Спустя какое-то время Чарли спустился на землю, не выпуская Одри из рук, и только тогда поставил девушку на ноги. При этом он продолжал обнимать ее и тихонько покачивался вперед-назад, приговаривая:
– Ну, ну, все хорошо, все кончилось. Как ты, родная моя?
Одри резко высвободилась из его объятий и неожиданно холодным голосом сказала:
– Отвезите меня назад в город, Чарли.
Чарли с тоской заметил, что Одри при этом старается даже не смотреть в его сторону. Увы, она по-прежнему ненавидит его, и скачки с препятствиями ничего не изменили в их отношениях.
Одри же тем временем промокнула навернувшиеся на глаза слезы и вскользь подумала о том, как она выглядит – растрепанная, грязная, с всклокоченными волосами…
А впрочем, не все ли равно!
После пережитого нервного возбуждения на нее навалились усталость и апатия. Все тело ее болело после драки с Гарландом – каждая косточка, каждый мускул. Губы Одри пересохли и потрескались.
Одри еще не осознала до конца ни ту опасность, которой подвергалась, ни свое чудесное освобождение от нее. Только одно она знала совершенно точно: больше всего ей неприятно то, что ее освободителем, ее рыцарем оказался Чарли. Лучше бы это оказался любой другой – мало ли на земле мужчин, в конце-то концов!
– Одри, прошу, позволь мне…
– Нет! – резко прервала его Одри, чувствуя, что еще немного, и она разрыдается. – Нет! – повторила она. – Отвезите меня в город.
Чарли выглядел таким несчастным, таким потерянным, что сердце Одри невольно сжалось. Ей вдруг стало безумно жаль этого лгунишку.
Чарли тяжело вздохнул и заметил:
– Полагаю, нам следует прихватить с собой и этих, – он кивнул в сторону неподвижных тел Лютера и Гарланда.
Одри молча кивнула в ответ и отвернулась.
… Обратный путь показался Чарли просто бесконечным. За все это время Одри не сказала ему ни слова, если не считать нескольких коротких “да” или “нет” на все его попытки заговорить с нею. Они с Одри возвращались в Розуэлл на скакуне, которого увел от коновязи Чарли, а на буксире у них тащились два всадника. Гарланд и Лютер возвращались туда, откуда совсем недавно вышли на свободу – в городскую тюрьму. Связать Гарланда не составило больших усилий. Гораздо больше пришлось повозиться с Лютером – когда Чарли и Одри нашли его, он оказался совсем невменяемым и никак не мог понять, что же такое с ним происходит. Они подняли его, словно куль, и безо всяких церемоний приторочили к седлу.
Чарли молча тащил на поводу пару лошадей с бандитами, Одри также молча сидела в седле впереди него. Тишину прерывал только негромкий стук копыт да пофыркивание лошадей. Чарли чувствовал себя уничтоженным, раздавленным, стертым в порошок.
Когда они вернулись в город, улицы были все еще пусты – горожане продолжали веселиться в парке. Неужели прошло так мало времени с той минуты, когда он увидел лежащую на тротуаре шляпку Одри? Чарли просто самому не верилось.
Они остановились возле городской тюрьмы. Чарли соскочил с седла, помог Одри спуститься на землю.
– Одри, ты не хочешь поговорить со мной? – безнадежно спросил Чарли.
– Нет, мистер Чарли Уайлд, – равнодушно ответила она. – Не хочу.
Одри посмотрела наконец в глаза Чарли. О боже, лучше бы она этого не делала! Теперь у Чарли пропала последняя надежда.
Одри резко повернулась и, не оглядываясь, пошла прочь. Чарли с тоской смотрел ей вслед, чувствуя себя самым несчастным человеком на свете. Одри дошла почти до конца улицы и – тут Чарли захотелось протереть глаза – свернула в католическую церковь, к отцу Бернардо.
“Интересно, что она забыла там?» – подумал Чарли.
Ему захотелось пойти и посмотреть, что же станет де-лать Одри в католической церкви, но тут он с досадой вспомнил о том, что у него на привязи болтается пара бежавших из тюрьмы разбойников.
Чарли бесцеремонно стащил их на землю и одного за другим втолкнул внутрь помещения, отведенного под офис шерифа.
Фермина Смолла на месте не было, один лишь Вальдо мирно спал, сидя за столом. Чарли бесцеремонно растолкал помощника шерифа и без долгих разговоров передал ему свой груз, после чего поспешно покинул это неприветливое местечко. Выйдя за порог, он глубоко вздохнул, как человек, закончивший большую работу.
