Не говоря ни слова, он ждал, приподняв бровь. Нора не выдержала его взгляда и опустила глаза.
— Я знаю, вы подозреваете меня в том, что я служила епископу Боннеру, но это не правда. С самого начала мы с вами неверно понимали друг друга. Я думала… но я ошибалась, и я не виню вас за то, что я вам не нужна.
— Как любезно с твоей стороны не винить меня за то, что мне не нужна жена-предательница. Нет, ни слова больше. Повторяю, единственное, что мне от тебя нужно, это имя твоего хозяина. Это д'Атека?
— Нет.
Кристиан сузил глаза.
— Я не верю тебе, и мое терпение подошло к концу. Ужин через час. Я приду за тобой и выпущу тебя из твоей клетки.
— Я поем здесь.
— Если ты не хочешь остаться голодной, ты будешь есть там и тогда, где и когда я прикажу.
Он отвернулся, когда она впервые за все время встала со своего места и оказалась настолько близко, что он уловил исходивший от ее волос запах роз.
— Через час, — повторил он и чуть ли не бегом бросился из комнаты.
Бегство не принесло ему пользы — через час он вернулся к ней в комнату, по-прежнему терзаемый яростью и желанием одновременно. Отвесив шутовской поклон, он протянул ей руку. Она посмотрела на него, но не двинулась с места. Схватив ее руку и положив себе на локоть, он повел ее вниз в главный зал. Еще на подходе к залу они услышали раскаты смеха, рыгание, ругань. Вся эта какафония звуков достигла прямо-таки оглушительной силы, когда они вошли в зал и направились к возвышению, на котором по традиции стоял стол хозяина замка.
Кристиан наблюдал за Норой, пока они пробирались между двумя длинными столами, за которыми восседали потные молодчики со зловонным дыханием и следами оспы на лице. Наконец-то ему удалось вывести ее из состояния безразличия. До нее дошла вся необычность уклада этого дома. Она сморщила нос, подобрала юбки и замедлила шаги. Он тащил ее за собой, отмечая, что при их приближении сидевшие за столами смолкали.
Он почувствовал ее сопротивление, когда они подошли к возвышению, и посмотрев на нее сверху вниз, проследил направление ее взгляда — она Увидела Мег и других девиц, расположившихся за господским столом.
— Это мои дорогие друзья, жена, — объяснил он. — Пришли познакомиться с тобой.
Схватив Нору за руку, он втянул ее за собой на возвышение. Остановившись рядом с Мег, он взял ее руку, поднес к губам и стал медленно водить по ней языком, услышав, что Нора при этом судорожно вздохнула. По его лицу расползлась улыбка, а глаза Мег вспыхнули в предвкушении того, что последует после ужина.
— Ах, Кит, — пробормотала она, — не следует тебе так меня обнадеживать при людях.
— А я намерен оправдать твои надежды, — ответил он. — И будь я проклят, если я этого не сделаю.
Засмеявшись, Мег вскочила и бросилась ему на грудь, прижалась к нему всем телом и, приблизив к его лицу свое, раздвинула языком губы. Сидевшие внизу засвистели, кое-кто затопал ногами. Кристиан поднял голову. Все еще обнимая Мег, он повернулся лицом к собравшимся и громко проговорил:
— Мои добрые слуги, это моя жена Нора. — Стоявшая рядом с ним Нора перевела взгляд с Мег на мужа. Он ухмыльнулся ей. — Непорочная дева, переставшая недавно быть девой. Нежная, послушная, молчаливая и покорная, о такой любой мужчина может только мечтать.
Разгоряченное элем сборище криками выразило свое одобрение, и Кристиан дал всем знак продолжать трапезу. Он подвел Нору к креслу, стоявшему по левую руку от его собственного, а Мег уселась справа.
— Жена, позволь представить тебе моих дорогих уважаемых друзей, — он сделал паузу; на лицах Холли и Саймона появились самодовольные ухмылки. — Саймона ты уже знаешь. А этот пухлый сосуд греха — Холли, а вон та милашка с набитым гусятиной ртом — Энни. Энни, не следует так набивать рот.
Энни быстренько проглотила то, что было у нее во рту, и кокетливо заулыбалась.
— Ну, мой рот был набит куда больше, когда я лакомилась тобой, мой сладенький Кит.
Нора опрокинула свой бокал, вино расплескалось на скатерть. Кристиан поднял бокал, изучающе глядя в ее побледневшее лицо.
— Тебе не нравятся наши шутки?
Нора облизнула губы и покачала головой.
— Ну и отлично. Отведай гусятины, — он бросил гусиную ножку на лежавшую перед ней доску, — и каплуна, и артишоков.
