Где-то ухнет ночная птица, хрустнет ветка, и ты знаешь, что вокруг — жизнь. Но сейчас было так, словно она попала в страну мертвых. Эльвина напрягала слух, но ни крика птицы, ни потрескивания костра так и не услышала. Только этот таинственный ропот — словно небыстрая река набегала на камни в глубокой пещере.
Должно быть, это ей снилось, и Эльвина хотела проснуться. Озноб сотрясал тело, пробирался вверх по раскинутым ногам. От холода она покрылась мурашками, отвердели и напряглись соски. Ей захотелось свернуться клубком, поджать ноги, но, к своему ужасу, Эльвина осознала, что ее лодыжки прикреплены к невидимым колышкам. И только тогда поняла, что на ней ничего нет, она лежит нагая под открытым небом.
Крик ее, прорезавший тишину, походил на предсмертный вопль жертвы в когтях хищника. В ответ раздалось глухое бормотание. В этом звуке чувствовалась похоть. Эльвина взвизгнула, выгнулась дугой, стараясь освободиться от пут. Незримое присутствие кого-то или чего-то пугало и странно волновало ее. Еще одна попытка вырваться — кисти и лодыжки прочно удерживались на местах, но бедра легко отрывались от каменного ложа. Ропот становился все громче и требовательнее, словно невидимая толпа хором повторяла какое-то заклинание.
Ресницы ее распахнулись, и Эльвина увидела над собой черное, усыпанное звездами небо. Полная луна была окутана странно светящимся облаком. Эльвина огляделась, с ужасом обнаружив, что находится в центре кольца из каменных глыб, расположенного на поляне вблизи Данстона. Огромные валуны окружали ее, их тени крестообразно падали на ее обнаженное, распростертое на каменном пьедестале тело, словно стремились вытянуть из нее душу. Эльвина закричала в истерике, и в этот момент от одного из камней отделилась тень, имеющая человеческие очертания. Невидимые зрители скандировали все громче, все требовательнее, в том же ритме, в котором бедра Эльвины поднимались и опускались на каменное ложе в напрасном стремлении вырваться из пут.
Тень вышла вперед, чтобы начать ласкать ее грудь, втирая в соски вязкое масло, жаркое и ароматное. Эльвина силилась узнать эти руки, но туман в голове мешал мыслить ясно. Все, что она чувствовала, — это приятное ощущение теплых пальцев, ласкающих, массирующих, поглаживающих грудь, потом живот. Затем они опустились ниже и глубже, добираясь, казалось, до начала начал ее существа. Крики Эльвины сменились стонами, а бедра стали покачиваться в древнейшем ритме эротического танца. Она погрузилась в гипнотический транс, лишивший ее сознания. Теперь Эльвина только чувствовала, не осознавая происходящего. И так было даже лучше.
Внезапное появление массивной тени вернуло страх. Темная тень, принадлежащая, по-видимому, мужчине, заслонила луну. Он наклонился над ней, голова ее оказалась в плену его мощных рук. Эльвина подняла глаза. Зеленые огни прожигали ее, но во взгляде Филиппа не было ничего, кроме похоти. Рот его накрыл ее губы, язык проник между зубов, мешая дышать, и крик Эльвины замер в горле. Она давилась, пытаясь вывернуться, но бесполезно: Филипп был словно одержим дьяволом. Одной рукой схватив девушку за волосы, он, целуя ее шею, грудь, живот, другой ласкал ее там, где впервые побывал всего несколько часов назад.
Эльвина словно погружалась в туман. Ей было больно и страшно. В глазах Филиппа горела лишь безумная похоть. Она хотела взмолиться о пощаде, но не могла произнести ни слова. Эльвина не узнавала Филиппа, и он, казалось, не узнавал ее.
И снова холод пронзил девушку, едва он приподнялся на руках, чтобы войти в нее. С ужасом Эльвина окинула взглядом массивную волосатую грудь и широченные плечи рыцаря, готового пронзить ее своим клинком.
Взгляд ее скользнул по его груди вниз и остановился на налитом кровью мужском орудии.
Он был так же наг, как и она, и каждый мускул его дрожал от нестерпимого, всепоглощающего желания. За мгновение до того, как Филипп вошел в нее, Эльвина увидела тень за его спиной и вдруг поняла, что они окружены множеством людей в капюшонах. Тех же людей, что бормотали заклинания и требовательно повторяли какие-то слова в то время, как она, нагая, лежала привязанная к жертвенному камню на возвышении. Охваченная жутким, ни с чем не сравнимым ужасом, Эльвина закричала, и в тот самый миг луна вышла из облаков, освещая каменный пьедестал и жертву, приготовленную на заклание.
