— Скорее загадывай желание, не то я сделаю это первым!
Едва договорив, он почувствовал себя круглым дураком, потому что только дети, да и то совсем маленькие, загадывают желание, увидев в небе радугу.
К его удивлению, Арианна зажмурилась и зашевелила губами: она загадывала желание! Ненадолго Рейну показалось любопытным узнать, что она пожелала, имело ли ее заветное желание какое-нибудь отношение к нему. Это заставило его отвести глаза, чувствуя отвращение к себе самому. Разумеется, у нее была мечта, связанная с ним: чтобы он поскорее убрался из ее жизни.
— Рейн...
Он вздрогнул и резко обернулся. Впервые Арианна назвала его по имени. Произнесенное вот так — неожиданно интимно, вполголоса, оно заставило его подумать о постели.
— А ты заплатил бы выкуп, чтобы вернуть меня?
— Разумеется, раз ты моя жена.
Он не знал, какого именно ответа она ждет, но, ответив, сразу понял, что промахнулся. Что ж, он все равно не мог бы ответить иначе и потому молча принял перемену в выражении лица Арианны. Оно стало чужим, отстраненным. Она тряхнула поводьями, пришпорила лошадку и вскоре уже галопом мчалась прочь от него, к воротам.
Рейн не спешил догонять ее. Он просто смотрел вслед и думал о том, как бы все обернулось, если бы они встретились годы назад, задолго до того, как жизнь ожесточила его, в те времена, когда он еще верил в любовь, и в счастье, и в то, что желания, загаданные под радугой, сбываются.
Глава 14
Арианна попробовала привлечь внимание Талиазина, но тот был всецело поглощен созерцанием пышных грудей, двумя белоснежными округлостями вздымающихся в вырезе платья. Оруженосец восседал на краю помоста, на сей раз не с лирой, а с Бертой на коленях. Заливаясь смехом, девушка сунула ему в руку чашу пряного вина, а к самому носу — свой роскошный бюст.
Арианна нахмурилась: этот проходимец одинаково пренебрегал обязанностями и оруженосца, и менестреля. В данный момент она не возражала бы послушать спокойную музыку, особенно после окружающей какофонии, от которой буквально раскалывалась голова. Главная зала напоминала растревоженный улей: рычали и взлаивали возбужденные собаки, и приходилось повышать голос, чтобы перекричать их, а говорили, казалось, все разом. Животные устроились на камышовой подстилке в ожидании подачек с пиршественного стола. К общему гаму то и дело присоединялись пронзительные выкрики соколов. Некоторые из гостей-рыцарей принесли их с собой, и теперь они сидели на плечах владельцев.
Столы буквально ломились от яств. Здесь были и пироги с начинкой из копченых угрей, горой громоздившиеся на подносах, и громадные щуки в судках, фаршированные овощами и сдобренные для аппетита огненными специями. Почерневшие от копоти чугуны дымились вкусным парком: в них прямо с углей подавалась осетрина, запеченная с луком и шафраном; в качестве десерта гостям были предложены жареные каштаны, рассыпчатый рис с миндалем и сдобные булочки. Венчало пир изделие, в котором повариха превзошла самое себя: громадный сахарный дракон, украшенный золотой канителью.
Одним словом, пир должен был удаться на славу, несмотря на то, что пришелся на дни поста. Единственным, чего недоставало за праздничным столом, был сам виновник торжества лорд Руддлан...
Как раз в этот момент из-за перегородки, отделяющей от залы коридор в кухню, появился сэр Одо. Он размахивал руками, как крыльями ветряной мельницы, и от уха до уха улыбался Арианне. Та схватила со стола кусок хлеба и швырнула его в Талиазина, попав в голову. Это отвлекло его внимание от Берты, он спихнул девушку с колен и поднял с помоста небольшую лиру, похожую на сильно выгнутый лук. Толстые медные струны ответили рокочущим аккордом на быстрый бег его пальцев, и музыка наконец зазвучала. Чистая и нежная, как далекий перезвон колоколов в ночном безмолвии, она заполнила просторное помещение и заставила умолкнуть разноголосый говор.
За сэром Одо вскоре пришел и Рейн. Когда он ступил в залу, Арианна почувствовала, как губы сами собой складываются в улыбку. Под веками у нее жгло, спина разламывалась, пальцы были стерты до волдырей от протаскивания иглы туда и обратно сквозь плотную ткань. Она провела за шитьем почти целую ночь, но не жалела об этом, зная, что ее вознаградит за каторжный труд удивленное, радостное лицо мужа, когда взгляд его упадет на приготовленный для него подарок. Она надеялась, что ее дар будет значить для него не меньше, чем значил бы белый пони для шестилетнего мальчишки.
