А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


— Не знаю. — Коннор погрузил руку в темные мягкие волны волос девочки, дотронувшись пальцами до кожи на ее шее. — Но даже если она здесь ненадолго, вы можете стать друзьями.
Меган радостно улыбнулась.
— Да, конечно, мы можем подружиться, правда?
— Да, можете. — пальцы Коннора двигались вверх, ощупывая ее головку и определяя больное место — след, нанесенный лихорадкой. Все обстояло так, как он подозревал.
— У меня есть кое-что для тебя, Меган. — Коннор опустил руку в карман и достал пакетик с леденцами. — Мисс Лаура говорит, что ты очень любишь лимонные леденцы.
— Люблю! — девочка прижала пакетик к груди. — Спасибо!
Коннор чувствовал доверие Меган, такое же светлое и теплое, как солнечные лучи, проникающие сквозь оконные стекла и ласкающие ему спину. Глядя, как она открывает пакетик с леденцами, он затаил дыхание, поняв, какое решение должен принять: он сможет исцелить Меган, он сможет вернуть Меган зрение.
Коннор поднял глаза, встретившись взглядом с Лаурой. Она следила за ним, улыбаясь, и никакой злобы не осталось в зеленых глубинах глаз, смотревших на него теплым взглядом, ради которого он преодолел тысячу лет.
Будет ли она смотреть на него с таким же радушием, когда узнает, кто он такой? Если он прибегнет к своему дару и сотворит то, что эти люди сочтут чудом, не станет ли Лаура бояться его еще больше, чем боится сейчас?
— Я не уверена, что мы должны были это сделать. — Лаура стояла в дверях ванной Кон-нора, наблюдая, как он втирает мыло в густую белую шерсть собаки, наполняя воздух острым ароматом сосен и трав.
— Ты думаешь, что ей не нужна ванна? — Коннор с закатанными до локтей рукавами рубашки стоял на коленях рядом с ванной в луче света, струившегося через окно комнаты. Его черные волосы курчавились во влажных волнах пара, поднимающегося над ванной.
— Я не думаю, что собак стоит купать в тех же ваннах, которыми пользуются люди.
Коннор взглянул на нее, и его губы искривились в дьявольской усмешке.
— Ничего нет в этом страшного. Собака спокойно сидела в ванной, глядя на Лауру своими добрыми глазами.
— Откуда ты знаешь, какая зараза может скрываться под этой густой шерстью?
— Фиона уверяла меня, что это мыло убьет всех блох, которые могут на ней быть. — Коннор тер руками спину и бока собаки, взбивая густую пену. — и пахнуть она будет, как «Лесное дыхание».
Собака была настолько худой, что выглядела скелетом, обтянутым кожей, с брюхом, отвисшим под тяжестью съеденного мяса.
— Почему ты не захотел, чтобы ее помыл кто-нибудь из слуг?
— Я решил, что она будет чувствовать себя спокойнее, если в первый раз это сделаю я, — ответил Коннор, продираясь пальцами сквозь густую шерсть собаки. — И вообще мне это нравится.
Лаура положила руки на поясницу. Слова матери эхом отдавались в ее мозгу: «Собаки — грязные животные, Лаура. В нашем доме никогда не будет собаки».
— Я думала, что собаки не любят мыться. А ей, похоже, это нравится.
— Теплая вода, массаж спины. — Коннор поднял глаза на Лауру и улыбнулся. — Конечно, ей это нравится.
Лаура наблюдала за движениями его рук. Такие большие руки, но их прикосновение такое нежное. Ее терзали непрошеные воспоминания — как эти сильные пальцы расстегивают мокрый шелк ее платья, ласкают голую кожу…
Лаура прислонилась к дверному косяку. Горячий пар ванной проникал сквозь зеленую ткань платья, согревая ей грудь. Она представила, как пальцы Коннора скользят по ее коже, ласкают шею, плечо, изгиб ее…
— Как ты хочешь ее назвать? Лаура нахмурилась, встретив взгляд синих глаз Коннора.
— Что?
Он усмехнулся, и у Лауры появилось чувство неловкости, словно он прочел ее тайные мечты.
— Собаке нужна кличка. Как ты хочешь ее назвать?
— Она же не нам принадлежит. Коннор зачерпнул ковшом воды и вылил ее на спину собаки, смывая белую пену.
— Но мы не можем звать ее просто Собакой.
— Я попросила Ридли дать объявления во все газеты. Ее хозяин наверняка скоро найдется.
— Возможно. — Коннор отвернул кран, подставил под струю ковш. — А возможно, мы никогда не найдем ее владельца.