Крик Эльвины утонул в ритмичном гуле голосов, становящемся все громче и возбужденнее, и, словно он тоже ожидал лунного луча как сигнала, Филипп вошел в нее.
Эльвина отчаянно завопила от боли, стараясь увернуться от следующего немилосердного удара, но она была связана так, что могла двигаться лишь навстречу его толчкам.
И тут, словно осознав, что выбора у нее нет, она потеряла контроль и над телом тоже. Тело Эльвины оказалось словно само по себе и зажило по своим законам. Кожа ее горела от жажды его прикосновений, а ритмичный гул голосов заставлял бедра двигаться в такт заданному ритму, разжигая похоть.
Филипп пронзал Эльвину, налегая на нее всем телом, со всей силой, которую раньше сдерживал, боясь причинить ей боль. Она визжала и извивалась в путах, стараясь вырваться, тогда как бедра ее жадно поднимались навстречу каждому толчку.
Устав от борьбы, дух ее покинул бренное тело, сверху без интереса наблюдая за сценой, разыгрывавшейся внизу. Луна становилась все ярче, и пылинки, словно эльфы, танцевали в лунном луче, оседая на тех двоих, что со вздохами и стонами извивались и корчились на пьедестале.
В тот миг, как на севере зажглась звезда, а вокруг алтаря загорелись факелы, Филипп с хриплым стоном впрыснул семя в лоно своей полуночной возлюбленной. Скандирование переросло в возбужденный рев, напоминающий экстаз.
Эльвина смутно осознала происходящее, отметив приятную расслабленность и целительное забытье, снизошедшее на нее в тот миг, как семя Филиппа, густое и горячее, потекло у нее внутри. Когда он вновь окреп, поразительно быстро, объятый все той же, не иначе как колдовскими чарами наведенной похотью, душа Эльвины отделилась от тела и полетела вверх, в облака, следуя маршруту лунного луча. Ее тело, распростертое на жертвенном алтаре, было не более чем отпечаток на холодном каменном ложе. Она смотрела, как вздымаются мышцы на бронзовой груди, как напрягается тело того, кто, склонившись над ней, готовился к очередному толчку. Она еще помнила то счастье, что испытала с ним когда-то, наверное, в прошлом веке или даже раньше, но и эти воспоминания промчались, оставив за собой пустоту.
В тот миг, как могучий рыцарь наполнил ее своим семенем во второй раз, дух Эльвины улетел далеко, к самой луне. Она погрузилась в ночь.
Глава 5
Мгла была ее спасением, мгла дарила покой, и она укрывалась мглой, как одеялом, укутывалась так, чтобы ни один луч света не нарушал ее сна. Но временами Эльвина забывалась, успокоенная кажущейся непроницаемостью облачного покрывала, и разжимала пальцы, удерживающие пушистую темноту. И тогда случалось страшное: к ней возвращалась память. Терзаемая тревогой, она тянулась к эликсиру забвения и счастья и, отпив его, вновь ускользала в ночь, по ту сторону реальности.
Оттуда, с черной беззвездной высоты, она наблюдала за телом, поверженным и избитым, сиротливо свернувшимся на куче тряпья, называемой постелью. Иногда Эльвина даже испытывала сочувствие к этой бывшей своей обители, тому сосуду, что некогда вмещал ту, что теперь жила в облаках. Но куда безопаснее быть сторонним наблюдателем, и она вновь просила дать ей то волшебное средство, что избавляет от телесной боли и высвобождает дух для полета.
Но настал день, когда проблески сознания возвращались чаще, чем ей того хотелось, а чудесный эликсир уже не давал полного забвения. Мгла, дарившая Эльвине покой, исчезла, и, как ни кричи, как ни гневайся и как ни плачь о потере, ничего не добьешься. Она ненавидела эти путы, не дававшие душе упорхнуть. В душу пробралась тоска и поселилась там, наверное, навечно.
Эльвина лежала, свернувшись клубком, на грязной соломенной подстилке и бездумно смотрела в пустоту. Физической боли она больше не испытывала, но от этого было не легче. Душный запах соломы. Затхлый воздух. Где-то рядом готовили еду. Запахи пищи. Ей дали поесть, и она уснула.