— А ты сам, Кит? — Мег наклонилась к Кристиану, так что ее груди прижались к его руке. — Возьми мяса. Сегодня тебе понадобятся все твои силы.
Кристиан открыл рот, и Мег стала кормить его кусочками мяса. Перед тем как глотнуть вина, он облизывал ей пальцы. Взглянув на Нору, он увидел на ее лице выражение ужаса, словно перед ней было исчадие ада. Руки, державшие бокал с вином, дрожали.
— Ты ничего не ешь, — сказал он. — Что, это зрелище лишает тебя аппетита? — Он жестом указал на Саймона Спрая, тискавшего Энни за грудь.
— Я не голодна.
— Я не потерплю, чтобы моя жена жаловалась и причитала по поводу достойных развлечений моих друзей. И почему, черт возьми, некрасивые женщины такие завистливые и постные?
Казалось, он должен был бы испытать величайшее удовлетворение, увидев, что Нора, в лице которой не осталось ни кровинки, задрожала как в лихорадке. Этого не случилось, и его охватила ярость на самого себя и на нее. Следовало временно прекратить это издевательство над ней, а то у него не хватит духа осуществить следующую часть своего плана.
— Представляешь, — обратился он к ней игривым тоном, — как приятно будет провести все лето и осень в обществе моих дорогих друзей?
Нора повернулась к нему, но ничего не ответила. В глазах у нее появилось знакомое ему отсутствующее выражение. Смотреть, как глаза ее тускнеют, голова и плечи никнут было выше его сил. Как она смеет выглядеть такой жалкой? Ведь это по ее вине они попали в эту адскую ловушку.
— Ты выглядишь усталой, — заметил он. — Иди, ложись. — И, не услышав ответа, прокричал:
— Убирайся с глаз моих.
Она побежала, а он смотрел ей вслед, ненавидя ее кудри, рассыпавшиеся по спине, ее груди, слегка подрагивающие при каждом ее шаге, загнанное выражение в ее глазах. Ненависть поглотила его целиком, и он даже не заметил, что рука Мег ласкает ему бедро.
Только когда ее пальцы сжали ему член, он судорожно вздохнул и поглубже уселся в кресле.
— Ты был прав, Кит, — сказала Мег. — Она злобная тварь. Позволь, я помогу тебе забыть о ней.
Он оттолкнул руку Мег.
— Не сейчас, будь ты проклята. Сейчас не время. Позже, — и добавил, обращаясь скорее к самому себе, — наверху, когда я буду знать, что она слышит.
Мег рассмеялась.
— Начать можно и сейчас, мой сладкий.
Он отпихнул ее.
— Слишком уж ты ненасытна, женщина. Лучше бы тебе избавиться от этого недостатка. Мужчине нравится, когда его добиваются, но еще больше ему нравится быть в роли охотника. Почему, ты думаешь, нас так привлекают девственницы? — Он осекся, осознав, что говорит. — О черт!
Мег намочила палец в вине и провела им по губам Кристиана.
— Да, Кристиан? Что там насчет девственниц?
— Ничего. Плевать я хотел на девственниц, и на мышей, и на драконов тоже.
— Ты что, выпил испорченного эля?
— О Боже, женщина, оставь меня наконец в покое. Не видишь, я ем?
Нора опустилась на колени, сложила руки и склонила голову в молитве, но обнаружила, что не в состоянии общаться с Богом. Может, потому, что она боялась. Боялась, что ужас последних дней творился с ней по Его воле.
Крепче стиснув руки, она пыталась вспомнить хоть какую-нибудь молитву, но слова не шли на ум. Вместо этого она вспоминала, как шла по залу среди рыгавших, смотревших на нее с презрением молодчиков Кристиана, вспоминала женщин, сидевших за господским столом. Их образы возникали перед ней яркими, как узоры на витражном окне.
Эта женщина, Мег. Она прикасалась к лорду Монфору так, словно он принадлежал ей. Она была гораздо старше его, но кожа у нее была гладкой, а фигура гибкой. Белокурая, прекрасная, с уверенными чувственными движениями, Мег обладала всем тем, о чем мечтала Нора. Мег, Холли и Энни — все они смеялись над ней, а лорд Монфор в их присутствии назвал ее некрасивой. Впрочем, любой мог увидеть это собственными глазами.
