А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

– заскулила она, цепляясь за плащ Маккейди покрытыми струпьями пальцами. – Все, что захотите, ваша честь. И как захотите.
Сунув девушке монету, Маккейди сделал ей знак уйти. По его лицу Джессалин догадалась, что увиденное ничуть не шокировало его. Ведь он соприкоснулся с этой стороной жизни еще совсем мальчишкой, и теперь мало что могло шокировать его или испугать. Но у Джессалин отпала всякая охота продолжать нелепую игру. Маккейди преподал ей серьезный урок, и он произвел на нее впечатление.
– Итак, мисс Летти? Вы увидели достаточно или желаете продолжать? – насмешливо поинтересовался он.
В эту минуту Джессалин его ненавидела. Ненавидела за то, что он показал ей, какую ужасную цену приходится платить за грехи. Показал, что и невинность можно купить и продать. Показал, что любовь может быть уродливой.
Джессалин в отчаянии дернулась прочь, ей неистово захотелось поскорее оказаться как можно дальше отсюда. Но рука Маккейди удержала ее, обхватив за талию. Он снова развернул ее лицом к себе. Отчаянно вырываясь, она попыталась вцепиться ногтями ему в лицо, но сильные руки обхватили ее запястья. Джессалин силилась что-то сказать, но губы Маккейди закрыли ей рот.
Хотя все внутри у нее кипело от злости, губы Джессалин раскрылись, отвечая на поцелуй. Маккейди оставил ее запястья и запустил пальцы в густые рыжие волосы. Она со все нарастающей страстью отвечала его губам, приникнув к ним, как умирающий от жажды приникает к источнику. Она целовала его с безрассудством шестнадцатилетней девчонки, когда-то потерявшей свою любовь, и с неистовством молодой женщины, которая эту любовь вновь обрела. И почему-то все это причиняло боль. Почти непереносимую боль.
Найдя наконец в себе силы вырваться из его объятий, Джессалин начала пятиться назад, повторяя как заклинание одни и те же слова:
– Нет, только не снова… Только не снова.
Она повернулась и побежала, не разбирая дороги, свернула в какую-то темную аллею. Она понятия не имела, куда бежит, это было ей совершенно безразлично. Из дверей прокуренной кофейни, пошатываясь, вышел какой-то щеголь в пурпурно-зеленых полосатых панталонах, и Джессалин налетела прямо на него.
Схватив ее за руки и обдав запахом табака и перегара, он пьяно забормотал:
– Так-так. Ну-ка посмотрим, что нам подвернулось.
– Отпусти ее, – раздался сзади голос Маккейди. Такого его голоса она еще не слышала. Щеголю хватило одного-единственного взгляда на внушительную фигуру Трелони, и его пальцы мгновенно разжались, выпустив руку Джессалин. Он попятился назад, выставив перед собой затянутые в перчатки руки, и, отойдя на безопасное расстояние, повернулся и быстрым шагом двинулся прочь.
Джессалин стояла, не шевелясь, тяжело дыша и с трудом сдерживая слезы. Маккейди обошел ее и встал к ней лицом, и она медленно подняла на него полные слез глаза. Наверное, именно так выглядит дьявол, когда он сильно разгневан, подумала Джессалин. От него веяло ледяным холодом, беспощадностью ада. Сильные пальцы впились в ее многострадальную руку. Он сознательно хотел причинить ей боль, он схватил ее за руку с расчетливой, подчеркнутой жестокостью. Но как ни странно, его прикосновение причинило Джессалин не боль, а какое-то жгучее, почти непереносимое наслаждение.
Глядя на державшие ее запястье пальцы, на обожженные, покрытые рубцами пальцы изобретателя и механика. Джессалин вдруг поняла, что никогда, несмотря ни на что, по сможет разлюбить этого человека. Даже ненавидя, она все равно любила его. Любила его непроницаемые глаза и темную душу, его мечты о железных конях и экипажах, которые ездят сами по себе. Ее сердце принадлежало этому мужчине. Ему одному.
И ему оно было совершенно не нужно.
– Отпустите меня, – наконец взмолилась Джессалин. Тонкие губы раздвинулись в недоброй улыбке.
– Я больше не собираюсь покушаться на вашу добродетель. По крайней мере, сегодня. Ho я также не собираюсь потакать вашим детским выходкам и не позволю вам бегать в одиночестве по ночным улицам.
С этими словами Маккейди повел ее обратно на рыночную площадь. Теперь его пальцы уже не причиняли боли. Наоборот, они нежно поглаживали ее ноющую руку, покрытую многочисленными синяками.
