Эвелин могла бы и вчера, в Харгроуве, дошить тунику, но неожиданно появился Пэн и, что самое удивительное, лег спать вместе с ней. Хотя, если быть честной, она бы и без него не доделала работу вчера. В момент, когда Пэн вошел, она шила, изо всех сил стараясь не уснуть. Но, проведя до этого бессонную ночь, затем целый день в седле, она совершенно вымоталась.
В Харгроув они приехали сразу после ужина. Лорд и леди Харгроув радушно приветствовали их и предложили перекусить, пока для них готовились спальни и ванны. К тому времени Эвелин уже настолько ослабела, что чуть не уснула прямо за столом, и страшно обрадовалась, когда можно было наконец пойти наверх и помыться.
Никогда прежде она не испытывала такого счастья при виде ванны. Она нежилась в душистой воде дольше, чем когда-либо, смывая с себя всю грязь двухдневной поездки. После этого она высушила волосы у камина и, расположившись в удобной постели, продолжила шить. Проработав недолго, Эвелин начала клевать носом. Глаза сами закрывались, желая остаться в таком положении, поэтому приход Пэна стал для нее избавлением.
Он вошел вместе с Дэвидом, следовавшим за ним по пятам. Мальчик тут же улыбнулся Эвелин. Пэн лишь буркнул что-то вроде приветствия в ее сторону, затем подошел к лохани, где мальчик помог ему раздеться.
Эвелин неотрывно смотрела на мускулистую обнаженную спину до тех пор, пока он не залез в воду. Когда наконец большая часть его тела исчезла за стенками лохани и Эвелин вновь смогла здраво мыслить, она скомкала свое шитье и запихнула его под кровать. Затем она легла, натянула на себя простыни и решила сделать вид, что спит, пока Пэн не примет ванну и не выйдет из комнаты. Тогда она сможет продолжить работу. Однако стоило Эвелин сомкнуть глаза, как она провалилась в сон.
Спала она крепко, а когда проснулась, обнаружила рядом с собой Пэна. Он, оказывается, не пошел вниз, к слугам, а остался здесь, буквально в дюйме от нее… Такое грандиозное событие, а она проспала его!
Эвелин вздохнула, продолжая шить. Эх, если бы Пэн не пришел в спальню и если бы она не уснула, то уже вчера закончила бы тунику и сегодня утром преподнесла бы ему. Да, она впервые за всю поездку выспалась, но… туника-то была недоделана!
Хотя, решила Эвелин, это не так уж и страшно. В любом случае она сможет закончить ее в ближайшие часа два и отдать Пэну. Тогда он по крайней мере появится в родных краях, выглядя шикарно, как сын лорда, а не как несчастный погорелец.
– Эвелин!
В палатку вбежала Диаманда и резко остановилась, взглянув на ее шитье.
– Да? – отозвалась Эвелин, но все внимание Диаманды было приковано к тунике, лежавшей у нее на коленях.
– О, ты почти закончила! – удивленно воскликнула девушка и подошла ближе, чтобы посмотреть. – Так красиво… У тебя прекрасно получаются швы, а вот мне они никогда не удаются, – сухо призналась она. – Но здесь опять становится слишком темно для такой тонкой работы!
Эвелин огляделась и в изумлении заметила, что солнце опустилось гораздо ниже с тех пор, как она смотрела в последний раз.
– Боже, ты сильно испортишь глаза! – не отставала Диаманда. Она подошла к сундуку, сняла с него свечу и бережно поставила ее рядом с постелью.
Эвелин с удивлением заметила, что свеча уже была зажжена. По всей видимости, она снова так увлеклась работой, что не заметила, как приходила Рунильда. Эвелин считала, что ей безумно повезло с этой девочкой: горничная всегда выполняла не только то, чего от нее ждали, но и мигом разрешала всевозможные мелкие проблемы, что и делало ее незаменимой.
– Так-то лучше, – сказала Диаманда с довольной улыбкой. – По крайней мере не ослепнешь – это очень хорошо.
Она дружески похлопала Эвелин по плечу и вышла. Провожая ее взглядом, Эвелин поняла, что девочка скорее всего так увлеклась проблемой зрения, что забыла сказать то, зачем изначально пришла к ней в палатку. Она продолжила работу, гадая, что бы это могло быть.
Через пару минут в палатку ворвался раздраженный Пэн, бормоча что-то про глупых, пустоголовых девчонок. Быстро спрятав тунику за спину, Эвелин вопросительно улыбнулась ему.