Даже собаки притихли, когда Рейн появился в зале. Он остановился как вкопанный, увидев столы и толпу гостей. Воцарившаяся тишина была полна ожидания.
Арианна сошла с возвышения, на котором был накрыт стол хозяев замка. Возможно, это ей только почудилось, но глаза Рейна потемнели и линия рта несколько смягчилась, пока он смотрел, как она приближается. В это утро он занимался с подросшим жеребенком, тренируя его на боевого коня, и по-тому был в потрепанных кожаных штанах, высоких сапогах и неизменной куртке, покрытой роговыми пластинами. «И все равно он выглядит потрясающе», — подумала Арианна. Она взяла мужа за руку и повела к возвышению, к креслу лорда. Ладонь, в которой утонула ее рука, была грубой и мозолистой, но ее прикосновение было ласковым.
Рейн наклонился так близко к ее уху, что дыхание шевельнуло пряди ее распущенных волос.
— Тебе бы стоило предупредить меня о том, что у нас гости, маленькая женушка. Я провоняю весь зал конюшней.
Теперь наклонилась Арианна, всей грудью вдохнув его запах — запах коня, кожи и мужского тела. Куртка Рейна была расстегнута до самого пояса, открывая загорелую грудь, густо поросшую волосами и блестящую от пота. Арианна ощутила внизу живота знакомое, быстро нарастающее томление, стоило ей поднять взгляд на мужа. Ей захотелось прижаться лицом к его груди — там, где каменная от мышц, покрытая шрамами плоть защищала его сердце, как живые доспехи.
— Нет, муж мой, этот пир не в честь гостя, неожиданно посетившего замок, — возразила она, и улыбка ее стала сияющей от предвкушения. — Я даю его в вашу честь, так что вы можете считать себя почетным гостем. Весь Руддлан собрался здесь, чтобы отпраздновать день вашего рождения, милорд.
— Отпраздновать что?
Вопрос прозвучал резко, и мягкость, только что так волшебно изменившая лицо Рейна, разом исчезла. Его голос, как щелчок бича, перекрыл постепенно нараставший веселый шум в зале. Пальцы Талиазина замерли на струнах лиры, неоконченный аккорд повис и растаял в воздухе. Сдвинув брови с выражением некоторой растерянности, оруженосец поднял глаза на лицо хозяина. Они сузились и вспыхнули на секунду как две яркие искры.
— День вашего рождения... — повторила Арианна.
Улыбка ее померкла и исчезла вовсе по мере того, как глаза Рейна становились все холоднее.
Они подошли к возвышению и поднялись на него. Как было заранее обговорено, двое геральдов затрубили в фанфары, и к гостям вышли Родри и паж сэра Одо, неся знамя, сшитое Арианной. Они развернули его с помпой, как актеры в античной трагедии. Приветственные крики отдались эхом под сводами залы, фанфары откликнулись на них очередным диким ревом.
Рейн даже не посмотрел на знамя. Взгляд его продолжал впиваться в глаза Арианны, как раскаленный вертел, замкнутое выражение лица ни разу не смягчилось, только ноздри слегка раздулись при звуке приветствий.
— Это что, шутка? — спросил он безжизненным голосом.
— Нет, это знамя, — невпопад ответила она, стараясь проглотить комок, неожиданно возникший в горле. — Оно будет висеть на стене, за вашим креслом. Это мой подарок вам, мой супруг и господин.
К этому моменту комок разросся так, что полностью перекрыл доступ воздуха, угрожая задушить Арианну, как если бы она зачем-то решила проглотить яйцо целиком.
— Подарок ко дню рождения, — добавила она, надеясь, что все как-то разъяснится и это ужасное выражение исчезнет с лица мужа.
Рейн смотрел на нее молча и долго, очень долго. Лицо его было таким каменным, что казалось мертвым, только глаза горели холодным огнем ярости. Потом он медленно повернулся и посмотрел на подарок. В глазах его что-то мелькнуло (Арианне показалось, что это боль), но исчезло так быстро, что она не была уверена, что не ошиблась.
— Значит, подарок ко дню рождения... — повторил Рейн с издевкой, потом засмеялся коротким скрипучим смелом. — Отнесите его на помойку и сожгите!
