– Мы с вами очень похожи. – Ее голос и лицо выражали сочувствие. – Мы оба прожили жизнь в погоне за властью – над вещами и людьми, окружающими нас... только для того, чтобы понять: нельзя властвовать над всем самым ценным. Любовь во всех ее проявлениях – это дар. Нельзя заставить другого человека подарить тебе любовь... можно только предложить ее и надеяться. Я делаю вам предложение, Херст Барроу. И это, может быть, ваш последний шанс.
Когда старик, все еще упрямясь, взглянул на нее, Беатрис готова была поклясться, что в его глазах блестели слезы.
Было уже поздно, когда следующим вечером Коннор повернул ключ в замке своей входной двери. Он провел большую часть дня, бродя по улицам, чтобы не возвращаться ни домой, ни в свою осажденную юридическую контору. Затем, когда репортеры устали ждать и разошлись, Коннор по пожарной лестнице забрался в офис, чтобы вздремнуть на диванчике. После этого он поужинал в маленьком итальянском кафе, подальше от Бродвея, и возобновил свою долгую прогулку, направляясь на этот раз домой.
В гостиной горел свет, но Коннор быстро отмел возможность пребывания там Биби. Ему чертовски повезет, если она захочет разговаривать с ним после того, как он ее покинул накануне. Ему требовалось время и место, чтобы серьезно все обдумать. Он снял шляпу и помятое пальто и повесил их на вешалке в холле.
Когда Коннор зашел в гостиную, чтобы выключить свет, то буквально окаменел... глядя на своего сморщенного, высохшего от старости деда, который дремал в одном из кресел у камина. Старик накрыл себе колени пледом, который взял с дивана, и, казалось, чувствовал себя очень уютно.
Первым побуждением Коннора было сбежать, вторым – выгнать старика прочь, а третьим, самым цивилизованным, – разбудить его и выяснить, какого черта он тут делает.
– Явился позлорадствовать, верно? – громко спросил Коннор, и старик с сопением и бормотанием проснулся.
– А? Что? – Херст резко подскочил.
– Как ты сюда попал? – спросил Коннор.
– Твоя домоправительница. – Старик вытер рот сморщенной рукой. – Она слишком доверчива, ты должен ее уволить.
– Она впустила тебя... Наверное, уволю. – Коннор стоял посередине комнаты, уперев руки в бока. На этот раз он не собирается никуда уходить. – Чего тебе надо?
– Новая левая нога, хороший слух и прожить на десять лет подольше, чем мне осталось. Правда, не известно, у кого все это просить, – ответил Херст, сбрасывая с колен плед. – Могу тебе сказать, это была не моя идея. Это все твоя чертова кукла! Она меня заставила.
Дед мог иметь в виду только Биби. У них не было других общих знакомых «чертовых кукол». Коннор нахмурился.
– Но зачем? – спросил он.
Зачем, спрашивается, в такое время Биби стала бы ему навязывать его несчастного, задиристого деда-самодура.
– У нее какие-то дурацкие представления о «горе и Магомете». Говорит, что у нас с тобой есть еще общие дела. По-моему, это глупая, романтическая чепуха. – Херст негодующе съежился. – Она твоя – ты с ней и разбирайся.
Коннор изо всех сил цеплялся за то душевное равновесие, которого достиг в последние двадцать четыре часа. Возможно, именно это вернувшееся самообладание позволило ему увидеть всю нелепость стариковского ворчания. Коннор не мог сдержать улыбку. Херст посмотрел на него с хорошо отработанной гримасой.
– Значит, они тебя вышвырнули.
– Я сам ушел.
– Слова, слова... – Старик с отвращением отвернулся.
– Они на меня давили. Я больше так не мог. – Коннор напрягся, ожидая ответной ехидной реплики. К его удивлению, старик тяжело вздохнул, а потом нетерпеливо фыркнул.
– Я всегда говорил, что в «Таммани» полным-полно идиотов. Просто уникальный союз идиотов. – Потом он пронизывающим взглядом посмотрел на Коннора. – Что ты теперь собираешься делать?
Значит, к этому все и шло? Коннор задумался. Старик решил захватить его в момент слабости и затащить назад в семейную берлогу.
– Не имею ни малейшего представления, – ощущая горечь, признался он.
– А я имею, – сказал его дед, наблюдая за тем, как Коннор весь сжался. Углы рта старика, обычно обвисшие, сейчас приподнялись, образуя прямую линию. Он был похож на дряхлую черепаху, попытавшуюся улыбнуться. – Тебе надо выставить свою кандидатуру в конгресс.