– Диаманда должна была передать, что я могу отвести тебя на реку сейчас, если хочешь, – объявил он и нахмурился, увидев свечу, поставленную слишком близко к постели. – Ты рискуешь опять устроить пожар, жена.
– Я… – Эвелин замолчала, не собираясь объяснять, что это Диаманда переставила свечу.
– Задувай свечу, бери все, что необходимо, и пойдем, – сказал Пэн и быстро вышел из палатки.
Облегченно выдохнув, Эвелин сделала, как он велел, взяла из сундука белье и поспешила вслед за ним.
* * *
– Я не слышу тебя! – крикнул Пэн и повернулся к ней лицом.
– Я не знаю, что говорить, – сразу ответила Эвелин, плескаясь в воде.
Немного успокоившись, Пэн снова встал к ней спиной. Он впервые взял Эвелин на реку с тех пор, как она чуть не утонула. Когда они подошли к берегу, он сначала заявил, что глаз не спустит с нее, потому что не хочет повторения того несчастного случая, но ему пришлось уступить, так как она тут же опустила плечи и сказала, что обойдется этим вечером без купания. Похоже, его жена до сих пор стеснялась, однако он не мог позволить ей из-за этого лишиться возможности смыть с себя усталость после долгой дороги. Тогда он согласился повернуться спиной, но взамен она должна была все время что-нибудь говорить, чтобы он не волновался. Поначалу Эвелин просто докладывала ему о своих действиях: «Я еще не в воде, раздеваюсь», – объявляла она, когда он отвернулся. «Мне просто сообщить вам, когда я уже войду?» «Да», – отрезал Пэн, не желая знать подробностей. Воображение и так изводило его всякими картинками – худшей пытки не придумаешь. Несмотря на неуклюжесть, слабость и, по всей вероятности, плохое здоровье, его жена была довольно-таки лакомым кусочком. Немало мучений ему приходилось переживать в течение дня, когда она часами сидела перед ним на лошади, прижимаясь к нему ягодицами и бедрами, а грудь соприкасалась с его рукой, которой он обхватывал ее.
Последние три дня Пэн прикладывал немало стараний, чтобы сидеть спокойно в седле и не тереться об ее тело или не дотронуться случайно до груди. Поскольку лошадью управляла она, ему больше ничего не оставалось, кроме как предаваться фантазиям. Он подолгу воображал, как его горячие руки снимают платье с ее плеч, обнажая полную мягкую грудь, и он ласкает, массирует ее, нежно пощипывая каждый сосок. Он целует ее в шею, в то время как его рука опускается от груди к кругленькому животику, затем скользит ниже, и над его ухом раздаются сладкие, нежные звуки от небывалого удовольствия, которое он доставляет ей, лишь только его пальцы прокрадываются меж ее ног. Ласки порождают в ней столь сильное возбуждение, что она поворачивается к нему лицом, снимает с него шоссы, с его помощью приподнимается, затем садится верхом…
Естественно, в реальной жизни лошадь Пэна не выдержит такого поворота событий и, взбрыкнув, сбросит обоих завершать свои дела где-нибудь в грязной луже. Но проблема не только в этом. С такими руками он не способен на воплощение даже самой крошечной фантазии – вот что по-настоящему угнетало.
Пожар не только обжег Пэну руки и забрал всю одежду – он еще и украл у него брачную ночь… и все последующие тоже. При других обстоятельствах Пэн совершенно точно «заботился» бы о своей жене при каждой возможности. Его нижняя часть тела сгорала от жуткого интереса, стоило ему лишь приблизиться к Эвелин. И похоже, больше не было никакого толку от того, что он избегал ее по ночам, уходя спать к слугам. Но уж лучше так, чем ложиться в палатке рядом с обнаженной женой, до которой даже дотронуться нельзя. И все из-за ожогов.
Если бы он мог, то давно пересадил бы Эвелин на отдельную лошадь, но его долгом было подучить ее. Несмотря на очевидное присутствие навыков, она заявляла, что боится пока ездить одна. Тогда Пэн решил, что обязан посадить ее вместе с собой и пусть учится, пока не обретет должную уверенность в себе. Зная по собственному скорбному опыту, насколько не приспособлена к жизни в глуши его жена, он решил больше не рисковать и идти на уступки.
– О чем я должна говорить? – спросила Эвелин, выведя Пэна из глубоких раздумий.
– Не важно, я просто должен тебя слышать, – ответил он. – Ну… расскажи, как ты росла в Стротоне.
Задав этот вопрос, Пэн надеялся узнать, чему же все-таки она успела обучиться. Тогда он будет знать, чего недостает, и поможет ей сориентироваться.