Лаура смотрела на несчастное, изнуренное существо, которому Коннор лил воду на спину; ребра собаки выступали из-под кожи, позвоночник шел вдоль спины горным хребтом, и ее глаза говорили о доверии и лишениях.
Собаки — грязные животные, Лаура. В нашем доме никогда… Лаура не замечала далекого голоса, эхом отдающегося в ее мозгу. Собаке нужен дом. Ей нужен кто-то, кто любил бы ее.
— Цыган. Мы назовем ее Цыган.
— Цыган? — Коннор поднял глаза на Лауру.
— Потому что она бродила по улицам. — Лаура обхватила себя руками за талию. — Тебе не нравится?
— Нравится. — Он улыбнулся. — Это имя ей идет.
— Да. — Лаура позволила его теплой улыбке проникнув, глубоко в свою душу, но собственную улыбку скрывала. — Ей идет, верно?
Цыган выбрал этот момент, чтобы выскочить из ванны, и принялся отряхиваться, подняв вокруг себя тучи брызг. Коннор закрыл лицо руками, защищаясь от неожиданного ливня. Лаура отскочила, чтобы не попасть под потоп. Когда собака, наконец, остановилась, вода стекала по мраморным стенам, с потолка, и с Коннора, прижавшегося к ванне.
— Очень мило, — произнес Коннор, отлепляя промокшую рубашку от груди. — Ты считаешь, что так годится поступать с друзьями?
Собака прошествовала в солнечный угол ванной, где разлеглась, как королева, на холодном белом мраморе. Лаура рассмеялась. Коннор сумел разбудить в ней смех, журчащий и струящийся, как весенний ручей.
Коннор повернулся к ней, насупившись.
— Ты считаешь, что это смешно?
Лаура кивнула. Ей нравилось, как мокрая ткань облегает его широкие плечи. Повинуясь импульсу, она сорвала мокрое полотенце с решетки рядом с ванной и набросила его Коннору на голову.
— Кажется, Цыган решил, что тебе тоже не помешает ванна.
Коннор стащил мокрое полотенце с головы и откинул с лица черные пряди волос. Он встал лицом к Лауре, прищурив глаза, и улыбнулся.
— Знаешь, что я думаю?
— Нет. — Лаура отступила назад, не в силах отвести глаз от мокрой ткани, прилипшей к его груди, — белому покрову, привлекающему внимание к скрытым за ним черным курчавым волосам. Какими будут на ощупь эти заросли, воплощающие мужскую суть?
— Я думаю, что ты должна присоединиться к нам. — Он медленно приближался к Лауре с грацией тигра, готового броситься на жертву.
— Стой, где стоишь! — приказала Лаура, отступая от него. Она повернулась, чтобы убежать, и тут же взвизгнула — он схватил ее за руки и прижал к своей гуди. — Ты меня всю промочишь!
— Хм-м-м, — произнес он, обхватывая ее рукой за талию. — Надеюсь.
— Хватит! — Она пыталась подавить в себе смех, отталкиваясь руками от его груди и стараясь освободиться. Коннор ласкал пальцами у нее за ухом, и она чувствовала, как по ее телу бегут мурашки. Внутри нее разгорелось пламя, в воображении возникали видения, как его руки скользят по ее голой коже. — Отпусти меня, пока я не вымокла!
Он ущипнул ее за мочку уха.
— Я могу придумать тысячу способов намочить тебя с ног до головы, — заявил он, скользя ладонью по гладкой ткани платья, закрывающего ей спину, и поглаживая ее длинными пальцами. — Хочешь попробовать?
— Нет! — Игривые нотки в его голосе заставили Лауру задуматься, не скрывается ли в его словах значение, которое ей вовсе не хотелось понимать.
Ее грудь касалась его влажного и теплого тела, и она чувствовала, как под его кожей ходят желваки мышц, опаляя ее искрами бенгальского огня. Она не нашла сил отстраниться, а, наоборот, прижималась к нему все крепче и крепче. Неожиданно ей захотелось узнать, что она почувствует, если он прикоснется к ее голой коже.
— Убери руки! — Она оттолкнулась от его плеч, понимая, что этот человек может сломить ее волю, если она не поостережется.
— Ты испугалась. — Коннор отстранился, глядя на нее сверху вниз. Мучительные ласки кончились, она чувствовала только нежное прикосновение его пальцев к своей талии. — Что случилось?
Лаура отступила.
— Я не хочу погибнуть от рук викинга, только и всего.
— Но ты должна понимать, что твой викинг никогда не сделает ничего против твоей воли.
— Однако ты изо всех сил стараешься сломить ее.
— Неужели? — Он улыбнулся, и его губы сложились в дьявольскую ухмылку, заставившую Лауру подумать, что она почувствует, если сейчас он поцелует ее. — Как интересно!
