Потом, наклонившись друг к другу, эти двое начали тихую беседу.
Последние полтора месяца имя нового губернатора Нового Южного Уэльса не сходило с уст большинства его граждан. Когда Кинг попросил освободить его от должности, Министерство по делам колоний назначило еще одного бывшего моряка — капитана Уильяма Блая, чье имя шестнадцать лет назад прогремело в морских кругах и за их пределами из-за истории с восстанием на «Щедром даре». С тех пор его называли «Щедрый Блай». Его имя символизировало подвиг отваги и искусство мореплавания, равного которому дотоле не было в морских анналах. Вместе с восемнадцатью другими членами экипажа «Дара» он проплыл почти четыре тысячи миль в открытой лодке и проделал это плавание за какие-то сорок с небольшим дней через малоисследованные моря, которых не было на морских картах. Блай был смелым, справедливым и осмотрительным капитаном, но он был человеком жестким и лишенным воображения, что неизбежно толкнуло на бунт и неповиновение матросов, которые провели полгода в тихоокеанской идиллии в Отахейте и которых затем заставили покинуть своих туземных наложниц и плыть с Блаем и его грузом из плодов хлебного дерева в Вест-Индию. Но он благополучно доставил свою лодку в Тимор и теперь стал известен миру не только как превосходный мореплаватель, но и благодаря бунту под предводительством Флетчера Кристиана.
Позже он был, к несчастью, снова вовлечен в подавление бунта в Норе, и рассказы о его жестокости разошлись повсюду. Он блестяще сражался под командованием Дункана при Кампердауне и Нельсона — под Копенгагеном. Он доказал свою отвагу, изобретательность, способности моряка… но легенда о его жестокости по отношению к матросам «Дара» никак не хотела умирать. Он оказался жертвой собственной страсти к совершенству: несмотря на то, что он был так же требователен к себе, как и к другим, его воспринимали как человека без юмора и высокомерного. Люди не принимали в расчет целостности его натуры, не учитывали его нежного отношения к собственной семье. Шестнадцать лет спустя о нем все еще судили по тому злополучному походу на «Щедром даре». Этот призрак повсюду следовал за ним. Маленькая колония Нового Южного Уэльса с опаской ждала его прибытия: если только характер «Щедрого Блая» не смягчился, он вряд ли ограничится жалкими протестами со стороны тех, кто игнорирует указы правительственной резиденции.
— Для него весь мир — как палуба собственного корабля, — рассказывал Брэнд. — Он на ногах с самого рассвета, всеми командует, распоряжается. И как только на минутку расслабишься, думая, что он сидит за столом в кабинете, он тут как тут и вопрошает, почему дорожка не метена. — Он на миг задумался и неторопливо закончил: — Но сдается мне, что, несмотря ни на что, он мне по душе…
Потом взор его снова обратился к экипажу. Он проговорил задумчиво:
— А что за дело, как ты думаешь, у мадам де Бурже к старине Блаю? Она ведь редко появляется на людях последнее время…
Эдварде строго взглянул на своего приятеля.
— Сдается мне, что какое бы ни было у хозяйки дело к губернатору, Саймон, — это ее дело. Но ты прав, что она не выезжает теперь. Полгода прошло с тех пор, как наш малыш Себастьян утонул во время разлива Хоксбери, но она, кажется, и на минуту о том забыть не может. Бедняга: не успела снять траур по мистеру Маклею, как снова надела его по младшему хозяину. Нигде она не бывает, разве что по делу в лавке или на ферме. Мне сдается, что и месье де Бурже это не нравится. Говорят, они иногда ссорятся из-за того, что она так себя изводит. Хозяин-то не таков, чтобы ему нравилось, как она половину своего внимания отдает кому-то другому. Но ему нужно было это знать, когда женился. Она не из тех, кто меняется в угоду мужчине, каким бы он ни был. Выражение лица Саймона было ободряющим, и кучер набрал в грудь воздуха, чтобы продолжить рассуждения на тему семьи де Бурже.
Из почтения к полу посетительницы, губернатор не предложил Саре жестом руки сесть на стул по другую сторону стола, а вместо этого указал на высокий стул с подлокотниками, стоявший перед камином. Она села, слегка расправила платье и предоставила ему достаточно времени, чтобы принять, очевидно, привычную для него позу — спиной к камину.