Коннор буквально окаменел.
– Что?
– Баллотироваться в конгресс. Отобрать место у этих чертовых ирландцев и показать им, как надо заседать в правительстве.
Коннор уставился на него, заморгал и открыл рот, чтобы сказать что-то, но не издал ни звука.
– Именно это я и говорила, – донесся голос Биби из дверей позади него. Он обернулся и увидел ее, держащую поднос с чаем. Она наблюдала за ними, облокотившись о дверь. – Веди кампанию жестко, отбери у них место в конгрессе и заставь приползти к тебе на коленях. – Беатрис внесла поднос в комнату, поставила его на стол и минуту стояла, изучающе глядя на чайные принадлежности, прежде чем поднять глаза. – Не могу гарантировать, что чай удался – это моя первая попытка. – Она встретила взгляд Коннора. – Но зато я могу гарантировать, что из тебя выйдет лучший конгрессмен, чем любой из тех, кого они выдвинут. И я знаю, что ты можешь победить.
– Вы что-то подхватили... оба. У вас лихорадка, вы бредите, – проговорил Коннор. Он ощутил, как пугающая волна тепла нахлынула и затопила его. Она была здесь. Возилась у него на кухне и, не дрогнув, не взвесив ничего, предлагала ему свою поддержку. – Я исключен из списка... вы что, не слышали?
– Не обязательно, – заявил Херст, вытаскивая из кармана и взмахнув какой-то свернутой бумагой. – Если ты внесен в списки кандидатов, они не могут так легко от тебя избавиться. Или «Таммани» придется подделать новый список. Придется немного потрудиться, но мы сможем это предотвратить. Мы сегодня уже кое-что проверили. – Он с видом конспиратора взглянул на Беатрис. – Я уговорил федерального судью, который наведет порядок и утвердит тебя в списках за два дня. Это появится во всех газетах, и мы будем особо следить за комиссией на выборах. Там будет твое имя... если ты этого захочешь.
Коннор был просто ошарашен. Он переводил взгляд со своего деда на Беатрис, и множество вопросов крутилось у него на языке.
– Но у меня нет программы... нет плакатов, мест, где можно собираться, нет доверенных лиц...
– Коннор. – Беатрис подошла, взяла его за руки и сжала их, как бы пытаясь передать ему свою уверенность. – Чем ты занимался последние шесть месяцев? Проводил кампанию, верно? Люди слышали твое имя. Они слышали, как ты выступал и вел дебаты. Они пожимали тебе руку, рассказывали тебе о своих проблемах. И ты им понравился. Если твое имя будет в списках, множество людей проголосуют за тебя. Ты уже провел самую трудную работу. У тебя есть шанс, Коннор. – Ее глаза сияли. – Не упускай его.
– Но вся эта шумиха в газетах, – проговорил он, чувствуя, как у него перехватывает горло.
– Да пошли ты подальше все эти газеты! – сказал Херст, возмущенно махнув рукой. – Сколько человек их читает? А сколько верят тому, что прочитали? Поработай головой, мальчик. – Он прикоснулся к виску. – «Таммани» может тиснуть статейку, но это может каждый... за деньги. Даже мы.
Мы? Коннор смотрел на старика, который, оттолкнувшись, встал с кресла и, шаркая, подошел к нему. Коннору казалось, что земля поплыла у него под ногами, и больше всего его беспокоило то, что целых десять лет взаимных обид и упреков больше не имели никакого значения.
– Как сильно тебе этого хочется, мальчик? – спросил Херст. – Готов ли ты как следует потрудиться?
– Вы считаете, что я справлюсь? – Коннор знал, что сейчас он спрашивает о чем-то гораздо большем, чем его политические шансы.
– Я никогда не сомневался в твоих способностях. – Голос старика звучал глухо от непривычных для него чувств. – И в твоей внутренней правоте. С годами я понял, что нет ничего более важного, чем эти две вещи. – Он тяжело вздохнул, многого недоговорив. – Если ты будешь участвовать в выборах – ты победишь.
Коннор почувствовал, как Биби взяла его за руку, и посмотрел в ее полные надежды и ожидания глаза.
– Ты действительно считаешь, что это возможно? – спросил он ее.
– Именно я убедила твоего деда, что это возможно. Коннор с трудом проглотил комок в горле, мешавший ему говорить.
