К сожалению, хозяйка не позаботилась о зеркале и заколках, так что пришлось приводить прическу в порядок на ощупь и всего с несколькими оставшимися шпильками. Во время этого сложного занятия дверь комнаты внезапно распахнулась.– Вы подкупили моего слугу, – заявил лорд Ратборн. Влажный шейный платок был едва завязан. Воротник рубашки оторван. На сюртуке и жилете не хватало пуговиц.Блестящие черные локоны свисали на лоб, в то время как их собратья на затылке торчали вверх подобно набору штопоров.Виконт не просто умылся, а явно вылил на себя ведро воды. Батшеба с отчаянием увидела, что он весь мокрый.Так хотелось запустить пальцы в эти непослушные кудрявые дебри. Так хотелось сорвать мокрую одежду и позволить рукам оказаться там, где им никак не следовало оказываться.Во всем виновата эта ужасная потасовка в Колнбруке. Его реакция в тот момент, когда пьяница дотронулся до нее… то, как на него накинулась толпа и как он бесстрашно и легко всех раскидал… опасность…Все это ей страшно понравилось.И взволновало.И возбудило.Типичная реакция Делюси.Батшеба засунула шпильку в плотно скрученный узел на затылке.– Я же Делюси, – заметила она мрачно. – Мы всегда всех подкупаем.– И все же со мной этот номер не пройдет, – решительно заявил он. – Придется довольствоваться порабощением Томаса. Пусть он выполняет ваши сумасшедшие затеи. А я не Томас и не привык, чтобы мной помыкали. Поторопитесь, нам пора ехать.Батшеба на мгновение замерла.– Я тоже не привыкла, чтобы мной помыкали, – парировала она, – а потому отказываюсь двигаться дальше, пока не удостоверюсь, что у вас не сломано ребро.– Я не ломал ребер, – упрямо заявил Бенедикт.– Неизвестно, – возразила Батшеба. – Там, в коридоре, вам явно было больно. Справа.– Я просто старался не смеяться.– А потом вы шли странной походкой.– От смеха закружилась голова.А у нее закружилась голова, пока она смотрела и слушала. Пока он хохотал, у нее разболелось сердце – оттого, что он выглядел совсем по-мальчишески. Настоящий хулиган, такой далекий от совершенства, такой живой, искренний и человечный.Да, он оказался человечным и уязвимым, как и все люди. А этот припадок смеха вполне мог лишь осложнить травмы, если они были.– Я быстро, – сказала она. – Не могли бы вы…– Я не идиот, миссис Уин… миссис Вудхаус. И если бы я сломал ребро, то наверняка знал бы об этом. Боль, понимаете ли. Мужественность, сила и стоическая выносливость вовсе не означают, что я не способен испытывать боль. Так вот, мне не больно.– Но реакция часто запаздывает, – возразила она. – Бывает, что боль приходит лишь через несколько часов.– Мы не можем остаться здесь на несколько часов. Я отправляюсь в путь, мадам. А вы вольны присоединиться или нет, как пожелаете.С этими словами лорд Ратборн повернулся и вышел из комнаты.Он ожидал, что она пойдет следом, как овца.Батшеба сложила руки на груди и попыталась взглядом прожечь в двери дырку.Через пару мгновений виконт вернулся.– Упрямитесь ради самого упрямства! – прогремел он. – Взяли за правило перечить на каждом шагу. Точно так же, как в Лондоне. Привыкли, что все и всегда решается в вашу пользу! Так быть не может!– А в вашу пользу может? – уточнила она.– Решительно отказываюсь стоять здесь и пререкаться.– А я не потерплю, чтобы со мной обращались, как с ребенком. Так что можете оставить этот тон! И можете не высмеивать вполне разумное беспокойство. Перелом ребра может привести к трагическому исходу!Его лицо внезапно смягчилось.– Да, разумеется, беспокойство вполне разумно. И высмеивать его не стоит.Батшеба расслабилась и опустила руки. Бенедикт подошел, словно кающийся грешник.– Вы обязательно расскажете мне об этом подробно, – проворковал он, беря ее за руку. – Но только в экипаже.Она отпрянула, но он прореагировал достаточно живо и успел схватить ее в охапку.– О нет! – возмутилась она и уперлась ладонями ему в грудь. – Этот примитивный метод не пройдет. Не позволю, чтобы меня таскали, словно мешок с мукой.– Проверь лучше, не сломаны ли у меня ребра, любовь моя, – со смехом предложил он.– Я вам не любовь, упрямый и ехидный нахал. – Она попыталась освободиться. – А вы мне не хозяин и не господин. И вы не…– Не устраивайте сцен, – предупредил он.