Подняв голову, она обнаружила, что «Щедрый Блай» смотрит на нее, причем его острый взгляд выражает несомненный интерес. В его черных волосах мелькает седина, фигура его погрузнела с наступлением преклонного возраста. Но в нем как-то не ощущается той помпезности, которую могло придать ему положение. В несколько высокомерной складке его рта Сара узнала что-то от своего характера. Она напомнила себе, что этому человеку потребовалась не только отвага, но и властность, и высокомерие, чтобы перевезти восемнадцать человек в открытой лодке через четыре тысячи миль по морю.
Они обменялись положенными любезностями, когда Сара только вошла в комнату, и теперь Блай переминался с ноги на ногу, ожидая, когда она объявит о цели своего визита. Он приступил к исполнению обязанностей всего несколько недель назад, но подробности истории Сары де Бурже были ему уже известны. Он внимательно рассматривал ее, желая выяснить, только ли беспощадное тщеславие обеспечило ей нынешнее положение в колонии. О ней говорили, что она превосходная мать, а Блай, сам отец шестерых дочерей, питал уважение к женщинам, которые добросовестно выполняли свои материнские обязанности. Она была для него загадкой, так как не подпадала ни под одну из категорий колониального общества. Ему было известно, что на первых порах ее первый муж достаточно активно участвовал в торговле ромом, но покончил с этим примерно в то время, когда колонию возглавил Кинг. Она сама была из помилованных, однако вышла замуж за человека, который, как было известно, никаких дел с помилованными не имел, — за француза, джентльмена, который занимался фермерством просто от нечего делать, и руки его не были замараны никакой торговлей вообще. Это было загадкой, которая занимала Блая: союз деловой женщины и элегантного дилетанта.
Он отметил ее черное платье и отсутствие украшений, вспомнив, что Кинг рассказал ему о гибели одного из ее детей во время наводнения полгода назад. Он не мог вспомнить, чтобы видел ее на каком-либо из приемов, на которых сам присутствовал, разве только во время того утреннего визита, когда они с мужем принесли ему официальные приветствия по приезде. Руки ее были сложены на коленях: инстинкт подсказывал ему, что у женщины такого типа они должны лежать спокойно, но у нее они все время нервно двигались.
Он наконец вынужден был заговорить, понимая, что молчание между ними не может больше длиться.
— Могу ли я оказать вам какую-нибудь услугу, мадам? Какое-то дело…
Это заявление было глупым, он это понимал: оно открывало ей путь к прямому изложению просьбы. Чем больше денег у подобных людей, тем, кажется, больших привилегий они ждут от правительства. Он приехал в страну не для того, чтобы угождать подобным мадам де Бурже, а чтобы ограничить их власть.
Она ответила ему твердо:
— Я не прошу у вас ничего, ваше превосходительство, кроме того, чтобы это осталось между нами.
— Осталось между нами, мадам? Но я не понимаю…
Он нахмурился, подозревая, о чем она скажет дальше. Никто не приходит в правительственную резиденцию, чтобы ни о чем не просить, а эта женщина совершенно не похожа на пустую болтушку. Судьба предшественников научила его опасаться всего непонятного в этой колонии. Если француз надумал послать свою жену, чтобы разжалобить его этим трауром и что-то из него выудить, то оба они ошибаются! Он выпрямился во весь свой не слишком командирский рост и подождал, когда его посетительница продолжит.
— Я пришла к вам насчет зерна, которое я сохранила с самого урожая на своих фермах — Тунгабби и Касл Хилл.
— Так что же?
