А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Брент озадаченно посмотрел на нее. Его раздирали противоречивые чувства: еще не утихший гнев, но и не вполне ясное чувство вины — в этой женщине странного и необычного было гораздо больше, чем он мог предположить.
Лунный свет придал ее телу нежную шелковистость магнолии. Кендалл напоминала картины мастеров Возрождения, воплощая позой и сложением вечный сюжет об утраченной невинности. В мягком лунном сиянии тени ресниц на щеках подчеркивали таинственность ее облика, в котором было и целомудрие, и необыкновенная чувственность. В серебристом свете темнела, впадина живота, белели длинные, стройные ноги, пленительное тело. Бренту отчаянно хотелось прикоснуться к ней, погладить… Желание, лишь недавно утоленное, поднялось с новой силой.
Ловко, по-звериному он поднялся на ноги. Надел бриджи, взял в углу одеяло и подошел к Кендалл. Присев на корточки, набросил на нее одеяло, прикрыв наготу. Синие, как море, глаза широко раскрылись в немом удивлении. Она тихо и невнятно поблагодарила его.
— Не надо меня благодарить, — коротко отрезал он. — Я хочу услышать твою историю.
— Что еще ты хочешь знать? — с горечью спросила она. — Замужем ты за этим янки или нет?
— Замужем.
— Почему?
— Потому что меня продали, — без всякого выражения произнесла Кендалл, избегая смотреть в глаза Бренту. — Как продают участок земли.
— Так тебя вынудили выйти за него замуж?
— Да.
Брент недоверчиво хмыкнул:
— Ни один человек не может заставить другого сказать «да» в момент венчания.
Кендалл бросила на Макклейна сердитый взгляд:
— Все не так просто, как ты думаешь, капитан. К сожалению не у всех есть крепкие мускулы и решимость заявить миру о своей независимости.
— Понятно, — сухо произнес Макклейн, — тебя избили и силой потащили к алтарю.
— Нет, все было не так, — холодно возразила Кендалл. Она закрыла глаза и отвернулась. Однако Брент не собирался оставлять ее в покое. Она услышала шорох: Брент спокойно уселся рядом, скрестив ноги. Вот он положил ей на плечо свою широкую теплую ладонь.
— Повернись ко мне, Кендалл. Я хочу точно знать, с какой целью ты оказалась на моем корабле прошлой зимой? Кроме того, мне хотелось бы понять, как так получилось, что я лишил девственности женщину, которая несколько лет состоит в законном браке?
Она так быстро повернулась, что Брент приготовился к защите — слишком много яда плескалось в гневном взгляде синих глаз.
— Ты когда-нибудь любил, капитан? — холодно спросила она, — Не женщину — брата, друга, мать? Если ты любил, то поймешь меня, если нет… Любовь может быть самым сильным оружием, какого не изобретал еще ни один даже самый талантливый оружейник. Если ты видишь, что любимому человеку угрожает опасность, ты сделаешь для его спасения даже то, что противоречит твоим принципам.
Серые глаза сузились, однако Брент оставался бесстрастным:
— Продолжай, я жду.
Кендалл стиснула зубы и уставилась в потолок.
— Чего ты ждешь, капитан? Я все тебе сказала. Мой отец умер, мать вторично вышла замуж. Он оказался белым подонком в элегантном белом фраке. Первые годы он продавал недвижимость и движимость процветающей плантации, чем и питал свою тягу к роскоши. Когда распродал все неодушевленные предметы, настала очередь созданий из плоти и крови. Думаю, моя цена оказалась выше, чем цена моей сестры, потому что отчим письменно обещал мне не трогать ее, если заплаченная за меня сумма окажется достаточной, чтобы заплатить все долги.
Брент так долго молчал, что Кендалл с любопытством посмотрела на него.
«Сидит, как Рыжая Лисица!» — подумала она. Спина прямая, плечи развернуты. Голая грудь дышит спокойной силой, руки на коленях. Мозолистые пальцы медленно перебирают ткань бриджей — только эти движения выдавали взбудораженное состояние капитана Макклейна.
— Ты так и не объяснила мне свое поведение, — ледяным тоном произнес Брент.
— Я не думала, что тебе понадобятся какие-то объяснения, — ответила Кендалл. Как ей хотелось, чтобы ее слова прозвучали едко и презрительно, но в. них не было ничего, кроме боли. Краска стыда залила ее щеки, презрительный выпад прозвучал, как слабый шепот.