Эльвина спала целыми сутками, ела и пила по приказу, не задавая вопросов, ожидая лишь благословенного забытья. И во сне ей было почти так же хорошо, как тогда, когда она витала в облаках. Но и время бесконечного сна тоже прошло.
Однажды Эльвина проснулась, и взгляд ее упал на фигуру старухи, склонившейся над очагом в дальнем углу странной комнаты, где она лежала. Эльвина скользнула глазами по стенам, осматривая помещение. Впервые она оглядела все в здравом уме и ясной памяти. Каменные стены указывали на то, что они в пещере, но в эту пещеру вела дубовая дверь, что казалось странным. Над каменным очагом имелась труба, так что дым отводился вовне. Эльвина вновь посмотрела на старуху в углу и начала рыться в памяти, отыскивая имена.
Очень скоро выяснилось, что она все же не может мыслить ясно. Все тонуло в наркотической дымке. Эльвина погрузилась в туманный сон, чувствуя облегчение от того, что ничто не принуждает ее прямо сейчас искать отгадки.
В следующий раз, когда Эльвина проснулась, женщина принесла ей еду, и, внезапно прозрев, Эльвина едва не выкрикнула имя старухи: Марта! Имена стали возвращаться, имена, но не память. Марта связывалась с чем-то плохим, но с чем? Тревога закралась в сознание Эльвины, но она решила не задавать вопросов. Молча приняла еду, молча поела.
Так прошло еще много дней, и постепенно тело Эльвины окрепло, а в мозгу все чаще наступали прояснения. Девушка уже временами наблюдала, как Марта готовит еду, замечала, что старуха куда-то уходит и пропадает часами. Она видела, как Марта приносит мясо и какие-то травы, добавляя их в кипящее на очаге варево. Иногда старуха приходила и забирала бутылки с какими-то снадобьями, расставленные по бесчисленным полкам. Вечерами Марта толкла что-то в ступе, настаивала травы, заворачивала в лоскуты порошки.
Все это пробудило в Эльвине любопытство, а за любопытством вернулась и память. Кое-что оставалось в тумане, но все же Эльвине удалось вспомнить о существовании замка Данстон и о том, что леди Равенна и Марта — его неотъемлемая часть. И еще о том, что Тильда осталась у них на попечении. При воспоминании о Тильде к Эльвине вернулся дар речи.
Когда Марта принесла ей еду, Эльвина поняла, что и старуха заметила перемену в ней.
— Где Тильда?
Старуха одобрительно кивнула.
— Пора тебе прийти в себя — находясь слишком долго в облаках или во сне, тело слабеет и умирает. — С этими словами она поставила миску возле соломенной подстилки и пошла прочь.
— Где Тильда? — раздраженно повторила Эльвина. Старуха обернулась.
— Нет ее.
— Где же она? — спросила Эльвина, стараясь не думать о том, куда Тильда могла отправиться.
Марта поджала губы.
— Ее больше нет.
Давая понять, что вопрос исчерпан, она повернулась к Эльвине спиной.
Эльвина была потрясена. Если Тильда умерла, значит, теперь она осталась в этом мире одна-одинешенька. Эльвина даже не знала, где она и почему здесь находится.
Действительно, где она и почему? Об этом думать было легче, чем о возможной смерти Тильды, и Эльвина решила начать раскручивать клубок с этого конца.
— Где я?
Марта всплеснула руками и покачала седой головой. Конец покою. Теперь начнутся допросы.
— У меня дома.
Марта надеялась, что девчонка удовлетворится этим ответом. С самого начала Марта догадалась, что это создание вовсе не та послушная девушка, которая нужна была ей для осуществления плана. Но теперь поворачивать назад поздно.
Эльвина нахмурилась.
— Почему я не в замке? Как я здесь оказалась?
— Ты заболела, и в замке опасались, как бы ты не заразила остальных, вот и отправили тебя сюда.
Объяснение показалось Эльвине разумным, и у нее отлегло от сердца. Она помнила, как умерли ее родители. Помнила она и тот ужас, который вызывали в военных лагерях странники, покинувшие свои зачумленные мертвые города и скитавшиеся по окрестностям с мольбой о помощи. Люди боялись лихорадки, и Эльвина не осуждала их за то, что они удалили ее из замка. Но если Тильды не было с ней, это означало… Нет, думать об этом невыносимо. Эльвина молча приняла пищу и позже уснула, провалившись в беспамятство.
