– Вот для чего мы живем. Сливы!
Он протянул руку, и она увидела, что его пальцы тоже запачканы соком.
– Пойдемте, давайте соберем еще для других. Вам больше понравится срывать их с дерева.
Не было сил противиться ему, и, хотя это было совершенно не в ее духе, Кассандра накинула шаль на одно плечо и вложила свои перепачканные пальцы в его ладонь.
Только теперь, когда он останавливался на короткое время, крепко держа ее руку в своей, когда она двигалась рядом и видела солнечный свет в его волосах, видела, как колеблется в такт дыханию, казавшемуся ей слишком быстрым, его грудь, только теперь ее опять посетило дурное предчувствие, смешанное с острым желанием.
Но Кассандра уже не могла остановиться. Отпущенное им время она будет жить только теми мгновениями совершенства, которые он ей предложит.
Глава 3
Бэзил умывался и переодевался к обеду, чувствуя напряжение каждого нерва. Одеколон опалил ссадину на свежевыбритом подбородке. Кожу головы раздражала щетина щетки, ноги покалывало от соприкосновения с бриджами; даже ноги в обуви ощущали более обычного чулки, кожу и твердые каблуки.
Опасность! Одевшись, он направился к выходу, но остановился в дверях, выходивших во двор, и замер в нерешительности. Там, внизу, находилась причина его страданий – Кассандра, окутанная необыкновенной тишиной. Она спокойно смотрела на долину, только ветерок играл густыми прядями волос. Ему захотелось дотронуться до этой тишины так, как человек опускает руку в воду, чтобы та замерцала.
Что же привлекло ее внимание? У Бэзила перехватило дыхание, едва он вспомнил, как в ее глазах, таких недоверчивых, появилась радость, когда он предложил ей сливы. Это прибавило ему уверенности и защищенности, отодвинув в прошлое недоверие и уязвимость. В ее письмах были намеки на мрачные времена, но какими именно они были, ему неизвестно. Он совсем не знал ее. Какая часть жизни отразилась в нескольких строчках на листе бумаги?
Кассандра подняла голову навстречу ветерку, и Бэзил поймал себя на том, что вдыхает этот ветерок одновременно с ней.
Что ей известно о его жизни? Очень мало. Но в тех письмах, стихах и эссе, которые он отваживался ей отправлять, присутствовала его душа. Пожалуй, она знала его лучше всех в мире. А поскольку в словах Кассандры было много сдержанности, он верил, что она подарила ему то же самое – знание ее тайных желаний, ее работы, ее мира.
И если она была именно такой женщиной, какой он ее себе представлял, его Кассандрой из писем, писавшей такие земные и остроумные эссе, то тревожиться не о чем. Кассандра из писем была женщиной средних лет с бочкообразной грудью, любящей посквернословить и поязвить. Она самостоятельно нашла себе место в мире, настроенном против нее.
Этот образ заставил Бэзила улыбнуться. Такой она бы ему понравилась; ему бы доставило радость показывать ей этот мир, зажигать ее смех, поддерживать ее и вовлекать в приключения, о которых она бы написала впоследствии. Он не знал, как получилось, что она так захватила его, но Кассандра из писем сделала его самим собой в большей степени, чем он был в последние пять лет, с тех пор как отец настоял, чтобы Бэзил оставил учебу и занялся делами. Никто из его братьев не владел иностранными языками, так что выбора не оставалось.
За эти годы он повидал в мире много чудесного и открыл в себе склонность к сочинению путевых заметок, а стихи, напротив, стали слабыми, пустыми и были забыты.
Забыты до тех пор, пока не началась переписка с Кассандрой. Бэзил не знал, почему они вернулись к нему. Стихи просто заструились в нем как ручеек: слово там, образ здесь, пока музыка поэзии не начала сопровождать каждое мгновение приходившего дня, как это было в детстве, придавая блеск обычным мгновениям, глянец тягостным обязанностям.
Да, это он получил от Кассандры, из ее писем. Реальная женщина была еще удивительнее. Не только ее красота, поражавшая его, как, наверное, и большинство мужчин. Дело было в уравновешенности, так редко встречающейся в молодых людях; наносная грубость свидетельствовала о разочарованиях и страхе, скрытых глубоко-глубоко в душе.
