Чем больше слушали жители Кимберли, тем больше их охватывала радость, что они выстояли. Обладающие некоторой проницательностью догадывались, что удача заключалась больше в тактических ошибках противника, чем в их собственной непобедимости. Имея в своем активе победы над английской армией, сильно подорвавшие дух военных, буры могли захватить Кимберли в любой момент. Но, как это уже неоднократно бывало в истории, отдельные грубые просчеты часто приводят к проигрышу всей войны. И когда через несколько дней прибыло известие об успешном разблокировании города Ледисмит, эта вторая неудача свидетельствовала о злом роке буров.
Когда закончились празднествования, настало время считать потери и искать виноватых. Сесил Роде, никогда не бывший скромным человеком, с удовольствием примерил на себя мантию спасителя города. Он выпячивал свои достижения, поливая грязью полковника Кекевича. И таково было его влияние в правительстве, что репутация и честное имя способного и достойного офицера были принесены в жертву, дабы умаслить Родса. Кекевич был снят с поста командующего и переведен в свой прежний полк, не получив подобающей благодарности за тяжелую работу, которую выполнил с честью. Гражданское население Кимберли этого даже не заметило, хотя, военные были оскорблены. Но они сейчас оказались в меньшинстве, и их протесты казались не более чем рябью на бушующем море.
Как-то, возвращаясь из разрушенного театра, где Лейла и Франц наблюдали за упаковкой уцелевших костюмов и декораций, они заговорили об участи, постигшей барона фон Гроссладена.
— Я беспокоюсь вовсе не за барона фон Гроссладена, — призналась Лейла, — но это было несправедливо — выгнать его из города. Он не несет ответственности за действия родственников. И хотя я уверена, что он больше всего думал о своей выгоде, когда устраивал концерты во время блокады, нельзя отрицать, что все эти развлечения действительно поднимали настроение. И как люди могут так быстро это забыть и обвинять его в предательстве?
Франц откинулся на сиденье, внимательно разглядывая Лейлу. Он выглядел удивительно свежим, подтверждая ее подозрения, что все это время питался намного лучше, чем другие. Свой собственный рацион ей изредка удавалось расширить за счет подарков офицеров, предлагавших трофеи своих дерзких набегов на вражеские лагеря, но Франц вращался в кругах близких к Родсу, который, как было известно, владел складами, забитыми продуктами.
— Дорогая, твоя профессия является одной из самых необычных в мире. Сегодня ты любимица Вест-Энда, а завтра появляется новое лицо, новый голос, овладевающий сердцами публики. Слава так хрупка. А Гюнтер заигрывал с ней слишком открыто, так что его падение стало закономерным.
Приподняв шляпу и здороваясь с несколькими леди, махавшими платками в его сторону, он одарил каждую своей знаменитой улыбкой, прежде чем вновь повернулся к Лейле.
— Те же самые люди, весьма вероятно, слушали сплетни, что я шпионил в мастерских «Де Бирс», и согласно кивали. А сейчас им предложили еще большего предателя, поэтому я стал героем осады.
— Барон не был предателем, — запротестовала Лейла.
— Но он не может этого доказать. Кто скажет, не было ли у него тайной связи с врагами?
Пораженная до глубины души, Лейла воскликнула:
— Как ты можешь, Франц?! Ты же был его другом!
— Нет, это он был моим другом, — последовал спокойный ответ. — А это большая разница. Я всегда, как ты знаешь, отказывался признать его своим соотечественником. И в любом случае немыслимо продолжать общаться с подобным человеком, учитывая, как он к тебе отнесся. Я ему этого никогда не прощу. Когда я узнал, что про тебя забыли, что тебя не пригласили вместе с другими его знакомыми спрятаться в личном убежище барона, я был в отчаянии.
— Но не сделал ни малейшей попытки помочь мне, — тихо напомнила Лейла.
Ничуть не смущенный, Франц заметил:
— Нас уверили, что женщины и дети укрылись в шахтах — значительно более безопасном месте, чем подвалы фон Гроссладена. И было бы бессмысленно покидать то скромное убежище, где я находился, лишь для того, чтобы проверить очевидное.
Приветственно кивнув группе людей на углу, он, выпрямившись, добавил:
— Его оскорбительное поведение по отношению к тебе нельзя простить, и я рад, что его окна разбиты, сад вырублен, а угрозы, намалеванные на стенах, вынудили бежать в Германию. Думаю, ему не позволят вернуться сюда в течение многих, многих лет. Удивлен, что ему удалось избежать нападения со стороны тех, кто пышет жаждой мести.