— Мне не надо объяснять очевидные вещи, — жестко, не давая ей поблажки, возразил Брент. — И хотя мне еще только предстоит удовольствие от встречи с твоим мужем, я все же довольно много слышал о нем и знаю — это достойный мужчина, статный и сильный. В моей голове не укладывается, что может найтись мужчина, который, заплатив за невесту бешеные деньги, оставляет ее девственной в течение нескольких лет, если не ошибаюсь…
— Не ошибаешься, это продолжалось три года! — огрызнулась Кендалл.
Она стиснула зубы, заметив, что ее сарказм не произвел на Макклейна ни малейшего впечатления. Хуже того: он смотрел на нее с еще большей угрозой, более мрачно… Опустив глаза, она взглянула на его руки. Кулаки так сжаты, что на фоне темной, загорелой кожи костяшки пальцев кажутся мертвенно-белыми пятнами. Содрогнувшись, она выпалила ответ, которого он настойчиво добивался:
— Внешне Джон Мур выглядит великолепно, но на самом деле не так уж и здоров. Несколько лет назад он заразился лихорадкой, которая едва не убила его. До конца он так и не оправился. До сих пор у него остаются мышечные спазмы и сильные-головные боли… Кроме того, у него полнейшее… половое бессилие.
В глазах Брента появился едкий, язвительный интерес:
— Значит, тебя надо понимать так, что ты оставила мужчину только потому, что он болен?
Обвинение настолько сильно поразило Кендалл, что она лишь тупо посмотрела на Брента. Но уже в следующую секунду ярость затопила ее рассудок — слепая ярость, вызванная несправедливостью его издевательского замечания. Кендалл просто обезумела от огромного желания уничтожить эту кривую ухмылку. Не помня себя, она вскочила, отшвырнув одеяло, и с кулаками набросилась на Макклейна, стараясь попасть в мощную челюсть.
— Ты сукин сын! — прошипела она, но ее ярость, как, впрочем, и внезапный порыв, моментально иссякла — Брент сжал ее своими могучими руками, лишив возможности пошевелиться. Молочно-белые груди плотно прижались к жесткой рыжеватой поросли на груди Макклейна. Это иное, отнюдь не нежное объятие вызвало в Кендалл мысль о недавней близости, о том, что этот странный мужчина с удовольствием повторит все, что между ними произошло. Неужели это один и тот же человек? Еще совсем недавно — преданный любовник, а теперь — чужой, ненавидящий ее человек.
Она постаралась вырваться — не для того, чтобы причинить ему боль, просто ей хотелось отстраниться от него. А он был все так же непреклонен и беспощаден; лицо его оставалось мрачным, когда он сказал:
— Но если ты стала женой янки, то каким образом оказалась в Чарлстоне в день объявления независимости штата?
Кендалл ухитрилась упереться руками в его грудь, но ничего хорошего из этого не вышло — интимность только возросла: теперь его бедро упиралось в низ ее живота, а нога обняла ее ягодицы. Одеяло сползло, и Кендалл вновь ощутила свою уязвимость.
— Кендалл!
Он слегка встряхнул ее, голова ее запрокинулась назад. Она посмотрела ему в глаза и сделала еще одну тщетную попытку высвободиться.
Высоко вскинула подбородок. Сдаваться она не собиралась:
— Я приехала домой, капитан Макклейн. Несмотря на замужество, я продолжала считать Чарлстон домом. Я знала, что Южная Каролина объявит о своем отделении, если президентов изберут Линкольна. И мне обязательно надо было быть дома. Убедив мужа в том, что мне надо повидаться с матерью, пока не начались военные действия, я была уверена, что мне удастся бежать. Разве могла я подумать, что он станет меня преследовать?
Брови Макклейна выгнулись дугой от изумления:
— Так ты натолкнулась на меня случайно и тут же решила использовать, чтобы сбежать от законного мужа?
— Да! Да! — закричала Кендалл, снова приходя в ярость и нанося Бренту бесполезные удары в грудь, капитан едва ли замечал их. — Это был не заговор, а роковое стечение обстоятельств.
— Короче, ты просто использовала меня?
— Да, да, да! — снова закричала Кендалл. — Но ты не смеешь меня за это осуждать. Я бы использовала кого угодно — даже Господа Бога! — чтобы сбежать. Ты не знаешь, как это бывает, ты даже не представляешь себе, через что мне пришлось пройти, ты не знаешь, что… что… — Голос ее пресекся, от гнева не осталось и следа. Кендалл доверчиво прижалась к плечу Брента, шепча горькие слова: — Ты неукротим, капитан Макклейн. Ты сам — первобытная, могучая сила, во власти которой казнить или миловать. Ты просто не понимаешь, каково быть ненавидимой только за то, что ты молода, здорова и… всецело принадлежишь этому человеку.