Что она делала? Жалость к себе была грехом, а она только тем и занималась, что жалела себя. Нора не знала, сколько времени прошло с тех пор, как она покинула зал. После своей брачной ночи она перестала замечать ход времени. Поднявшись на онемевшие ноги, она стала раздеваться при свете единственной свечи, оставленной ей Саймоном Спраем. Что он сейчас делает? Бессмысленно думать об этом. Пирует с этими людьми, этими мошенниками и грешниками. И Мег рядом с ним. Лучше бы он убил ее. Зачем ей жить, отвергнутой и ненавистной? С каждым днем он все больше отдалялся от нее, каждая ночь питала его ярость.
Стоя в центре комнаты, Нора огляделась, держа в руках свое платье, нижние юбки, корсаж. Ей разрешили пользоваться небольшим сундуком, в котором и были сложены ее вещи. Положив одежду на подоконник, она принялась рыться в сундуке, ища ночную рубашку. Наконец на самом дне сундука пальцы ее нащупали мягкий батист, и она извлекла рубашку наружу.
Облачившись в рубашку, она задула свечу и залезла в кровать. Лишь сейчас, усевшись на кровати поверх покрывала, она осознала, что дрожит. Она натянула покрывало на плечи, но не легла, по опыту зная, что все равно не уснет. Ей приходилось по несколько часов расхаживать по комнате или сидеть в кровати, прежде чем сон приходил к ней.
Итак, она сидела, вглядываясь в темноту, и задавалась вопросом, не обратиться ли ей за помощью к отцу. Безумная идея. К королеве? Но тогда лорда Монфора посадят в Тауэр, а Нора, несмотря на свой страх перед ним, на страдания, которые он ей причинял, не желала ему зла.
В конце концов не его вина, что он составил о ней неверное мнение. Ей бы следовало попросить, чтобы для тайника выбрали какое-нибудь другое место, сразу же после того как он в первый раз проник в сад. Лорд Монфор прав, не слишком-то она сообразительна.
Должно быть, она задремала, потому что, открыв глаза обнаружила, что уткнулась носом в покрывало.
Глаза жгло от усталости, ноги болели от долгого пребывания в неудобной позе. Выпрямив ноги, она залезла под покрывало, мечтая провалиться
В спасительную пустоту раньше, чем ее мозг снова начнет функционировать, и ее станут осаждать мысли о ее бедственном положении.
Устраиваясь под покрывалом, она услышала чей-то стон, а затем скрип трущихся о дерево постельных веревок, но эти звуки раздавались не в ее комнате. Он подняла голову. Глаза уже привыкли к темноте, и она различила, что дверь в ее комнату приоткрыта. Она ведь закрыла ее, вернувшись из зала. Или нет? И лорд Монфор сказал, что запрет ее. Неужели он забыл?
Через щель струился слабый свет. Снова послышался стон. Он доносился оттуда, откуда шел свет. Опять стон, на сей раз более тихий и продолжительный. Кто-то испытывал боль, похоже, что женщина.
Закутавшись в покрывало, Нора соскользнула с кровати и на цыпочках прошла через комнату. Покрывало шлейфом волочилось за ней. Выйдя из комнаты, она снова услышала скрип постельных веревок и повернулась к двери в соседнюю комнату, тоже приоткрытой.
Кривя губы, вслушивалась она в женские стоны. Должно быть, это одна из тех шлюх. Видно, перепила эля. Но вдруг у нее судорога в кишках. Судорога может быть опасной. Надо спросить, не помочь ли ей чем. Нора подкралась к двери и тихонько вошла внутрь.
Ее глазам предстала отвратительная непотребная картина.
Темная комната. Кровать, окруженная свечами. Смятые простыни. Женщина, лежащая на спине, широко раскинув ноги. Мужчина, лежащий на женщине и сосущий ей грудь. Мужчина с кожей цвета меда и волосами цвета ястребиного крыла. В полном замешательстве Нора нахмурила брови. Она не могла отвести глаз от мужчины, освещенного мягким светом свечей; увидела, как напряглись его мускулы, когда он, приподняв голову, стал тереться грудью о грудь женщины. Голова повернулась в сторону двери.
Нора попятилась назад, закрыв глаза, чтобы видеть лица лорда Монфора. Стукнулась плечом о дверную раму и повернулась, собираясь выскочить за дверь.
— Может, моя жена захочет присоединиться к нам.
Эти слова словно пригвоздили ее к месту, она застыла.
— Повернись, — скомандовал он.
Она покачала головой. Она держалась за дверную раму не доверяя собственным ногам. Кристиан схватил ее за локоть и втащил в комнату. Он стоял перед ней обнаженный со вставшим членом. Нора отшатнулась от него, и он выпустил ее руку. Плотнее закутавшись в покрывало, она уставилась в пол.
