Долгое время спустя после того, как Грасиела уснула рядом с ней, Дженни лежала и слушала, как Тай ворочается на соседней кровати. Наконец он откинул одеяло и прошел через полосу лунного света к стулу, через спинку которого был переброшен его жилет. Минутой позже вспыхнул огонек спички и запахло сигарным дымом.
— Как я вижу, ты и себе купил нижнее белье, — тихонько проговорила Дженни, улыбаясь в темноту.
Белье плотно обтягивало плечи и грудь Тая, но на бедрах было немного великовато. Ягодицы у него были небольшие, порастряс их, должно быть, галопируя за коровами.
— Чего ты не спишь?
Он вернулся в постель, пристроил подушки к спинке кровати и оперся о них, покуривая в темноте.
— Да я целые сутки только и делала, что спала.
— Как ты себя чувствуешь? Порошок помог?
— Наверное, помог. И живот уже не саднит, как раньше. На мне как на собаке — все быстро заживает.
— Дженни… иди сюда.
Сердце кувырнулось у нее в груди, дыхание участилось. Но она медлила откликнуться на призыв, борясь с соблазном.
— Нет, сэр, я не стану забираться в постель к мужчине, если в комнате находится ребенок, — заявила она строго, как супруга проповедника, и разве что с легким намеком на сожаление.
— Ты что, принимаешь меня за ничтожного ублюдка? — Дженни не могла видеть, как полыхают негодованием его глаза, но вполне могла себе это представить и едва не расхохоталась, а Тай продолжал: — В этой постели ничего такого не произойдет, я всего только поцелую и немного приласкаю тебя. Иди же ко мне.
Соблазн победил. Сопротивление было недолгим.
— Ладно… И я тоже не прочь немного подымить этой сигарой.
Отодвинувшись от Грасиелы, Дженни осторожно слезла с кровати и подошла на цыпочках к другой. Подобрав подол новой белой ночной рубашки, забралась в постель к Таю.
— Дай мне одну подушку.
— Нет, они мне обе нужны. Ты лучше прижмись ко мне.
Он разогнул руку, и Дженни устроилась возле него, положив голову ему на плечо. Это было на удивление приятно.
— Ты такой горячий, словно посидел у печки, — прошептала она, но не отодвинулась от его жара, а протянула руку и, вынув сигару у него изо рта, затянулась ею и медленно выпустила дым из легких.
— Ах-х, это просто восхитительно. Весь день мечтала покурить.
После того как она затянулась еще раз, Тай отобрал у нее сигару и погасил в пепельнице на столике между кроватями.
— Почему ты не достала сигару из седельной сумки?
— Я просто… видишь ли, я… не была уверена, когда вы с Грасиелой вернетесь. Я не курю при ней. Это подает дурной пример.
Дженни не в состоянии была определить, насколько членораздельно она выражает свои мысли, потому что думала она только о том, что рука Тая находится очень близко к ее груди.
— Значит, вот ты какая, — сказал Тай посмеиваясь. — Снаружи тверда, как яичная скорлупа, а внутри мягкая, как желток.
— Ты собираешься всю ночь нести чепуху или мы все-таки поцелуемся? — Когда он снова засмеялся, зарывшись лицом в ее волосы, Дженни вздрогнула от предвкушения. — Ты только потише. Мы же не хотим разбудить Грасиелу?
— Поцелуи — вещь не слишком шумная. — Тай соскользнул ниже вместе с подушкой, и голова его оказалась рядом с головой Дженни. Он погладил ей лицо, потом ласково положил большой палец ей на губы. — Знаешь, чем бы хотелось сейчас заняться?
— Мы не можем, — ответила она пересохшими губами.
Сердце билось так сильно, что Дженни почти не могла дышать, а все тело горело огнем. Тай придвинулся ближе — не настолько, чтобы причинить ей боль, но все же достаточно близко, чтобы она ощутила, как он возбужден.
Он поцеловал ее в уголок губ, коснувшись горячей рукой ее шеи.
— Я хотел бы стащить с тебя ночную рубашку и пройтись языком по всему твоему телу, — пробормотал он.
— Господи! — Дженни, отпрянув, уставилась на него. Она в жизни не слышала о подобных вещах. Мысль о том, как кто-то лижет ее тело, могла бы показаться неприятной… но не показалась. Ни в малейшей степени. И если бы она уже не лежала, то, наверное бы, упала, как тогда, когда Тай впервые коснулся ее груди.
Тай поцеловал ей веки, а рукой легонько, очень нежно дотронулся до груди.
