронзило его чресла. Майкл понимал, куда это заводит. Следовало ее остановить, но он не мог.
— Came. — Ее тело было таким же жарким, как и ее дыхание. — Sauce. Blanc.
— Blanc? — Энн попробовала на языке незнакомое слово. — Разве твоя сперма белая?
— Белая, горячая и густая.
Возница громко прочистил горло. Энн смутилась: она позволила мужчине вольности на людях; высвободилась из рук своего спутника и приняла благовоспитанный вид.
Но Майкл оставил ее лишь на мгновение — чтобы бросить кебмену монету. И тут же нарочно положил ладонь на бедро, которое сжимал ночью, когда Энн восседала на нем и кричала от страсти.
На двери поблескивал бронзовый молоток, но не было никакой таблички, обозначавшей имя: ни Майкла, ни Мишеля. Выкрашенная белой эмалью дверь оказалась незаперта и легко повернулась на смазанных петлях. Их приветствовал аромат гиацинтов.
У смерти тоже сладковатый запах. Он скрывает вонь разложения, запах соблазна и неосмотрительности. Но в умирании нет ничего красивого. Как и в убийстве.
Энн шагнула вперед, а Майкл задержался на пороге, помедлив затворить за собой дверь. Прохладный воздух овевал пальцы, которые за секунду до этого опалял жар се
Он тщательно запер замок — напрасная предосторожность. Ни запоры, ни двери не уберегут от этого человека.
Энн держала спину удивительно прямо, и между воротником и прядью скрытых под шляпкой светло-каштановых полос виднелась полоска бледной кожи. Какой она была восемнадцать лет назад?
Как он мог просмотреть ее в толпе жеманных дебютанток и надушенных красоток? Майкл ткнулся лицом ей в шею и отвел в сторону по-детски тонкий локон.
Энн напряглась. Боль спиралью скрутила Майкла: жертва отвергала охотника. Он на мгновение закрыл глаза, все его чувства были настроены па ее тело.
— Ты сказала, что не стесняешься меня.
— Так и есть, — ответила она шепотом, будто стены в этом доме имели уши и могли засвидетельствовать о ее недостойном поведении.
Что ж, быть может, это было справедливо.
— В таком случае ты стесняешься прикасаться ко мне или желать меня.
Мимолетный вздох нарушил тишину вестибюля.
— Нет.
— В таком случае ты бы смотрела на меня и дотрагивалась открыто, без всякой сдержанности.
Энн моментально обернулась. Стыд боролся с желанием, непосредственность — с чувством самосохранения.
— Ты это имела в виду, когда говорила, что намерена получить от меня все?
Теперь Майкл не думал о том человеке, пока не думал, до вечера.
— Да. — Энн решительно запрокинула голову. — Скажи, если женщина хочет поцеловать у мужчины bitte, как говорят об этом французы?
В кебе Майкл ожидал такого вопроса, но теперь он застал его врасплох. Он слишком ясно представил эту картину и оценил ее порыв доставить наслаждение наемному мужчине.
Пять лет ни одна женщина не принимала его в рот. Какое-то мгновение он думал, что прямо на месте кончит, как случилось, когда его впервые ласкала мадам.
— Bonjour, monsieur. — Гулкое эхо шагов быстро приблизилось к ним. — Мадемуазель.
Лицо Энн потускнело, она снова превратилась в сдержанную старую деву. А Майкл еще так мало успел. И времени оставалось совсем немного. Он встревоженно наблюдал за Энн, пока Рауль, не говоря ни слова, принимал ее плащ. Он мог читать ее мысли, словно женщина произносила их вслух. А выражение лица было точно таким же, как в ателье, когда он представлял ее мадам Рене.
Ее волнует то, что дворецкий знает, что она купила услуги Майкла. Она потупила глаза и уставилась на влажное пятно на его брюках. Кровь бросилась ей в лицо, но то был не румянец возбуждения.