Лейла повернула голову в сторону дома, вспоминая жажду мести, с которой ей пришлось столкнуться. Мысли о злосчастном вечере Рождества почти забылись после пребывания в шахте с теми женщинами, но сейчас она вновь пережила ужас этих страшных мгновений.
Франц отвлек ее, продолжая развивать свою мысль.
— Высокочтимая Маргарет не станет, очевидно, баронессой. Я слышал, этому очень радуются ее сыновья. Аристократический братец совсем не похож на твоего майора, но говорят, что именно Вивиан любимчик матери.
— Он не «мой» майор, Франц.
Ленивое выражение исчезло с лица ее спутника.
— Тогда почему ты заставляла меня думать, что это так? Не обращала внимания на мои советы и предупреждения, почти оскорбляла меня. А результатом стало то, что о Лейле Дункан повсюду болтают, и ты лишена благосклонности Родса. Очевидно, тебя не волнует карьера, раз ты позволила разгореться скандалу. Кстати, это означает, что тебе наплевать и на его будущее. Последнее, правда, не моя забота, — бросил он, горячась. — Я сказал ему, что он дурак, и он решил им оставаться. Я и тебя предупреждал об опасности, а ты обозвала меня глупцом. Сейчас, мисс Дункан, ты поймешь, насколько я был прав. У майора есть жена, которая — несомненно услышит обо всем. У него также есть начальник, только что прибывший в Кимберли, который потребует объяснений от майора Вейси-Хантера. Он меня не волнует, — объявил Франц резко. — Но за тебя я переживаю, хотя ты меня и игнорируешь. Ведущая актриса безусловно обязана иметь множество поклонников. Она должна быть постоянно окружена богатыми и известными мужчинами. А что делала ты? После наступления комендантского часа находилась наедине с мужчиной — и много раз, между прочим. Он не богат, он не известен. Он не холостяк!
В своем взвинченном состоянии Франц даже стал допускать ошибки в английском языке.
— Что ты будешь делать, когда мы приедем в Кейптаун? Тебя окружат вздыхатели? Нет, они станут показывать пальцем — вот та женщина, которая увела Вейси-Хантера у его жены. Ха! — взорвался Франц, гневно поворачиваясь на сиденье. — Боюсь, ты скоро обнаружишь, как преходяща слава!
Когда он замолчал, Лейла вдруг поймала себя на мысли, что эти слова, как никакие другие, открывают сущность ее партнера по сцене. Что бы ни случилось, в каких бы он ни был обстоятельствах, у Франца Миттельхейтера чувства исчезнут, как только смоется театральный грим. Он не понимал никакой другой любви, кроме любви к искусству.
— Все, что ты сказал, возможно, правда, — согласилась Лейла. — Но после гибели Нелли, которая была мне очень дорога, после того, как люди под палящим солнцем часами ожидали небольшую порцию конины, после ежедневных похорон жертв голода и обстрелов, к тому же зная, что Вивиан может умереть в любую минуту, слава мне казалась не просто преходящей — она казалась мне абсолютно бессмысленной.
Франц тяжело вздохнул, покачав головой от удивления. Но больше ничего не говорил, пока коляска кружила по улицам по направлению к ее коттеджу. Лейла машинально улыбалась в ответ на приветствия, когда они проезжали мимо старых знакомых или вновь прибывших военных. Она мечтала убежать из Кимберли, но какая-то частичка ее останется здесь навсегда. Свобода далась нелегко, хотя сейчас она лучше понимала свою жизнь и жизнь людей, окружавших ее.
Они уже приближались к коттеджу, когда, повинуясь внезапному импульсу, Лейла коснулась плеча возницы зонтиком, попросив того остановиться. Франц резко поинтересовался, что она тут забыла, но Лейла молча открыла дверцу и спрыгнула на землю: невдалеке начиналась ее улица.
— Есть что-то, что я должна сделать, прежде чем уеду, — объяснила она своему раздраженному компаньону. — Пожалуйста, поезжайте дальше.
— Сделать?.. Здесь и сейчас? Не понимаю. В ее улыбке сквозила грусть.
— А ты и не поймешь, Франц. В том, что не касается театра или музыки, ты ничего не понимаешь.