Ее молодость и красота испугали его. Даже если бы не было писем, его потянуло бы к такой женщине. То, что душа и ум его возлюбленного друга оказались заключены в прелестную оболочку, было гораздо опаснее, чем он мог себе представить. Если бы Бэзил знал об этом, то никогда не послал бы приглашения. Он не представлял, как сможет противостоять соблазну поглотить ее, обласкать эту тонкую кожу, дать страсти возможность влиться в него. Он не верил, что сможет удержать себя от того, чтобы не заниматься любовью с женщиной, завладевшей его умом и теперь похитившей его душу. Но он должен устоять. Ради своей чести.
Его сжигало чувство обиды. Обиды на Бога, на отца, из-за которых он оказался там, где не должен был быть, взвалив на плечи то, что предназначалось его брату. Обиды на то, что он теперь потеряет то счастье, к которому так стремился. В этом он не лгал себе. Бэзил перевернул бы землю, чтобы иметь возможность претендовать на Кассандру. Но его свобода была украдена, и вместо этого он проведет жизнь с женщиной, с которой его обручил отец. Брак из политических соображений, объединяющий две семьи, брак для продолжения гордого и древнего тосканского рода, к которому он принадлежал. Бракосочетание должно состояться через месяц.
Несмотря на чувство обиды, Бэзил знал, что должен поступать так, как ему приказывали. Не ради отца, которого он всю жизнь ненавидел, а ради матери, которая всегда любила и защищала ту девушку, Аннализу. Странная девочка, «не от мира сего», которой являлись видения до того, как ей исполнилось шесть, и которая была слишком красива, чтобы ей разрешили стать монахиней, поскольку отец мог извлечь большую выгоду из ее брака. Аннализа нуждалась в защитнике. Мать Бэзила почти заставила отца обручить старшего сына Джованни с Аннализой. Когда брат умер, эта обязанность легла на плечи Бэзила.
Хотя он и не был религиозным человеком, но перекрестился и попросил помощи у Девы Марии в том, чтобы устоять перед искушением. Идти и смеяться, отдавать весь свой ум и всю свою душу, если захочет, но не более.
Не более.
Бэзил и Кассандра пообедали одни во дворе, слуги появлялись только затем, чтобы удостовериться, что на столе достаточно вина, хлеба, мягкого сыра и тонко нарезанного мяса. Все это они лениво ели руками.
Кассандра удивлялась всему – простому удовольствию от пищи, теплому запаху в воздухе, самому Бэзилу. Пока они сидели за столом, солнце клонилось к морю, яркий фиолетово-желтый шар опускался все ниже и ниже к водной дали. Кассандре не хотелось двигаться. Ей было достаточно просто сидеть и слушать пение птиц, пить вино и благодарить за пир, устроенный Бэзилом.
– Взгляните на птиц, – сказал он, указывая на них. – Они натягивают полог ночи.
– Порыв вдохновения!
Его глаза сверкнули.
– Может быть.
Он отодвинул тарелку и уютно откинулся на спинку стула, положив ногу на ногу.
– Но я подумал, что это наш первый день и, может быть, нам следует начать с того, зачем мы встретились здесь, – с того, чтобы рассказывать друг другу разные истории.
– Мм… – произнесла Кассандра, польщенная ссылкой на Боккаччо. – К сожалению, у меня нет в запасе никакой занимательной истории. Я приехала, обуреваемая любопытством, из-за того, что мне обещали показать редкие рукописи.
– Никаких историй у женщины, зарабатывающей на жизнь пером? Хотел бы я знать, откуда такая страсть к сочинительству?
Она улыбнулась его вызову, потом отхлебнула вина, всматриваясь в море.
– Я не видела, как солнце пропадает, проглоченное Нептуном, с тех пор, как была ребенком.
Она взглянула на него, чтобы понять, заметил ли он, что и она может ухватить образ. Большие темные глаза сверкнули в знак признания.
– А почему нет?
Он поднял свой бокал и опять откинулся на стуле.
– Когда я была маленькой, моя мать умерла на островах, на Мартинике. Отец не захотел возвращаться в Англию, где был с ней счастлив, и послал за моим братом, моими двумя сестрами и двоюродным братом, который жил с нами.
– Сколько народу!
– Кроме того, появились еще две сестры и брат. Большое счастье, что все мы выжили, несмотря на лихорадки и тяготы переезда.
В его темных глазах отразилось спокойствие, за которым скрывалась глубокая печаль.
– Да.
Слишком поздно Кассандра вспомнила, что лихорадка совсем недавно отняла у него братьев и мать. Не задумываясь она взяла его за руку:
– О, я поступила необдуманно! Простите меня.
