Она откинула со лба упавшую прядь волос и, посмотрев ему прямо в глаза, с некоторым раздражением ответила:
– Что-то я никого больше не вижу. Я осталась совсем одна, и мне так или иначе придется учиться все делать самой.
– Я ведь уже говорил, что задержусь на несколько дней и помогу вам устроиться.
Она посмотрела на дрова в его руках и совсем другим тоном сказала:
– У меня нет ни малейшего права просить вас об этом, Хэп. Я и так уже обязана вам стольким, что никогда не смогу как следует отблагодарить.
– А я помогал вам не ради этого.
– Я знаю.
– И обошлось мне это в каких-то пятьдесят долларов, которые я отдал за повозку. А повозку я купил бы в любом случае, потому что и сам должен был возвращаться в Техас. Прежде чем ехать в Ибарру, я заеду в форт Кончо, и какой-нибудь погонщик волов возвратит мне мои деньги назад.
– Я имела в виду не деньги.
– Как знать, может быть, мне это было даже нужнее, чем вам. Может быть, мне было просто необходимо это сделать.
– Но почему?
– А какая вам, извините, разница? – резко ответил он. – Главное, я вас доставил домой. На это, по крайней мере, я еще способен.
– Вы сейчас не очень-то на себя похожи, Хэп.
– Откуда вам знать, какой я на самом деле? Вы ведь меня только и видели жалким калекой, – пробурчал он, протискиваясь мимо нее в дверь. – Ладно, пойду разожгу огонь. А потом нужно будет съездить за продуктами.
– Жалким калекой? – повторила она с удивлением. – Вы действительно считаете себя калекой?
– Извините, но хоть я сам и начал, мне не хотелось бы продолжать разговор на эту тему.
Вывалив дрова на пол, он открыл дверцу печки, присел на корточки и, доставая из оттопыренных карманов куртки мелкие ветки, щепки и сухую траву, стал их выкладывать в печку.
– Дайте мне какую-нибудь чурку поменьше, – сказал он ей через плечо. – Хотя вообще-то я привык разжигать костры под открытым небом.
– Эта подойдет? – спросила она, выбрав обрубок ветки сантиметров в тридцать.
– Вполне. Мне нужно три-четыре таких.
Энни была так близко от него, что, когда наклонилась, передавая ему дрова, он почувствовал на затылке ее дыхание, отчего у него по спине пробежала дрожь. Он поспешно отстранился и при этом чуть не угодил головой в открытую печь.
– Вы со мной разговариваете таким тоном, потому что у вас болит нога?
– Нет.
– Значит, от жалости к самому себе?
– Возможно.
Продев под куртку руку, он вынул из карманчика фланелевой рубашки спичку, чиркнул ею о печь и, когда она вспыхнула, подождал, пока она как следует разгорится, а затем поднес к растопке. Первой зажглась сухая трава, и он, слегка подув на нее, бросил внутрь горящую спичку. Когда вся трава сгорела и ему стало казаться, что огонь вот-вот погаснет, слабый язычок пламени лизнул небольшую ветку и стал быстро взбираться по ней наверх. Тогда он прикрыл дверцу печки и рукояткой отрегулировал положение заслонки.
Выпрямившись, он стряхнул пыль со своих брюк из оленьей кожи и сказал:
– Ну а теперь я помогу вам с ковром. Даже и не пытайтесь втаскивать его в дом без меня.
Она открыла было рот, чтобы возразить, но в конце концов уступила:
– Ладно, не буду.
– Вот и хорошо. Слишком вы еще, извините, худосочная, чтобы таскать такие тяжелые вещи самой. Ну а после этого вам надо будет сесть и составить список.
– Но вы же не поедете прямо сейчас.
– А зачем откладывать? Мне и так не управиться меньше, чем за пару дней. Ну вот, пока вы будете писать, я разгружу повозку.
– Но вы ведь даже не поели!
– У меня еще осталось вяленое мясо. – Он лукаво улыбнулся и добавил: – Ну а мясные галеты Бордена я, так уж и быть, оставлю вам. Ладно, не переживайте, я надеюсь вернуться еще до Рождества, так что, может быть, продержитесь и без них.
– Спасибо за щедрость.
– Послушайте, у вас есть неподалеку соседи? – неожиданно спросил он.
– Да, где-то милях в пяти на восток живет семья Уиллеттов. А что?
– Ничего, просто спросил. Хорошо их знаете?
– Когда-то знала неплохо. Ну, а сейчас… – она остановилась и неуверенно закончила: – А сейчас мне трудно сказать. То есть я имею в виду…
– Понятно.