Объятие Брента на мгновение стало чуть сильнее, но Кендалл едва ли заметила это. Она сильно дрожала, прижимаясь щекой к гладкой бронзовой коже, подсознательно улавливая пряный мужской запах его горячего сильного тела. Но хотя она и дрожала всем телом — да что там говорить, ее просто-напросто трясло, как в лихорадке! — она все еще не могла позволить себе расплакаться. Не станет она просить Брента понять и простить ее.
Но вдруг Кендалл ясно ощутила какое-то изменение в Макклейне. Что-то произошло, но что? Одна рука капитана все еще покоилась на ее бедре, а вторая нежно поглаживала ее спину. Она затаила дыхание, боясь шевельнуться. Его ласка была такой убаюкивающей, успокаивающей, усыпляющей. Она многое отдала бы сейчас за то, чтобы он крепко обнял ее своими мощными руками. Как хотелось, чтобы он вдохнул в нее силу, которой она сама лишилась и которой ей так недоставало; найти в его объятиях тихую гавань, в которой можно укрыться от жизненных невзгод и превратностей судьбы!
Но этому не бывать — мучительная мысль о замужестве пронзила Кендалл. О чем тут можно мечтать, если она законная жена человека, который не воюет, а в слепой ярости дерется с Богом и самим собой?.. А эти руки, которые доставляют ей столько удовольствия, — всего-навсего руки мятежного капитана, которым движет только чувство мести. Человек, которого использовала она, теперь использовал ее. Они квиты. Рядом с ней чужак, призрак, который скоро исчезнет.
Это мужчина, который удовлетворил свою справедливую месть. От его имени ее похитили и приволокли в поганое болото, кишащее змеями. Сильная рука, которая сейчас ласково гладила ее спину, — не более чем орудие унизительного наказания, на которое она была осуждена уже давно.
Кендалл напряглась, протестуя против его ласки. Брент сделал ее своей любовницей, не испытывая к ней даже тени любви, а она бесстыдно ему уступила. Она позорно отдалась ему, охваченная лихорадкой отвергнутой мужем женщины.
Она радостно, страстно, ненасытно отдалась человеку, который унизил и оскорбил ее. Подспудно дремавшая чувственность, разбуженная его прикосновениями, хлынула неудержимым потоком, сметая все на своем пути.
— Прошу тебя, — устало проговорила она, — я сказала тебе правду. Я действительно использовала тебя, но не хотела причинить никакого вреда. Пожалуйста, отпусти меня.
Ласкающая рука замерла. Брент слегка потянул за золотистые локоны и приподнял голову Кендалл.
— Ты сказала правду, Кендалл? — сурово спросил он, испытующе глядя ей в глаза.
— Правду, — прошептала она. — Клянусь тебе!
Кендалл не поняла, поверил он ей или нет. Серо-стальные глаза оставались непроницаемыми. Рот был плотно сжат. Черты красивого, волевого лица казались высеченными из камня.
Сердце Кендалл бешено колотилось, но она продолжала смотреть Бренту в глаза. Как это забавно — они так близки сейчас, а ведь, по сути, они два врага. На долю секунды ей показалось, что сейчас капитан Макклейн склонится к ней с требовательным, безжалостным поцелуем. Господи, она сама не знает, чего хочет, Остаться одной? Сохранить достоинство и гордость?
А может быть, она хочет испытать экстаз от слияния с мужчиной? Ни с чем не сравнимое ощущение бурного влечения и желания, самой сокровенной близости, какая только бывает на свете?..
Кендалл закрыла глаза, напомнив себе, что этот человек овладел ею только из чувства мести. Если им и руководило какое-то другое чувство, то имя ему — похоть. Он смог-таки причинить ей зло, а она, открыв душу, позволила ему это зло совершить. Еще секунда, и она в слезах стала бы умолять его отпустить ее — настолько невыносимы были эта сладкая пытка, боль, волнение, эти мучительные сомнения…
Брент не стал ее целовать, он просто опустил ее на пол. Кендалл машинально потянула на себя одеяло, закрываясь им, как щитом. Почувствовав, что Брент отошел, Кендалл рискнула открыть глаза.
Он натягивал сапоги. Затем потянулся за рубашкой, надел ее и заправил в бриджи, не потрудившись застегнуть пуговицы.