Рауль крепко ухватил золотой набалдашник трости Майкла — пальцы в белой перчатке коснулись искромсанной шрамами кожи.
— Изволите сегодня ужинать, месье?
Энн вскинула голову. Ее осенило, каков должен быть буквальный перевод французского эквивалента слова «сперму». А фиалковый взгляд Мишеля подтверждал: да, она вполне съедобна.
— Да, — бесстрастно ответил он. — Сегодня мы с мадемуазель собираемся ужинать дома.
Энн провела розовым кончиком языка по губам. Тело Майкла напряглось.
— Позвольте вашу шляпку, мадемуазель, — повернулся к ней Рауль.
Энн машинально потянулась к голове, но остановленная взглядом Майкла рука застыла на полдороге. Красные пятна на ее лице слились в сплошной багрянец. Покусывание. Полизывание. Поцелуи. Точно так же ее губы ответят на мучительную ласку пера. И поцелуй его пениса.
Энн медленно опустила руку.
— Спасибо, я предпочитаю, чтобы шляпка осталась со мной.
Майкл резко выдохнул. Невероятно, но его эрекция усилились.
— Как вам угодно. — Дворецкий терпеливо тянул руку в белой перчатке, чтобы принять ее черные, шелковые. — Мадемуазель может познакомится с меню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Но разве можно допустить, чтобы она оказалась во власти этого человека?
Кеб завернул за угол — экипаж накренился, скрипнуло дерево. Энн ухватилась за ременную петлю. Поздно!
Женщина повалилась на него. Ни гренадин, ни шерсть, ни начиненный китовым усом корсет не спасли его от толчка ее крепких, круглых грудей. Майкл проклял свой член, который отозвался непроизвольным подергиванием. И того, кто, насылая страх, обострял его желание. У Майкла не оставалось сомнений, что произойдет, если его и Энн похитят вместе. Ни один из них не выживет.
Инстинктивный порыв бежать, спастись превратился в более настойчивую потребность оберегать. Майкл и его враг были последними звеньями цепочки. Когда они умрут, некому будет носить родовое имя, Энн тоже была последней в своей ветви. Майкла подмывало оплодотворить се своим семенем и вытолкнуть из кеба в надежде, что она останется жива и выносит ребенка. Из нее получится любящая мать. Сын или дочь станут сосать ее груди, как сосал их он, и, не ведая о его грехах, впитывать ее душевную доброту. Его потомство. И в то же время кровь от крови того человека. Майкл едва подавил желание создать жизнь из бесконечной и бессмысленной череды разрушений.
— Слухи порождало не твое семейное положение, — авторитетно заявил он. — Женщины и мужчины очень часто презирают то, чего жаждут, и наоборот. Все дело в твоем состоянии.
— Дело вовсе не в том, что породило слух, — тихо возразила Энн. Кожаное сиденье под ними поскрипывало и подпрыгивало — почти болезненно подхлестывая его возбуждение. — Дело в той боли, которую он вызывает.
Левое заднее колесо угодило в яму. Кеб накренился, а затем дернулся вперед.
Майкл не мог ей сказать, что слова не ранят. Не мог солгать, что настанет день и она перестанет ощущать боль. Если возница доставит их к тому человеку, у Энн не останется времени для роста, для любви и для смеха.
Мимо промелькнули красные кирпичные дома, и от этого забрезжила надежда: пока что экипаж не отклонился от маршрута и вез их к нему домой. Всколыхнулась ярость: с ним играли, как кошка с мышью, а он ничего не мог поделать.
Лишь наблюдать и ждать.
— Я трогала себя.
Майкл покосился на Энн. Ее щека вырисовывалась на фоне марева стен за окном. В груди свилась невидимая пружина: женщина решилась на откровенность, потому что считала, что обидела его, и хотела загладить вину.