— Я хотел бы поцеловать тебя здесь. — Он слегка прижал сквозь рубашку сосок. — И здесь. — Рука его опустилась на живот ниже повязки.
Задыхаясь, Дженни вздрагивала от каждого его прикосновения, от этих необычных эротических телодвижений, о которых прежде не имела представления.
— И здесь.
— Здесь? — Дженни в изумлении широко раскрыла глаза. — Ты хотел бы поцеловать… там?
Его рука легла на самое интимное, потаенное место, обжигая Дженни сквозь тонкую ткань рубашки. Тай тихо-тихо засмеялся.
— Именно там. Дай твою руку. Я покажу тебе, что делает со мной одна только мысль об этом поцелуе.
Она знала, что он собирается сделать, но не возражала. Позволила взять себя за руку и положила ее Таю между ног, туда, где они соединялись.
— Господи! — снова пробормотала Дженни, ощутив под пальцами отвердевший член.
Тай застонал, и она отдернула руку, но он поймал ее и вернул на то же место. Сначала очень робко, потом все с большим любопытством и уверенностью движений она испытывала его мужскую силу.
К своему удивлению, она обнаружила, что может создавать целую симфонию баритональных стонов и низких, полных муки шепотов. Она продолжала ласкать его, и тело Тая выгибалось и содрогалось. Она продолжала ласкать его, а он целовал ее так, что губы у нее горели.
Он обладал силой, которая зажигала в ней страсть, и нежностью, которая вынудила ее опуститься на колени. Но и она обладала силой. Это поразило ее.
— Перестань, — умолял он ее хриплым шепотом. — Перестань хоть на минуту. Это мучение.
— Мне нравится тебя мучить, — зашептала она, покрывая его лицо поцелуями и поддразнивая вызывающими движениями бедер.
Стон вырвался из его груди.
— Я должен был знать, что ты скоро научишься, — сказал он и, распахнув ворот ее ночной рубашки, нашел губами и языком ее грудь.
— Я тебе покажу, что такое настоящее мучение.
Когда Дженни перед рассветом вернулась к себе в постель, губы у нее были распухшие, а груди болели, и она решила, что Тай выполнил свое обещание,
Никогда в жизни она не испытывала ничего, хотя бы отдаленно похожего на подобную страсть и желание. Он вел ее от вспышки к вспышке не чем иным, как только движениями рук и словами, сказанными на ухо. И она открыла, что может делать то же самое для него.
Укладываясь в постель рядом с Грасиелой, Дженни посмотрела на нее с некоторой обидой и недовольством. Если бы Грасиелы не было здесь… Впрочем, не будь здесь Грасиелы, не было бы и Тая.
— Тай! — шепотом окликнула она.
— М-м-м?
— До этой ночи я никогда… — Она никак не могла найти верные слова и запнулась. — Тай! Я думала, что знаю… ну, понимаешь, о мужчинах и женщинах… но я, оказывается, не знала ни черта.
— Зато теперь знаешь, — негромко отозвался он и усмехнулся. — Теперь-то уж точно знаешь.
Глава 15
Не зная, разыскивают ли их в Чиуауа кузены Барранкас, Тай и Дженни по возможности избегали выходить на улицу и редко покидали номер в отеле. Дженни считала, что в процессе ее выздоровления самое неприятное — сидеть в четырех стенах. Ее доводило до бешенства нытье Грасиелы, которая то и дело приставала с вопросом, чем бы ей заняться.
Уставившись невидящими глазами в страницы романа Марка Твена, который купил для нее Тай, она только и делала, что обдумывала ситуацию с Грасиелой. Дженни вовсе не хотела быть родительницей, давала себе клятвы, что никогда ею не будет, и маялась при мысли о том, что ответственность все еще лежит на ней. Она не любила детей, никогда не любила и не верила, что когда-нибудь полюбит.
Но как она ни возмущалась, ни бунтовала внутренне, выходило так, что она превращалась в заботливую мамашу. Это удивляло ее в такой же степени, как родительские предостережения, увещевания и улещивания из мужественных уст Тая.
Если бы обстоятельства не были столь тяжелыми и беспокойными, Дженни, вполне возможно, все это казалось бы даже забавным. И она и Тай не любят детей, и ни один из них не ожидал, что придется иметь дело с ребенком. Однако пришлось, и они сражались с чисто родительскими проблемами вроде невозможности уединиться, необходимости подавать хороший пример и так далее; они спорили о том, на что способен шестилетний ребенок, а на что нет, и по временам вынуждены были призывать на помощь весь свой здравый смысл, сталкиваясь с капризами и упрямством Грасиелы.