Он посмотрел на ее руку, и Кассандра подумала, не следует ли убрать ее, возможно, этот жест был чересчур фамильярным. Но она эгоистично хотела дотронуться до него, почувствовать тепло его тела под тканью камзола. Маленькое грешное удовольствие!
А поскольку Бэзил казался поглощенным созерцанием ее руки, лежавшей на его рукаве, Кассандра смогла наконец рассмотреть каждую черточку его лица, не опасаясь того, что он заметит ее чрезмерное любопытство к своей персоне и у него сложится о ней неверное впечатление.
Бэзил положил руку поверх ее руки.
– Не только печаль приходит на ум, когда я их вспоминаю, – тихо сказал он, – мы были счастливы здесь вместе. Вот почему мое сердце трепещет, когда я думаю о них.
Его глаза, слишком большие для мужчины, были выразительными и глубокими. Кассандра всматривалась в них, не чувствуя ничего необычного в потребности смотреть в них, не чувствуя необходимости отвернуться, даже когда это мгновение длилось дольше, чем требовалось. В мире все было спокойно, можно было просто смотреть ему в глаза и позволять ему смотреть в свои. Его указательный палец обвел ноготь ее большого пальца. Потом она заметила, как в его взгляде промелькнуло нечто неуловимое, и забрала руку, положив ее на колени.
– Расскажите мне вашу историю, Кассандра, а я потом расскажу вам свою.
Она рассказала ему о долгом ужасном путешествии на Мартинику. Тогда ей было шесть лет и она верила в морских чудовищ. Три дня бушевал ужасный шторм, корабль опасно раскачивался и трясся, ежеминутно грозя выбросить их в жадные волны. Но они выжили и добрались до острова, на котором нашли остатки семьи отца – Монику, рабыню, бывшую его любовницей, пока он не вернулся в Англию и не женился. Теперь его сердце разрывалось от горя, он потерял жену, умершую во время родов, но были еще дети Моники: Гэбриел, самый старший из детей, и Клеопатра, самая младшая.
На Мартинике Кассандра открыла для себя чтение, слова, литературу и удовольствие от пребывания наедине с собой. Вдали от серости английской сельской жизни Кассандра решила, что тоже будет писательницей.
– Как видите, у меня иногда возникают хорошие воспоминания, когда я вижу, как солнце садится в море.
– Браво! Для начала очень хороший рассказ. Спасибо.
– Теперь ваша очередь, сэр.
Она позволила ему подлить вина в свой бокал, хотя и думала, что скоро надо будет остановиться. Это было опьяняющее вино, сильное и пряное, Кассандра чувствовала, как оно горячит ее кровь.
– Почему вы сидите здесь сегодня вечером? Как поэт нашел свои слова?
Он грустно рассмеялся:
– Я не поэт, мадам.
Она спокойно посмотрела на него:
– А! Значит, я должна протестовать и настаивать, что вы не знаете цены своим талантам. Мне нужно просить вас прочесть рифмованное двустишие?
Он приложил руку к груди.
– У леди острый язык! – Его глаза блеснули. – Острый, как спрятанный кинжал.
– Острый, как удар кредитора в дверь поэта.
– Острый, – он помолчал, его глаза сияли, – как голубой горный хребет, сверкающий в лучах уходящего солнца в летний вечер.
Кассандра рассмеялась и почувствовала, как будто в ней что-то высвобождается, как будто смех смывал все неприятности и дурные предчувствия.
– Ваш рассказ, хвастун!
– Он очень простой и печальный.
– Иногда даже приятно погрустить.
– Да. Я самый младший из трех братьев. Джованни был самым старшим, он был на пять лет старше меня. Потом Теодоро, любимец отца. Потом я, любимец мамы.
– Бедный покинутый Джованни! – сказала она.
– О нет! Он был любимцем женщин.
– А, ясно.
– Мы выросли очень богатыми, очень счастливыми. Джованни гордился тем, что он наследник, потому что любил цифры и счет. А Тео был очень умным. Вместе с отцом он удвоил наше состояние в тяжелые времена. – Бэзил нахмурился. – Боюсь, он был безжалостным, но очень хорошим дельцом.
– Привычное сочетание.
– Это относится и к моему отцу, – продолжал Бэзил, зябко передернув плечами. – Первое, что я помню, – это как я лежу в кровати и слушаю, как мама читает мне стихи при свете свечи. Каждый вечер она позволяла мне открывать книгу на странице, которая мне нравилась, и читала стихотворение вслух. – Он посмотрел на Кассандру. – Она хотела таким образом убаюкать меня, но часто вместо одного читала три, четыре или пять стихотворений.