— Не надо выглядеть так самодовольно. Он поднял черную бровь, как пират, который разглядывает свою добычу.
— Скажи мне, долго ли еще продержится твоя воля?
— Очень долго. — Лаура облизала пересохшие губы, понимая, что в ее словах надежды гораздо больше, чем убежденности. — Тысячу лет.
Он потупил взгляд, созерцая ее фигуру, как будто расстегивал пуговицы ее платья, распахивал его, давал ему соскользнуть с ее плеч.
— Я и так преодолел тысячу лет, чтобы прийти к тебе, моя любимая.
Его глухой голос, обволакивающий ее, был таким же теплым, как и солнце, струящееся сквозь окно и окутывающее его золотым сиянием, блестя на черных мокрых локонах, вьющихся вокруг его прекрасного лица.
— Ты не должен так меня называть..
— Моей любимой?
Она кивнула, у нее сел голос — ее горло сдавили чувства.
— Но ты действительно моя любимая, — Сказал он, посмотрев в ее изумрудные глаза. — Неужели тебе так неприятны мои слова?
Наоборот, приятны, слишком приятны! Дыхание замерло в груди Лауры, сердце поднималось, пока каждый его удар не стал отдаваться в горле. Она смотрела в его глаза, видя вечность в бездонных синих глубинах, вечность, которую он хотел разделить с ней.
Будь моей, Лаура!
Он стоял, глядя на нее, окруженный золотистой дымкой света, как будто сам излучал свет, маня ее теплом своего тела. В его глазах мерцали огоньки желания, того же желания, которое разгоралось внутри нее.
— Лаура, — прошептал он. — Поделись со мной своим теплом.
Никто никогда не смотрел на нее так, как он, как будто она была самой яркой звездой, сияющей на небе!
Но у нее есть обязательства.
Он принадлежит другому миру.
Ее отец обещал ее в жены Филиппу Гарднеру.
Но все же, один поцелуй — какой вред может быть от одного сорванного поцелуя? Лаура устремилась в его объятия, побуждаемая порывом, которого сама не понимала. Их губы соприкоснулись, и дыхание вырвалось из ее груди со стоном, зародившимся в самых глубинах ее существа.
Свобода — ее вкус Лаура ощущала на его губах, благословенная свобода делать именно то, что она стремилась сделать с того самого мгновения, как увидела его в своей библиотеке. Нет, это началось еще раньше, гораздо раньше той секунды, когда он материализовался из яркого серебристого света.
Она столько лет хотела его! Она задыхалась без этого чувства, незаметного пробуждения тела и разума, которые спали в судорожных мечтах до того самого дня, когда он поцеловал ее.
Но куда это заведет? Боже, помоги ей, куда приведет эта ужасная буря в сердце и душе? Прямо к катастрофе.
Лаура отступила, разрывая кольцо его объятий, чувствуя, как борется с невидимой цепью, связывающей ее с этим человеком.
— Что такое, любовь моя? — Коннор потянулся к ней, поглаживая ладонью ее руку.
— Пожалуйста, не надо, — прошептала она, отстраняясь.
— В чем дело?
— В том, что нельзя, чтобы это повторялось.
Он удерживал ее взгляд, и в его синих глазах читалась мольба.
— Разве может то чувство, которое мы с тобой разделяем, быть плохим?
— Между нами никогда ничего не будет, — произнесла Лаура сдавленным голосом.
— Между нами уже установились отношения. — Хотя Коннор стоял неподвижно, ей казалось будто его руки обнимают ее, привлекая к себе. — И было с той самой ночи, когда ты впервые пришла ко мне во сне.
Лаура проглотила комок, безмолвно отрицая правду его слов.
— То, что было раньше, не имеет никакого значения. Мы живем в реальном мире, Коннор, а не во сне. И в этом мире нам не всегда удается делать то, что нам хочется.
Он втянул в себя воздух.
— Скажи мне, Лаура, чего ты хочешь? Она смотрела на его густые черные волосы, вьющиеся у висков, на тонкие морщинки, разбегающиеся от его синих глаз, на полные губы, изогнутые в улыбке, которые одним-единственным поцелуем могли заставить ее забыть все на свете. Она больше не могла отрицать правды: глядя на Коннора, она видела все, что когда-либо хотела… все то, чего у нее никогда не будет.
— Какая разница, чего я хочу? — Она резко повернулась и направилась к двери, оставив его стоять в солнечном свете.
Глава 16
— Не пойму, что случилось с часами. — Дэниэл постучал карандашом по столешнице, обтянутой зеленой кожей, глядя на часы деда в библиотеке. — Еще два дня назад они прекрасно ходили.