Подростки не двигались, оцепенев от испуга.
— Быстро! — крикнул Рейн так громко, что Родри выронил свой край знамени и неловко отступил, свалившись с возвышения.
Паж сэра Одо, успевший повидать виды, проявил больше самообладания. Он собрал плотный материал в большой ком и медленно спустился по ступеням.
В зале теперь стояла гулкая тишина, которая обычно заполняет церковь, запертую на ночь. Взгляд Рейна прошелся по столам с кушаньями и вернулся к Арианне.
— Я запрещаю тебе впредь опустошать кладовые и подвалы без моего разрешения.
Арианна попыталась набрать в грудь воздуха, но не сумела. Она чувствовала себя так, словно получила сильнейший удар под дых. И это было бы лучше — да, лучше бы он ударил ее, чем нанести такую ужасную, такую незаслуженную обиду!
— Но почему? — спросила она едва слышно, думая: «Неужели ты до такой степени ненавидишь меня?»
Он не ответил, продолжая смотреть пустым взглядом кремнево-серых глаз. Потом повернулся и пошел прочь, к выходу из залы.
— Милорд, постойте! — крикнула она вслед. — Что я такого сделала? Почему вы так на меня... — Она сообразила, что муж не ответит, даже не остановится, и закончила тихо — Так рассердились?..
Рейн продолжал удаляться. Арианна смотрела на его неестественно прямую спину, борясь с подступающими слезами, потом подобрала юбки и побежала вдогонку.
— Стой, слышишь! Стой, нормандец!
Рейн ускорил и без того широкий шаг. Он услышал, как по ступеням часто постукивают кожаные подошвы туфелек, а чуть позже его с неожиданной силой дернули за руку, заставив повернуться.
— Если ты разгневан, то, ради Бога и всех святых, объясни мне, в чем дело! — отчеканила Арианна, и ее подбородок упрямо выпятился, вздрагивая разве что самую малость. — Не смей поворачиваться спиной, словно перед тобой последняя крестьянка!
Рейн начал молча отцеплять ее пальцы от рукава куртки, один за другим... но вдруг схватил обе ее руки повыше локтей и вздернул их яростным рывком, припечатав Арианну к своей груди. Взгляд его впился в ее глаза, которые казались сияющими от непролитых слез. Он смотрел и смотрел, не шевелясь, не произнося ни слова. Потом взгляд переместился на губы, которые Арианна покусывала, чтобы они не задрожали. К его удивлению, он испытал такую неистовую потребность поцеловать их, что чуть было не застонал в полный голос.
— Ты притворилась перед всеми, что знаешь дату моего рождения, — наконец сказал он, до боли сжимая ей руки. — Откуда? Даже я не знаю ее.
— Это все твой распроклятый оруженосец! Он уверил меня, что сегодня твой день рождения...
— Значит, он соврал. Вот только зачем ему было врать? — Рейн вцепился одной рукой в волосы на макушке Арианны, запрокинул ей голову и наклонился так низко, что увидел, как его дыхание шевелит завиток на ее лбу. — А вот у тебя была веская причина устроить такое представление. Признайся, ты хотела показать всем и каждому, насколько презираешь меня? Хотела, чтобы Руддлан не забывал о том, что мое происхождение ниже некуда? Что никто даже не помнит, когда я родился?
— Нет! — воскликнула она, но пальцы намотали волосы на кулак с такой силой, что на глаза навернулись слезы.
— Моя маленькая женушка, зря ты так старалась. Меня называли ублюдком очень часто, самые разные люди, и потому нож, который ты пыталась вонзить в меня, давно затупился.
— Ты ошибаешься, ошибаешься!
Арианна прижала ладонь свободной руки к щеке Рейна, и это было самое осторожное, самое ласковое прикосновение, которое он когда-либо испытывал. Он не мог выносить его и потому оттолкнул жену так резко, что она едва удержалась на ногах.
— Рейн!.. — начала она, но запнулась.
Он увидел, как она сильно прикусила нижнюю губу... Он напряг каждую мышцу, чтобы не броситься к ней и не прижать к груди со всей силой страсти, которую испытывал, чтобы не втянуть в рот эту полную нежную губку и не сосать ее, как лакомство. Никогда в жизни он не хотел целовать женщину там неистово, ни одну он не хотел так безумно, что едва мог справиться с собой. Он чувствовал, что ненавидит Арианну за это.