Попросив не ждать, Лейла открыла зонтик, дожидаясь, пока коляска не повернет за угол. Улицу едва ли можно было назвать пустынной, но все же она чувствовала себя странно одинокой, когда медленно шла по дороге, понимая, что может побороть страх, лишь пройдя этот путь еще раз. Решимость навсегда забыть о прошлом определила и одежду— Лейла выбрала прелестное платье темно-персикового цвета с многослойным воротником, маскировавшим ее исхудавшую грудь, но подчеркивающим утончившуюся за время блокады талию. Кремового цвета перчатки изумительно подходили к шляпке с поперечными кремовыми и коричневыми полосками, заканчивающимися кисточками темно-персикового цвета с левой стороны. Соблазнительно — да, но слишком элегантно для простой шлюхи, как цинично решила Лейла, пытаясь подбодрить себя.
На улице не было ни души. С пересохшим ртом, почти решив повернуть назад, она все же подумала, что уезжает в пятницу и будет вечно сожалеть об отсутствии мужества, если сейчас не пройдет той дорогой. Стоя на месте, Лейла пыталась перебороть страх, пока в ее голове не всплыла мысль: «Рози бы это сделала». До боли сжав ручку зонтика, она призналась себе, что Рози обязательно повторила бы этот путь, ни о чем не жалея. Глубоко вздохнув, Лейла медленно двинулась вдоль деревьев и прошла уже несколько метров, пока не поняла, что подсознательно копирует свой выход в театре Линдлей. Каким-то образом это успокоило ее и позволило даже легко принять тот надменный вид, что обязательно сопутствовал номеру «Прогулка» и держал в напряжении смолкших зрителей.
На другом конце улицы появились несколько женщин, и Лейлу мгновенно охватил ужас. Но они, однако, весело болтали друг с другом, неся в руках лишь корзинки для покупок.
Лейла приблизилась к месту, где небольшой просвет в кустах создавал иллюзию прохода. Мимо проскочили две смущенно улыбавшиеся женщины. Невдалеке показался офицер, ведущий под руку смеющуюся девушку, и Лейла старалась смотреть только на них, когда все ближе и ближе подходила к тому жуткому клочку земли, понимая, что ей придется остановиться и бороться со страхом.
Здесь ничего не говорило о боли, ужасе и оскорблениях. На кустах появились цветы, птицы порхали с ветки на ветку и радовали глаз ярким оперением. Солнечные лучи, пробивающиеся через зеленые листья, отбрасывали качающиеся тени. Лейла почувствовала огромное облегчение. Злоба не оставила своих следов, ненависть исчезла. Повернувшись, она продолжила путь, охваченная странным чувством победы, сходным с тем, что испытали жители Кимберли, узнав, что буры отступили.
Когда Лейла подошла к дому, ей навстречу, как обычно, заковыляла Салли, однако Флоренс была в таком возбуждении, что не сделала ни малейшей попытки принести хозяйке воды или приготовить чай.
— Посмотрите! — кричала она, размахивая газетой. — Их доставили сегодня утром из Кейптауна, а доктор Тривес занес нам по пути в госпиталь. Как вы думаете, узнают об этом в Англии, мисс Дункан?
Лейла рассеянно взяла газету, все еще держа на руках Салли. Думая о намеках Франца на разгорающийся скандал, о том, что Джулии сообщат сильно приукрашенные сплетни, о том, что на нее будут указывать пальцами, Лейла не сразу осознала содержание заголовков, набранных огромными буквами на первой полосе.
ГЕРОИНЯ ОБОРОНЫ КИМБЕРЛИ
ИЗВЕСТНАЯ АКТРИСА ПОЕТ ДЛЯ ЖЕНЩИН В АЛМАЗНЫХ ШАХТАХ, ПОКА ИДЕТ ОБСТРЕЛ ГОРОДА
Не веря собственным глазам, Лейла просмотрела этот яркий образчик патриотической журналистики, обнаружив, к своему огромному удивлению, что «переборола страх, голод и лихорадку, лишь бы развлекать женщин и детей во время их пребывания под землей. Она, без сомнения, забыла о своих страданиях, стараясь помочь тем, кто был рядом, и организовала девушек из театра (где сама мисс Дункан покрыла себя неувядающей славой), чтобы устраивать музыкальные концерты в течение трех дней и ночей непрекращающегося ужаса бомбардировок со стороны буров, которым, тем не менее, не удалось сломить защитников Кимберли…» Еще больше потрясло Лейлу красочное описание того, как мистер Сесил Роде приносит ей благодарность от имени города, как только она поднялась из шахты — усталая, но улыбающаяся.