— Утром ты меня спрашивал, трогала ли я себя, когда представляла, как мужчины сосут женщин. Да, трогала. — Энн мяла ридикюль, и жемчужины поблескивали, словно черные бриллианты. — Лежала в кровати и представляла, что ты меня сосешь. — Беззащитный взгляд говорил о том, что она не уверена в его реакции. — Лежала и трогала.
Глупо было ревновать к мертвецу, но Майкл испытал ревность. Прокатилась черная волна гнева. Энн Эймс представляла, что ее сосал Мишель, а не Майкл. Ни одна женщина не выкрикивала в порыве страсти его нареченного имени.
Всегда только Мишель.
И никогда Майкл.
— Ты бы предпочла иметь меня таким, каким я был раньше? — грубо поинтересовался он. — Только притворяешься, что не замечаешь шрамов?
Энн не отвернулась и не опустила глаза.
— Нет, это не так.
— Что не так? — безжалостно настаивал Майкл. — Не притворяешься, что шрамов нет, или не притворяешься, что они ничего не значат?
— Я не хочу, чтобы ты стал прежним.
Однако Майклу мучительно захотелось снова стать Мишелем, ради ее же блага. Забыть о цене, которую ей придется заплатить ради него. Забыть о том, что ее ждало. Через час. Через день. Через месяц. Враг непременно явится.
— Почему? — грубо спросил он.
— Потому что я почувствовала себя желанной.
Притом, что восемнадцать лет назад он ее просто не заметил. Обидел свою старую деву еще до того, как с ней познакомился. Напряженные мышцы пронзила дрожь — от сознания того, в какой ад он ее вовлек, и жажды иных обстоятельств, при которых все могло бы сложиться иначе. Но лучше об этом не думать, для их же собственного блага.
Однако сделать это оказалось нелегко.
— Ты желанна, Энн. Я видел, как мужчина заглядывался на тебя на улице. И я тебя тоже хочу.
Ее бледно-голубые глаза засверкали. Она хотела бы в это поверить, но пока не могла.
— Ты говорил по-французски лишь однажды, после того как лишил меня девственности. — Стараясь скрыть смущение и свою незащищенность, Энн потупила голову. А кеб тем времени катил и катил к месту своего назначения. — Почему?
Энн начинала складывать воедино отдельные части головоломки. Майкл скрипнул зубами. Потому что теперь он хотел ее больше жизни. Но не такого ответа она ждала. Вечером она поправила его, когда он назвал ее mon amour — любовь моя. Но не тогда, когда произнес «шери». Она хотела французских любезностей, которыми он награждал остальных своих клиенток. И ее тоже, пока не понял, что нет смысла притворяться тем, кем он теперь не был. Майкл едва заставил себя произнести слова, которых она ожидала.
— Ты предпочитаешь, чтобы я говорил по-французски чаще?
Не окажется ли смерть безболезненнее, если ее причиной послужит Мишель?
— Я хочу, чтобы ты учил меня французскому.
Майкл покачал головой. Он не мог быть Мишелем, даже если таково последнее желание этой старой девы.
— Ты его и так знаешь.
Каждая прилично воспитанная женщина занималась французской грамматикой.
— Но не так… — Энн перехватила его взгляд. — Я хочу, чтобы ты научил меня другим словам, не из медицинских учебников. Ученые определяют оргазм как средство, благодаря которому сперма попадает в организм женщины и оплодотворяет ее. А клитор — как пенисоподобный орган, который, будучи частью тела женщины, не развился в то, что является гордостью мужчин. А мне нужны слова, которые отражают красоту физического соития.
«Откуда приличная дама знает такие термины?» — удивился Майкл. Общество тщательно скрывает их, опасаясь, что женщины отравят ими души. Не иначе как из медицинских учебников, поэтому-то ее знания так отдают болезнью и смертью.
— В английском языке тоже есть такие слова, — заявил он.