В голосе Блая появились строгие нотки, которые, он надеялся, будут достаточно красноречивы. Он предчувствовал, о чем она будет говорить, и решил, что оценивает ее трезво. Ей известно, как и всем в колонии, как не хватает зерна из-за наводнения на Хоксбери. Пытаясь помочь положению, губернатор Кинг направил корабли в Индию за провиантом, но пока ни один из них еще не возвратился в Порт-Джексон. За истекший срок запасы зерна катастрофически уменьшились, и впервые за много лет вернулись времена голода и распределения продовольствия. По мере опустошения складов цены на зерно со стороны тех, кто его имел, увеличивались. Блай посмотрел на Сару, и рот его скривился. Так вот чего она хочет: она предлагает большие запасы зерна, которые у нее имеются, по его сведениям, за более высокую цену, чем запрошена другими фермерами. Она подождала, пока фермеры Хоксбери не ощутят всерьез хватку настоящего голода, пока никакой губернатор, кроме разве совершенно бессердечного, не сможет уже оставаться глухим к их отчаянию, прежде чем выбросить свой товар на рынок. К тому же еще у нее хватает наглости просить не выдавать ее тайну! Он ощутил приступ ярости от такого хладнокровного цинизма. И она, эта женщина, спокойно сидит перед ним и готова торговаться за доход, который получит от наводнения, унесшего жизнь ее собственного ребенка.
— К счастью, урожай был очень высок в этом году на фермах.
Он холодно прервал ее:
— Смею вам напомнить, мадам, что вы должны были бы. обратиться к интенданту со своим предложением зерна. И осмелюсь вам напомнить, что он не смеет давать цены выше тех, что я назначил.
Сара резко вскочила на ноги, на щеках вспыхнул румянец.
— Вы ошибаетесь, ваше превосходительство, я пришла отдать зерно, а не продавать его.
Он пристально посмотрел на нее. Тихое тиканье каминных часов вдруг стало оглушительно громким в последовавшей тишине.
— Отдать его, мадам? — произнес он медленно.
— Отдать его, ваше превосходительство, — повторила она. Лицо ее все еще горело, но она говорила ровным голосом: — Я недавно вернулась со своей фермы на Хоксбери… и я видела собственными глазами это отчаянное положение: большинству семей не по карману цена муки, а их собственные урожаи погибли. Дети… — Здесь она остановилась, не пытаясь живописать подробности.
Он кивнул. Он сжал за спиной руки, и взгляд, который он обратил на нее, был задумчивым и одновременно вопрошающим.
— Можете мне не рассказывать, мадам, — произнес он тихо.
Он зашагал по ковру перед камином, потом снова обратился к ней, раскинув руки в жесте, исполненном тревоги и огорчения.
— Я только что сам вернулся из поездки по Хоксбери и видел собственными глазами нужду мелких фермеров. Судьба детей растопила бы самое холодное сердце. Но, — добавил он, — в колонии есть люди, которые слишком хорошо знают, что наличие сердца не способствует развитию их деловых интересов.
Он передернул плечами, как бы пытаясь избавиться от этой мысли. Затем спросил ее напрямик:
— Почему вы это делаете? Зачем вы отдаете зерно, когда другие с каждым днем заламывают цену все выше?
Она облизнула губы.
— Мне кажется, я уже объяснила, ваше превосходительство. То отчаяние…
Он фыркнул.
— Моя дорогая леди, возможно, я еще очень недолго пробыл в колонии, но мне уже хорошо известны истории жизни самых видных ее граждан — ваша, вашего покойного мужа. Не обижайтесь, если я рискну утверждать, что ваши прошлые деловые предприятия не вяжутся с этим предложением.
Сара нахмурилась и, казалось, с усилием справлялась со своим голосом.
— Ваше превосходительство, позвольте мне напомнить вам, что мои прежние деловые предприятия не имеют отношения к тому факту, что мой младший сын утонул в том самом потоке, который повинен в нынешней беде. Приняв решение об этом предложении, я впервые действую не как деловая женщина. Именно поэтому я прошу вашего молчания. Мне совершенно не нужно, чтобы об этом сплетничали по всей колонии — я предпочитаю, чтобы на меня и дальше смотрели как на деловую женщину.
Он слегка поклонился.
— Разумеется, мадам. Я отдам соответствующие распоряжения…
— В таком случае, — сказала она, — я сообщу вам все необходимые детали и скажу, когда зерно смогут доставить. Может быть, вы все это передадите интендантству…
Блай посмотрел на нее в упор. На него произвели сильное впечатление ее простота и достоинство; более того, он был поражен ее выдержкой — тем, как она умела сдерживать себя в том случае, когда другая женщина расплакалась бы. Даже «Щедрому Блаю» она показалась женщиной потрясающей, и где-то в глубине души у него теплилось не только облегчение, оттого что это зерно на какое-то время заткнет дыру, но и удивительно приятное ощущение, что там, где он ожидал найти врага, он нашел друга. Вот перед ним человек, подумал он, из того круга, который контролирует торговлю, но который, по крайней мере, не действует непосредственно против него. Он знал, что она может себе позволить сделать такой жест, но все же тот факт, что она его сделала, был драгоценным бальзамом для его души.