Кассандра представила его себе маленьким мальчиком с темными глазами, казавшимися, еще крупнее на нежном детском личике, копной небрежных локонов, и поняла, почему мать так любила этого мальчика.
– Это не нравилось моему отцу. Я не знаю, почему он ненавидел меня, но я чувствовал это, даже когда был маленьким.
– Ненавидел? – переспросила Кассандра. – Это, наверное, слишком сильно сказано.
Бэзил покачал головой и слегка вздрогнул.
– Нет, это правда. – Он потер руку. – Это не причиняло мне боли, я тоже не любил его.
Кассандра улыбнулась:
– У вас была мать.
– Да. Она старалась не оставлять меня с ним, когда уезжала путешествовать, а поскольку их брак не был счастливым, она часто уезжала во Флоренцию или Милан, забирая меня с собой. Мы ездили в оперу, драматический театр и на лекции, а когда пришло время решать, какую профессию выбрать, именно мама отстояла для меня возможность учебы в университете. Там я был очень счастлив, но отец пожелал, чтобы я работал с ним и разъезжал по заданию фирмы. – Бэзил взглянул на Кассандру. – Понимаете, к чему я клоню?
Она печально кивнула.
– Лихорадка скосила всю округу. Первым заболел отец. Потом Джованни, потом мама, потом Тео. Отец долго был без сознания, а когда очнулся, то обнаружил, что от всей его семьи остался только ненавистный сын.
– Вы болели?
Бэзил нагнул голову и вздохнул:
– Нет, я был в Венеции по поручению отца.
Он выпрямился, указывая этим на то, что рассказ подошел к концу.
– После тех страшных дней прошел год. Когда я прочитал ваше эссе, то обнаружил, что еще могу смеяться. – Он улыбнулся. – Я написал вам, а теперь сижу в темноте рядом с вами.
– Вы помирились с отцом?
Бэзил встал и зажег свечи в железном канделябре.
– Мы не разговариваем, если в этом нет необходимости. В конце концов, у него должен быть наследник, а другого, кроме меня, у него нет. – Он указал на виллу и двор: – Эту виллу он приберегал для Тео, и его бесит то, что пришлось отдать ее мне и что я, очевидно, получу все его состояние. Но что он может с этим поделать?
Кассандра вспомнила одно из его писем, полное горечи, его неприятие собственных богатств и титула.
– Вы питаете к этому такое отвращение?
Пламя свечей трепетало, сгущая тени над его бровями, заостряло его нос, когда он смотрел на горизонт, погрузившийся в темноту.
– Эта земля принадлежала моей матери. Это было ее приданое, поэтому я рад позаботиться о нем за нее. Еще я любил братьев. Если я не оправдаю доверия, значит, их жизни не имели никакого смысла.
Бэзил вздохнул и как будто отмахнулся от всего.
– Хватит! Сегодня вечером я не хочу думать о грустном. Разрешите мне показать вам одну из рукописей Боккаччо в благодарность за ваш интересный рассказ.
Повинуясь интуиции, Кассандра не стала задавать никаких вопросов, она просто встала, подошла к нему и положила руку ему на грудь.
– Они бы гордились вами, Бэзил.
Он так крепко прижал ладонь Кассандры к своему сердцу, что на ней отпечаталась пуговица его жилетки. Бэзил тихонько застонал и дотронулся до пряди ее волос другой рукой.
– Вы слишком привлекательны, моя Кассандра, – мягко произнес он, – Я стараюсь думать только о том, что находится за маской красоты, но эта маска завораживает меня.
Кассандре захотелось поцеловать его. Желание охватило ее внезапно, неистово и с такой силой, что у нее мгновенно закружилась голова. Нет. Она не перенесет, если окажется, что Бэзил такой же, как все мужчины. Лучше сохранить иллюзию, что он благороден и прекрасен. Она закрыла глаза и отступила, убрав руку.
– Превратиться из друзей в любовников легко. Снова стать друзьями, – сказал он тихо, – почти невозможно.
– Да, – ответила она дрожащим голосом. – Простите.
Кассандра помолчала, удивляясь собственной смелости, но это был Бэзил, близкий друг, и если она не могла быть честной с ним, значит, в мире вообще не было места откровенности.
– Друг – гораздо большая ценность, чем любовник. Я не хочу потерять вас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27