Если бы обычные, нормальные родители попали в их теперешнюю ситуацию, стали бы они учить дитя играть в покер или двадцать одно? Дженни хотелось верить, что стали бы — даже Маргарита.
— Мне надо поднимать ставку или пасовать? — нетерпеливо спросила Грасиела, протягивая свои карты Дженни таким образом, чтобы Тай их, не дай Бог, не увидел.
Дженни вздохнула и подняла глаза от книги. Она уже десять раз перечитывала один и тот же абзац.
— Я же тебе говорила. У меня правило — не давать советов человеку, когда он ведет свою игру.
— Но я же не человек. Я ребенок. Пасовать, верно?
Дженни посмотрела в огорченные глаза Грасиелы и кивнула.
— Я не намерена говорить тебе, что делать, но… — Она наклонилась над столом и шепнула Грасиеле на ухо: — У тебя всего пара четверок. На твоем месте я бы спасовала. И больше не отвлекай меня, пожалуйста.
Грасиела бросила карты на стол с весьма удрученным видом и молча смотрела, как Тай придвигает к себе кучку спичек.
— Давай еще сыграем, — попросила она.
— Не можем, — возразил Тай, пересчитывая спички. — Скоро ужинать.
Дженни решила оставить всякие попытки читать.
— Научил бы ты ее раскладывать пасьянс, — предложила она. — У нас тогда по крайней мере были бы передышки.
— Я не хочу учиться другой игре, я хочу играть в покер, — надула губы Грасиела. — И я хочу выигрывать. Мама и тетя всегда давали мне выигрывать.
Дженни рассмеялась, и даже Тай усмехнулся.
— Можешь об этом забыть. Никто не собирается тебе поддаваться. В тот день, когда ты выиграешь банк у меня или у дяди Тая, можешь себя похвалить, потому что выиграешь по честному. А до этого пока еще далекого дня придется проигрывать, так что мирись с проигрышем. А теперь хватит болтать. Я все-таки попробую еще почитать.
— А почему бы тебе не почитать вслух, пока мы с дядей Таем сыграем еще раз?
Дженни сощурилась и вздохнула.
— Я читала тебе утром. Теперь хочу почитать для себя. В поезде я, может, буду читать тебе больше, но не сейчас. Так что умолкни.
Грасиела опустила плечи и всем своим видом давала понять, что удручена до крайности. Дженни с минуту смотрела на нее, потом захлопнула книгу.
— Поскольку ты уже расстроена, самое время напомнить тебе, что твой дядя Тай и я уходим сегодня вечером. Не хотелось бы, чтобы ты сильно огорчалась из-за этого.
Грасиела открыла рот от изумления и возмущения.
— Разве вы уходите без меня?
Тай смешал карты и убрал их в футляр.
— Я договорился с женой хозяина отеля, ты ее знаешь, это сеньора Харамильо. Она останется с тобой, пока нас не будет.
— Я ненавижу сеньору Харамильо. Она толстая, и у нее усы. Не хочу с ней оставаться ни за что на свете!
— Но останешься, — спокойно сказала Дженни. — Можешь вопить, орать и плакать сколько хочешь, но ты останешься здесь. Я тебе говорила об этом три дня назад, когда показывала свое новое платье.
— Я пойду тоже! — Грасиела сжала кулаки, из глаз у нее полились слезы. — Мы принадлежим друг другу. Мы отвечаем друг за друга. Вы должны взять меня с собой.
— Замолчи ты, ради царствия небесного! — Дженни нахмурилась при виде неуверенности на лице Тая. — Я вижу, что ты задумал, — сердито накинулась она на него. — Но ты просто сообрази, что такое взрослые люди и что такое эта маленькая соплячка. Если мы пойдем у нее на поводу, тогда она права: мы принадлежим ей. — Дженни снова повернулась к Грасиеле: — А этого быть не должно!
— Терпеть не могу, когда ты говоришь обо мне так, будто меня здесь нет!
— Грасиела, детка, — самым просительным тоном обратился к ней Тай, — сеньора Харамильо умеет играть в покер.
Дженни сразу заметила, что Грасиела хоть и не поддается, но лицо у нее оживилось. Самолюбие требовало, чтобы она изображала плохое настроение и давала понять, что ее бессовестно предали. Дженни разгадала ее хитрость и едва не расхохоталась. Пыталась ли она сама манипулировать взрослыми, когда ей было шесть, как Грасиеле? Если да, то она в свое время могла рассчитывать только на неудачу, как Грасиела сейчас.
На лице Тая было ясно написано чувство вины.
— Если я возьму тебя с собой поужинать, пока Дженни одевается, ты повеселеешь? — спросил он. Дженни округлила глаза.