– Мистер Уиллетт в те годы, бывало, приезжал помогать Итану убирать кукурузу. А потом они ехали к нему и убирали его поле, – произнесла она с ностальгической грустью. – Иногда с мистером Уиллеттом приезжала его жена, и, пока мужчины были в поле, мы с ней очень мило болтали.
– Может, стоит к ним заехать и сказать, что вы возвратились домой?
– А вдруг они не захотят меня видеть? Кто знает, может, они поведут себя так же, как Лулена Дейвис.
– Может, да, а может, и нет. По крайней мере, скоро вам станет ясно.
11
Чтобы хоть как-то заглушить нахлынувшее чувство ужасного одиночества, Энни с неукротимой энергией принялась приводить в порядок свой дом. И когда наконец добралась до постели, она до такой степени измучилась, вытирая пыль, выколачивая скатерти и покрывала, подметая и отмывая полы в гостиной и спальне, что спала как убитая до утра, и ей ничего за всю ночь не приснилось. А проснувшись и позавтракав чашкой кофе и сухими крекерами на соде, она с новым рвением принялась за работу.
Хэп Уокер на время поездки за продуктами, которые должен был купить в магазине Вэка, почти все свои вещи оставил на ферме. Энни налила в лохань горячей воды, настрогала туда кусок щелочного мыла, а затем, развернув его одежду и распаковав свою, выстирала и еще до полудня развесила во дворе сушиться на северном холодном ветру. После этого, положив в одну лохань мокнуть постельное белье, а в другую – посуду, она занялась пересмотром вещей в комоде.
Тяжелее всего было разбирать одежду Итана, но сделать это было необходимо. Не пройдя через это испытание, она не смогла бы жить дальше. Нужно было, чтобы в ее сознании запечатлелась бесповоротность случившегося. И вот, смирившись с неизбежностью этой пытки, она одну за другой разворачивала его рубашки, осматривала их, снова сворачивала и выкладывала на кровать. Может быть, их сможет носить Хэп Уокер? Если, конечно, согласится взять.
Все-таки Хэп – человек достаточно странный и во многих отношениях остававшийся для нее загадкой. Он ей представлялся великодушным и в то же время суровым, сомневающимся – и непреклонным. Когда ей начинало казаться, что добрее его нет человека на свете и даже Итан не смог бы сравниться с ним, он вдруг представал перед ней совершенно другой стороной.
Взять, к примеру, вчерашний разговор, когда Хэп ни с того ни с сего стал раздражительным и чуть ли не грубым. Он с такой горечью называл себя калекой и так беспощадно говорил о своей никчемности, будто все, что он сделал в своей жизни до этого, ровно ничего не значило. Он словно ослеплен своей хромотой и не может понять совсем простой вещи – со временем все проходит, возможно, пройдет и его хромота.
Хотя для мужчин такое типично. Их с детства приучают думать, что они все могут, и, если им что-то не удается, они считают себя неудачниками. Она убедилась в этом на примере своего отца. Несмотря на то, что он был вполне преуспевающим лавочником, его ужасно тяготило то, что он был вынужден скучать целыми днями за прилавком. В воображении он видел себя в роли модного адвоката, в эффектной позе выступающего перед присяжными заседателями. Ее мать никогда не верила в эти мечты, а он, со своей стороны, и пальцем не шевельнул, чтобы воплотить их в реальность.
Правда, в случае с Хэпом все получилось как раз наоборот. В свое время он был живой легендой, грозой индейцев, человеком, чье имя пользовалось такой же популярностью в разных частях Техаса, как имена Джеймса Боуи и Дэви Крокетта. Но не за участие в борьбе за независимость, а за то, что он как блюститель порядка делал все, чтобы жизнь была безопаснее. Без таких людей, как он, в штате не было бы ни ферм, ни ранчо, ни железных дорог, ни городов. На ее взгляд, кому-кому, а уж ему никак нельзя было стыдиться своего прошлого.
Она отложила стопку рубашек в сторону, надеясь, что, когда Хэп вернется, он, может быть, все-таки согласится примерить их и взять то, что подойдет. То же самое относилось и к остальной одежде Итана. Если Хэп заберет эти вещи с собой в Ибарру, то она, во-первых, будет знать, что труд, который она в них вложила, не пропал даром, а во-вторых – они больше не будут у нее перед глазами.
И вдруг она испуганно замерла: ей показалось, что она слышит, как подъезжает повозка. Странно, Хэп за это время не смог бы съездить туда и обратно. Скользнув вдоль стены и держась подальше от окон, она метнулась за оставленным им дробовиком. Трясясь всем телом, переломила ружье и увидела, что заряжены оба ствола.
– Миссис Брайс! Вы дома, миссис Брайс? – послышался мужской голос.