По мере того как эффект от снадобья, которым поила ее Марта, слабел, дни стали казаться Эльвине все длиннее, и их хотелось чем-то заполнить. Не то чтобы она страстно жаждала получить ответы на свои вопросы, ей было любопытно, вот и все. Если Эльвина и испытывала тревогу, то не отдавала себе в этом отчет. В сознании все еще сохранялся барьер, защищающий ее от мучительного беспокойства, приглушенного сонными травами, но никогда не исчезавшего совсем.
Эльвина жила по распорядку дня Марты, не имея ничего против этого. Она помогала старухе собирать хворост в лесу неподалеку от пещеры, мешала варево, поддерживала огонь в очаге, время от времени даже растирала травы, следуя указаниям Марты. Временами кое-какие воспоминания прорывались в ее мозг. Самые болезненные Эльвина сознательно отгоняла, решив разобраться с ними позже, когда окрепнет, но были и другие: смеющиеся искорки в изумрудных глазах, приятный мужской запах, смешанный с запахом кожи и лошадей, сильные и теплые руки, державшие ее с любовью.
Эльвина не задавала Марте прямых вопросов. Вместо этого она пыталась вызвать старуху на разговор. Однажды Эльвина словно невзначай обронила имя, которое ассоциировалось у нее со смеющимися зелеными глазами и ласковыми сильными руками, и была вознаграждена подозрительным взглядом старухи, застывшей на миг над своим варевом.
— Не знаю такого, — вот все, что услышала Эльвина в ответ.
Эльвина день за днем предпринимала все новые попытки разговорить Марту, но старуха не желала признавать, что такой человек существует. Единственный разумный ответ, который она получила, — это признание Марты, что ее, Эльвины, воспоминания об этом мужчине могут быть частью бредового забытья. Люди, терзаемые лихорадкой, часто видят странные сны.
Эльвина решила отложить размышления на потом. Пусть все уляжется в сознании. Если этот мужчина — часть бреда, то и те воспоминания, вызывавшие в ней наибольшее беспокойство, тоже часть кошмарного сна.
Эльвина толкла порошок в ступке, осторожно извлекая на свет те самые трудные воспоминания: возбужденный похотливый ропот, жуткую пустоту зеленых глаз, ужас, сковавший ее тело. Да, скорее всего она тогда просто бредила.
И в то же время Эльвина не могла счесть образ Филиппа плодом собственного воображения. Она слишком отчетливо помнила его лицо, фигуру, речь, и так же ясны были ее воспоминания об их первой встрече в конюшне и об обещании, которое он дал ей. Разве Филипп не сказал, сто он человек чести и сдержит слово? Его отпугнула ее болезнь? Он никогда не вернется к ней? Если Тильда действительно умерла, как заявляла Марта, может ли Эльвина обратиться к Филиппу за обещанным покровительством?
Силы Эльвины быстро восстанавливались. Поняв, что постоянно клонит в сон после еды, приготовленной Маргой, она заявила, что сама будет готовить себе пищу. Марта нехотя согласилась.
Теперь Эльвина выходила в лес с еще одной, тайной целью. Она отважилась пробираться глубже в чащу, выбирая в качестве ориентира следы зверей. Если девушка уходила надолго, Марта разыскивала ее и возвращала обратно. Ни разу Эльвине не удалось заметить просвет в чаще, и если бы она захотела убежать от Марты, то все равно не знала, в какую сторону бежать. Ну почему Филипп не приходит за ней?
Однажды Эльвине показалось, что она слышит голоса и стук копыт где-то неподалеку. Она закричала в ответ и была вознаграждена — ее услышали. Радостная, Эльвина снова крикнула, и ей показалось, что в ответ кто-то прокричал ее имя. Но не успела она кинуться в сторону кричавшего, как появилась Марта. Старуха пыталась тащить ее в пещеру, а Эльвина вырывалась из цепких рук Марты, завороженная голосом, звавшим ее по имени. Но тут резкий запах ударил ей в ноздри, и она провалилась в пустоту. Очнувшись, Эльвина поняла, что лежит на тропинке в лесу и никто больше не зовет ее.
Уступая настойчивым просьбам Эльвины, Марта согласилась показать ей дорогу к замку. В лесу не было ни дороги, ни даже тропинки, но старуха по меткам умела находить дорогу, петляя по лесным коридорам. Дорога до замка заняла несколько часов, и силы покинули Эльвину прежде, чем она увидела стены замка.