— И ты еще сказал, что я как яичный желток! Полюбуйся на себя. Она обвела тебя вокруг пальца, такого маленького пальчика!
— Я возьму свою накидку, — заявила Грасиела, совершенно счастливая, и бросила на Дженни торжествующий взгляд, слезая со стула.
— Ах ты, свинюшка!
Тай рассмеялся и надел шляпу.
— Мы уйдем примерно на час. Хватит тебе времени принять ванну и одеться?
Он вымылся и переоделся раньше и теперь стоял перед ней во всей своей ошеломляющей красоте, в туго обтягивающих черных брюках и бархатной черной мексиканской курточке, надетой на белую накрахмаленную рубашку. Дженни обратила внимание на ярко-красный галстук — до этого вечера он таких не носил.
— Ты выглядишь замечательно, — тихо проговорила она, любуясь его упругими мышцами, выступающими под одеждой на плечах и на бедрах.
Легкая дрожь пробежала у нее по спине, когда она вдруг вспомнила о ночах, которые они проводили вместе всю эту неделю. Она узнала его тело, а он — ее. Он мог потрясти ее своим поцелуем или прикосновением. Она могла побудить его к этому или удержать одним только словом, сказанным шепотом. В ее глазах светилась осознавшая себя сила.
— Куда мы идем?
— Это сюрприз, — ответил он, глядя на ее губы. — Надеюсь, тебе понравится мой замысел.
Он мог бы сказать больше, но многообещающее выражение его лица было красноречивее слов. Куда бы он ни взял ее с собой, она не разочаруется.
Дженни облизнула губы и сглотнула, улыбнувшись при виде того, как Тай сжал челюсти.
— Ты по пути не глянешь на расписание поездов? Я чувствую себя совершенно здоровой и готова ехать в Техас хоть завтра. Грасиела, ты ему напомни. Идите, вам пора.
Радуясь перспективе провести вечер с Таем наедине, Дженни теперь уже посмеивалась над тем, что Тай укрощает темперамент Грасиелы лестью и подкупом, а она добивается тех же результатов строгостью и требовательностью. Малышка достаточно умна и видит их обоих насквозь.
После того как Тай с Грасиелой ушли, Дженни велела приготовить ванну, осторожно разложила свое новое платье на одной из кроватей и провела пальцами по шуршащему шелку абрикосового цвета. Еще месяц назад мозоли у нее на руках цеплялись бы за гладкую ткань. Но теперь ей не приходилось каждый день возиться с неподатливыми коробками груза, и мозоли исчезли. Вчера в поисках, чем бы заняться, она взяла у Грасиелы пилочку для ногтей и привела в порядок собственные ногти. Улыбаясь, Дженни подумала, что, наверное, ад замерз, когда она взялась за эту пилочку, и с той минуты грешники дрожат от холода, вместо того чтобы мучиться от жара адского пламени.
Грасиела не была бы Грасиелой, если бы не купила кусок мыла, пахнущего розами, и Дженни решила воспользоваться этим мылом во время купания.
Короткая стрижка имела свое преимущество: волосы быстро сохли, тем более что этому способствовал сухой воздух пустыни. Стоя голая перед комодом, Дженни гляделась в стоящее на нем небольшое зеркало и зачесывала волосы со лба назад, чтобы так они и высохли.
Потом она взялась за предмет туалета, который в свое время дала клятву не носить, — за корсет. Посмеиваясь при мысли о том, как это Тай покупал подобное интимное приспособление, она повертела корсет в руках, согнула стальные пластинки, внимательно разглядела ленточки и кружева. Приложила к себе спереди. Но даже теперь она сомневалась, сможет ли носить эту дьявольскую штучку, хотя Грасиела уверяла ее, что без корсета новое платье будет плохо на ней сидеть.
Надев наконец белье, Дженни вернулась к прическе, довольная тем, что волосы высохли так, как она их уложила. Пальцы Дженни двигались вполне уверенно: скорее подчиняясь обыкновению, нежели признавая его, она годами тайно экспериментировала с гребнем и щеткой для волос. Волосы, ее собственные волосы, были тем атрибутом женственности, который она понимала и принимала. В порыве внезапного вдохновения она прикрепила на затылке веночек из искусственных цветов, создав некую видимость пучка.
Настала очередь розовой воды, также позаимствованной из запасов Грасиелы, после чего Дженни задумалась. Не будет ли нелепо, если она попудрит щеки, плечи и грудь? Так, слегка… Прежде чем переменить намерение, она успела напудрить лицо, шею и плечи, потом посмотрелась в зеркало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34