– Я еще далее не начала устраивать сцену, – упиралась она, пока он тащил ее к двери. – Еще один шаг, и я…Губами он накрыл ее губы.Мир покачнулся. Свет померк.Он захлопнул дверь и прислонился к ней спиной. Его рот крепко-накрепко запечатал рот Батшебы.«Нет! Нет!» – громко кричал голос разума.Слишком поздно.Ее губы мгновенно смягчились, а руки поднялись к его плечам.Она не только приняла поцелуй, но и ответила на него. Ответила с тем же вызовом, который постоянно горел в синих глазах. Теперь его переняли горячие губы.Она извивалась в его крепких объятиях до тех пор, пока он немного не ослабил хватку и не позволил ей опуститься на пол. Однако ее рот ни на мгновение не покинул его рта. Он жадно впитывал огонь поцелуя, а она тем временем медленно стекала с него. Ощущение каждого изгиба, каждой линии нежного гибкого тела не просто волновало, а приводило в трепет.Необходимо немедленно отпустить ее. Сейчас же.Для этого требовалось всего лишь убрать руку с соблазнительной талии. Но он этого так и не сделал. Прижимал к себе то тех пор, пока поцелуй не превратился в порочную игру – дразнящую, дерзкую, требовательную.Страсть.Страсть недопустима. Никогда и ни за что. Страсть равнялась безумству, хаосу. Он был вооружен против нее десятками правил.«Нет! Стукни же меня! Наступи на ногу! Ведь ты умеешь сопротивляться и драться!»Но Батшеба доверчиво прильнула и крепко держалась тонкой рукой за его плечо.Голоса рассудка и чувства долга громко выкрикивали правила – одно за другим, – однако она заглушала их едва заметным поглаживанием пальцев свободной руки. Гладила его руку, которой он упирался в дверь – чтобы та не вздумала открыться до тех пор, пока он не найдет в себе силы убрать вторую руку с изящной талии.Вот ее ладонь оказалась на его запястье, и он не смог удержаться, чтобы не повернуть руку ладонью вверх и не переплести свои пальцы с ее. Интимность прикосновения доставила боль, а боль рассердила. Батшеба создана для него. Так почему же нельзя ее получить?Бенедикт прервал поцелуй и уткнулся лицом в белоснежную шею. Жадно пил вкус кожи, впитывал ее аромат. Казалось, он все помнил, все вспоминал вопреки решительному намерению забыть.Руки больше не могли сохранять неподвижность. Они принялись гладить спину, исследовать изящный изгиб талии и легкую волну бедер. Прикосновение взволновало, заставило ответить, и ее ладони тоже немедленно пришли в движение, не позволяя успокоиться ни на мгновение. Они скользнули под сюртук, потом под жилет и принялись дразнить через тонкое полотно рубашки. Неужели волшебница знала, что он умрет, если она сейчас же не прикоснется?Бенедикт провел ладонью по спине, но застежек не обнаружил. Они оказались спереди. Хватило мгновения, чтобы расстегнуть крючки, сдвинуть прочь тонкую сорочку, засунуть ладони в корсет и наконец-то добраться до груди. Кожей ощутить сладость кожи.Батшеба перестала дышать.«Прикажи мне остановиться! Нет, молчи, не запрещай!»Она на мгновение отстранилась и потянула за тесемки корсета. Шнуровка ослабла, и она взглянула потемневшим, вызывающим взором. Потом обняла его за голову и заставила наклониться. Губы ощутили шелковистую сладость нежной кожи. Она едва слышно вздохнула от наслаждения.На этом мысли оборвались.Осталось лишь безумное «хочу», «немедленно», «мое».Зверь проснулся.Он поднял ее юбки – как можно выше. Нижние юбочки шуршали и шелестели, пока наконец рука не скользнула по краю чулка и не отправилась дальше.Он потянулся было к застежке на брюках, но Батшеба опередила, и ему пришлось прижаться ртом к ее плечу, чтобы не закричать, словно впервые познавший удовольствие мальчишка.Он испытывал безумное нетерпение. Но мучительное наслаждение не позволяло уступить нетерпеливому желанию. Он почувствовал, как расстегнулась сначала одна пуговица, потом вторая. Бенедикт начал помогать Батшебе, помогать себе – он больше не мог ждать. Но в это мгновение она вскрикнула и отпрянула, а потом негромко, но яростно выругалась по-французски.Безжалостный приступ боли, вот что привело Батшебу в чувство.Она вырвалась из объятий и отвернулась. Лицо пылало.– Что случилось? – растерянно спросил Бенедикт осипшим от страсти голосом. – В чем дело?