Потом Чарли быстрым шагом отправился к католической церкви. Он неловко сдернул с головы шляпу и тихо отворил дверь. Нечасто ему доводилось бывать в храме божьем в последнее время!
Внутри церкви было темно и довольно холодно. Свет почти не проникал сквозь узкие пыльные окна, и помещение освещали лишь восковые свечи, кое-где горящие под иконами. Перед Чарли тянулись длинные ряды скамеек – темных и пустых, отчего церковь напомнила ему театр после спектакля, когда его покинули последние зрители. Рядов было немного – всего пять, и, как невольно подсчитал в уме Чарли, максимум прихожан, на которых мог рассчитывать отец Бернардо, не превышал пятидесяти человек.
Небольшое возвышение возле дальней стены со стоящим на нем простым алтарем, крест над ним – тоже простой, деревянный, темный. Возле алтаря – пара медных подсвечников. Вот, пожалуй, и все более чем скромное убранство церкви. Одного беглого взгляда на все это было достаточно, чтобы понять очевидную истину: католическую церковь города Розуэлла можно было назвать чем угодно, кроме источника доходов.
Справа от алтаря было устроено нечто вроде раздвижной стенки – очевидно, там находилась исповедальня.
Чарли грустно осмотрелся и огорченно вздохнул, никого не обнаружив в этом печальном и тихом храме. И тут до него донеслись сдавленные всхлипывания. Да-да, точно, они доносились из-за перегородки, из исповедальни, теперь Чарли точно знал это.
Потом послышался тихий ласковый мужской голос, и Чарли догадался, что он принадлежит отцу Бернардо. А плач? Кому, кроме Одри, плакать в храме в этот час?
Чарли тихонько подошел ближе, чувствуя себя смущенным до глубины души.
Как он и думал, мужской голос принадлежал отцу Бернардо. У Чарли вдруг промелькнула неожиданная мысль – немедленно упасть к ногам священника и исповедаться ему во всех своих грехах. Такого желания Чарли еще никогда в своей жизни не испытывал! Но сейчас, во имя Одри, во имя их будущего он готов был на все, даже на это.
Чарли подошел вплотную к перегородке и заглянул за угол. Картина, открывшаяся его глазам, была такой трогательной, что Чарли едва не прослезился.
Священник сидел на жесткой скамеечке, а перед ним, положив голову на его колени, стояла коленопреклоненная Одри. На скамеечке возле священника виднелась чашка с водой, и Чарли понял, что воду эту отец Бернардо специально принес для того, чтобы напоить Одри. Рука священника лежала на голове Одри и казалась темнее, чем ее золотистые волосы.
До Чарли донесся шепот Одри:
– Почему же я всегда так верила ему, святой отец?
– Потому что любила его, дитя мое, – шхо ответил отец Бернардо.
– Но ведь он недостоин моей люби, отец Бернардо!
– Любовь – дар божий, Одри. А значит, любви достоин любой.
“Господи, – с ужасом подумал Чарли. – Не я ли сам говорил не так давно те же самые слова? Что же я наделал!”
Что наделал? Предал Одри, вот что он наделал. Четвертовать его за это мало.
– Я ничего не понимаю, – прошептала Одри и тяжело вздохнула.
– Может быть, он вовсе не такой плохой человек, Одри. Может быть, у него были причины так поступать. Причины, о которых ты просто не знаешь.
Не было похоже, что Одри склонна поверить в сущест-вование каких-то особых причин, приведших Чарли к ограблению магазина тетушки Пэнси. Она покачала головой, но при этом не сказала ни слова. Чарли захотелось броситься к ногам Одри и все объяснить – а ему было что объяснить и что рассказать. Он очень хотел попросить у нее прощения.
Одна беда – он не мог придумать, как ему начать.
Отец Бернардо первым заметил его присутствие. К удивлению Чарли, священник нисколько не рассердился, да, пожалуй, и не удивился. Он просто улыбнулся Чарли – да так доброжелательно, что у того комок подкатил к горлу. Затем отец Бернардо поднял руку и жестом пригласил Чарли приблизиться.
Чарли нерешительно шагнул вперед. Потом остановился и в сомнении уставился на стоящую возле него на коленях женщину, которую любил больше всего на свете. И сколько же страданий он ей принес!
Переведя взгляд на отца Бернардо, Чарли обнаружил, что тот продолжает улыбаться ему. Священник сделал жест руками, который Чарли воспринял как приглашение к разговору.
Чарли совершенно растерялся и не знал, с чего ему начать. Он раскрыл рот, но потом вновь закрыл, так и не произнеся ни слова. Потом прокашлялся и попробовал начать еще раз.