Девушка и сама не знала, чего хотела добиться, совершив это путешествие. Охрана не задала им вопросов. Двор был пуст. Все застыло в сонном оцепенении: ни гарцующих лошадей, ни рыцарей на конях, ни оруженосцев, ни монахов, ни палаток, ни войск;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Должно быть, это ей снилось, и Эльвина хотела проснуться. Озноб сотрясал тело, пробирался вверх по раскинутым ногам. От холода она покрылась мурашками, отвердели и напряглись соски. Ей захотелось свернуться клубком, поджать ноги, но, к своему ужасу, Эльвина осознала, что ее лодыжки прикреплены к невидимым колышкам. И только тогда поняла, что на ней ничего нет, она лежит нагая под открытым небом.
Крик ее, прорезавший тишину, походил на предсмертный вопль жертвы в когтях хищника. В ответ раздалось глухое бормотание. В этом звуке чувствовалась похоть. Эльвина взвизгнула, выгнулась дугой, стараясь освободиться от пут. Незримое присутствие кого-то или чего-то пугало и странно волновало ее. Еще одна попытка вырваться — кисти и лодыжки прочно удерживались на местах, но бедра легко отрывались от каменного ложа. Ропот становился все громче и требовательнее, словно невидимая толпа хором повторяла какое-то заклинание.
Ресницы ее распахнулись, и Эльвина увидела над собой черное, усыпанное звездами небо. Полная луна была окутана странно светящимся облаком. Эльвина огляделась, с ужасом обнаружив, что находится в центре кольца из каменных глыб, расположенного на поляне вблизи Данстона. Огромные валуны окружали ее, их тени крестообразно падали на ее обнаженное, распростертое на каменном пьедестале тело, словно стремились вытянуть из нее душу. Эльвина закричала в истерике, и в этот момент от одного из камней отделилась тень, имеющая человеческие очертания. Невидимые зрители скандировали все громче, все требовательнее, в том же ритме, в котором бедра Эльвины поднимались и опускались на каменное ложе в напрасном стремлении вырваться из пут.
Тень вышла вперед, чтобы начать ласкать ее грудь, втирая в соски вязкое масло, жаркое и ароматное. Эльвина силилась узнать эти руки, но туман в голове мешал мыслить ясно. Все, что она чувствовала, — это приятное ощущение теплых пальцев, ласкающих, массирующих, поглаживающих грудь, потом живот. Затем они опустились ниже и глубже, добираясь, казалось, до начала начал ее существа. Крики Эльвины сменились стонами, а бедра стали покачиваться в древнейшем ритме эротического танца. Она погрузилась в гипнотический транс, лишивший ее сознания. Теперь Эльвина только чувствовала, не осознавая происходящего. И так было даже лучше.
Внезапное появление массивной тени вернуло страх. Темная тень, принадлежащая, по-видимому, мужчине, заслонила луну. Он наклонился над ней, голова ее оказалась в плену его мощных рук. Эльвина подняла глаза. Зеленые огни прожигали ее, но во взгляде Филиппа не было ничего, кроме похоти. Рот его накрыл ее губы, язык проник между зубов, мешая дышать, и крик Эльвины замер в горле. Она давилась, пытаясь вывернуться, но бесполезно: Филипп был словно одержим дьяволом. Одной рукой схватив девушку за волосы, он, целуя ее шею, грудь, живот, другой ласкал ее там, где впервые побывал всего несколько часов назад.
Эльвина словно погружалась в туман. Ей было больно и страшно. В глазах Филиппа горела лишь безумная похоть. Она хотела взмолиться о пощаде, но не могла произнести ни слова. Эльвина не узнавала Филиппа, и он, казалось, не узнавал ее.
И снова холод пронзил девушку, едва он приподнялся на руках, чтобы войти в нее. С ужасом Эльвина окинула взглядом массивную волосатую грудь и широченные плечи рыцаря, готового пронзить ее своим клинком.
Взгляд ее скользнул по его груди вниз и остановился на налитом кровью мужском орудии.
Он был так же наг, как и она, и каждый мускул его дрожал от нестерпимого, всепоглощающего желания. За мгновение до того, как Филипп вошел в нее, Эльвина увидела тень за его спиной и вдруг поняла, что они окружены множеством людей в капюшонах. Тех же людей, что бормотали заклинания и требовательно повторяли какие-то слова в то время, как она, нагая, лежала привязанная к жертвенному камню на возвышении. Охваченная жутким, ни с чем не сравнимым ужасом, Эльвина закричала, и в тот самый миг луна вышла из облаков, освещая каменный пьедестал и жертву, приготовленную на заклание.