Рука ее снова потянулась к его щеке, но на этот раз она опустила ее, так и не коснувшись его.
— Я сделала это совсем не для того, чтобы причинить тебе боль. Я не хотела тебя обидеть.
— Ты льстишь себе, моя маленькая женушка, — ответил Рейн, скривив рот в ядовитой усмешке. — Обидеть может только тот, кто имеет значение, а ты занимаешь в моей жизни одно-единственное место — в постели.
Арианна смотрела на него несколько долгих секунд, и за это время вся кровь отлила у нее от лица, словно где-то на теле кровоточила рана. Одинокое рыдание вырвалось из белых-белых гy6. Она повернулась и побежала прочь от него.
— О, дьявол! — Рейн вцепился обеими руками себе в волосы. — Арианна!
Вместо ответа она бросилась наперерез телеге с коровьим навозом, который вывозили на поля для удобрения. Телега вильнула, ударившись о пирамиду пустых бочонков из-под эля, и они с грохотом раскатились по двору. За воротами Арианну поглотила толпа нищих и паломников, прослышавших о празднестве и собравшихся у замка в надежде на щедрое подаяние.
Бормоча проклятия, Рейн бросился было к воротам, но, потом повернул в сторону конюшни: верхом гораздо легче было догнать жену.
***
Прошло два часа, а он все еще не нашел ее. Ему не раз приходилось слышать рассказы о том, как путники забредали на пустоши вокруг Руддлана и были в считанные минуты затянуты зыбучими песками. В лесах к востоку от замка обитало множество диких кабанов, стаями водились волки и хищники похуже — бездомные отщепенцы, скитающиеся в поисках легкой добычи. Этим ничего не стоило отрубить женщине голову ради волос, за которые можно получить несколько шиллингов... разумеется, после того, как они вволю попользуются ею, передавая друг другу на манер фляжки с вином.
Чем дольше Рейн раздумывал о бедствиях, которые могли выпасть на долю Арианны, тем сильнее все в нем леденело от страха. В той же степени рос и его гнев, пока он не почувствовал, что способен убить ее собственными руками, если кто-нибудь или что-нибудь уже не сделало это за него.
Наконец он заметил следы маленьких туфелек и шел по ним, вернее ехал, вдоль берега реки до самого моря. Там он привстал на стременах и оглядел дюны, которые тянулись во все стороны, как застывшие волны.
— Арианна, моя маленькая женушка, — пробормотал он сквозь стиснутые зубы, — дай мне только найти тебя, клянусь, ты неделю не сможешь сидеть...
Однако он сразу вспомнил, что список прегрешений, за которые он имеет право побить ее, весьма ограничен. Он улыбнулся. Она умела постоять за себя, его маленькая женушка. Даже когда он был прав, а она — нет, она не сдавалась так просто.
Следы привели к обветшалому от старости рыбацкому пирсу. Когда-то внушительное, сооружение покосилось, как колченогий табурет, и его источенные приливами сваи глубоко ушли в податливый песок. Рейн подумал, что Арианна сидела на нем какое-то время, глядя на волны. По обе стороны от пирса тянулся галечный пляж, на котором после отлива остались клочья пены и множество плавника. Просыхающие обрывки водорослей подрагивали на ветерке, стаи чаек метались над обнажившимся берегом в поисках добычи, оглашая криками воздух, густо пахнущий солью. Вокруг царила ощутимая пустота заброшенности.
Озираясь, Рейн заметил движение на гребне невысокого холма — там, где возвышалась группа гранитных валунов, похожих на высунутые из-под земли гигантские пальцы.
Он помнил и холм, и кольцо из камней. В день, когда корабли доставили его армию из Англии в Уэльс (это было всего месяц назад, подумать только!), они причалили к берегу, ярдов на сто севернее этого места. Это был тот самый день, когда он захватил соседний город Руддлан и вновь увидел стены замка, возвышающиеся на фоне грозового неба. Тот день положил начало цепи событий, которые принесли ему вожделенные титул и землю.
И ее, Арианну.
Тринадцать гранитных колонн образовали правильное кольцо на вершине холма. Две из них, накрытые сверху камнем покороче, представляли из себя арку входа. В центре кольца находился грубый алтарь, сплошь испещренный странными значками и черный от копоти костров, отгоревших столетия назад. Между колоннами колыхалась под ветром осока, как бы танцуя под музыку, слышимую только ей.