– Я, должно быть, потерял последние остатки разума. – Он глубоко вздохнул, ощутив, как внутри у него все напряглось в предчувствии чего-то необычного. – Я сделаю это.
Беатрис, смеясь, обняла его. Когда Коннор поднял голову после поцелуя, то увидел, что дед желчно смотрит на них.
– Вот эта ерунда не поможет тебе на выборах, – проговорил Херст, суя ему в руки бумагу с датой, когда должно состояться слушание в суде. Потом он направился к дверям, ворча по дороге. – Мне еще надо собрать деньги на кампанию.
Коннор видел, как старик повернулся, чтобы в последний раз взглянуть на них, и ему показалось, что на его иссохшем лице промелькнула тень улыбки. Потом до них донесся звук закрывшейся двери, и Коннор посмотрел на Биби. Ее щеки были влажны, а ресницы блестели.
– Ты вернулась, – сказал он, приглаживая ее волосы.
– А ты сомневался?
– Ну... – Он покраснел. – Не то чтобы очень...
– Ты не был настроен услышать, что не все потеряно? – закончила за него Беатрис. – Я потом это поняла. Иногда требуется немного времени, чтобы сердце вновь обрело надежду. – Она взяла его лицо в ладони. – Ты для меня – самое дорогое на свете. То, что с тобой сделали эти негодяи, разбило мне сердце. А когда ты ушел, я поняла, что, когда увижу тебя снова... должна предложить тебе... что-то, что давало бы веру.
Коннор ощутил жжение в глазах и заморгал.
– Тебе не стоило так беспокоиться. Все, что требовалось сделать... это прийти сюда... смотреть на меня вот так... с любовью. Этого было бы достаточно. Я люблю тебя, Биби. И хочу подарить тебе весь мир. Но сейчас все, что у меня есть, – это вот этот дом, обещание много работать и руки, которые никогда не устанут обнимать тебя.
– Более чем достаточно. – Беатрис потянулась, чтобы поцеловать его. – Ах ты, обольститель.
Глава 21
Через четыре дня после катастрофической встречи Коннора с репортерами в «Таммани Холле» газеты все еще обсуждали его историю, возможные последствия и сложности. Домыслы по поводу того, кто станет новым кандидатом от «Таммани», становились все более невообразимыми, а самые смелые газеты поднимали вопрос, насколько законно внесение в списки нового имени на таких поздних сроках. Юмористы ответили карикатурами и объяснениями, что у «Таммани» никогда не было проблем с законом... поскольку он изменяет его по своему желанию.
Однако бомба разорвалась тогда, когда стало известно, что Коннор намерен опротестовать решение партии в суде. Эти слухи были скоро подтверждены официальными источниками, заявившими, что федеральный суд постановил по-прежнему считать Коннора кандидатом, участвующим в голосовании. «Таммани» отреагировал на это, быстро избрав члена городской управы Берта Маклоски кандидатом в конгресс от демократической партии, и вдобавок послала двух новых крепких «помощников» поработать в офисе предвыборной кампании.
Когда Коннор и Беатрис принесли бумаги с решением суда о том, что имя Барроу должно стоять во всех списках на голосование, новые «помощники» выхватили у них документы, а их самих попросили удалиться.
– Как я и предполагал, – проговорил Херст, когда встретился с ними тем же вечером в доме Коннора и они рассказали ему, что произошло. Улыбка древней черепахи снова появилась на его лице, но на этот раз в ней было коварство. – Предоставьте списки мне.
– Что вы собираетесь делать? – спросила Беатрис. Старик проглотил еще одну дозу лекарства от подагры и передернулся.
– Вам незачем знать.
– Ничего противозаконного? – нахмурившись, она внимательно смотрела на него.
Херст взглянул на Коннора с едва скрываемым нетерпением.
– Она ведь новичок в политике, верно?
Первоочередной задачей Беатрис было найти помещение для штаб-квартиры кампании. По предложению Элис она договорилась о том, чтобы снимать несколько комнат в «Вудхалле». Они заняли комнаты в новом флигеле, разместились под спальней Присциллы и принялись обставлять их и располагать отпечатанные политические материалы, которые уже были заказаны «Таммани Холлом». Беатрис привлекла к работе и Присциллу, которая теперь каждый день должна была просматривать газеты и вырезать все статьи, касающиеся выборов. Они разослали приглашения репортерам, чтобы те посетили их новый штаб, и Беатрис встречалась с ними в неформальной обстановке, а также организовывала обеды и ужины, на которых Коннор беседовал с журналистами. Беатрис также посетила руководительниц Всеамериканской суфражистской ассоциации и убедила их публично поддержать Коннора и предоставить ему добровольных помощников.