Крик Эльвины утонул в ритмичном гуле голосов, становящемся все громче и возбужденнее, и, словно он тоже ожидал лунного луча как сигнала, Филипп вошел в нее.
Эльвина отчаянно завопила от боли, стараясь увернуться от следующего немилосердного удара, но она была связана так, что могла двигаться лишь навстречу его толчкам.
И тут, словно осознав, что выбора у нее нет, она потеряла контроль и над телом тоже. Тело Эльвины оказалось словно само по себе и зажило по своим законам. Кожа ее горела от жажды его прикосновений, а ритмичный гул голосов заставлял бедра двигаться в такт заданному ритму, разжигая похоть.
Филипп пронзал Эльвину, налегая на нее всем телом, со всей силой, которую раньше сдерживал, боясь причинить ей боль. Она визжала и извивалась в путах, стараясь вырваться, тогда как бедра ее жадно поднимались навстречу каждому толчку.
Устав от борьбы, дух ее покинул бренное тело, сверху без интереса наблюдая за сценой, разыгрывавшейся внизу. Луна становилась все ярче, и пылинки, словно эльфы, танцевали в лунном луче, оседая на тех двоих, что со вздохами и стонами извивались и корчились на пьедестале.
В тот миг, как на севере зажглась звезда, а вокруг алтаря загорелись факелы, Филипп с хриплым стоном впрыснул семя в лоно своей полуночной возлюбленной. Скандирование переросло в возбужденный рев, напоминающий экстаз.
Эльвина смутно осознала происходящее, отметив приятную расслабленность и целительное забытье, снизошедшее на нее в тот миг, как семя Филиппа, густое и горячее, потекло у нее внутри. Когда он вновь окреп, поразительно быстро, объятый все той же, не иначе как колдовскими чарами наведенной похотью, душа Эльвины отделилась от тела и полетела вверх, в облака, следуя маршруту лунного луча. Ее тело, распростертое на жертвенном алтаре, было не более чем отпечаток на холодном каменном ложе. Она смотрела, как вздымаются мышцы на бронзовой груди, как напрягается тело того, кто, склонившись над ней, готовился к очередному толчку. Она еще помнила то счастье, что испытала с ним когда-то, наверное, в прошлом веке или даже раньше, но и эти воспоминания промчались, оставив за собой пустоту.
В тот миг, как могучий рыцарь наполнил ее своим семенем во второй раз, дух Эльвины улетел далеко, к самой луне. Она погрузилась в ночь.
Глава 5
Мгла была ее спасением, мгла дарила покой, и она укрывалась мглой, как одеялом, укутывалась так, чтобы ни один луч света не нарушал ее сна. Но временами Эльвина забывалась, успокоенная кажущейся непроницаемостью облачного покрывала, и разжимала пальцы, удерживающие пушистую темноту. И тогда случалось страшное: к ней возвращалась память. Терзаемая тревогой, она тянулась к эликсиру забвения и счастья и, отпив его, вновь ускользала в ночь, по ту сторону реальности.
Оттуда, с черной беззвездной высоты, она наблюдала за телом, поверженным и избитым, сиротливо свернувшимся на куче тряпья, называемой постелью. Иногда Эльвина даже испытывала сочувствие к этой бывшей своей обители, тому сосуду, что некогда вмещал ту, что теперь жила в облаках. Но куда безопаснее быть сторонним наблюдателем, и она вновь просила дать ей то волшебное средство, что избавляет от телесной боли и высвобождает дух для полета.
Но настал день, когда проблески сознания возвращались чаще, чем ей того хотелось, а чудесный эликсир уже не давал полного забвения. Мгла, дарившая Эльвине покой, исчезла, и, как ни кричи, как ни гневайся и как ни плачь о потере, ничего не добьешься. Она ненавидела эти путы, не дававшие душе упорхнуть. В душу пробралась тоска и поселилась там, наверное, навечно.
Эльвина лежала, свернувшись клубком, на грязной соломенной подстилке и бездумно смотрела в пустоту. Физической боли она больше не испытывала, но от этого было не легче. Душный запах соломы. Затхлый воздух. Где-то рядом готовили еду. Запахи пищи. Ей дали поесть, и она уснула.
Эльвина спала целыми сутками, ела и пила по приказу, не задавая вопросов, ожидая лишь благословенного забытья. И во сне ей было почти так же хорошо, как тогда, когда она витала в облаках. Но и время бесконечного сна тоже прошло.