Пока он обдумывал этот ее поступок, она отошла от него на несколько шагов и, казалось, готова была уйти. Он поднял руку, жестом останавливая ее.
— Пожалуйста, сядьте снова, мадам. Я бы хотел очень многое обсудить с вами…
Но она уже присела в глубоком реверансе.
— Если ваше превосходительство позволит… в другой раз.
Она поднялась, повернулась и поспешила к дверям. Она исчезла, не успел он пройти и нескольких шагов. Только тогда он понял, что она мало чем отличается от других женщин: когда она делала реверанс, он заметил слезы в ее глазах.
II
На следующий день после визита Сары к губернатору весенняя погода вдруг сделалась дождливой. В классной комнате в Гленбарре Сара удобно вытянула ноги на маленькой скамеечке перед огнем и повернула пяльцы, чтобы уловить свет, падавший из окна. Дункан сидел за маленьким столиком возле нее, язык его был слегка высунут: он старательно пытался соорудить карточный домик. Время от времени он раздраженно вздыхал, если какая-нибудь карта падала и все сооружение рушилось. Дэвид сидел напротив нее с книгой.
Сара достала новую нитку из рабочей корзинки и взглянула на Элизабет, которая смотрела на работу через ее плечо.
Дверь классной комнаты отворилась, и вошел Луи. Дэвид поднял голову от книги и улыбнулся, Дункан издал тихий стон, потому что домик обрушился из-за сквозняка.
Луи изобразил на лице трагическую гримасу:
— Обещаю постараться построить его снова, Дункан.
Он наклонился, поцеловал руку Сары и подставил щеку Элизабет. Он шутливо дернул дочь за один из локонов.
— Я надеюсь, что ты внимательна на уроках рукоделия, — сказал он. — Я пообещал твоему деду, что ты овладеешь всеми женскими премудростями.
Сара кивнула в сторону Элизабет.
— Она делает очень хорошие успехи, Луи. На днях я слышала, как Энни сказала, что у нее пальцы ловкие, как у обезьянки. Не сомневаюсь, что это был комплимент…
Но она не договорила и вопросительно подняла бровь, когда он снова нагнулся и вручил ей запечатанный конверт, который достал из кармана. Она взяла его и повернула, чтобы прочесть надпись.
— Что это? — озадаченно спросила она.
Он передернул плечами.
— Открой, любовь моя. Когда я поднимался наверх, посыльный прибыл с этим из правительственной резиденции. Письма от губернатора никогда не стоит игнорировать, а если их направляет такой нетерпеливый человек, как Блай, они несомненно требуют незамедлительного внимания.
Сара быстро пробежала глазами написанное.
«Спешу уведомить вас о получении информации в отношении зерна, которое вы предлагаете…»
За этим следовали дополнительные подробности о том, как им распорядиться и как Саре нужно его доставить. Деловая часть была краткой, и дальше тон письма изменился. Она стала читать медленнее.