— Ты прав, но мне они кажутся грубее. Соитие — вещь земная, примитивная. Однако то, что ты делал… То, что мы делали вместе, — не отвратительно. Наоборот, я ни разу не чувствовала себя ближе к другому человеку, чем когда ты находился во мне. Французский — красивый язык. — Энн попыталась придать голосу легкость, но у нее ничего не получилось. Жизнь никогда не давалась ей легко. — Для интимных дел он подходит гораздо лучше.
Когда-то Майкл тоже так считал, но теперь мог сосредоточиться только на перемалывающем скрипении колес и пульсирующем жаре от прикосновений ее плеча, ноги и бедра.
Двадцать семь лет назад секс удержал Майкла у края пропасти безумия. По-французски он выражал свою потребность в удобствах, в удовольствиях. Именно эта потребность и породила Мишеля. Энн не требовала, чтобы он стал прежним. Она хотела, чтобы он сделал ее жизнь более сносной.
— Какие же ты желаешь знать слова? — хрипло спросил он.
— Вчера ты меня целовал, — решительно начала Энн.
— У французов много слов для обозначения поцелуя. — Майкл прислушался к перестуку лошадиных копыт, пытаясь понять, быстрее или медленнее они теперь движутся. — Зависит от того, кого целуют и куда.
— Ты целовал меня между ног.
Удары сердца, казалось, заглушили грохот копыт. Как далеко согласна зайти эта женщина, пустившаяся в путешествие с человеком, которого не знала?
— Женский клитор называется un bouton d'amour — бутон любви. — Майкл почувствовал во рту солоноватый привкус страсти. — А этот тип поцелуя — le broute-minou.
Энн отвела глаза и принялась рассматривать истертую кожаную обивку кеба. Белый плюмаж и черные поля шляпки скрывали ее лицо. А Майкл вглядывался в окно и силился узнать знакомые ориентиры города. Они были совсем рядом с его домом. Всего в нескольких кварталах от него. И он не смог подавить нахлынувшую волну предвкушения, понимая, однако, что слишком рано радуется.
Майкл знал: будет лучше, если враг захватит их обоих именно теперь, пока Энн еще не слишком привязалась к нему, а он — к ней.
— Ты назвал пенис ma bitte. А как еще можно сказать?
Мимо промелькнул парк — марево зеленых листьев и голоса гоняющих обручи детей. Он тоже был когда-то юным, счастливым и беззаботным.
А Энн?
— Есть много слов.
Майкла потревожил скрип кожаного сиденья. Энн повернулась к нему и посмотрела в глаза.
— Например?
Кровь быстрее побежала у него по жилам. Кеб тоже прибавил скорость, возможностей к отступлению не осталось.
— Bequille — костыль, onti! — прибор, bout — конец.
Сам он пользовался членом то как костылем, то как прибором. И то и другое средство быстро приближало даму к неизбежному исходу.
Энн хмурилась. Майкл ни разу не слышал ее смеха. В жизни этой женщины не было ни развлечений, ни удовольствий. Она целиком посвятила себя другим. Майкл хотел научить ее смеяться, пока еще оставалось время.
— Еще мужской пенис называется andouille u col roule. — Легкомысленным тоном он пытался скрыть рвущееся на волю из груди и чресел напряжение.
Энн недоверчиво моргнула:
— Неужели французы зовут его сосиской с воротником хомутиком?
Майкл с интересом ждал ее реакции.
— А разве плохое сравнение?
В глазах ни следа упрека, одно любопытство.
— Еще есть слова? — Она по-прежнему оставалась серьезной, женщина, признавшаяся, что никогда не смеялась. И хотела дойти до конца в своем исследовании нюансов страсти. Многие французские выражения, если их перевести на английский язык, казались очень смешными. Майкл выбрал одно из них.
— Cigare a moustache — сигара с усами.
Воображение ее не подвело: в кебе послышался смех, голубые глаза Энн блеснули.