– А, ну тогда… – заговорила Эвелин и пустилась в долгий бессвязный рассказ.
Пэн вскоре понял, что стоило, наверное, задать конкретный вопрос о ее навыках, ибо Эвелин, похоже, была просто в восторге от собственного голоса. Несмотря на очевидную усталость, она трещала без умолку вчера, в последний день перед Харгроувом, и сейчас. Хотя он вовсе не возражал, так как с помощью этих монологов смог ближе узнать свою жену, составить весьма четкое представление о ее семье и детстве.
Эвелин даже не подозревала, насколько хорошо он разобрался в ее характере. Пэн заметил, что Эвелин ни одним дурным словом не обмолвилась о своих кузенах, которые всячески изводили ее, заставляли чувствовать себя ничтожеством и нанесли тяжкий удар по ее счастливой жизни с любящими родителями и братом в уютном доме. Она ему ничего про них не рассказывала, и все же Пэн сам быстро раскусил эту жестокую задиристую троицу и с огромным трудом переносил их существование. Он понимал, они были обижены, что у них отобрали отца, дом и все наследство, но зачем же свою злость срывать на Эвелин?
Пэн полагал, что причиной всему – зависть и инстинкт нападения на самого слабого. Естественно, они не могли бы таким же образом атаковать дядю с тетей или тем более Уэрина, который, не церемонясь, расправился бы с ними. Также он повел бы себя, увидев, что они досаждают Эвелин, но Пэн был уверен – кузены нападали на нее без свидетелей и знали, что она не станет ябедничать.
К тому времени, как она закончила мыться и целая-невредимая вышла на берег одеваться, Пэн пришел к выводу, что надо срочно заняться повышением ее самооценки. Кроме того, он понял, что скорее всего заблуждался, считая ее неумелой. Такие любящие родители, как лорд и леди Стротон, не могли отправить свою дочь во взрослую жизнь, не дав необходимых знаний.
Пэн заподозрил, что неуклюжесть и постоянные ошибки Эвелин – последствия травли ее кузенами… Точно так же и Дэвид мог споткнуться о собственную ногу, потому что нервничал и слишком страстно желал угодить.
Ничего, необходимо лишь время и терпение – и у него будет идеальная жена. – Супруг, я готова.
Посмотрев на нее, Пэн не смог сдержать улыбки. Она была одета в очередное безразмерное темное непривлекательное платье, влажные волосы прядями спадали на лицо. Но ничто не могло скрыть ее красоты: огромных глаз, сияющих добротой и искренностью, легкой улыбки на губах.
Что ж, его родители неплохо постарались, подумал Пэн. Он был очень доволен их выбором. В один прекрасный день он, возможно, даже влюбится в нее… Пока же она ему просто нравилась, но Пэн считал, что этого вполне достаточно. Хорошо, когда жена тебе нравится – так гораздо проще жить с ней.
Сообразив, что он стоит и улыбается как идиот, Пэн сделал над собой усилие, посерьезнел и жестом показал Эвелин идти впереди него. Итак, если бы она была его лошадью, он кормил бы ее яблоками и похлопывал по крупу; будь она его оруженосцем, наградил бы рукопожатием, похлопал бы по спине, хваля: «Молодец!» Тут Пэн в ужасе понял, что совершенно не знает, как поступить в этой ситуации с женой.
– О нет! Что…
Крик Эвелин отвлек его. Пэн хотел спросить, что ее так расстроило, но она в этот момент уже бежала к лагерю. Бросившись следом, он увидел, что из их палатки идет дым и вокруг собралась целая толпа.
Эвелин начала расталкивать людей.
– Жена! – Он схватил ее за руку, не давая войти в палатку, но из-за повязки не смог удержать, и Эвелин ворвалась внутрь.
Ругаясь, он последовал за ней.
– Все в порядке, – сказала его мать, закончив осматривать повреждения. – Никто не пострадал – это самое главное.
– Это точно, – согласился лорд Джервилл, подходя к Пэну.
Судя по жалобному стону, который издала Эвелин, взглянув на обуглившуюся постель, она не была с этим согласна.
– Что здесь произошло? – угрюмо спросил Пэн.
– Похоже, огонь от свечи перекинулся на овчину, – нехотя констатировал отец.
– Я же говорил тебе, слишком близко стоит! И велел, между прочим, задуть ее, прежде чем идти со мной.
– Я задула! – крикнула Эвелин. – Честно!
– Очевидно, нет, – прорычал Пэн. – Лично я не сомневаюсь, что ты так спешила, что просто дунула и вышла, не посмотрев, исчезло ли пламя.