Она была готова и заплакать, и засмеяться.– Рука. Что-то с рукой. Идите к черту, Ратборн. Вы же знаете, что мы делали то, чего нельзя делать.– Идти к черту? – возмушенно переспросил он. – Это мне идти к черту?Потом уже спокойнее и мягче поинтересовался:– Что же вдруг приключилось с вашей рукой?– Думаю, она разбила чей-нибудь нос. И теперь жутко болит.– Дайте-ка посмотрю.Ей хотелось отойти подальше, привести себя в порядок и позволить ему сделать то же самое. Грудь покинула корсет, подол нижней юбки застрял за поясом, а юбка сбилась в беспорядочный ком.Но за всю жизнь Батшеба так и не научилась стесняться, а тем более стыдиться собственного тела, и сейчас ее совсем не заботило, какое именно зрелище предстало перед глазами лорда Ратборна. Она была готова не только позволить ему видеть все, что он хотел видеть, но и отдать все, что он хотел получить. Причем сделала бы это с радостью.Потому что влюбилась до полного безумия, до безнадежности. То есть безнадежной оказалась она сама. Кровь Делюси делала свое дело, хотя благонравная миссис Уингейт упорно пыталась противостоять ее тлетворному влиянию.Она протянула руку.– Пальцы заметно распухли, – взволнованно заметил Бенедикт. – Говорите, стукнули кого-то по носу?– Да.– И все из-за меня.– Разумеется, из-за вас. Не могла же я позволить вам сражаться в одиночку. Да и вообще драться не следовало. Глупо было раздувать историю из-за того, что какой-то нелепый пьяница схватил меня за ногу. Я и сама могла как следует пнуть нахала, полезь он дальше. И все же сразу броситься на помощь даме было очень мило с вашей стороны. Очень по-рыцарски.– Ничего милого. Просто смешно и глупо, – возразил виконт. – Не поведи я себя необдуманно, совсем как Руперт, мы уже давным-давно ехали бы туда, куда должны ехать. И никто из нас не страдал бы от ран, и никто не волновался бы, что другой страдает от ран. А главное, нам и в голову бы не пришло делать то, что, как обоим прекрасно известно, мы делать не должны.– А мы ничего и не сделали, – заметила Батшеба. Она даже не попыталась говорить спокойно. Больше того, у нее даже не хватило самообладания прогнать из голоса сожаление.– Не сделали.Он посмотрел на больную руку. Поднес эту бедную руку к губам и нежно поцеловал каждый пальчик, каждый распухший сустав. Потом выпустил руку и окинул Батшебу внимательным взглядом – с головы до ног. Грустно вздохнул.– Это я растрепал ваш костюм. Очевидно, привести его в порядок следует тоже мне.– Я и сама могу это сделать, – независимо ответила она.– Но вы вскрикнули от боли, едва попытались расстегнуть пару пуговиц. Так разве вам удастся справиться со всеми этими крючочками и тесемочками?Хороший вопрос.Как предупреждала Батшеба, результаты драки сказались не сразу. Однако испытал неприятные последствия вовсе не Бенедикт. Боль досталась ей самой. Жаль только, что острый приступ не проявился хоть немного раньше. Тогда не пришлось бы смотреть в глаза тому очевидному факту, что вдова Джека Уингейта оказалась всего лишь очередной шлюхой из рода Делюси.– Да, скорее всего процесс займет несколько часов. И будет сопровождаться изрядным количеством проклятий и воплей, – признала Батшеба. – Так что, наверное, действительно будет лучше, если вы возьмете дело в свои руки.Она упорно смотрела ему в плечо, а он тем временем ловко водрузил корсет на место, расправил сорочку, вернул умопомрачительный бюст в надлежащее положение и привел в порядок шнуровку.Потом занялся нижней юбочкой. Миссис Уингейт тяжело вздохнула:– Думаю, приличные леди никогда не пытаются расстегнуть пуговицы на брюках джентльменов.– Они делают это гораздо реже, чем хотелось бы, – заметил лорд Ратборн, увлеченно расправляя платье.