Чувствуя, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди, она подобралась к окну и осторожно приподняла пожелтевшую занавеску. На крыльце она увидела Джима Уиллетта, а в тарантасе, стоящем во дворе возле дома, сидела его жена Мэри. Энни, должно быть, так задумалась, что услышала их приближение в самый последний момент. Сначала она почувствовала огромное облегчение, но сразу же вслед за этим в ней снова шевельнулось беспокойство: а что, если они приехали просто поглазеть на нее и будут вести себя, как Лулена Дейвис?
– Ты бы лучше постучал, Джим, – сказала Мэри мужу.
Успокаивая себя тем, что, как бы она себя ни вела, ей все равно не заставить людей думать иначе, Энни пригладила волосы и, приготовившись к худшему, пошла к двери. Открыв ее, она заставила себя улыбнуться и посмотреть Уиллетту в глаза.
– До чего же приятно вас видеть! Мэри, иди-ка сюда и сама убедись, как она замечательно выглядит, – сказал он и, широко улыбаясь, снял шляпу. – Рад, что вы опять дома, мэм.
А к крыльцу с корзинкой в руке уже спешила его жена.
– Знаете, когда к нам заехал капитан Уокер и сказал о вашем приезде, мы с Джимом не поверили своим ушам: мы уже думали, вы никогда не вернетесь, Энни!
– Даже трудно было поверить, что это Хэп Уокер, – поддержал жену Уиллетт и, взяв у нее корзинку, протянул ее Энни. – Вот, мэм, принесли вам кое-чего из еды, потому что, по словам капитана, у вас, кроме каких-то консервов с галетами, ничего нет, а так питаться никуда не годится.
– Большое спасибо, – проговорила Энни, принимая корзинку. Боясь, что не выдержит и заплачет, она опустила голову и, отступив назад, пробормотала: – Прошу вас, входите.
– Сходи-ка за остальным, Джим, – сказала Мэри мужу.
Некоторое время она молча стояла и смотрела на Энни, затем и сама разразилась слезами:
– Господи, как я молилась, чтобы настала эта минута! Молилась каждый божий день – с той самой поры, как это случилось. Но разве могла я надеяться, что… – не в силах продолжать, она бросилась Энни на шею и, задыхаясь от слез, воскликнула: – С приездом вас, голубушка!
Энни крепко ее обняла и прошептала:
– Спасибо вам! Боже мой, Мэри, до чего же я вам благодарна!
Мэри не торопилась выпускать ее из объятий. Поглаживая Энни, словно малого ребенка, она доверительно сообщила ей:
– Конечно, это не совсем то, что мне хотелось бы вам привезти, но Джим настаивал, чтоб мы приехали сегодня, и торопил меня. Говорил, что все, что вам захочется, я смогу приготовить прямо здесь же, у вас.
Наконец она отпустила Энни и, отступив на шаг, вытерла мокрые щеки.
– Мы привезли вам несколько кур-несушек, а то как же без яиц в хозяйстве, но одной я все-таки сверну шею и поджарю на ужин. Небось дикари не баловали вас жареными цыплятами.
– Какое там! Ах, Мэри, если б вы знали, как я рада вас видеть!
– Догадываюсь. Эх, знай я, что вы скоро будете дома, я бы здесь все вымыла и выскребла к вашему приезду. Боже мой! Я опомниться не могла, когда Уокер сказал, что вы дома. Ну, хорошо, поставьте куда-нибудь эту корзинку – там ничего особенного, только бутерброды со свининой – и примемся за работу. У нас, Энни, дел невпроворот, но мы все одолеем.
Она оглядела Энни, и улыбка ее погасла.
– Да они вас вконец заморили голодом! – воскликнула она. – Но ничего, это дело тоже поправимое.
– Видели бы вы меня раньше – во мне было раза в два меньше веса.
– Господи, сколько же вы, должно быть, натерпелись! – Мэри снова вытерла слезы. – И как я вам сочувствую из-за малышей, Энни! Уверена, у отца небесного для вашего мальчика нашлось особое место на небе.
– И я так думаю.
Мэри не стала задерживаться на этой болезненной для Энни теме и, обведя взглядом комнату, заметила:
– Я вижу, вы и так уже немало успели. А вообще вам нужно сейчас одно – постоянно что-то делать, с утра до вечера, пока так не вымотаетесь, что перестанете соображать. Мне, по крайней мере, это здорово помогло, когда я потеряла своих мальчиков.
– Вы потеряли их?
