А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Таким образом они пересекли Бёйтензорг и Джанджое и добрались до Бандунга, где дорога стала непроходимой для кареты; пришлось оставить берлину в этом городе, и женщины продолжали путь в носилках, а мужчины – верхом.
В тот день, когда они прибыли в Гавое, вечером, Эусеб, устроив жену в заранее снятом им доме, поспешил на террасу, выходившую на южную сторону, чтобы посмотреть на гору Текоекуа, у которой видна была лишь покрытая снегом вершина.
К большому его удивлению, Кора уже опередила его: опершись на бамбуковую балюстраду, служившую перилами, она устремила взгляд на темную громаду гранитной скалы, основание которой тонуло в однообразной лиловой дымке, и лишь вершина еще была освещена заходящим солнцем, обагрившем ее своими лучами.
Негритянка так погрузилась в созерцание, что не слышала, как сзади подошел Эусеб; приблизившись, он легко коснулся ее плеча; вздрогнув, она обернулась и, узнав хозяина, вскрикнула от страха.
– Что с тобой, дитя? – спросил ван ден Беек.
– Господин, вы хотите, чтобы я со спокойным сердцем смотрела на те места, которые вызывают во мне такие мучительные воспоминания?
– Мы никогда не скрывали от тебя, в какую сторону собираемся направиться; для того чтобы начать огорчаться, тебе незачем ждать, пока мы приблизимся к цели нашей поездки: мы уже на месте. Так вот она, эта гора, что скрывает в своих склонах несметные богатства, которые станут нашими!
– Господин, господин! – воскликнула Кора. – Подумайте хорошенько перед тем, как протянуть к ним руку; дух горы жаден, как люди, и, подобно им, охраняет и упорно защищает свои сокровища.
Мысль овладеть неиссякаемым источником богатства, на который он позарился, так ослепила Эусеба, что угроза столкновения со сверхъестественным духом, от которой он содрогнулся бы после своей встречи с Базилиусом, теперь не произвела на него ни малейшего впечатления. Он пожал плечами.
– Господин, – продолжала Кора. – Разве мы не были счастливы в большом доме на Вельтевреде: вы – теми бесчисленными благами, какие послал вам Бог, и любовью вашей жены, я – тем, что иногда ловила сочувственный взгляд, брошенный вами на свою рабыню? Ах, почему мы покинули Вельтевреде!
В голосе негритянки, когда она произносила эти слова, звучали слезы, а тон выдавал глубокое волнение.
– Рабыня, – почти угрожающе обратился к ней Эусеб. – Несмотря на все твои хитрости, я отгадал правду: ты обманула меня.
– Я! – в отчаянии вскрикнула Кора.
– Ты меня обманула, признайся в этом! История находки этого алмаза – сказка, существование впадины, наполненной такими же камнями – легенда; ты посмеялась надо мной и над моей глупой доверчивостью.
– Нет, господин, я не солгала; о, не думай так, заклинаю тебя духом моей матери, которая умерла, чтобы спасти мне жизнь, я сказала правду, клянусь тебе.
– Хорошо, – согласился Эусеб, почти убежденный твердостью, с какой говорила Кора. – Завтра, когда будет светло, мы тронемся в путь и, когда проделаем два льё, когда окажемся на склоне Текоекуа, одна сторона которой обращена к морю, другая – к равнине, увидим, не лгала ли Кора, поклявшись духом той, что дала ей жизнь.
– Нет, не завтра, нет, не пойдем на Текоекуа, откажись от твоих планов, господин!
– Никогда! – закричал Эусеб. – Я не позволю провести себя! И хотя бы для того, чтобы уличить тебя в наглой лжи, мы поищем завтра площадку, примыкающую к каменной стене, с высоты которой падает ручей, увлекающий в своем течении алмазы. Ты видишь, Кора, я все помню!
– Если только эти блестящие камни могут тронуть твое сердце, господин, скажи, и я обойду все ручьи на других горах, обыщу их ложа, израню пальцы о камни на дне и принесу тебе весь мой улов, ничего себе не оставив, клянусь тебе.
– Безумная! Как будто на всем острове может существовать хотя бы еще одно месторождение, подобное тому, о каком ты мне рассказала! Ну, Кора, повторяю тебе: должна ли эта поездка обогатить нас или всего лишь уличить тебя во лжи, приготовься совершить ее завтра на рассвете и послужить мне проводником.
– Нет, ищите другого проводника, – ответила негритянка, качая головой. – Кора не сможет отвести вас на Текоекуа.