Эвелин поджала плечи, чувствуя, что он прав.
– Да, супруг, должно быть, все именно так и было. Это я во всем виновата.
От такой реакции Пэн нахмурился. В ее голосе слышалась нечеловеческая подавленность, по щекам катились крупные слезы, и было невероятно тяжело наказывать ее за оплошность, когда она и так выглядела совершенно уничтоженной.
Вздохнув, он сказал:
– Что ж, в конце концов, это всего лишь стопка шкур. Никто не пострадал, и ничего сверхважного не сгорело.
– Ничего сверхважного… – эхом пролепетала Эвелин, упала на колени и, к его изумлению, разразилась громкими рыданиями.
Для Пэна было настоящим облегчением, когда мать выставила его вместе с отцом из палатки, сказав, что сама позаботится об Эвелин. Он-то и понятия не имел, как помочь ей. Единственной возможной причиной ее расстройств, как он понял, могла быть только постель, к которой она успела привыкнуть за это время. Сундук стоял в противоположном углу палатки, огонь до него не добрался. Пострадали только овечьи шкуры – очевидно, кто-то заметил пожар, когда он только начался, ведь даже сам навес не был тронут.
Точно, она заплакала из-за разрушенной постели. По приезде в замок Джервиллов Пэн раздобудет для нее целую стопку таких же овечьих шкур, лишь бы не расстраивалась. Он распорядится, чтобы их разложили у камина, и Эвелин сможет лежать на них, когда ей захочется.
Хотя… он с удовольствием присоединится к ней. Мысль была довольно заманчива – холодными зимними вечерами греться у огня вместе и пить сидр…
Нет, никакого сидра, подумал он. Эвелин наверняка прольет его на платье и снова будет думать, что неуклюжести ее нет предела. Но есть и другой способ: сначала раздеть ее, а потом уже дать сидр в руки. Да, это определенно выход из ситуации, решил Пэн, улыбаясь воображаемой картине. Эвелин голая, у камина, с сидром… даже если прольет – ничего страшного, тогда он просто слижет его с нее. Шикарная идея! Слизывать капельки с ее полной груди, ласкать языком затвердевшие соски, затем…
– Какого черта ты улыбаешься? Твоя жена только что спалила вашу постель! – заорал на него отец.
– Ага, спалила. – Улыбка Пэна стала еще шире. Опомнившись, он заставил себя выглядеть серьезным.
– Извини, сынок, что я вот так говорю, но… да, Эвелин очень милая девушка, но несчастья будто сами идут к ней. Если бы я знал…
– С ней все хорошо, пап, не нужно извиняться. Я вполне доволен ею.
– Что? – Уимарк ошарашенно уставился на него. – Она что, толкнула тебя, когда вы были на реке, и ты ударился головой?!
– Нет, конечно! – сердито ответил Пэн.
– Но что-то ведь случилось? – настаивал отец. – Сначала ты несколько дней подряд с первой же вашей встречи ругался и жаловался на ее слабость и отсутствие опыта, а теперь, когда она дотла спалила вашу постель, заявляешь вдруг: «Я вполне доволен ею»!
Пэн раздраженно взглянул на отца, но спорить дальше не стал. Вместо этого он позвал оруженосца и отправился вместе с ним на реку помыться и заодно обдумать дальнейшую жизнь Эвелин.
– Эвелин, милая. Ну, не надо, прошу тебя, – говорила леди Джервилл, опустившись на колени и обнимая девушку.
Эвелин изо всех сил пыталась остановиться, но не могла и, прижавшись к матери Пэна, продолжала рыдать. Она безумно устала, ей уже ничего не хотелось – только спать. С самого дня свадьбы одни беды, сплошные неудачи, одна за другой! А то, что произошло сейчас с постелью, было уже последней каплей, переполнившей чашу ее унижений.
Она рассчитывала, что туника и шоссы помогут изменить ошибочное мнение мужа о ней. Она не могла признаться ему, что умеет ездить верхом и что на самом деле никогда не была неуклюжа, что этим подарком надеялась продемонстрировать свое умение шить. Также появилась бы возможность доказать свою выдержку. Она объяснила бы, что засыпала днем, потому что ночами трудилась над его нарядом… Она приложила столько стараний, которые пропали в один миг из-за ее же собственной невнимательности. Эвелин думала, что затушила свечу, даже смутно припоминала легкий дымок, но, как видно, ошиблась.
– Дорогая!.. – чуть сама не застонала леди Джервилл, крепче прижимая к себе Эвелин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26