Лейси Уотермэн и Франни Эксцельсиор прибыли уже на следующее утро и привели с собой целый батальон женщин, желающих помочь. Беатрис с благодарностью раздала им кипу только что отпечатанных плакатов и листовок, и также мешочки со значками, которые надо было раздавать. Женщины поспешили выполнять задание, но через полдня вернулись. Все они выглядели потрепанными и ошарашенными и рассказывали страшные истории, как за ними следовали банды хулиганов, срывавших все их плакаты и даже применявших силу к ним лично.
– Проклятые грубияны! – Франни влетела в комнату, демонстрируя порванный жакет, царапину на щеке и раздавленную, смятую до неузнаваемости .соломенную шляпку. – Они слишком трусливы, чтобы вступить в честный бой. – Она потрясла сжатыми кулачками. – Эти стервятники налетели на меня вчетвером... вырвали плакаты у меня из рук... толкались и пихались. И ни один мужчина не пришел мне на помощь, даже не одернул их!
Остальные дамы принялись сочувствовать, все были потрясены и разозлены таким обращением.
– Вот такие они, мужчины, – ядовито проговорила одна. Беатрис не могла обвинять их за такое отношение, она была шокирована не меньше подруг. Но должна была переадресовать их гнев и обвинить настоящих виновников.
– Это не мужчины, – сказала она, собирая свое войско. – Это «Таммани Холл». И нравится нам это или нет, они будут продолжать так себя вести до самых выборов. Если вы не боитесь, то завтра мы сделаем еще одну попытку. – Они с сомнением согласились, и Беатрис вымученно улыбнулась. – Не волнуйтесь, мы что-нибудь придумаем.
Коннор рассвирепел, узнав, что случилось с их добровольцами. Он говорил, что «силовая тактика» «Таммани» на выборах была хорошо всем известна, но, насколько он знал, они никогда не опускались до того, чтобы оскорблять и запугивать женщин. И его не обрадовал тот факт, что сейчас благодаря его делу партийные деятели были вынуждены прибегать к таким отчаянным мерам.
– Если они не желают уважать нас как соперников, то по крайней мере могли бы уважать нас как женщин, – с негодованием проговорила Беатрис.
– Э-э, прошу прощения, мэм... это, конечно, ваши подруги и все такое прочее... но они выглядят иначе, чем остальные женщины, – поморщившись, заметил Диппер. – В них за милю видно этих... которые за свои права.
– Только из-за того, что они не носят зонтики с оборочками, не семенят при ходьбе и не красят ресницы?
Но Диппер был прав. Большинство суфражисток носили костюмы, очки и шляпы по типу мужских. У Беатрис появилась идея.
На следующее утро, когда женщины собрались, она представила им груду позаимствованной одежды, в основном цветастых платьев и гофрированных передников. Добровольные помощницы быстро прониклись духом розыгрыша и сделали то, о чем она их просила, – надели огромные платья и прицепили на шляпки шелковые цветы. Потом Беатрис притащила кучу подушек, собранных со всех кроватей в пансионе «Вудхалл», и принялась запихивать их под платья суфражисток. Дамы – некоторые из них были уже весьма почтенного возраста – решили, что идея нелепая, но тем не менее азартно участвовали в ее воплощении. Вскоре армия очень сильно «беременных» дам выплыла из «Вудхалла» и направилась расклеивать на улицах плакаты, раздавать листовки и значки «Барроу – в конгресс».
Беатрис присоединилась к ним, одетая в кричащее красно-белое платье и шляпку с «растущими» из нее шелковыми маками. Она вперевалку ходила по улицам, расклеивая плакаты, и несколько раз встречала группы подозрительно выглядевших мужчин, которые оглядывали ее, но, заметив торчащий живот, оставляли в покое. Предстоящее материнство все еще было священным, казалось, даже для головорезов «Таммани».
В штабе стоял непрекращающийся смех, когда вернулись остальные женщины и принялись рассказывать о том, как были ошарашены бандиты, столкнувшись с неожиданным наплывом будущих матерей.
– Это не может продолжаться долго, – с улыбкой успокаивала их Беатрис, – но если поможет нам продержаться следующую неделю, то уже хорошо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34