– Несчастная! – уступив порыву гнева, Эусеб замахнулся на нее.
Но он тотчас же устыдился своей вспышки и добавил уже мягче:
– Так вот, значит, та безграничная признательность, которую Кора якобы испытывает к своему господину!
– Пусть рука, которую ты занес, опустится на меня! – воскликнула Кора. – Бей свою рабыню, топчи ее ногами, но не клевещи на нее, господин!
Здесь Кора остановилась, издав глухой крик, словно страшное видение сдавило ей горло и заставило замолчать; она судорожно дрожала всем телом, ей трудно было дышать; блуждающий взгляд ее был устремлен в сторону горы Текоекуа.
Проследив за его направлением, Эусеб увидел столб красноватого дыма, поднимавшийся у основания горы из-за опоясывавших ее деревьев.
Он решил, что это обыкновенный костер какого-нибудь охотника, и не подумал связать с ним внезапный ужас, охвативший Кору.
– Ну что? – спросил он, повернувшись к ней.
– Вы этого хотите, господин, – ответила она еще сдавленным от волнения голосом. – Вы этого хотите, и я пойду, я отведу вас туда, где алмазы спят под толщей жидкого хрусталя.
Эусеб был слишком возбужден для того, чтобы уснуть.
Не прошло еще двух третей ночи, как он встал с постели и с самыми большими предосторожностями, чтобы не разбудить Эстер, направился к дивану, служившему ложем негритянке.
Он слегка задел колыбель, где спал его сын; но, к своему изумлению, не увидел на циновках молодой женщины.
Эусеб испытал мучительную тревогу; он предположил, что Кора, поддавшись выказанному ею накануне чувству отвращения к этой экспедиции, сбежала.
Он поспешно спустился расспросить о ней.
Направляясь через тростники, окружавшие его жилище, к дому, где разместил слуг, Эусеб услышал глубокий вздох и остановился.
В двух шагах от себя он разглядел в тени черную фигуру.
– Это ты, Кора? – спросил Эусеб.
– Кто, кроме Коры, станет бодрствовать оттого, что вы не спите?
– Бедная Кора! Знаешь ли ты, что на минуту я испугался, не вернулась ли ты на Вельтевреде?
– Кора всего лишь рабыня, и дороги не открыты ее воле.
– Кора, вторая мать моего сына, всегда была другом нашего дома, и я не хочу, чтобы другие узы, кроме привязанности, соединяли ее с нами; я даю ей свободу.
– К чему перерезать веревку из кокосовых волокон, раз на ноге остается тяжелая железная цепь, сжимая ее? Кора всегда будет рабыней – твоей и еще кого-то другого, более могущественного, чем ты.
– Кто этот другой хозяин, Кора?
Негритянка несколько секунд колебалась и наконец сказала:
– Судьба, которая говорит мне: «Иди!»– и заставляет меня идти, даже если я вижу бездонные глаза подстерегающей меня смерти.
Эусеб пожал плечами.
– Так ты не образумилась со вчерашнего вечера!
– Я готова отвести тебя на склоны Текоекуа, – заявила молодая женщина; она встала и отошла от бамбукового столба, прислонившись к которому сидела.
– Хорошо; тогда я разбужу моих слуг, чтобы они сопровождали нас.
– Нет, – возразила Кора. – Дух горы не только жаден, но и недоверчив; один мужчина и одна женщина вызовут у него меньше подозрений.
– Хорошо! – согласился Эусеб, решив, что может в этом уступить суевериям бедной негритянки. – Но дай мне взять хотя бы лошадей.
– К чему? Какими бы проворными ни были их ноги, они не унесут нас от опасности, если она встанет перед нами, а на склонах гор они будут бесполезны для нас. Если мольбы моего сердца не тронули тебя, если любовь к этим блестящим камням заставляет тебя пренебречь опасностями, о которых я тебе говорила, как и слезами, что катятся из моих глаз, – возьми меня за руку, и пойдем.
Эусеб схватил руку юной негритянки: сухая и горячая, она лихорадочно дрожала.
– Идем, – ответил он, увлекая за собой Кору, – идем! Оставив слева сады Гавое, они направились к югу через равнину, засаженную цветущими фруктовыми деревьями, разлившими в воздухе сильные и сладкие ароматы.
Ночь была тихой и ясной, одни лишь звезды слабо освещали двух путешественников.
Так они шли в течение часа.
Понемногу последние признаки цивилизации остались позади; невысокие, с круглыми вершинами манговые, лимонные и дынные деревья сменились вырезанными в звездном куполе высокими и плотными силуэтами тамариндов, ликвидамбаров, тиковых и других лесных деревьев.