– Я не убегу, честное слово, – с трудом выдавила Джессалин. – Но только, пожалуйста… прошу вас… Не прикасайтесь ко мне.
Маккейди как-то странно посмотрел на нее, но руку выпустил и пронзительным свистом подозвал свободный экипаж. Джессалин слышала, как он называл извозчику ее адрес, но чувствовала себя слишком измученной для того, чтобы поинтересоваться, откуда он его знает.
Ехать было недалеко, и всю дорогу они молчали. В полутьме экипажа, изредка разбавляемой лишь отсветами уличных фонарей, выражение лица Маккейди казалось еще более суровым и опасным, чем обычно.
Извозчик еще не успел откинуть подножку, а Джессалин уже выпрыгнула на мостовую. С трудом сохранив равновесие, она, не оглядываясь, побежала к Адельфи-террас.
– Джессалин, подожди! – окликнул ее Маккейди. Но она уже возилась с замком, молясь о том, чтобы Бекка по рассеянности не закрыла дверь на засов. За спиной его шаги гулко отдавались от каменной мостовой. Наконец ей удалось отодвинуть щеколду. Дверная петля заржавела, ее следовало смазать еще много месяцев назад, но Джессалин, сопя и ругаясь, как пьяный рудокоп, изо всех сил налегла плечом, и дверь распахнулась.
– Джессалин! – Его огромная тень, казалось, вот-вот поглотит ее. – Джессалин, черт бы тебя побрал…
Джессалин юркнула в дом со всем проворством, на которое была способна. Схватившись рукой за косяк, Маккейди попытался помешать ей закрыть дверь, но она все же исхитрилась ее захлопнуть.
Задвинув засов, Джессалин почувствовала, что последние силы оставляют ее. Тяжело дыша, она прислонилась пылающей щекой к крашеному дереву.
Наконец ей показалось, что она слышит удаляющиеся шаги. Приникнув к замочной скважине, Джессалин попыталась рассмотреть, что происходит снаружи. Маккейди, прислонившись спиной к решетчатому парапету набережной, размахивал рукой, пытаясь унять боль в прищемленных дверью пальцах. Темные волосы падали ему на лоб. Он был так похож на одинокого, незаслуженно обиженного ребенка, что ей захотелось выбежать и как-то утешить его. Но Джессалин мудро подавила это неразумное желание. Сев на холодный пол, она прислонилась спиной к двери и, обняв руками колени, уткнулась в них лицом. Расшитое блестками тонкое трико тотчас же намокло. Прижав руки к щекам, Джессалин с удивлением обнаружила, что они мокрые от слез.
Разбуженный Наполеон покинул свое место под лестницей и, громко урча, принялся тереться об ее ноги. Но чуть только она собралась его погладить, наглый кот укусил протянутую руку и гордо удалился, распушив бело-рыжий хвост. Даже кот, и тот не любит ее! Эта нелепая мысль привела Джессалин в чувство, и, в последний раз всхлипнув, она поднялась на ноги.
Бекка заботливо оставила на перилах зажженную свечу. Подхватив ее, Джессалин направилась в спальню. По дороге она заглянула к бабушке. Старая леди лежала на спине, вытянув руки поверх одеяла. Ее неподвижность испугала Джессалин, и она подошла к кровати и поднесла руку к бледным губам старухи, почувствовала на своих пальцах легкое, теплое дыхание и вздохнула с облегчением. В последнее время, страдая от сильных ревматических болей, бабушка принимала слишком много настойки опия и поэтому спала, как убитая. Как убитая. Ледяная рука страха снова сжала сердце Джессалин. Точно такой же страх она испытала накануне в Ньюмаркете. Страх потерять близкого человека. Страх одиночества. Она не мыслила жизни без бабушки. Не могла себе представить, что будет, когда она останется одна.
В своей спальне Джессалин не спешила переодеваться ко сну. Она влезла на стул и из самого дальнего угла достала с верхней полки орехового гардероба шляпную картонку. Там хранилась соломенная шляпка, украшенная букетиком примул, сделанных из желтого шелка. Соломка посеклась, поля обтрепались, а когда-то яркий букет выцвел и потерял форму.
И все же Джессалин надела шляпку и внимательно всмотрелась в свое отражение в круглом зеркале гардероба.