— Они называются «мейнхирион» — «стоящие камни», — объяснил Талиазин в тот первый день полным благоговения голосом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Едва договорив, он почувствовал себя круглым дураком, потому что только дети, да и то совсем маленькие, загадывают желание, увидев в небе радугу.
К его удивлению, Арианна зажмурилась и зашевелила губами: она загадывала желание! Ненадолго Рейну показалось любопытным узнать, что она пожелала, имело ли ее заветное желание какое-нибудь отношение к нему. Это заставило его отвести глаза, чувствуя отвращение к себе самому. Разумеется, у нее была мечта, связанная с ним: чтобы он поскорее убрался из ее жизни.
— Рейн...
Он вздрогнул и резко обернулся. Впервые Арианна назвала его по имени. Произнесенное вот так — неожиданно интимно, вполголоса, оно заставило его подумать о постели.
— А ты заплатил бы выкуп, чтобы вернуть меня?
— Разумеется, раз ты моя жена.
Он не знал, какого именно ответа она ждет, но, ответив, сразу понял, что промахнулся. Что ж, он все равно не мог бы ответить иначе и потому молча принял перемену в выражении лица Арианны. Оно стало чужим, отстраненным. Она тряхнула поводьями, пришпорила лошадку и вскоре уже галопом мчалась прочь от него, к воротам.
Рейн не спешил догонять ее. Он просто смотрел вслед и думал о том, как бы все обернулось, если бы они встретились годы назад, задолго до того, как жизнь ожесточила его, в те времена, когда он еще верил в любовь, и в счастье, и в то, что желания, загаданные под радугой, сбываются.
Глава 14
Арианна попробовала привлечь внимание Талиазина, но тот был всецело поглощен созерцанием пышных грудей, двумя белоснежными округлостями вздымающихся в вырезе платья. Оруженосец восседал на краю помоста, на сей раз не с лирой, а с Бертой на коленях. Заливаясь смехом, девушка сунула ему в руку чашу пряного вина, а к самому носу — свой роскошный бюст.
Арианна нахмурилась: этот проходимец одинаково пренебрегал обязанностями и оруженосца, и менестреля. В данный момент она не возражала бы послушать спокойную музыку, особенно после окружающей какофонии, от которой буквально раскалывалась голова. Главная зала напоминала растревоженный улей: рычали и взлаивали возбужденные собаки, и приходилось повышать голос, чтобы перекричать их, а говорили, казалось, все разом. Животные устроились на камышовой подстилке в ожидании подачек с пиршественного стола. К общему гаму то и дело присоединялись пронзительные выкрики соколов. Некоторые из гостей-рыцарей принесли их с собой, и теперь они сидели на плечах владельцев.
Столы буквально ломились от яств. Здесь были и пироги с начинкой из копченых угрей, горой громоздившиеся на подносах, и громадные щуки в судках, фаршированные овощами и сдобренные для аппетита огненными специями. Почерневшие от копоти чугуны дымились вкусным парком: в них прямо с углей подавалась осетрина, запеченная с луком и шафраном; в качестве десерта гостям были предложены жареные каштаны, рассыпчатый рис с миндалем и сдобные булочки. Венчало пир изделие, в котором повариха превзошла самое себя: громадный сахарный дракон, украшенный золотой канителью.
Одним словом, пир должен был удаться на славу, несмотря на то, что пришелся на дни поста. Единственным, чего недоставало за праздничным столом, был сам виновник торжества лорд Руддлан...
Как раз в этот момент из-за перегородки, отделяющей от залы коридор в кухню, появился сэр Одо. Он размахивал руками, как крыльями ветряной мельницы, и от уха до уха улыбался Арианне. Та схватила со стола кусок хлеба и швырнула его в Талиазина, попав в голову. Это отвлекло его внимание от Берты, он спихнул девушку с колен и поднял с помоста небольшую лиру, похожую на сильно выгнутый лук. Толстые медные струны ответили рокочущим аккордом на быстрый бег его пальцев, и музыка наконец зазвучала. Чистая и нежная, как далекий перезвон колоколов в ночном безмолвии, она заполнила просторное помещение и заставила умолкнуть разноголосый говор.
За сэром Одо вскоре пришел и Рейн. Когда он ступил в залу, Арианна почувствовала, как губы сами собой складываются в улыбку. Под веками у нее жгло, спина разламывалась, пальцы были стерты до волдырей от протаскивания иглы туда и обратно сквозь плотную ткань. Она провела за шитьем почти целую ночь, но не жалела об этом, зная, что ее вознаградит за каторжный труд удивленное, радостное лицо мужа, когда взгляд его упадет на приготовленный для него подарок. Она надеялась, что ее дар будет значить для него не меньше, чем значил бы белый пони для шестилетнего мальчишки.