Хотя у Перегрина и Оливии оказалось вполне достаточно денег, чтобы доехать до Туайфорда, они туда так и не попали.В Мейденхеде, едва возница остановил дилижанс, чтобы сменить лошадей, Перегрин вылез из щели между двумя слишком толстыми и не слишком чистыми пассажирами. Оба крепко спали, причем на нем. На протяжении пяти последних миль графу Лайлу ничего не оставалось, кроме как вдыхать тяжелый воздух и слушать оглушительный храп. Впрочем, он мог бы стерпеть неудобства, время от времени отвлекаясь на какое-нибудь интересное дело или зрелище. Однако таковых не нашлось, а потому невольный путешественник ощущал страшную скуку, гнев, голод и усталость.– Все, я дальше не поеду, – решительно заявил он Оливии. – Сама решай, останешься или будешь продолжать путь. Мне все равно.С этими словами Перегрин выбрался из заточения, вышел за ворота гостиничного двора на улицу и жадно вдохнул прохладный ночной воздух.Потом посмотрел вокруг. Ему еще ни разу не доводилось покидать уютный дом в столь поздний час. Все вокруг казалось чужим и даже враждебным. Если не считать обычной суеты постоялого двора, городок тонул в тишине глубокой ночи. Жители давным-давно лежали в теплых постелях.Перегрину тоже хотелось тишины. Только в тишине можно было спокойно подумать. Но, конечно, больше всего хотелось спать. Ведь все нормальные люди по ночам спят.День и вечер прошли в постоянном напряжении. Трудно было предположить, что именно Оливия сделает в следующую минуту, когда разразится неминуемая катастрофа.Теперь-то он понял, что катастрофа уже произошла. Бегство с Оливией Уингейт, даже по самым сдержанным расчетам, наверняка сулило крайне неприятные последствия.Если бы лорд Ратборн догнал их в самом начале пути, как и надеялся Перегрин, все обошлось бы без особого шума. Он объяснил бы, что к чему, и дядя наверняка понял бы его позицию и логику действий. Дядя Бенедикт отличался здравомыслием и справедливостью.Но уже начался следующий день. Суббота. Та самая, в которую Перегрину предстояло отправиться в Шотландию в сопровождении его сиятельства. Далее если бы существовала возможность нанять почтовую карету – а такая возможность отсутствовала, – то все равно не удалось бы вернуться в Лондон и предотвратить бедствие. Сейчас уже все дядины слуги наверняка знают, что случилось нечто непредвиденное и крайне неприятное. А если узнали слуги, значит, скоро узнает и весь мир.Следовало давно понять, что общение с Оливией Уингейт к добру не приведет. Надо было отпустить ее вместе с этим Натом Диггерби.Но в таком случае Перегрин потерял бы интересное приключение.Да и, говоря по правде, он вовсе не спешил в Эдинбург, где предстояло терпеть невыносимую скуку и унижения в очередной школе, из которой его все равно скоро вышвырнут.Куда больше волновало неминуемое раздражение лорда Ратборна. Виконт мог решить, что племянник вовсе не стоит тех хлопот, которые доставляет. Тревожила также и реакция родителей, ведь они могли впасть в истерику и запретить навещать его светлость. Если бы не все эти неприятные обстоятельства, то Перегрин не отказался бы сопровождать Оливию в безумном путешествии. Для молодого человека, готовящего себя к экспедиции на таинственные берега Нила, поездка в Бристоль – не больше чем полезная тренировка.Однако нельзя было забывать о лорде Ратборне. Поскольку дядя до сих пор не поймал беглецов, следовало немедленно остановиться и ждать, пока ему удастся это сделать.Так что можно спокойно поесть. И лечь в постель.Мейденхед, торговый городок вполне достойных размеров, располагал несколькими приличными гостиницами. Перегрин вернулся в ту, которая называлась «Медведь» – самую большую и оживленную. И у входа сразу заметил Оливию. Она ждала в картинной позе, скрестив руки на груди.– Ты должен быть моим оруженосцем, – решительно заявила она. – А оруженосцы неизменно хранят верность и преданность. Они не покидают своих рыцарей.– Но я голоден, – признался Перегрин, – и очень хочу спать.– Только не здесь, – возразила Оливия. – Это самая большая гостиница в городке. Очень дорогая. А уж даром они нас ни за что не впустят.Она оценивающе взглянула вокруг.– Вряд ли мне удастся заработать деньги глубокой ночью.– Заработать? – удивленно переспросил Перегрин – Ты хочешь сказать, выманить?Благородный рыцарь лишь пожал плечами.– Тебе дает деньги отец. А мне приходится зарабатывать самостоятельно.Перегрин вовсе не был уверен в том, что ловкость рук, а иногда и прямой обман можно назвать работой, однако он слишком устал, чтобы обсуждать такие тонкости.– Да, отец действительно, дает деньги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34