«…Те фермерские семьи, которые воспользуются Вашим даром, мадам, так и не смогут узнать о Вашем щедром жесте и никогда не смогут получить возможность выразить Вам свою благодарность. Меня чрезвычайно трогает их настоящее бедственное положение, и я один изо всей колонии могу, очевидно, отблагодарить Вас. Посему я надеюсь, что Вы примете жалуемый Вам надел земли, который расположен рядом с усадьбой Вашего мужа на реке Непеан и примыкает к Государственным пастбищам. Эта земля жалуется Вам и Вашим детям…»
Слезы застилали Саре глаза, когда она попыталась дочитать письмо до конца. Блай писал, что ему известен ее интерес и достигнутые ею успехи в разведении мериносов, и он понимает, что эта местность как раз подходит для пастбища. Это было прямой ссылкой на тот факт, что Джон Макартур, к крайнему негодованию губернатора, выбрал для себя надел в пять тысяч акров непосредственно на государственных пастбищах. В кратких, довольно сухих фразах сквозил дух доброжелательства и человечности. Сара прониклась теплым чувством к этому вспыльчивому прагматичному человеку, который был настолько тронут печальной участью поселенцев Хоксбери, что счел необходимым, совершенно не стремясь завоевать публичное одобрение, сделать этот великодушный жест — отблагодарить ее за то, что она облегчила участь пострадавших, хоть немного помогла ему накормить этих людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Последние полтора месяца имя нового губернатора Нового Южного Уэльса не сходило с уст большинства его граждан. Когда Кинг попросил освободить его от должности, Министерство по делам колоний назначило еще одного бывшего моряка — капитана Уильяма Блая, чье имя шестнадцать лет назад прогремело в морских кругах и за их пределами из-за истории с восстанием на «Щедром даре». С тех пор его называли «Щедрый Блай». Его имя символизировало подвиг отваги и искусство мореплавания, равного которому дотоле не было в морских анналах. Вместе с восемнадцатью другими членами экипажа «Дара» он проплыл почти четыре тысячи миль в открытой лодке и проделал это плавание за какие-то сорок с небольшим дней через малоисследованные моря, которых не было на морских картах. Блай был смелым, справедливым и осмотрительным капитаном, но он был человеком жестким и лишенным воображения, что неизбежно толкнуло на бунт и неповиновение матросов, которые провели полгода в тихоокеанской идиллии в Отахейте и которых затем заставили покинуть своих туземных наложниц и плыть с Блаем и его грузом из плодов хлебного дерева в Вест-Индию. Но он благополучно доставил свою лодку в Тимор и теперь стал известен миру не только как превосходный мореплаватель, но и благодаря бунту под предводительством Флетчера Кристиана.
Позже он был, к несчастью, снова вовлечен в подавление бунта в Норе, и рассказы о его жестокости разошлись повсюду. Он блестяще сражался под командованием Дункана при Кампердауне и Нельсона — под Копенгагеном. Он доказал свою отвагу, изобретательность, способности моряка… но легенда о его жестокости по отношению к матросам «Дара» никак не хотела умирать. Он оказался жертвой собственной страсти к совершенству: несмотря на то, что он был так же требователен к себе, как и к другим, его воспринимали как человека без юмора и высокомерного. Люди не принимали в расчет целостности его натуры, не учитывали его нежного отношения к собственной семье. Шестнадцать лет спустя о нем все еще судили по тому злополучному походу на «Щедром даре». Этот призрак повсюду следовал за ним. Маленькая колония Нового Южного Уэльса с опаской ждала его прибытия: если только характер «Щедрого Блая» не смягчился, он вряд ли ограничится жалкими протестами со стороны тех, кто игнорирует указы правительственной резиденции.
— Для него весь мир — как палуба собственного корабля, — рассказывал Брэнд. — Он на ногах с самого рассвета, всеми командует, распоряжается. И как только на минутку расслабишься, думая, что он сидит за столом в кабинете, он тут как тут и вопрошает, почему дорожка не метена. — Он на миг задумался и неторопливо закончил: — Но сдается мне, что, несмотря ни на что, он мне по душе…
Потом взор его снова обратился к экипажу. Он проговорил задумчиво:
— А что за дело, как ты думаешь, у мадам де Бурже к старине Блаю? Она ведь редко появляется на людях последнее время…
Эдварде строго взглянул на своего приятеля.
— Сдается мне, что какое бы ни было у хозяйки дело к губернатору, Саймон, — это ее дело. Но ты прав, что она не выезжает теперь. Полгода прошло с тех пор, как наш малыш Себастьян утонул во время разлива Хоксбери, но она, кажется, и на минуту о том забыть не может. Бедняга: не успела снять траур по мистеру Маклею, как снова надела его по младшему хозяину. Нигде она не бывает, разве что по делу в лавке или на ферме. Мне сдается, что и месье де Бурже это не нравится. Говорят, они иногда ссорятся из-за того, что она так себя изводит. Хозяин-то не таков, чтобы ему нравилось, как она половину своего внимания отдает кому-то другому. Но ему нужно было это знать, когда женился. Она не из тех, кто меняется в угоду мужчине, каким бы он ни был. Выражение лица Саймона было ободряющим, и кучер набрал в грудь воздуха, чтобы продолжить рассуждения на тему семьи де Бурже.