– Одри. – Это было единственным, на что он оказался способен.
Одри вздрогнула, подняла голову с колен отца Бернардо и уставилась в лицо Чарли. Глаза у нее были такими глубокими и полными печали, что у Чарли заныло сердце. Он вдруг понял, что ему нужно сделать, и опустился на колени рядом с Одри, – рядом, но не касаясь ее.
– Одри, можно мне с тобой поговорить? Прошу тебя, удели мне минуту. Всего одну минуту.
Он еще раз окинул взглядом ее бледное лицо, покрасневшие от слез глаза, и сердце заныло еще сильнее.
Одри не ответила, даже головы в его сторону не повернула, словно Чарли для нее вообще не существовал.
Грустно покачивая головой, Чарли негромко заговорил:
– Мне очень жаль, Одри. Очень жаль. Мне нет оправдания. Я в самом деле именно тот, кем меня считает Фермин Смолл, – разбойник, лжец и воришка. Преступник.
Она по-прежнему не говорила ни слова. Только всхлипывала. Один раз поднесла к лицу руку, чтобы смахнуть с глаз слезинку, но так ничего и не сказала.
– Мы голодали, Одри, – продолжал тем временем Чарли. – Работы ни у кого из нас не было. А расставаться друг с другом мы тоже не могли, чтобы искать свое счастье поодиночке. Ведь мы вместе прошли войну, потеряли стольких друзей… – Он еще ниже опустил голову. – А я… Я всегда был у них за старшего. Всегда. И это я придумал тогда ограбить тот салун в Эль-Пасо.
Господи, до чего же трудно обо всем этом говорить вслух! Но нужно. Одри должна узнать о нем все – до последней мелочи, до последней, как говорится, запятой.
– Грабителей из нас не получилось, – грустно усмехнувшись, продолжил Чарли. – Мы ничем не разжились в том салуне. Пришлось уносить ноги из города, пока нас всех там не перестреляли. А потом… Потом нам несколько раз удавалось стащить что-нибудь по мелочи – пару лепешек, миску бобов… Одним словом, чтобы только ноги не протянуть. Затем мы оказались в Арлетте и решили ограбить магазин твоей тетушки – мы же думали, что в такую пору там никого нет. Да и то мы надеялись всего лишь разжиться в нем солью да бобами. Солью мы в тот раз не разжились, а вот пулю в руку я от тетушки Пэнси схлопотал.
“Почему она молчит? – с отчаянием подумал Чарли. – Почему она, черт побери, не скажет ни слова?”
Он искоса посматривал во время своего рассказа на Одри и не мог не любоваться ею. Она была очаровательна даже сейчас, даже с заплаканными глазами и растрепанными волосами. Все равно – прекрасна. Нет, не то чтобы красива той правильной красотой, которую так любят изображать на своих картинах художники. Красота Одри была спрятана глубоко внутри, но от этого становилась еще ослепительнее, когда ее удавалось наконец понять и увидеть.
Нет, такой женщины Чарли, разумеется, был недостоин. Он и сам прекрасно понимал это.
Одри вытерла свои мокрые глаза, но так и не сказала ни слова.
Чарли перевел взгляд на отца Бернардо и обнаружил, что священник слушает его рассказ с неподдельным состраданием. В сердце Чарли невольно шевельнулась благодарность к отцу Бернардо – ведь он едва ли не единственный, кто был способен сочувственно выслушать грустную исповедь бродяги-музыканта.
– А потом… потом мы попали к вам, я и Лестер, и вы обогрели и накормили нас. Так хорошо нам не было давно – с самого начала войны.
“О чем я говорю? – с досадой подумал Чарли. – И при чем тут война? Сколько же можно все на войну списывать?”
– А еще… – Он набрал в грудь воздуха и бросился, словно в омут головой: – Еще мы собирались ограбить банк в Розуэлле, как только в него поступят вклады перед началом перегона скота на летние пастбища. Это должно было случиться на следующей неделе. А после этого мы собирались бежать в Альбукерке, чтобы поискать там работу.
Чарли посмотрел на неподвижное лицо Одри и убитым голосом закончил:
– А еще я собирался украсть ваши рубины, Одри.
Все. Теперь он сказал все, и на душе у него сразу полегчало, словно он своим признанием и впрямь скинул с нее давивший груз.
Одри еще раз промокнула глаза носовым платком и всхлипнула. Платочек ее промок насквозь, и Чарли протянул ей свой. Она пару секунд подумала, глядя на протянутый платок, а потом все так же молча полезла в карман платья – за своим собственным.