Шляпка была прелестная. Шляпка, предназначенная для гораздо более юной девушки, только что со школьной скамьи, неуклюжей и жизнерадостной. Девушки, которая в силу свой юности и неопытности склонна была принимать себя слишком всерьез. Только сейчас, вспоминая о том далеком лете, Джессалин поняла, какой фантастически, невероятно юной она должна была казаться ему тогда.
Отвернувшись от зеркала, она резким движением сдернула с головы шляпку. Старая, бесполезная, никому не нужная вещь, ей давно место на помойке. Ни к чему хранить ее так долго.
Однако Джессалин осторожно, с какой-то странной нежностью, уложила шляпку обратно в коробку. Уже собираясь поставить ее обратно на верхнюю полку гардероба, она заметила выглядывающий из-под порвавшейся обивки уголок тетради в зеленом кожаном переплете. Достав тетрадь, Джессалин уселась в кресло у окна. Устроившись поудобнее, она бережно провела ладонью по тисненой коже. В комнате запахло плесенью – золотой обрез был испещрен черными, бархатистыми на ощупь пятнами. Этот запах наполнил Джессалин такой грустью, что у нее заныло сердце.
Между пожелтевшими от времени страницами лежал засушенный цветок примулы. Лепестки стали совсем прозрачными и так высохли, что Джессалин боялась дыхнуть, опасаясь, что они рассыплются в пыль. Стараясь не потревожить цветок, она раскрыла тетрадь на первой странице. Чернила выцвели, но слова еще можно было разобрать… «Сегодня я встретила мужчину…»
Глава 15
Входная дверь открылась, заскрипев несмазанными петлями. Поспешно засунув под подушку толстую пачку счетов, Джессалин уселась на египетскую кушетку с ножками в виде лап крокодила с Наполеоном и «Календарем Уизерби» на коленях. Своему лицу она попыталась придать выражение ангельской невинности.
В холле послышался голос Бекки. Значит, бабушка вернулась. Бабушка упорно продолжала раздавать деньги, которых у них самих давно не было. Вот и сегодня она отправилась покупать костыли для калеки – сына старьевщика. И каждый день покупала огромное количество печеной картошки у тощей, оборванной девочки, торговавшей этим лакомством на углу. Даже Бекку уже подташнивало от этого неизменного блюда. Но у Джессалин язык не поворачивался попросить бабушку экономить на милосердии. Поэтому она продолжала прятать счета и молилась о том, чтобы удача наконец повернулась к Летти лицом.
Тяжелый вздох, невольно вырвавшийся из груди Джессалин, потревожил Наполеона, и тот не замедлил выразить свое возмущение, впившись когтями ей в колени. Так и оставшись весьма небольшого размера, бывший недокормыш отличался крайним своенравием и нахальством. Ему не нравился Лондон, и он никак не мог простить своей хозяйке то, что она привезла его в этот мерзкий город.
В один прекрасный день четыре года назад Майор пришел к бабушке и заявил, что если Летти желают принимать участие в больших скачках, то надо решиться. И вот они перевели лошадей в Ньюмаркет, погрузили свои пожитки в дилижанс и приехали в Лондон, в дом, доставшийся Джессалин в наследство от матери. Вместе с другими, стоявшими стена к стене домами их особняк образовывал небольшую площадь, названную Адельфи-террас.
Снаружи дом был облицован кирпичом и украшен изящными пилястрами. Но убранство больших классических комнат было подобрано в таком странном вкусе, что разве лишь Клеопатра смогла бы чувствовать себя здесь, как дома. Канделябры в форме лотоса, покрытые иероглифами стены, сфинксы, резные шкафы и спинки стульев в виде свернувшихся клубком змей – всего этого было вполне достаточно, но в довершение всего столовую украшал обеденный стол из цельного куска белого мрамора, сделанный в форме саркофага.
Леди Летти каждый раз вздрагивала, входя в эту комнату, а Бекка утверждала, что сфинксы и крокодилы приходят к ней по ночам в кошмарных снах. Джессалин втайне любила этот невероятный дом. Ей нравилось бродить по комнатам и представлять себе, какой была обитавшая здесь женщина. Женщина, предавшая мужа и бросившая единственного ребенка во имя Великой Страсти. Иногда Джессалин подолгу разглядывала себя в зеркале, пытаясь отыскать в себе черты этой женщины. Но не находила. Она видела длинноногую рыжеволосую девушку со слишком большим ртом, точную копию Розали, девчонки с рудника, чудом вышедшей замуж за баронета. Ее истинным домом были бесплодные пустоши и изъеденные морем черные скалы. В ней не было ничего от загадочной, своеобразной женщины, любившей загадочных сфинксов.