Подняв глаза с газеты на раскрасневшуюся Флоренс, Лейла гневно сказала:
— Это ерунда. Ни капли правды. Как кто-то мог написать подобную чушь, а тем более опубликовать ее? Кто в Кейптауне мог знать, что происходило здесь в шахтах? Боже, Флоренс, что мне делать?
Девушка радостно рассмеялась.
— Воспользоваться на полную катушку представившейся рекламой. Я надеюсь, об этом прочитают и в Англии.
— Но это… ложь, — запротестовала Лейла. — Кто мог сделать подобное?
— Любой журналист, работающий в нашей газете. Заметка на такую животрепещущую тему принесет ему состояние, — заметила Флоренс. — Вам придется придерживаться этой истории.
— Конечно нет, — объявила Лейла. — Если кто-нибудь упомянет об этом, когда мы прибудем в Кейптаун, я стану отрицать.
— А мы не едем в Кейптаун, — проинформировала ее Флоренс и направилась в кухню, запоздало вспомнив о необходимости приготовить чай. — Железная дорога сейчас свободна лишь до Дурбана. Мне не жалко. В Дурбане хорошо, и у нас будет несколько лишних дней пути, чтобы отдохнуть.
Лейла медленно опустилась в кресло, по-прежнему сжимая в руке газету. Там была еще одна заметка, касающаяся осады Кимберли, и когда она ее прочитала, то подумала, как ее жизнь меняется от одного только сообщения в прессе. Около фотографии ослепительной женщины в сильно декольтированном бальном платье, которую сопровождал военный, отвернувшийся от фотографа, была приведена история миссис Вейси-Хантер — жены галантного офицера-улана, который гостил у своей матери в Кимберли, когда началась осада. И пока майор Вейси-Хантер участвовал в отчаянных рейдах на территорию врага, его жена — известная и любимая многими — неустанно трудилась вместе с другими леди, собирая лекарства и вещи в далеком Кейптауне, куда не доходили вести о судьбах попавших в осаду. И за три дня до освобождения города, который помогал защищать ее муж, миссис Вейси-Хантер преждевременно родила. Близкие друзья поправляющейся молодой матери намекнули корреспонденту, что мальчика назовут «Кимберли». Майор Вейси-Хантер, получив известие о появлении сына, заявил, что безумно рад.
— Я терпел твои попытки добиться большего расположения мамы, — объявил Чарльз, стоя напротив Вивиана в гостиной дома Велдонов. — Я даже многие годы сознательно держался в стороне, позволяя тебе, как любимчику, оказывать ей поддержку… И когда ты выходил из себя, выказывая самые горячие чувства, я просто регулярно обменивался с ней письмами, сообщал все, что, как мне казалось, она должна знать.
Глубоко втянув воздух, он рявкнул:
— А теперь куда делись обещания вечной преданности? Разве маме не было достаточно страданий во время осады? И сейчас ты пытаешься оскорбить ее.
— Ты ничего мне не говорил! Четыре месяца ты даже не упоминал о том, что Джулия в положении! — вскричала горестно Маргарет. — И без того все ужасно неприлично. Твоя жена была уже беременна, когда ты прибыл в Кимберли, и твое поведение достойно негодяя. Карьера будет разрушена, а Джулии придется пережить ужасное оскорбление.
— Я не мог поверить тому, что услышал от людей, находившихся здесь с тобой, — вторил Чарльз, снова бросаясь в атаку. — Теперь мне совершенно понятно, почему ты поехал в Кимберли, хотя было известно, что тут скоро разразится война. Слава Богу, другие не знают, подобно мне, о твоей связи с этой женщиной в прошлом.
— Если бы я была в курсе, то никогда бы не предоставила тебе такой отличный предлог оказаться здесь, — поклялась Маргарет горестно.
Чарльз зашагал по комнате, пытаясь сообразить, что же ему еще сказать. Вивиан терпеливо ждал продолжения.
— Мы оба пощадили маму, не сообщая ей скользкие подробности твоей женитьбы, — сказал наконец его брат. — Ты из чувства вины, несомненно, я — учитывая ее слепую любовь к тебе. Я посчитал своим долгом сообщить ей всю правду сегодня утром перед твоим приходом. Огорчение, которое ей пришлось испытать, было, к несчастью, необходимо, чтобы избавить ее от чувства ответственности за то, что разворачивалось здесь на ее глазах. Сейчас она понимает, что твоя неуправляемая страсть к той женщине не позволяет думать о чувствах и репутации других людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49