Даже собаки притихли, когда Рейн появился в зале. Он остановился как вкопанный, увидев столы и толпу гостей. Воцарившаяся тишина была полна ожидания.
Арианна сошла с возвышения, на котором был накрыт стол хозяев замка. Возможно, это ей только почудилось, но глаза Рейна потемнели и линия рта несколько смягчилась, пока он смотрел, как она приближается. В это утро он занимался с подросшим жеребенком, тренируя его на боевого коня, и по-тому был в потрепанных кожаных штанах, высоких сапогах и неизменной куртке, покрытой роговыми пластинами. «И все равно он выглядит потрясающе», — подумала Арианна. Она взяла мужа за руку и повела к возвышению, к креслу лорда. Ладонь, в которой утонула ее рука, была грубой и мозолистой, но ее прикосновение было ласковым.
Рейн наклонился так близко к ее уху, что дыхание шевельнуло пряди ее распущенных волос.
— Тебе бы стоило предупредить меня о том, что у нас гости, маленькая женушка. Я провоняю весь зал конюшней.
Теперь наклонилась Арианна, всей грудью вдохнув его запах — запах коня, кожи и мужского тела. Куртка Рейна была расстегнута до самого пояса, открывая загорелую грудь, густо поросшую волосами и блестящую от пота. Арианна ощутила внизу живота знакомое, быстро нарастающее томление, стоило ей поднять взгляд на мужа. Ей захотелось прижаться лицом к его груди — там, где каменная от мышц, покрытая шрамами плоть защищала его сердце, как живые доспехи.
— Нет, муж мой, этот пир не в честь гостя, неожиданно посетившего замок, — возразила она, и улыбка ее стала сияющей от предвкушения. — Я даю его в вашу честь, так что вы можете считать себя почетным гостем. Весь Руддлан собрался здесь, чтобы отпраздновать день вашего рождения, милорд.
— Отпраздновать что?
Вопрос прозвучал резко, и мягкость, только что так волшебно изменившая лицо Рейна, разом исчезла. Его голос, как щелчок бича, перекрыл постепенно нараставший веселый шум в зале. Пальцы Талиазина замерли на струнах лиры, неоконченный аккорд повис и растаял в воздухе. Сдвинув брови с выражением некоторой растерянности, оруженосец поднял глаза на лицо хозяина. Они сузились и вспыхнули на секунду как две яркие искры.
— День вашего рождения... — повторила Арианна.
Улыбка ее померкла и исчезла вовсе по мере того, как глаза Рейна становились все холоднее.
Они подошли к возвышению и поднялись на него. Как было заранее обговорено, двое геральдов затрубили в фанфары, и к гостям вышли Родри и паж сэра Одо, неся знамя, сшитое Арианной. Они развернули его с помпой, как актеры в античной трагедии. Приветственные крики отдались эхом под сводами залы, фанфары откликнулись на них очередным диким ревом.
Рейн даже не посмотрел на знамя. Взгляд его продолжал впиваться в глаза Арианны, как раскаленный вертел, замкнутое выражение лица ни разу не смягчилось, только ноздри слегка раздулись при звуке приветствий.
— Это что, шутка? — спросил он безжизненным голосом.
— Нет, это знамя, — невпопад ответила она, стараясь проглотить комок, неожиданно возникший в горле. — Оно будет висеть на стене, за вашим креслом. Это мой подарок вам, мой супруг и господин.
К этому моменту комок разросся так, что полностью перекрыл доступ воздуха, угрожая задушить Арианну, как если бы она зачем-то решила проглотить яйцо целиком.
— Подарок ко дню рождения, — добавила она, надеясь, что все как-то разъяснится и это ужасное выражение исчезнет с лица мужа.
Рейн смотрел на нее молча и долго, очень долго. Лицо его было таким каменным, что казалось мертвым, только глаза горели холодным огнем ярости. Потом он медленно повернулся и посмотрел на подарок. В глазах его что-то мелькнуло (Арианне показалось, что это боль), но исчезло так быстро, что она не была уверена, что не ошиблась.
— Значит, подарок ко дню рождения... — повторил Рейн с издевкой, потом засмеялся коротким скрипучим смелом. — Отнесите его на помойку и сожгите!