Поднявшийся ветер с сильным шумом заколыхал широкие листья кокосовых и гибкие стрелки арековых пальм, что склонялись и волновались на пути ночных странников, словно огромные султаны.
Приближался рассвет; Эусеб и кора вошли в лес, покрывавший основание горы Текоекуа.
Громоздившиеся друг на друга обломки базальта и лавы, пепел и шлак покрывали землю и затрудняли передвижение; посреди огромной поляны возвышалась пирамидальная скала, брошенная туда, возможно, каким-нибудь чудовищным извержением вулкана.
Эусеб остановился у подножия этой скалы, поджидая немного отставшую Кору; он позвал ее, и девушка прибежала на зов.
Она держала в руках охапку веток гардении и стеблей малатти, только что собранных ею, и плела из них венок, в который ловко, хотя было темно, вставляла белые чашечки первых и пурпурные трубочки вторых.
– Что ты делаешь? – спросил Эусеб.
– Мы не можем идти дальше, пока я не принесу жертву духу огня, хозяину горы.
– Так сделай это, и сделай поскорее, – ответил Эусеб, не дав себе труда скрыть жест досады.
– Будь милостивым и добрым, господин; своды деревьев удваивают темноту ночи, и мы не сможем до рассвета двигаться дальше; позволь твоей рабыне сделать дух благосклонным к твоим намерениям; она сейчас охвачена таким же, как ты, нетерпением оказаться там, где сверкающие камни огненными волнами заструятся у тебя в пальцах.
Успокоенный словами Коры, Эусеб сел на ствол упавшей пальмы.
Молодая негритянка покрыла голову сплетенным ею венком, продолжая держать в руке довольно большой букет, собрала ветки для костра; разгоревшееся пламя озарило красноватым светом лицо и одежду Коры, вставшей на гребень монолита.
Один за другим она брала из букета, который держала в руке, белые цветы гардении и бросала их в костер, напевая тягучую однообразную мелодию, напоминавшую жалобы наших европейских пастухов.
Мрачная и величественная декорация, поза и фантастическая красота негритянки (освещенная отблесками умирающего костра, Кора казалась жрицей ночи), взволнованный, несмотря на однообразие речитатива, голос – все должно было поразить воображение Эусеба.

Допев свое заклинание, Кора сняла с головы венок и тоже бросила его в костер; затем, склонившись к пламени, с тревогой следила за тем, как он горит.
Внезапно, когда последние вспышки заставили затрещать темные листья малатти, она радостно вскрикнула, выхватила из огня наполовину сгоревший венок и поспешно сбежала со скалы.
– Смотри, смотри, – сказала она Эусебу, показывая ему почерневшие ветки. – Видишь, этот цветок гардении вышел из испытания нетронутым: пламя пощадило его и он такой же белый, такой же чистый, каким был, когда мои пальцы сорвали его стебель.
– И что же?
– Это доброе предзнаменование; дух на твоей стороне, ты вернешься из этого путешествия живым и здоровым.
– Но ты, Кора?
– Это неважно, – ответила Кора, смяв пальцами благоухающие трубочки малатти, вероятно изображавшие ее в этом обряде; огонь скрутил, обуглил их и заставил почернеть.
– Нет! – воскликнул Эусеб. – Я скорее откажусь от алмазов, даже если их так же много и они весят столько же, как те, что содержатся во всех копях Визапура, чем пожертвую ради них одним-единственным твоим волоском!
Вырвав, наконец, у Эусеба это восклицание, Кора, казалось, ослабела.
– Ну, дитя мое, вставай, – продолжал Эусеб. – Постараемся к утру вернуться в Гавое.
– Вернуться в Гавое? Но почему? – в недоумении переспросила негритянка.
– Потому что незачем продолжать это долгое испытание.
– О каком испытании ты хочешь говорить, господин? И она пальцем указала Эусебу на фосфоресцирующий огонек, летевший к горе, то скользя над самой землей, то поднимаясь к вершинам самых высоких пальм.
– Но куда идти в ту сторону?
– На Текоекуа. Прежде чем солнце пройдет половину своего пути, ты погрузишь руки в чашу, содержащую чудесное богатство, о котором я говорила тебе. Я сказала тебе правду, господин, клянусь тебе. Пойдем, он хочет этого, так надо.