— Смотри на меня, — он ждал. — Смотри на меня, или я запру тебя здесь и возобновлю прерванные тобой игры.
Она посмотрит на него, решила Нора, все равно глаза ей словно застилала пелена. Он взял ее за подбородок и посмотрел в лицо. Взгляд его был холоден как лед в отличие от тела, от которого исходил жар.
— Назови мне имя твоего хозяина, и я вернусь на твое ложе.
Она моргнула. Губы ее двигались, но с них не слетало ни звука. Внезапно он притянул ее к себе и, сорвав покрывало, прижался к ней разгоряченным телом. Затем просунул ногу ей между ног. Сжимая ей ягодицы, он шептал ей в ухо:
— Скажи мне. — Тело его начало ритмично двигаться, будто под звуки воображаемого барабана. — Скажи мне, скажи мне. Уступи, Нора.
Вскрикнув, она вырвалась и бросилась прочь от этих похотливых бедер и требовательного тела. Она дрожала с ног до головы; все тепло ушло из нее, пока она добежала до своей комнаты; к горлу подступила тошнота.
Она споткнулась о покрывало и бросила его. Вбежав в комнату, захлопнула за собой дверь, которая тут же снова распахнулась, и лорд Монфор ворвался внутрь под хихиканье Мег. Нора забилась в самый дальний угол. Он остановился перед ней, раскинув руки и расставив ноги, демонстрируя свое обнаженное тело. Прикрыв рукой рот, Нора сглотнула наполнившую его горечь.
— Судя по твоему поведению, — сказал он, — ты отказываешься от моего предложения.
Нора боролась с приступом тошноты и не могла выговорить ни слова.
— Что ж, очень хорошо. Вскорости я и сам все узнаю, а сейчас буду избавлен от тяжкой обязанности, за что премного тебе благодарен. И так как ты отказываешься от моих услуг, я вернусь к Мег.
Он вышел, а Нора осела на пол. Оказывает можно умереть и все же продолжать дышать, осознала она. Именно это случилось с ней в той пыльной комнате, когда она смотрела на своего мужа, лежащего между бедер проститутки. А так как внутри она была мертвой, то и боли больше не будет чувствовать. Наконец-то она была свободна.
Ребенком он жил в постоянном ужасе. Черный Джек находил для себя развлечение в том, чтобы заставлять его красть или просить милостыню и избивал, если он отказывался, или его постигала неудача. День за днем его тюремщик выбрасывал его на улицы, где было полным-полно бандитов и проституток, и день за днем он рисковал жизнью ради единственной награды — боли.
Однажды, когда он вернулся со своего промысла с пустыми руками, Джек подвесил его к ветке дерева и порол ивовым прутом до тех пор, пока он не охрип от крика. На следующий день он выбрал своей жертвой какого-то старика. Он подошел к старику, заливаясь слезами, изображая потерявшегося ребенка. Заплакать было нетрудно: стоило лишь ослабить самоконтроль, и избитое тело тут же отреагировало болью. Старик поднял его на руки и стал нежно утешать. Кит показал ему дорогу к своему вымышленному дому в переулке, успев ощупать его кошелек. В переулке старик спустил его с рук, и Кит поспешил прочь.
Не прошел он и нескольких шагов, как услышал крик. Оглянувшись, он увидел, что Джек перерезает старику горло. Серебристый клинок проложил кровавую дорожку в человеческой плоти. При виде конвульсивно подергивающихся мускулов и хлещущей из раны крови Кит словно прирос к месту; смотрел на повисшую клочьями кожу, слышал булькающие хрипы. Его глаза встретились с испуганным глазами старика.
Сидя обнаженным у двери в комнату Норы, Кристиан словно заново окунулся в ту грязь, через которую прошел в те дни. Глаза старика, почему он вспомнил о них сейчас? Наверное потому, что в глазах было выражение того же безграничного ужаса и боли.
— Боже милостивый, что же я наделал?
Дрожа, он положил руки на колени и прижался к ним лбом. Услышал собственное сухое рыдание и прикусил губы, стараясь приглушить его. Узнав о предательстве Норы, он снова превратился в того замученного ребенка-звереныша. Прикоснувшись к ней только что, предложив вернуться в ее постель, он рассчитывал вызвать страсть, которую открыл в ней в их первую брачную ночь. Но вместо этого вверг ее в агонию.
Доживи он до следующего века, он все равно не сможет забыть ее глаз, нежных глаз, которые могли светиться любовью и состраданием к слабым и обиженным, но в тот момент отражали муку вздернутого на дыбу, привязанного к колу для сожжения, подвергшегося клеймению. И это он, Кристиан де Риверс, соорудил дыбу, поджег хворост в костре, выжег клеймо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
— Я знаю, вы подозреваете меня в том, что я служила епископу Боннеру, но это не правда. С самого начала мы с вами неверно понимали друг друга. Я думала… но я ошибалась, и я не виню вас за то, что я вам не нужна.