— А ты какое предпочитаешь?
Его подрагивающая плоть напряглась, отвердела и удвоилась в размере. Казалось, она готова выскочить из собственной кожи, словно перезрелая виноградина.
— Bitte, — хрипло произнес он. Из его речи вдруг улетучились все смешливые нотки. Память любезно напомнила, как туго ее тело охватывало его плоть.
— Почему ты поставил перед словом bitte местоимение женского рода? Ведь речь идет о мужском органе.
— Потому что это существительное женского рода.
Энн посмотрела на его брюки. А Майклу незачем было опускать глаза: он и так понимал — влажное пятно свидетельствовало о его возбуждении. Прошлой ночью их общая смазка содействовала его беспрепятственному проникновению.
В окне, за головой Энн возник дом в стиле XVIII века из золотистого камня — начало его улицы. Майкл приготовился действовать. Сейчас кеб либо остановится, либо проедет мимо. Энн возьмет либо он, либо враг.
Все его существо напряглось, Майкл ждал.
Кеб замедлил движение и остановился. Значит, время умирать пока не настало. Теперь вся его энергия обратилась в желание.
— Потому что он предназначен для женщин, — ответил он. Возникла мысль задрать ей юбку и взять прямо в кебе. Энн не станет сопротивляться. Она позволит делать с собой все, что угодно.
Он распахнул дверцу и выскочил наружу. Кожу остудил свежий ветерок, но не погасил жара его страсти. Позади него скрипнули рессоры. Майкл обернулся и застыл. Энн наклонилась — белый плюмаж играл на ветру, и она узким носком туфли нащупывала ступеньку. Память услужливо воспроизвела картину примерочной в ателье мадам Рене.
«Ее следовало бы одевать в бархат и тончайшие шелка, а не в гренадин и шерсть», — плотоядно подумал он.
Майкл подхватил Энн за талию и поставил на землю. При этом набалдашник трости уперся в корсет. Обычная трость — принадлежность джентльмена, а не орудие убийства. На сей раз.
Энн распахнула глаза и ухватила его за плечи. Было очевидно, что она не привыкла, чтобы ей помогали выходить из экипажа. Не привыкла, чтобы говорили приятные вещи, не привыкла чувствовать себя желанной.
Но он ее жаждал! Ей никогда не понять, как сильно.
— Мужская сперма… — Ее дыхание овеяло Майклу губы. Воспитанный голос звучал тихо, как шепот, солнце коснулось кончиков ресниц, и они засияли золотом. — Как это по-французски?
Желание пронзило его чресла. Майкл понимал, куда это заводит. Следовало ее остановить, но он не мог.
— Came. — Ее тело было таким же жарким, как и ее дыхание. — Sauce. Blanc.
— Blanc? — Энн попробовала на языке незнакомое слово. — Разве твоя сперма белая?
— Белая, горячая и густая.
Возница громко прочистил горло. Энн смутилась: она позволила мужчине вольности на людях; высвободилась из рук своего спутника и приняла благовоспитанный вид.
Но Майкл оставил ее лишь на мгновение — чтобы бросить кебмену монету. И тут же нарочно положил ладонь на бедро, которое сжимал ночью, когда Энн восседала на нем и кричала от страсти.
На двери поблескивал бронзовый молоток, но не было никакой таблички, обозначавшей имя: ни Майкла, ни Мишеля. Выкрашенная белой эмалью дверь оказалась незаперта и легко повернулась на смазанных петлях. Их приветствовал аромат гиацинтов.
У смерти тоже сладковатый запах. Он скрывает вонь разложения, запах соблазна и неосмотрительности. Но в умирании нет ничего красивого. Как и в убийстве.
Энн шагнула вперед, а Майкл задержался на пороге, помедлив затворить за собой дверь. Прохладный воздух овевал пальцы, которые за секунду до этого опалял жар се
Он тщательно запер замок — напрасная предосторожность. Ни запоры, ни двери не уберегут от этого человека.