Однажды Эльвина проснулась, и взгляд ее упал на фигуру старухи, склонившейся над очагом в дальнем углу странной комнаты, где она лежала. Эльвина скользнула глазами по стенам, осматривая помещение. Впервые она оглядела все в здравом уме и ясной памяти. Каменные стены указывали на то, что они в пещере, но в эту пещеру вела дубовая дверь, что казалось странным. Над каменным очагом имелась труба, так что дым отводился вовне. Эльвина вновь посмотрела на старуху в углу и начала рыться в памяти, отыскивая имена.
Очень скоро выяснилось, что она все же не может мыслить ясно. Все тонуло в наркотической дымке. Эльвина погрузилась в туманный сон, чувствуя облегчение от того, что ничто не принуждает ее прямо сейчас искать отгадки.
В следующий раз, когда Эльвина проснулась, женщина принесла ей еду, и, внезапно прозрев, Эльвина едва не выкрикнула имя старухи: Марта! Имена стали возвращаться, имена, но не память. Марта связывалась с чем-то плохим, но с чем? Тревога закралась в сознание Эльвины, но она решила не задавать вопросов. Молча приняла еду, молча поела.
Так прошло еще много дней, и постепенно тело Эльвины окрепло, а в мозгу все чаще наступали прояснения. Девушка уже временами наблюдала, как Марта готовит еду, замечала, что старуха куда-то уходит и пропадает часами. Она видела, как Марта приносит мясо и какие-то травы, добавляя их в кипящее на очаге варево. Иногда старуха приходила и забирала бутылки с какими-то снадобьями, расставленные по бесчисленным полкам. Вечерами Марта толкла что-то в ступе, настаивала травы, заворачивала в лоскуты порошки.
Все это пробудило в Эльвине любопытство, а за любопытством вернулась и память. Кое-что оставалось в тумане, но все же Эльвине удалось вспомнить о существовании замка Данстон и о том, что леди Равенна и Марта — его неотъемлемая часть. И еще о том, что Тильда осталась у них на попечении. При воспоминании о Тильде к Эльвине вернулся дар речи.
Когда Марта принесла ей еду, Эльвина поняла, что и старуха заметила перемену в ней.
— Где Тильда?
Старуха одобрительно кивнула.
— Пора тебе прийти в себя — находясь слишком долго в облаках или во сне, тело слабеет и умирает. — С этими словами она поставила миску возле соломенной подстилки и пошла прочь.
— Где Тильда? — раздраженно повторила Эльвина. Старуха обернулась.
— Нет ее.
— Где же она? — спросила Эльвина, стараясь не думать о том, куда Тильда могла отправиться.
Марта поджала губы.
— Ее больше нет.
Давая понять, что вопрос исчерпан, она повернулась к Эльвине спиной.
Эльвина была потрясена. Если Тильда умерла, значит, теперь она осталась в этом мире одна-одинешенька. Эльвина даже не знала, где она и почему здесь находится.
Действительно, где она и почему? Об этом думать было легче, чем о возможной смерти Тильды, и Эльвина решила начать раскручивать клубок с этого конца.
— Где я?
Марта всплеснула руками и покачала седой головой. Конец покою. Теперь начнутся допросы.
— У меня дома.
Марта надеялась, что девчонка удовлетворится этим ответом. С самого начала Марта догадалась, что это создание вовсе не та послушная девушка, которая нужна была ей для осуществления плана. Но теперь поворачивать назад поздно.
Эльвина нахмурилась.
— Почему я не в замке? Как я здесь оказалась?
— Ты заболела, и в замке опасались, как бы ты не заразила остальных, вот и отправили тебя сюда.
Объяснение показалось Эльвине разумным, и у нее отлегло от сердца. Она помнила, как умерли ее родители. Помнила она и тот ужас, который вызывали в военных лагерях странники, покинувшие свои зачумленные мертвые города и скитавшиеся по окрестностям с мольбой о помощи. Люди боялись лихорадки, и Эльвина не осуждала их за то, что они удалили ее из замка. Но если Тильды не было с ней, это означало… Нет, думать об этом невыносимо. Эльвина молча приняла пищу и позже уснула, провалившись в беспамятство.
По мере того как эффект от снадобья, которым поила ее Марта, слабел, дни стали казаться Эльвине все длиннее, и их хотелось чем-то заполнить. Не то чтобы она страстно жаждала получить ответы на свои вопросы, ей было любопытно, вот и все. Если Эльвина и испытывала тревогу, то не отдавала себе в этом отчет. В сознании все еще сохранялся барьер, защищающий ее от мучительного беспокойства, приглушенного сонными травами, но никогда не исчезавшего совсем.