— Как любезно с твоей стороны не винить меня за то, что мне не нужна жена-предательница. Нет, ни слова больше. Повторяю, единственное, что мне от тебя нужно, это имя твоего хозяина. Это д'Атека?
— Нет.
Кристиан сузил глаза.
— Я не верю тебе, и мое терпение подошло к концу. Ужин через час. Я приду за тобой и выпущу тебя из твоей клетки.
— Я поем здесь.
— Если ты не хочешь остаться голодной, ты будешь есть там и тогда, где и когда я прикажу.
Он отвернулся, когда она впервые за все время встала со своего места и оказалась настолько близко, что он уловил исходивший от ее волос запах роз.
— Через час, — повторил он и чуть ли не бегом бросился из комнаты.
Бегство не принесло ему пользы — через час он вернулся к ней в комнату, по-прежнему терзаемый яростью и желанием одновременно. Отвесив шутовской поклон, он протянул ей руку. Она посмотрела на него, но не двинулась с места. Схватив ее руку и положив себе на локоть, он повел ее вниз в главный зал. Еще на подходе к залу они услышали раскаты смеха, рыгание, ругань. Вся эта какафония звуков достигла прямо-таки оглушительной силы, когда они вошли в зал и направились к возвышению, на котором по традиции стоял стол хозяина замка.
Кристиан наблюдал за Норой, пока они пробирались между двумя длинными столами, за которыми восседали потные молодчики со зловонным дыханием и следами оспы на лице. Наконец-то ему удалось вывести ее из состояния безразличия. До нее дошла вся необычность уклада этого дома. Она сморщила нос, подобрала юбки и замедлила шаги. Он тащил ее за собой, отмечая, что при их приближении сидевшие за столами смолкали.
Он почувствовал ее сопротивление, когда они подошли к возвышению, и посмотрев на нее сверху вниз, проследил направление ее взгляда — она Увидела Мег и других девиц, расположившихся за господским столом.
— Это мои дорогие друзья, жена, — объяснил он. — Пришли познакомиться с тобой.
Схватив Нору за руку, он втянул ее за собой на возвышение. Остановившись рядом с Мег, он взял ее руку, поднес к губам и стал медленно водить по ней языком, услышав, что Нора при этом судорожно вздохнула. По его лицу расползлась улыбка, а глаза Мег вспыхнули в предвкушении того, что последует после ужина.
— Ах, Кит, — пробормотала она, — не следует тебе так меня обнадеживать при людях.
— А я намерен оправдать твои надежды, — ответил он. — И будь я проклят, если я этого не сделаю.
Засмеявшись, Мег вскочила и бросилась ему на грудь, прижалась к нему всем телом и, приблизив к его лицу свое, раздвинула языком губы. Сидевшие внизу засвистели, кое-кто затопал ногами. Кристиан поднял голову. Все еще обнимая Мег, он повернулся лицом к собравшимся и громко проговорил:
— Мои добрые слуги, это моя жена Нора. — Стоявшая рядом с ним Нора перевела взгляд с Мег на мужа. Он ухмыльнулся ей. — Непорочная дева, переставшая недавно быть девой. Нежная, послушная, молчаливая и покорная, о такой любой мужчина может только мечтать.
Разгоряченное элем сборище криками выразило свое одобрение, и Кристиан дал всем знак продолжать трапезу. Он подвел Нору к креслу, стоявшему по левую руку от его собственного, а Мег уселась справа.
— Жена, позволь представить тебе моих дорогих уважаемых друзей, — он сделал паузу; на лицах Холли и Саймона появились самодовольные ухмылки. — Саймона ты уже знаешь. А этот пухлый сосуд греха — Холли, а вон та милашка с набитым гусятиной ртом — Энни. Энни, не следует так набивать рот.
Энни быстренько проглотила то, что было у нее во рту, и кокетливо заулыбалась.
— Ну, мой рот был набит куда больше, когда я лакомилась тобой, мой сладенький Кит.
Нора опрокинула свой бокал, вино расплескалось на скатерть. Кристиан поднял бокал, изучающе глядя в ее побледневшее лицо.
— Тебе не нравятся наши шутки?
Нора облизнула губы и покачала головой.
— Ну и отлично. Отведай гусятины, — он бросил гусиную ножку на лежавшую перед ней доску, — и каплуна, и артишоков.