— Ты… уезжаешь? — услышала Кендалл будто со стороны свой вопрос.
— Я скоро вернусь, — пообещал он, наклонившись за кителем. Она вздрогнула. Отчего ее бросает то в жар, то в холод, отчего она переходит от отчаяния к надежде, от волнения к испугу? От грубой непреклонности, прозвучавшей в его голосе? А может быть, она пришла в ужас, решив, что он сейчас уйдет, вычеркнув ее из своей жизни, — ведь долг уплачен, и она больше не представляет для него никакого интереса? Кендалл не могла ответить на эти вопросы, и охватившая ее мука стала невыносимой, истязая душу. Она провела языком по пересохшим от волнения губам и, стараясь не выдать страха, спросила:
— Куда ты идешь?
— Хочу посмотреть, чем заняты мои люди. Среди них есть молодые рекруты — не хватало еще, чтобы этих дураков перекусали гремучие змеи.
Брент повернулся и направился к выходу. Как желала Кендалл, чтобы он ушел, как страстно хотелось ей убедить себя, что его уход безразличен ей!.. Но она не смогла удержаться и окликнула Брента, не сумев унять дрожь в голосе, однако, пытаясь придать ему холодность и даже вызов.
— Капитан Макклейн!
Он остановился и повернулся к ней, придерживая дверь. Серые глаза его поблескивали в серебристом лунном свете.
— Что вы теперь собираетесь со мной делать? — Он несколько мгновений смотрел на нее, не изменившись в лице и сохраняя бесстрастное выражение стальных глаз.
А когда, наконец, произнес ответ, тот был сух и короток, мало того, жесток:
— Не знаю, еще не решил.
Кендалл вздрогнула, когда капитан решительно захлопнул за собой дверь. И тут она почувствовала, как в ней просыпается, прежний характер и мятежный дух.
Послышался скрежет задвигаемого засова. Он не решил, как с ней поступить, но одну вещь он, несомненно, для себя решил — ни в коем случае не доверять ей. Он не верил ей и не был готов отпустить ее. Пока не был готов, и поэтому запер ее на щеколду. Она снова его пленница.
Она долго сидела, тупо уставившись на дверь. Потом робко посмотрела на свою полуприкрытую одеялом наготу, на голые доски пола, на которых, захваченная бурей ярости и нежности, потеряла девственность. И вновь ощутила свое тело, ибо мысли о Бренте обуревали ее, он был рядом, подавлял своим присутствием, и она не могла думать ни о чем, кроме его грубой силы и неприкрытой мужественности. Но теперь она почувствовала боль, которая жгла ее изнутри, словно огонь, мучительно напоминающий о насилии. Особенно сильно мучила мысль, что она потеряла невинность и гордость, поддавшись вихрю слепого желания, расчетливой мести.
Лишь теперь Кендалл поддалась слабости и позволила себе разрыдаться. Она вволю поплакала, глаза высохли, но всхлипы еще сотрясали ее тело. А отчего же она плакала? Кендалл и сама толком не понимала отчего…
* * *
В становище еще раздавались какие-то звуки, когда Брент, мягко спружинив, спрыгнул с лестницы на землю. Постояв несколько мгновений и привыкнув к темноте, он увидел, что на площадке возле угасшего костра сидят его матросы и о чем-то серьезно беседуют с группой индейских воинов. С корабля матросы принесли изрядное количество бутылок хорошего бурбона из Кентукки. Было ясно, что и белые, и индейцы успели глотнуть огненной воды.
Они так и не услышали приближения Брента, пока он не возник совсем рядом, — событие неслыханное, особенно если речь идет о матросах и семинолах. Чтобы скрыть изумление, Брент напустил на себя суровость и обрушил на головы своего экипажа и воинов-семинолов отрывистую армейскую команду. Командный рык мигом прекратил все разговоры, и Макклейн увидел устремленные на него виноватые глаза.
— В чем дело? — рявкнул капитан. — Вы что, хотите, чтобы любой жалкий янки сделал из вас свиную отбивную?
Матросы дружно повскакивали с мест, наспех отдавая честь. Обескураженные индейцы, следуя их примеру, тоже отсалютовали капитану Макклейну, который при виде этой сцены не смог удержаться от смеха.
— Вольно! — скомандовал Брент. — Но не забывайте, что сейчас ночь. На рассвете воины перенесут на борт амуницию для ополчения, и мы направимся к проливу. В Форт-Пикенсе назревает заваруха, и мы должны помочь тамошним морякам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47