Эльвина жила по распорядку дня Марты, не имея ничего против этого. Она помогала старухе собирать хворост в лесу неподалеку от пещеры, мешала варево, поддерживала огонь в очаге, время от времени даже растирала травы, следуя указаниям Марты. Временами кое-какие воспоминания прорывались в ее мозг. Самые болезненные Эльвина сознательно отгоняла, решив разобраться с ними позже, когда окрепнет, но были и другие: смеющиеся искорки в изумрудных глазах, приятный мужской запах, смешанный с запахом кожи и лошадей, сильные и теплые руки, державшие ее с любовью.
Эльвина не задавала Марте прямых вопросов. Вместо этого она пыталась вызвать старуху на разговор. Однажды Эльвина словно невзначай обронила имя, которое ассоциировалось у нее со смеющимися зелеными глазами и ласковыми сильными руками, и была вознаграждена подозрительным взглядом старухи, застывшей на миг над своим варевом.
— Не знаю такого, — вот все, что услышала Эльвина в ответ.
Эльвина день за днем предпринимала все новые попытки разговорить Марту, но старуха не желала признавать, что такой человек существует. Единственный разумный ответ, который она получила, — это признание Марты, что ее, Эльвины, воспоминания об этом мужчине могут быть частью бредового забытья. Люди, терзаемые лихорадкой, часто видят странные сны.
Эльвина решила отложить размышления на потом. Пусть все уляжется в сознании. Если этот мужчина — часть бреда, то и те воспоминания, вызывавшие в ней наибольшее беспокойство, тоже часть кошмарного сна.
Эльвина толкла порошок в ступке, осторожно извлекая на свет те самые трудные воспоминания: возбужденный похотливый ропот, жуткую пустоту зеленых глаз, ужас, сковавший ее тело. Да, скорее всего она тогда просто бредила.
И в то же время Эльвина не могла счесть образ Филиппа плодом собственного воображения. Она слишком отчетливо помнила его лицо, фигуру, речь, и так же ясны были ее воспоминания об их первой встрече в конюшне и об обещании, которое он дал ей. Разве Филипп не сказал, сто он человек чести и сдержит слово? Его отпугнула ее болезнь? Он никогда не вернется к ней? Если Тильда действительно умерла, как заявляла Марта, может ли Эльвина обратиться к Филиппу за обещанным покровительством?
Силы Эльвины быстро восстанавливались. Поняв, что постоянно клонит в сон после еды, приготовленной Маргой, она заявила, что сама будет готовить себе пищу. Марта нехотя согласилась.
Теперь Эльвина выходила в лес с еще одной, тайной целью. Она отважилась пробираться глубже в чащу, выбирая в качестве ориентира следы зверей. Если девушка уходила надолго, Марта разыскивала ее и возвращала обратно. Ни разу Эльвине не удалось заметить просвет в чаще, и если бы она захотела убежать от Марты, то все равно не знала, в какую сторону бежать. Ну почему Филипп не приходит за ней?
Однажды Эльвине показалось, что она слышит голоса и стук копыт где-то неподалеку. Она закричала в ответ и была вознаграждена — ее услышали. Радостная, Эльвина снова крикнула, и ей показалось, что в ответ кто-то прокричал ее имя. Но не успела она кинуться в сторону кричавшего, как появилась Марта. Старуха пыталась тащить ее в пещеру, а Эльвина вырывалась из цепких рук Марты, завороженная голосом, звавшим ее по имени. Но тут резкий запах ударил ей в ноздри, и она провалилась в пустоту. Очнувшись, Эльвина поняла, что лежит на тропинке в лесу и никто больше не зовет ее.
Уступая настойчивым просьбам Эльвины, Марта согласилась показать ей дорогу к замку. В лесу не было ни дороги, ни даже тропинки, но старуха по меткам умела находить дорогу, петляя по лесным коридорам. Дорога до замка заняла несколько часов, и силы покинули Эльвину прежде, чем она увидела стены замка.
Девушка и сама не знала, чего хотела добиться, совершив это путешествие. Охрана не задала им вопросов. Двор был пуст. Все застыло в сонном оцепенении: ни гарцующих лошадей, ни рыцарей на конях, ни оруженосцев, ни монахов, ни палаток, ни войск;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34