— А ты сам, Кит? — Мег наклонилась к Кристиану, так что ее груди прижались к его руке. — Возьми мяса. Сегодня тебе понадобятся все твои силы.
Кристиан открыл рот, и Мег стала кормить его кусочками мяса. Перед тем как глотнуть вина, он облизывал ей пальцы. Взглянув на Нору, он увидел на ее лице выражение ужаса, словно перед ней было исчадие ада. Руки, державшие бокал с вином, дрожали.
— Ты ничего не ешь, — сказал он. — Что, это зрелище лишает тебя аппетита? — Он жестом указал на Саймона Спрая, тискавшего Энни за грудь.
— Я не голодна.
— Я не потерплю, чтобы моя жена жаловалась и причитала по поводу достойных развлечений моих друзей. И почему, черт возьми, некрасивые женщины такие завистливые и постные?
Казалось, он должен был бы испытать величайшее удовлетворение, увидев, что Нора, в лице которой не осталось ни кровинки, задрожала как в лихорадке. Этого не случилось, и его охватила ярость на самого себя и на нее. Следовало временно прекратить это издевательство над ней, а то у него не хватит духа осуществить следующую часть своего плана.
— Представляешь, — обратился он к ней игривым тоном, — как приятно будет провести все лето и осень в обществе моих дорогих друзей?
Нора повернулась к нему, но ничего не ответила. В глазах у нее появилось знакомое ему отсутствующее выражение. Смотреть, как глаза ее тускнеют, голова и плечи никнут было выше его сил. Как она смеет выглядеть такой жалкой? Ведь это по ее вине они попали в эту адскую ловушку.
— Ты выглядишь усталой, — заметил он. — Иди, ложись. — И, не услышав ответа, прокричал:
— Убирайся с глаз моих.
Она побежала, а он смотрел ей вслед, ненавидя ее кудри, рассыпавшиеся по спине, ее груди, слегка подрагивающие при каждом ее шаге, загнанное выражение в ее глазах. Ненависть поглотила его целиком, и он даже не заметил, что рука Мег ласкает ему бедро.
Только когда ее пальцы сжали ему член, он судорожно вздохнул и поглубже уселся в кресле.
— Ты был прав, Кит, — сказала Мег. — Она злобная тварь. Позволь, я помогу тебе забыть о ней.
Он оттолкнул руку Мег.
— Не сейчас, будь ты проклята. Сейчас не время. Позже, — и добавил, обращаясь скорее к самому себе, — наверху, когда я буду знать, что она слышит.
Мег рассмеялась.
— Начать можно и сейчас, мой сладкий.
Он отпихнул ее.
— Слишком уж ты ненасытна, женщина. Лучше бы тебе избавиться от этого недостатка. Мужчине нравится, когда его добиваются, но еще больше ему нравится быть в роли охотника. Почему, ты думаешь, нас так привлекают девственницы? — Он осекся, осознав, что говорит. — О черт!
Мег намочила палец в вине и провела им по губам Кристиана.
— Да, Кристиан? Что там насчет девственниц?
— Ничего. Плевать я хотел на девственниц, и на мышей, и на драконов тоже.
— Ты что, выпил испорченного эля?
— О Боже, женщина, оставь меня наконец в покое. Не видишь, я ем?
Нора опустилась на колени, сложила руки и склонила голову в молитве, но обнаружила, что не в состоянии общаться с Богом. Может, потому, что она боялась. Боялась, что ужас последних дней творился с ней по Его воле.
Крепче стиснув руки, она пыталась вспомнить хоть какую-нибудь молитву, но слова не шли на ум. Вместо этого она вспоминала, как шла по залу среди рыгавших, смотревших на нее с презрением молодчиков Кристиана, вспоминала женщин, сидевших за господским столом. Их образы возникали перед ней яркими, как узоры на витражном окне.
Эта женщина, Мег. Она прикасалась к лорду Монфору так, словно он принадлежал ей. Она была гораздо старше его, но кожа у нее была гладкой, а фигура гибкой. Белокурая, прекрасная, с уверенными чувственными движениями, Мег обладала всем тем, о чем мечтала Нора. Мег, Холли и Энни — все они смеялись над ней, а лорд Монфор в их присутствии назвал ее некрасивой. Впрочем, любой мог увидеть это собственными глазами.