Из почтения к полу посетительницы, губернатор не предложил Саре жестом руки сесть на стул по другую сторону стола, а вместо этого указал на высокий стул с подлокотниками, стоявший перед камином. Она села, слегка расправила платье и предоставила ему достаточно времени, чтобы принять, очевидно, привычную для него позу — спиной к камину.
Подняв голову, она обнаружила, что «Щедрый Блай» смотрит на нее, причем его острый взгляд выражает несомненный интерес. В его черных волосах мелькает седина, фигура его погрузнела с наступлением преклонного возраста. Но в нем как-то не ощущается той помпезности, которую могло придать ему положение. В несколько высокомерной складке его рта Сара узнала что-то от своего характера. Она напомнила себе, что этому человеку потребовалась не только отвага, но и властность, и высокомерие, чтобы перевезти восемнадцать человек в открытой лодке через четыре тысячи миль по морю.
Они обменялись положенными любезностями, когда Сара только вошла в комнату, и теперь Блай переминался с ноги на ногу, ожидая, когда она объявит о цели своего визита. Он приступил к исполнению обязанностей всего несколько недель назад, но подробности истории Сары де Бурже были ему уже известны. Он внимательно рассматривал ее, желая выяснить, только ли беспощадное тщеславие обеспечило ей нынешнее положение в колонии. О ней говорили, что она превосходная мать, а Блай, сам отец шестерых дочерей, питал уважение к женщинам, которые добросовестно выполняли свои материнские обязанности. Она была для него загадкой, так как не подпадала ни под одну из категорий колониального общества. Ему было известно, что на первых порах ее первый муж достаточно активно участвовал в торговле ромом, но покончил с этим примерно в то время, когда колонию возглавил Кинг. Она сама была из помилованных, однако вышла замуж за человека, который, как было известно, никаких дел с помилованными не имел, — за француза, джентльмена, который занимался фермерством просто от нечего делать, и руки его не были замараны никакой торговлей вообще. Это было загадкой, которая занимала Блая: союз деловой женщины и элегантного дилетанта.
Он отметил ее черное платье и отсутствие украшений, вспомнив, что Кинг рассказал ему о гибели одного из ее детей во время наводнения полгода назад. Он не мог вспомнить, чтобы видел ее на каком-либо из приемов, на которых сам присутствовал, разве только во время того утреннего визита, когда они с мужем принесли ему официальные приветствия по приезде. Руки ее были сложены на коленях: инстинкт подсказывал ему, что у женщины такого типа они должны лежать спокойно, но у нее они все время нервно двигались.
Он наконец вынужден был заговорить, понимая, что молчание между ними не может больше длиться.
— Могу ли я оказать вам какую-нибудь услугу, мадам? Какое-то дело…
Это заявление было глупым, он это понимал: оно открывало ей путь к прямому изложению просьбы. Чем больше денег у подобных людей, тем, кажется, больших привилегий они ждут от правительства. Он приехал в страну не для того, чтобы угождать подобным мадам де Бурже, а чтобы ограничить их власть.
Она ответила ему твердо:
— Я не прошу у вас ничего, ваше превосходительство, кроме того, чтобы это осталось между нами.
— Осталось между нами, мадам? Но я не понимаю…
Он нахмурился, подозревая, о чем она скажет дальше. Никто не приходит в правительственную резиденцию, чтобы ни о чем не просить, а эта женщина совершенно не похожа на пустую болтушку. Судьба предшественников научила его опасаться всего непонятного в этой колонии. Если француз надумал послать свою жену, чтобы разжалобить его этим трауром и что-то из него выудить, то оба они ошибаются! Он выпрямился во весь свой не слишком командирский рост и подождал, когда его посетительница продолжит.
— Я пришла к вам насчет зерна, которое я сохранила с самого урожая на своих фермах — Тунгабби и Касл Хилл.
— Так что же?