Энн держала спину удивительно прямо, и между воротником и прядью скрытых под шляпкой светло-каштановых полос виднелась полоска бледной кожи. Какой она была восемнадцать лет назад?
Как он мог просмотреть ее в толпе жеманных дебютанток и надушенных красоток? Майкл ткнулся лицом ей в шею и отвел в сторону по-детски тонкий локон.
Энн напряглась. Боль спиралью скрутила Майкла: жертва отвергала охотника. Он на мгновение закрыл глаза, все его чувства были настроены па ее тело.
— Ты сказала, что не стесняешься меня.
— Так и есть, — ответила она шепотом, будто стены в этом доме имели уши и могли засвидетельствовать о ее недостойном поведении.
Что ж, быть может, это было справедливо.
— В таком случае ты стесняешься прикасаться ко мне или желать меня.
Мимолетный вздох нарушил тишину вестибюля.
— Нет.
— В таком случае ты бы смотрела на меня и дотрагивалась открыто, без всякой сдержанности.
Энн моментально обернулась. Стыд боролся с желанием, непосредственность — с чувством самосохранения.
— Ты это имела в виду, когда говорила, что намерена получить от меня все?
Теперь Майкл не думал о том человеке, пока не думал, до вечера.
— Да. — Энн решительно запрокинула голову. — Скажи, если женщина хочет поцеловать у мужчины bitte, как говорят об этом французы?
В кебе Майкл ожидал такого вопроса, но теперь он застал его врасплох. Он слишком ясно представил эту картину и оценил ее порыв доставить наслаждение наемному мужчине.
Пять лет ни одна женщина не принимала его в рот. Какое-то мгновение он думал, что прямо на месте кончит, как случилось, когда его впервые ласкала мадам.
— Bonjour, monsieur. — Гулкое эхо шагов быстро приблизилось к ним. — Мадемуазель.
Лицо Энн потускнело, она снова превратилась в сдержанную старую деву. А Майкл еще так мало успел. И времени оставалось совсем немного. Он встревоженно наблюдал за Энн, пока Рауль, не говоря ни слова, принимал ее плащ. Он мог читать ее мысли, словно женщина произносила их вслух. А выражение лица было точно таким же, как в ателье, когда он представлял ее мадам Рене.
Ее волнует то, что дворецкий знает, что она купила услуги Майкла. Она потупила глаза и уставилась на влажное пятно на его брюках. Кровь бросилась ей в лицо, но то был не румянец возбуждения.
Рауль крепко ухватил золотой набалдашник трости Майкла — пальцы в белой перчатке коснулись искромсанной шрамами кожи.
— Изволите сегодня ужинать, месье?
Энн вскинула голову. Ее осенило, каков должен быть буквальный перевод французского эквивалента слова «сперму». А фиалковый взгляд Мишеля подтверждал: да, она вполне съедобна.
— Да, — бесстрастно ответил он. — Сегодня мы с мадемуазель собираемся ужинать дома.
Энн провела розовым кончиком языка по губам. Тело Майкла напряглось.
— Позвольте вашу шляпку, мадемуазель, — повернулся к ней Рауль.
Энн машинально потянулась к голове, но остановленная взглядом Майкла рука застыла на полдороге. Красные пятна на ее лице слились в сплошной багрянец. Покусывание. Полизывание. Поцелуи. Точно так же ее губы ответят на мучительную ласку пера. И поцелуй его пениса.
Энн медленно опустила руку.
— Спасибо, я предпочитаю, чтобы шляпка осталась со мной.
Майкл резко выдохнул. Невероятно, но его эрекция усилились.
— Как вам угодно. — Дворецкий терпеливо тянул руку в белой перчатке, чтобы принять ее черные, шелковые. — Мадемуазель может познакомится с меню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26