Что она делала? Жалость к себе была грехом, а она только тем и занималась, что жалела себя. Нора не знала, сколько времени прошло с тех пор, как она покинула зал. После своей брачной ночи она перестала замечать ход времени. Поднявшись на онемевшие ноги, она стала раздеваться при свете единственной свечи, оставленной ей Саймоном Спраем. Что он сейчас делает? Бессмысленно думать об этом. Пирует с этими людьми, этими мошенниками и грешниками. И Мег рядом с ним. Лучше бы он убил ее. Зачем ей жить, отвергнутой и ненавистной? С каждым днем он все больше отдалялся от нее, каждая ночь питала его ярость.
Стоя в центре комнаты, Нора огляделась, держа в руках свое платье, нижние юбки, корсаж. Ей разрешили пользоваться небольшим сундуком, в котором и были сложены ее вещи. Положив одежду на подоконник, она принялась рыться в сундуке, ища ночную рубашку. Наконец на самом дне сундука пальцы ее нащупали мягкий батист, и она извлекла рубашку наружу.
Облачившись в рубашку, она задула свечу и залезла в кровать. Лишь сейчас, усевшись на кровати поверх покрывала, она осознала, что дрожит. Она натянула покрывало на плечи, но не легла, по опыту зная, что все равно не уснет. Ей приходилось по несколько часов расхаживать по комнате или сидеть в кровати, прежде чем сон приходил к ней.
Итак, она сидела, вглядываясь в темноту, и задавалась вопросом, не обратиться ли ей за помощью к отцу. Безумная идея. К королеве? Но тогда лорда Монфора посадят в Тауэр, а Нора, несмотря на свой страх перед ним, на страдания, которые он ей причинял, не желала ему зла.
В конце концов не его вина, что он составил о ней неверное мнение. Ей бы следовало попросить, чтобы для тайника выбрали какое-нибудь другое место, сразу же после того как он в первый раз проник в сад. Лорд Монфор прав, не слишком-то она сообразительна.
Должно быть, она задремала, потому что, открыв глаза обнаружила, что уткнулась носом в покрывало.
Глаза жгло от усталости, ноги болели от долгого пребывания в неудобной позе. Выпрямив ноги, она залезла под покрывало, мечтая провалиться
В спасительную пустоту раньше, чем ее мозг снова начнет функционировать, и ее станут осаждать мысли о ее бедственном положении.
Устраиваясь под покрывалом, она услышала чей-то стон, а затем скрип трущихся о дерево постельных веревок, но эти звуки раздавались не в ее комнате. Он подняла голову. Глаза уже привыкли к темноте, и она различила, что дверь в ее комнату приоткрыта. Она ведь закрыла ее, вернувшись из зала. Или нет? И лорд Монфор сказал, что запрет ее. Неужели он забыл?
Через щель струился слабый свет. Снова послышался стон. Он доносился оттуда, откуда шел свет. Опять стон, на сей раз более тихий и продолжительный. Кто-то испытывал боль, похоже, что женщина.
Закутавшись в покрывало, Нора соскользнула с кровати и на цыпочках прошла через комнату. Покрывало шлейфом волочилось за ней. Выйдя из комнаты, она снова услышала скрип постельных веревок и повернулась к двери в соседнюю комнату, тоже приоткрытой.
Кривя губы, вслушивалась она в женские стоны. Должно быть, это одна из тех шлюх. Видно, перепила эля. Но вдруг у нее судорога в кишках. Судорога может быть опасной. Надо спросить, не помочь ли ей чем. Нора подкралась к двери и тихонько вошла внутрь.
Ее глазам предстала отвратительная непотребная картина.
Темная комната. Кровать, окруженная свечами. Смятые простыни. Женщина, лежащая на спине, широко раскинув ноги. Мужчина, лежащий на женщине и сосущий ей грудь. Мужчина с кожей цвета меда и волосами цвета ястребиного крыла. В полном замешательстве Нора нахмурила брови. Она не могла отвести глаз от мужчины, освещенного мягким светом свечей; увидела, как напряглись его мускулы, когда он, приподняв голову, стал тереться грудью о грудь женщины. Голова повернулась в сторону двери.
Нора попятилась назад, закрыв глаза, чтобы видеть лица лорда Монфора. Стукнулась плечом о дверную раму и повернулась, собираясь выскочить за дверь.
— Может, моя жена захочет присоединиться к нам.
Эти слова словно пригвоздили ее к месту, она застыла.
— Повернись, — скомандовал он.
Она покачала головой. Она держалась за дверную раму не доверяя собственным ногам. Кристиан схватил ее за локоть и втащил в комнату. Он стоял перед ней обнаженный со вставшим членом. Нора отшатнулась от него, и он выпустил ее руку. Плотнее закутавшись в покрывало, она уставилась в пол.
— Смотри на меня, — он ждал. — Смотри на меня, или я запру тебя здесь и возобновлю прерванные тобой игры.