Мэри кивнула:
– Да, Энни, обоих, от дифтерии. В первую же зиму после того, как вас увезли. Сначала заразился Остин, а потом и Билли. Я тяжело переживала их смерть, очень тяжело. До сих пор еще полностью в себя не пришла, но должна вам сказать, – она стыдливо погладила свой живот, – господь бог, кажется, вознаградил нас за эти почти трехлетние страдания.
– Как я рада за вас! Вы были для мальчиков чудесной матерью.
– Не лучше, чем вы, Энни.
Стараясь отбросить мысли о грустном, Мэри Уиллетт встряхнула головой и, пройдя в комнату, заметила:
– Я видела у вас на веревке белье. Значит, вы успели постирать?
– Да.
– Что ж, я вижу, вы не сидели без дела, – с одобрением сказала Мэри. – Кстати, я принесла льняное масло. Намочу им тряпку и пройдусь по всей мебели. Вот увидите, засияет как новенькая. А потом мы с вами выстираем занавески, салфетки и всякое такое, накрахмалим и погладим. К вечеру все будет выглядеть, как будто вы и не уезжали отсюда. – Она снова повернулась к Энни. – Знаете, мы с Джимом по пути заехали в церковь и сообщили добрую весть его преподобию. Так вот, он позаботится о том, чтобы о вашем возвращении узнало как можно больше народу, так что скоро к вам начнут приезжать люди и помогать, кто чем сможет.
– Спасибо большое. Я всем буду рада.
Мэри нахмурилась и неохотно проговорила:
– Ну, я не думаю, что вы так уж всех и увидите. Всегда найдутся такие, которые не способны на христианское милосердие, хоть они и жертвуют на церковь. И слава богу, что их здесь не будет.
– Я это и сама понимаю.
– Ну так и не расстраивайтесь из-за них, они этого не стоят. Такие уж они до тошноты нравственные и добродетельные, что никогда не могут поставить себя на место других людей. Я совершенно уверена, что когда эти святоши окажутся там, наверху, перед жемчужными вратами, то их будет ждать сюрприз – святой Петр не пустит их в рай, а направит прямиком вниз, в преисподнюю.
– А я и не расстраиваюсь, – кривя душой, ответила Энни. – Какой смысл переживать из-за того, чего не изменишь?
– Вот именно. К такому же выводу пришла и я, когда мы похоронили наших мальчиков. А иначе я точно бы спятила.
– Эй, Мэри, куда мне все это поставить? – спросил появившийся в дверях Джим, затем добавил, взглянув на Энни: – Она умудрилась захватить с собой буквально все, за исключением разве что корыта.
– А оно, кстати, не помешало бы, если бы ты догадался его взять, – парировала его иронию Мэри и, обращаясь к Энни, уточнила: – Не думайте, что мы привезли так уж много – только то, чего, как мне кажется, пока еще нет в вашем хозяйстве.
– Кукурузу и бобы из последнего урожая, – начал с гордостью перечислять Джим, по очереди загибая пальцы, – куриные яйца, хлеб, головку сыра, горшок масла и немного муки, чтобы хватило вам на зиму.
– Мы подумали, что если здесь и осталось зерно, то оно все, должно быть, испортилось, – поспешила добавить Мэри.
– Даже не знаю, что вам сказать, – взволнованно проговорила Энни. – Для меня это такая неожиданность!
– Может, стоит выпустить кур? – спросил Джим.
– Я даже не успела заглянуть в курятник.
– Ничего, я займусь этим сам. Похоже, он на месте.
– Джим, а ты ни о чем не забыл? – остановила его жена.
– Вроде нет.
– А что у нас во второй корзинке?
– Ах да!
– Право, и так уже слишком много. Ведь Хэп привезет все, что нужно, – запротестовала Энни, но, видя, как вытянулось лицо всегда улыбчивой Мэри, обняла ее и быстро добавила: – Мне никогда не отблагодарить вас за это.
– Было бы за что.
– За вашу доброту, Мэри. Даже не знаю, что сказать.
– Вы уже сказали спасибо, а этого более чем достаточно.
– Мэри, – напомнил мистер Уиллетт, – ты говорила об этой корзинке?
– А о какой же еще? А ну-ка неси ее сюда, и пусть Энни посмотрит, что в ней. Уверяю вас, дорогая, в них нет ничего особенного, но все-таки они по-своему очень хорошенькие.
Взяв у мужа корзинку, Мэри сняла сверху маленькое одеяльце и пробормотала:
– Как ни странно, но они, кажется, спят.
Энни с любопытством заглянула через ее плечо и увидела, что та достает из корзинки что-то завернутое в старую наволочку.
– Это всего лишь котята, – объяснил Джим.
– Котята? – повторила Энни слабым голосом.
– А что, вы их не любите?
– Нет, почему же, люблю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32