Подростки не двигались, оцепенев от испуга.
— Быстро! — крикнул Рейн так громко, что Родри выронил свой край знамени и неловко отступил, свалившись с возвышения.
Паж сэра Одо, успевший повидать виды, проявил больше самообладания. Он собрал плотный материал в большой ком и медленно спустился по ступеням.
В зале теперь стояла гулкая тишина, которая обычно заполняет церковь, запертую на ночь. Взгляд Рейна прошелся по столам с кушаньями и вернулся к Арианне.
— Я запрещаю тебе впредь опустошать кладовые и подвалы без моего разрешения.
Арианна попыталась набрать в грудь воздуха, но не сумела. Она чувствовала себя так, словно получила сильнейший удар под дых. И это было бы лучше — да, лучше бы он ударил ее, чем нанести такую ужасную, такую незаслуженную обиду!
— Но почему? — спросила она едва слышно, думая: «Неужели ты до такой степени ненавидишь меня?»
Он не ответил, продолжая смотреть пустым взглядом кремнево-серых глаз. Потом повернулся и пошел прочь, к выходу из залы.
— Милорд, постойте! — крикнула она вслед. — Что я такого сделала? Почему вы так на меня... — Она сообразила, что муж не ответит, даже не остановится, и закончила тихо — Так рассердились?..
Рейн продолжал удаляться. Арианна смотрела на его неестественно прямую спину, борясь с подступающими слезами, потом подобрала юбки и побежала вдогонку.
— Стой, слышишь! Стой, нормандец!
Рейн ускорил и без того широкий шаг. Он услышал, как по ступеням часто постукивают кожаные подошвы туфелек, а чуть позже его с неожиданной силой дернули за руку, заставив повернуться.
— Если ты разгневан, то, ради Бога и всех святых, объясни мне, в чем дело! — отчеканила Арианна, и ее подбородок упрямо выпятился, вздрагивая разве что самую малость. — Не смей поворачиваться спиной, словно перед тобой последняя крестьянка!
Рейн начал молча отцеплять ее пальцы от рукава куртки, один за другим... но вдруг схватил обе ее руки повыше локтей и вздернул их яростным рывком, припечатав Арианну к своей груди. Взгляд его впился в ее глаза, которые казались сияющими от непролитых слез. Он смотрел и смотрел, не шевелясь, не произнося ни слова. Потом взгляд переместился на губы, которые Арианна покусывала, чтобы они не задрожали. К его удивлению, он испытал такую неистовую потребность поцеловать их, что чуть было не застонал в полный голос.
— Ты притворилась перед всеми, что знаешь дату моего рождения, — наконец сказал он, до боли сжимая ей руки. — Откуда? Даже я не знаю ее.
— Это все твой распроклятый оруженосец! Он уверил меня, что сегодня твой день рождения...
— Значит, он соврал. Вот только зачем ему было врать? — Рейн вцепился одной рукой в волосы на макушке Арианны, запрокинул ей голову и наклонился так низко, что увидел, как его дыхание шевелит завиток на ее лбу. — А вот у тебя была веская причина устроить такое представление. Признайся, ты хотела показать всем и каждому, насколько презираешь меня? Хотела, чтобы Руддлан не забывал о том, что мое происхождение ниже некуда? Что никто даже не помнит, когда я родился?
— Нет! — воскликнула она, но пальцы намотали волосы на кулак с такой силой, что на глаза навернулись слезы.
— Моя маленькая женушка, зря ты так старалась. Меня называли ублюдком очень часто, самые разные люди, и потому нож, который ты пыталась вонзить в меня, давно затупился.
— Ты ошибаешься, ошибаешься!
Арианна прижала ладонь свободной руки к щеке Рейна, и это было самое осторожное, самое ласковое прикосновение, которое он когда-либо испытывал. Он не мог выносить его и потому оттолкнул жену так резко, что она едва удержалась на ногах.
— Рейн!.. — начала она, но запнулась.
Он увидел, как она сильно прикусила нижнюю губу... Он напряг каждую мышцу, чтобы не броситься к ней и не прижать к груди со всей силой страсти, которую испытывал, чтобы не втянуть в рот эту полную нежную губку и не сосать ее, как лакомство. Никогда в жизни он не хотел целовать женщину там неистово, ни одну он не хотел так безумно, что едва мог справиться с собой. Он чувствовал, что ненавидит Арианну за это.
Рука ее снова потянулась к его щеке, но на этот раз она опустила ее, так и не коснувшись его.