Она посмотрит на него, решила Нора, все равно глаза ей словно застилала пелена. Он взял ее за подбородок и посмотрел в лицо. Взгляд его был холоден как лед в отличие от тела, от которого исходил жар.
— Назови мне имя твоего хозяина, и я вернусь на твое ложе.
Она моргнула. Губы ее двигались, но с них не слетало ни звука. Внезапно он притянул ее к себе и, сорвав покрывало, прижался к ней разгоряченным телом. Затем просунул ногу ей между ног. Сжимая ей ягодицы, он шептал ей в ухо:
— Скажи мне. — Тело его начало ритмично двигаться, будто под звуки воображаемого барабана. — Скажи мне, скажи мне. Уступи, Нора.
Вскрикнув, она вырвалась и бросилась прочь от этих похотливых бедер и требовательного тела. Она дрожала с ног до головы; все тепло ушло из нее, пока она добежала до своей комнаты; к горлу подступила тошнота.
Она споткнулась о покрывало и бросила его. Вбежав в комнату, захлопнула за собой дверь, которая тут же снова распахнулась, и лорд Монфор ворвался внутрь под хихиканье Мег. Нора забилась в самый дальний угол. Он остановился перед ней, раскинув руки и расставив ноги, демонстрируя свое обнаженное тело. Прикрыв рукой рот, Нора сглотнула наполнившую его горечь.
— Судя по твоему поведению, — сказал он, — ты отказываешься от моего предложения.
Нора боролась с приступом тошноты и не могла выговорить ни слова.
— Что ж, очень хорошо. Вскорости я и сам все узнаю, а сейчас буду избавлен от тяжкой обязанности, за что премного тебе благодарен. И так как ты отказываешься от моих услуг, я вернусь к Мег.
Он вышел, а Нора осела на пол. Оказывает можно умереть и все же продолжать дышать, осознала она. Именно это случилось с ней в той пыльной комнате, когда она смотрела на своего мужа, лежащего между бедер проститутки. А так как внутри она была мертвой, то и боли больше не будет чувствовать. Наконец-то она была свободна.
Ребенком он жил в постоянном ужасе. Черный Джек находил для себя развлечение в том, чтобы заставлять его красть или просить милостыню и избивал, если он отказывался, или его постигала неудача. День за днем его тюремщик выбрасывал его на улицы, где было полным-полно бандитов и проституток, и день за днем он рисковал жизнью ради единственной награды — боли.
Однажды, когда он вернулся со своего промысла с пустыми руками, Джек подвесил его к ветке дерева и порол ивовым прутом до тех пор, пока он не охрип от крика. На следующий день он выбрал своей жертвой какого-то старика. Он подошел к старику, заливаясь слезами, изображая потерявшегося ребенка. Заплакать было нетрудно: стоило лишь ослабить самоконтроль, и избитое тело тут же отреагировало болью. Старик поднял его на руки и стал нежно утешать. Кит показал ему дорогу к своему вымышленному дому в переулке, успев ощупать его кошелек. В переулке старик спустил его с рук, и Кит поспешил прочь.
Не прошел он и нескольких шагов, как услышал крик. Оглянувшись, он увидел, что Джек перерезает старику горло. Серебристый клинок проложил кровавую дорожку в человеческой плоти. При виде конвульсивно подергивающихся мускулов и хлещущей из раны крови Кит словно прирос к месту; смотрел на повисшую клочьями кожу, слышал булькающие хрипы. Его глаза встретились с испуганным глазами старика.
Сидя обнаженным у двери в комнату Норы, Кристиан словно заново окунулся в ту грязь, через которую прошел в те дни. Глаза старика, почему он вспомнил о них сейчас? Наверное потому, что в глазах было выражение того же безграничного ужаса и боли.
— Боже милостивый, что же я наделал?
Дрожа, он положил руки на колени и прижался к ним лбом. Услышал собственное сухое рыдание и прикусил губы, стараясь приглушить его. Узнав о предательстве Норы, он снова превратился в того замученного ребенка-звереныша. Прикоснувшись к ней только что, предложив вернуться в ее постель, он рассчитывал вызвать страсть, которую открыл в ней в их первую брачную ночь. Но вместо этого вверг ее в агонию.
Доживи он до следующего века, он все равно не сможет забыть ее глаз, нежных глаз, которые могли светиться любовью и состраданием к слабым и обиженным, но в тот момент отражали муку вздернутого на дыбу, привязанного к колу для сожжения, подвергшегося клеймению. И это он, Кристиан де Риверс, соорудил дыбу, поджег хворост в костре, выжег клеймо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43