Софи отвела взгляд от часов, чувствуя, как они обвиняют ее своим молчанием, и сложила руки на коленях. «Сегодня, когда все будут спать, нужно исправить повреждения», — подумала она.
— Я уверена, что их можно починить.
— Да, конечно.
Софи следила, как поднимается и опускается карандаш в руках Дэниэла, постукивая кончиком по столешнице. Тук, тук, тук — Дэниэл стучал карандашом, как будто вел счет секундам, проходившим в молчании. Кажется, за три месяца они не сказали друг другу и десятка слов. Потому ли, что им не о чем говорить? Или мешала тяжесть того, что нужно было сказать давным-давно?
— Кажется, до сих пор я не выразил вам благодарности за то, что вы согласились опекать Лауру.
— Очень рада, что смогла чем-то помочь. — Софи подняла глаза, и у нее замерло дыхание в груди, когда она поняла, что Дэниэл внимательно смотрит на нее, о чем-то размышляя. Сколько раз по ночам ей снилось, что она сидит вот так, и ей доступно маленькое удовольствие смотреть в его красивые темные глаза… — Лаура — такая прелестная юная леди. Она заменяет мне дочь, которой у меня никогда не было.
Дэниэл нахмурился, перевел взгляд на карандаш, и его лоб прорезали глубокие морщины.
— Странно, что вы так и не вышли замуж.
— Вам это кажется странным?
Неужели он знает? Есть ли у него хоть какое-то понятие, как сильно она его любила? И как сильно любит его до сих пор?
— Весь Бостон лежал у ваших ног. — Дэниэл еле слышно вздохнул и пожал плечами. — Нескончаемый поток претендентов на вашу руку… Я разглядывал их и пытался угадать, кого из них вы выберете.
Несмотря на несколько серебристых прядей в его густых темных волосах и морщинки, разбегающиеся от глаз — следы прожитых лет, — ей казалось, что он выглядел точно так же, как в тот день, когда она впервые поняла, что он навсегда останется в ее сердце. Тогда ей было тринадцать лет — ребенок, влюбившийся в двадцатилетнего красавца, обрученного с ее сестрой.
— И меня всегда поражало, почему вы не остановили выбор ни на одном из ваших юных поклонников. — Дэниэл поднял глаза, все так же постукивая карандашом по столу, взглядом задавая безмолвный вопрос, стоявший между ними все эти годы.
— Отец говорил, что я безнадежно романтична. — Софи отвела взгляд, опасаясь открыть слишком многое. Даже у старой девы есть своя гордость. — Понимаете, я всегда верила, что брак можно заключить только по любви.
— А вы так и не встретили истинную любовь?
Софи теребила пальцами золотые кружева на манжете синего шелкового платья. Что он скажет, если она во всем признается? Будет ли он ошеломлен? Ужаснется? Смутится? Или услышит ее признание с радостью?
— Впрочем, полагаю, что это не мое дело. — Дэниэл вздохнул. — Кажется, я удалился от темы, которую хотел обсудить с вами.
Софи смяла кружевную манжетку пальцами. Момент для признания миновал. «И, возможно, к лучшему», — подумала она. Признание могло уничтожить последние остатки достоинства, еще сохранившиеся в ней.
— Ко мне сегодня приходил Филипп Гарднер.
Софи подняла взгляд от изуродованных кружев. Дэниэл смотрел на нее, и в его глазах читалось неодобрение.
— Боже, да он сегодня был сильно занят! Должно быть, он приходил к вам в контору сразу же после разговора со мной.
—Да.
Софи немилосердно терзала манжетку. Когда Ридли сообщил ей, что хозяин придет домой к обеду, она немедленно занялась своей внешностью, надев одно из лучших шелковых платьев. Сейчас она поняла, что ей нужно было одеться во власяницу.
— Филиппа взволновало, что Лаура гуляет по Бостону без провожатых.
— Я знаю, что волнует Филиппа. Вам тоже не нравится, как я выполняю обязанности опекунши Лауры?
Дэниэл вертел карандаш в руках.
— Я не думаю, что разумно позволять Лауре оставаться наедине с молодым человеком. Особенно с таким безрассудным человеком, как ваш кузен.
— Поскольку вы еще не видели Коннора, я не вполне понимаю, почему вы считаете его безрассудным.
Дэниэл взглянул на нее поверх карандаша, который он зажал горизонтально между пальцами.
— Филипп постарался описать мне его.
Софи разглаживала пальцами испорченные кружева.
— Я всегда считала вас человеком, полагающимся только на собственное суждение.
— Софи, я не собираюсь вас в чем-то обвинять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37