— Я сделала это совсем не для того, чтобы причинить тебе боль. Я не хотела тебя обидеть.
— Ты льстишь себе, моя маленькая женушка, — ответил Рейн, скривив рот в ядовитой усмешке. — Обидеть может только тот, кто имеет значение, а ты занимаешь в моей жизни одно-единственное место — в постели.
Арианна смотрела на него несколько долгих секунд, и за это время вся кровь отлила у нее от лица, словно где-то на теле кровоточила рана. Одинокое рыдание вырвалось из белых-белых гy6. Она повернулась и побежала прочь от него.
— О, дьявол! — Рейн вцепился обеими руками себе в волосы. — Арианна!
Вместо ответа она бросилась наперерез телеге с коровьим навозом, который вывозили на поля для удобрения. Телега вильнула, ударившись о пирамиду пустых бочонков из-под эля, и они с грохотом раскатились по двору. За воротами Арианну поглотила толпа нищих и паломников, прослышавших о празднестве и собравшихся у замка в надежде на щедрое подаяние.
Бормоча проклятия, Рейн бросился было к воротам, но, потом повернул в сторону конюшни: верхом гораздо легче было догнать жену.
***
Прошло два часа, а он все еще не нашел ее. Ему не раз приходилось слышать рассказы о том, как путники забредали на пустоши вокруг Руддлана и были в считанные минуты затянуты зыбучими песками. В лесах к востоку от замка обитало множество диких кабанов, стаями водились волки и хищники похуже — бездомные отщепенцы, скитающиеся в поисках легкой добычи. Этим ничего не стоило отрубить женщине голову ради волос, за которые можно получить несколько шиллингов... разумеется, после того, как они вволю попользуются ею, передавая друг другу на манер фляжки с вином.
Чем дольше Рейн раздумывал о бедствиях, которые могли выпасть на долю Арианны, тем сильнее все в нем леденело от страха. В той же степени рос и его гнев, пока он не почувствовал, что способен убить ее собственными руками, если кто-нибудь или что-нибудь уже не сделало это за него.
Наконец он заметил следы маленьких туфелек и шел по ним, вернее ехал, вдоль берега реки до самого моря. Там он привстал на стременах и оглядел дюны, которые тянулись во все стороны, как застывшие волны.
— Арианна, моя маленькая женушка, — пробормотал он сквозь стиснутые зубы, — дай мне только найти тебя, клянусь, ты неделю не сможешь сидеть...
Однако он сразу вспомнил, что список прегрешений, за которые он имеет право побить ее, весьма ограничен. Он улыбнулся. Она умела постоять за себя, его маленькая женушка. Даже когда он был прав, а она — нет, она не сдавалась так просто.
Следы привели к обветшалому от старости рыбацкому пирсу. Когда-то внушительное, сооружение покосилось, как колченогий табурет, и его источенные приливами сваи глубоко ушли в податливый песок. Рейн подумал, что Арианна сидела на нем какое-то время, глядя на волны. По обе стороны от пирса тянулся галечный пляж, на котором после отлива остались клочья пены и множество плавника. Просыхающие обрывки водорослей подрагивали на ветерке, стаи чаек метались над обнажившимся берегом в поисках добычи, оглашая криками воздух, густо пахнущий солью. Вокруг царила ощутимая пустота заброшенности.
Озираясь, Рейн заметил движение на гребне невысокого холма — там, где возвышалась группа гранитных валунов, похожих на высунутые из-под земли гигантские пальцы.
Он помнил и холм, и кольцо из камней. В день, когда корабли доставили его армию из Англии в Уэльс (это было всего месяц назад, подумать только!), они причалили к берегу, ярдов на сто севернее этого места. Это был тот самый день, когда он захватил соседний город Руддлан и вновь увидел стены замка, возвышающиеся на фоне грозового неба. Тот день положил начало цепи событий, которые принесли ему вожделенные титул и землю.
И ее, Арианну.
Тринадцать гранитных колонн образовали правильное кольцо на вершине холма. Две из них, накрытые сверху камнем покороче, представляли из себя арку входа. В центре кольца находился грубый алтарь, сплошь испещренный странными значками и черный от копоти костров, отгоревших столетия назад. Между колоннами колыхалась под ветром осока, как бы танцуя под музыку, слышимую только ей.
— Они называются «мейнхирион» — «стоящие камни», — объяснил Талиазин в тот первый день полным благоговения голосом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65