Несмотря на неразрешимую загадку, содержавшуюся для него в этих последних словах, Эусеб без колебаний, с новым пылом последовал за Корой: ориентируясь на подвижный огонь, который она показывала хозяину, молодая женщина взбиралась на первые откосы Текоекуа и прокладывала путь среди лиан, превративших лес в непроницаемую массу зелени.
Вскоре Эусеб и Кора покинули область больших лесов и вступили туда, где земля, тощая от покрывших ее поверхность пепла и лавы, может вскормить лишь невзрачные мимозы и малорослые пальмы. С приближением утра звезды побелели, ночь стала темнее, и Кора продолжала путь, следуя за блуждающим огоньком, прихотливо двигающимся перед ней и ее спутником.
Эусеб осмелился высказать несколько замечаний; но, хотя Кора судорожно вздрагивала всем телом, словно все еще не могла оправиться от испытанных ею треволнений, она твердо настаивала на том, чтобы не отступать от пути, начертанного перед ними огнем, который им послал, по ее словам, сам Ракшаса, и ее хозяин, видевший, что они продолжают подниматься в гору, больше не решался возражать.
Понемногу последние мимозы остались позади; земля, по которой они шли, становилась все более неровной.
Иногда им приходилось взбираться на груды остывшей лавы или базальта, расставленные по земле, словно исполинские дольмены; иногда они до колен проваливались в рыхлый пепел, покрывший землю слоем в несколько футов толщиной.
– Судя по твоему рассказу, Кора, – произнес Эусеб, – мне кажется, что мы совершенно напрасно взбираемся на все эти скалы; отвесная скала и несущий алмазы ручей должны находиться на этой высоте Текоекуа, но правее; они должны находиться на том склоне горы, что смотрит на Папандаян, ее соседа.
Вместо ответа Кора показала хозяину бледный огонек, продолжавший порхать над кучами шлака; Эусеб, оглядев темную громаду возвышавшейся перед ним горы, увидел, что они поднялись не более чем на треть ее высоты, и признал, что, возможно, права негритянка.
– Все равно, – произнес он. – Думаю, лучше нам здесь дождаться утра; я больше доверяю твоим воспоминаниям, чем доброй воле, которую проявляет по отношению ко мне Ракшаса.
Эусеб кончал говорить, когда, запутавшись в чем-то ногами, покачнулся; потрогав это рукой, он в ужасе закричал: препятствие оказалось человеческим скелетом.
На его крик эхом откликнулась Кора; только что негритянка увидела, как погас, словно унесенный мощным дыханием, язык пламени, что привел их к этому месту.
В то же время резкий смрадный запах проник в мозг обоих путешественников и вызвал у них головокружение.
Эусеб не сразу понял, что происходит кругом, но Кора, выросшая в этой стране, не могла ошибиться и тотчас воскликнула:
– Мы погибли, неминуемо погибли! Дух горы заманил нас в Гуево-Упас.
– Гуево-Упас? Что это? – спросил Эусеб.
– Это страшная долина, из которой не вышел ни один из тех, кто в нее вошел; оглянись, земля вокруг нас побелела от костей всех, кто нашел здесь свою смерть.
– Это легенда, – возразил Эусеб. – Бохон-упас никогда не убивал тех, кто уснул в его тени; его сок опасен только в том случае, если проникнет в кровь.
– Кто тебе говорит о бохон-упасе? – нетерпеливо перебила Кора. – Я сказала, что мы в Гуево-Упас, долине яда, что нас убьет не тень проклятого дерева, а испарения, поднимающиеся от земли, – Ракшаса посылает их своим врагам, чтобы они задохнулись.
Эусеб понял, что негритянка права: они оказались в одной из погасших сольфатар, где скопившиеся в атмосфере пары углекислоты душат живые существа, осмелившиеся проникнуть в отравленную среду.
На каждом шагу по этой проклятой земле он наталкивался на остов человека или животного; он чувствовал, как под ногами у него, хрустя, рассыпаются иссохшие кости, и холодный пот струился по его лбу.
Кора растерянно металась по сторонам, словно пыталась найти проход, отыскать средство к спасению.
– Ракшаса не постыдился объединиться с бакасахамом. Дух огня подчинился воле того, кто, как отвратительный червь, находит в могилах пищу, продлевающую его существование. Но ведь и сам он, гнусный бакасахам, поклялся мне, что удовольствуется одной жертвой! Если ты обманул меня, когда я на коленях умоляла тебя пощадить того, кто мне дороже жизни, будь проклят, о Базилиус!
Это имя вырвало Эусеба из расслабленности, в которую он начинал впадать то ли от страха, то ли под воздействием смертоносного газа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40