Чарли скомкал свой бесполезный платок и сунул его в карман. Тишина начала тяготить его, и он сказал, чтобы прервать молчание, растянувшееся, казалось, на целую вечность:
– Я понимаю, что недостоин вашего снисхождения, Одри. Вообще не достоин ничего. Да я и не прошу ничего. Просто мне хотелось, чтобы вы знали…
Он умолк, не зная, что еще сказать. Слова его растая-ли под сводом церкви, и вернулась томящая, тяжелая тишина.
Чарли сказал:
– Прости меня, Одри. И еще он сказал:
– Я люблю тебя.
Больше ему нечего было сказать.
А Одри по-прежнему молчала.
И снова повисла тишина. Одри смотрела на Чарли, а тот смотрел на священника, словно ожидая теперь помощи от отца Бернардо.
О господи!
Чарли тяжело поднялся с колен, в последний раз взглянул на Одри и медленно, тяжело побрел к выходу. Он был уже возле самой двери, когда услышал за спиной негромкое:
– Ч-чарли…
Чарли остановился как вкопанный. Не было сил двинуться дальше, но не было сил и на то, чтобы обернуться. Снова послышалось, чуть громче:
– Чарли… На этот раз он обернулся и с трудом выдохнул:
– Да, Одри?
– Ты… Ты часто повторял мне, что ты не джентльмен. Что ему было ответить? Святая правда.
Чарли молча кивнул в ответ.
Одри снова всхлипнула, и Чарли увидел, как она комкает свой промокший носовой платок в крепко сжатых, побелевших от напряжения пальцах.
– Ты оказался прав.
Сердце Чарли перестало биться в груди. Ноги его приросли к каменному полу церкви и не хотели, не могли двигаться.
Он собирался сделать над собой последнее усилие и окончательно покинуть храм, когда снова прозвучал голос Одри:
– Я тоже люблю тебя, Чарли.
Эти слова поразили его как раскат грома. Неужели он не ослышался? Неужели она и в самом деле сказала, что любит его? Несмотря ни на что? Этого не может быть!
Чарли продолжал стоять неподвижно, словно каменный истукан, не зная, что и как ему делать дальше.
Одри слегка нахмурилась, вздохнула и сделала нетерпеливый жест рукой:
– Ну же?
Чарли моргнул, раскрыл рот, но у него не было слов. Только руки его взмахнули и бессильно упали вниз, словно крылья подстреленной птицы.
Одри повторила, уже нетерпеливо, настойчиво:
– Ну же?!
Чарли снова моргнул и глупо переспросил:
– Ну же? Что – ну же, Одри? Я не понимаю.
Одри вздохнула и медленно поднялась с колен. Интересно, сколько времени она простояла так на холодном каменному полу? И это после всех скачек, после драки с Гар-ландом, отнявшей у нее столько сил…
Одри еще раз вздохнула и уселась на низкую скамеечку рядом с отцом Бернардо. Взгляд ее с каждой секундой становился все живее – она на глазах становилась прежней Одри.
Голос ее тоже окреп и зазвенел, когда она заговорила:
– Ну же, подойди сюда. Или ты собрался бежать, бросив на произвол судьбы своих друзей? И это после того, как они наконец нашли здесь свою пристань?
Чарли моргнул и сказал растерянно:
– Я… Я и сам не знаю, что мне теперь делать.
Теперь в глазах Одри сверкнул огонь. Бешеный, сжигающий. Она с трудом поднялась на ноги, покачнулась и удержала равновесие, положив руку на плечо отца Бернардо. Потом выпрямилась во весь свой рост и громко переспросила:
– Так, значит, ты еще размышляешь о том, что же тебе делать дальше?
Таким тоном – резким, обличительным, Одри не говорила уже давно. Пожалуй, с тех пор, как в последний раз общалась с Фермином Смоллом. На всякий случай Чарли оглянулся по углам – не притаилась ли где-нибудь знакомая долговязая фигура с вечно обнаженным, наставленным на него пистолетом?
Нет. Церковь была по-прежнему пуста и тиха, только чуть слышно потрескивали свечи, догорая в подсвечниках.
– Раньше ты всегда знал, что тебе нужно делать, Чарли, – сказала Одри с упреком.
– Нет, Одри. Это не так. Вовсе не всегда. Я… Мы… Я это делал от отчаяния…
– Почему ты не сбежал, когда узнал о том, что рубинов в доме нет, что их заменила стеклянная подделка?
– Потому что к тому времени я уже полюбил тебя, Одри, – тихо ответил Чарли.
Эти несколько слов, собственно, все и решили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37