Ее воспоминания сохранили образ элегантной, утонченной блондинки с тихим голосом и мелодичным смехом. Джессалин помнила, как эта женщина прижимала ее к груди, пытаясь успокоить, когда она, упав с лестницы, разбила себе лоб. И это было единственное отчетливое воспоминание. Наверное, мать любила ее. Но недостаточно сильно, чтобы ради нее отказаться от Великой Страсти.
Дверь в гостиную распахнулась, и Джессалин подняла голову, ожидая увидеть бабушку. Но вместо леди Летти на пороге возникла взволнованная Бекка Пул с метелкой в одной руке и какой-то бумажкой в другой. Шрам горел на бледной щеке, словно свежий след хлыста. Никогда еще Джессалин не видела верную служанку в таком волнении.
– Бекка, что случилось? Ты заболела? – Джессалин испуганно вскочила с кушетки, к великому неудовольствию Наполеона, который сердито зашипел, цепляясь когтями за, ее юбку. – Что-то с бабушкой? – спросила она, чувствуя, как ледяная рука страха сжимает ее горло.
Черные глаза Бекки постепенно обрели осмысленное выражение.
– Там мужчина.
– Мужчина?
– Ну да, слуга какого-то джентльмена. Принес вам письмо. – С этими словами Бекка протянула Джессалин листок, который сжимала в руке.
Джессалин попыталась взять его, но девушка продолжала крепко сжимать бумагу.
– Бекка!
– А? – Словно выйдя из транса, Бекка наконец разжала руку и произнесла самую романтичную речь, которую Джессалин когда-либо от нее слышала: – Этот человек, мисс, слуга джентльмена – я никогда не видела более красивого мужчины. У него золотые волосы, мисс, а глаза… глаза цвета старого бренди. И такие грустные. Ну прямо как у распятого Христа на той картине, в соборе Святого Павла. Он посмотрел на меня, и у меня словно оторвалось что-то. Вот здесь. – Бекка провела по животу и тут-то заметила в своей руке метелку. Она озадаченно посмотрела на нее, как будто впервые в жизни видела этот предмет.
– Мисс Джессалин, что же это такое? Никогда такого со мной не было. Может быть, это дьявол переоделся ангелом и пришел меня заколдовать? Так ведь я специальный амулет против заклинаний ношу. – Бекка драматическим жестом поднесла руку к шее, на которой висел кожаный шнурок. – Честное слово, мисс, когда он посмотрел на меня этими своими глазами, меня аж пот прошиб!
Джессалин разбирал смех, но, не желая обидеть Бекку, она сделала вид, что закашлялась.
– Может быть, тебе стоит прилечь на часок, чтобы немного успокоить нервы?
– Точно, мисс. Мне это всегда помогает. А то от моих нервов уже вообще ничего не осталось.
Бекка повернулась и нетвердой походкой лунатика направилась в свою комнату. Джессалин разгладила изрядно помятое письмо. Она испытывала странное, но приятное возбуждение – ведь ей еще ни разу в жизни не приходилось получать письма. Тем более написанные на дорогой бумаге кремового цвета с золотым обрезом. Сломав сургучную печать, Джессалин развернула письмо. На пол спланировала банкнота. Их в письме оказалось пять – пять бумажек по десять фунтов каждая. Джессалин еще раз со всех сторон оглядела письмо, но единственное, что ей удалось обнаружить, была подпись – «Сирхэй».
Задыхаясь от ярости, Джессалин выбежала из гостиной и устремилась в свою спальню. Она быстро переоделась, намеренно выбрав поношенное кашемировое платье и видавший виды короткий шерстяной жакет. На рукаве жакета красовалось чернильное пятно, а цвет ткани напоминал о жидкой грязи, скапливающейся в лондонских канавах после дождя. Джессалин уже не помнила, откуда у нее это жуткое платье, но оно идеально подходило для ее сегодняшней цели. Чем хуже она будет выглядеть, тем лучше. Может быть, он наконец поймет, что ей совершенно безразлично, что он о ней думает. Кроме того, в таком виде ей будет легче объяснить ему, куда именно он может засунуть эти чертовы деньги!
Не став утруждать себя сооружением прически, Джессалин нацепила поверх сбившихся волос самую безобразную шляпку из всех, которые нашлись в ее гардеробе. И уже через десять минут сидела в портшезе, направляясь к дому графа на Сейнт-Джейм-стрит.
Едва свернув с Пикадилли, портшез вдруг резко дернулся и тяжело грохнулся на землю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47