В голосе Блая появились строгие нотки, которые, он надеялся, будут достаточно красноречивы. Он предчувствовал, о чем она будет говорить, и решил, что оценивает ее трезво. Ей известно, как и всем в колонии, как не хватает зерна из-за наводнения на Хоксбери. Пытаясь помочь положению, губернатор Кинг направил корабли в Индию за провиантом, но пока ни один из них еще не возвратился в Порт-Джексон. За истекший срок запасы зерна катастрофически уменьшились, и впервые за много лет вернулись времена голода и распределения продовольствия. По мере опустошения складов цены на зерно со стороны тех, кто его имел, увеличивались. Блай посмотрел на Сару, и рот его скривился. Так вот чего она хочет: она предлагает большие запасы зерна, которые у нее имеются, по его сведениям, за более высокую цену, чем запрошена другими фермерами. Она подождала, пока фермеры Хоксбери не ощутят всерьез хватку настоящего голода, пока никакой губернатор, кроме разве совершенно бессердечного, не сможет уже оставаться глухим к их отчаянию, прежде чем выбросить свой товар на рынок. К тому же еще у нее хватает наглости просить не выдавать ее тайну! Он ощутил приступ ярости от такого хладнокровного цинизма. И она, эта женщина, спокойно сидит перед ним и готова торговаться за доход, который получит от наводнения, унесшего жизнь ее собственного ребенка.
— К счастью, урожай был очень высок в этом году на фермах.
Он холодно прервал ее:
— Смею вам напомнить, мадам, что вы должны были бы. обратиться к интенданту со своим предложением зерна. И осмелюсь вам напомнить, что он не смеет давать цены выше тех, что я назначил.
Сара резко вскочила на ноги, на щеках вспыхнул румянец.
— Вы ошибаетесь, ваше превосходительство, я пришла отдать зерно, а не продавать его.
Он пристально посмотрел на нее. Тихое тиканье каминных часов вдруг стало оглушительно громким в последовавшей тишине.
— Отдать его, мадам? — произнес он медленно.
— Отдать его, ваше превосходительство, — повторила она. Лицо ее все еще горело, но она говорила ровным голосом: — Я недавно вернулась со своей фермы на Хоксбери… и я видела собственными глазами это отчаянное положение: большинству семей не по карману цена муки, а их собственные урожаи погибли. Дети… — Здесь она остановилась, не пытаясь живописать подробности.
Он кивнул. Он сжал за спиной руки, и взгляд, который он обратил на нее, был задумчивым и одновременно вопрошающим.
— Можете мне не рассказывать, мадам, — произнес он тихо.
Он зашагал по ковру перед камином, потом снова обратился к ней, раскинув руки в жесте, исполненном тревоги и огорчения.
— Я только что сам вернулся из поездки по Хоксбери и видел собственными глазами нужду мелких фермеров. Судьба детей растопила бы самое холодное сердце. Но, — добавил он, — в колонии есть люди, которые слишком хорошо знают, что наличие сердца не способствует развитию их деловых интересов.
Он передернул плечами, как бы пытаясь избавиться от этой мысли. Затем спросил ее напрямик:
— Почему вы это делаете? Зачем вы отдаете зерно, когда другие с каждым днем заламывают цену все выше?
Она облизнула губы.
— Мне кажется, я уже объяснила, ваше превосходительство. То отчаяние…
Он фыркнул.
— Моя дорогая леди, возможно, я еще очень недолго пробыл в колонии, но мне уже хорошо известны истории жизни самых видных ее граждан — ваша, вашего покойного мужа. Не обижайтесь, если я рискну утверждать, что ваши прошлые деловые предприятия не вяжутся с этим предложением.
Сара нахмурилась и, казалось, с усилием справлялась со своим голосом.
— Ваше превосходительство, позвольте мне напомнить вам, что мои прежние деловые предприятия не имеют отношения к тому факту, что мой младший сын утонул в том самом потоке, который повинен в нынешней беде. Приняв решение об этом предложении, я впервые действую не как деловая женщина. Именно поэтому я прошу вашего молчания. Мне совершенно не нужно, чтобы об этом сплетничали по всей колонии — я предпочитаю, чтобы на меня и дальше смотрели как на деловую женщину.
Он слегка поклонился.
— Разумеется, мадам. Я отдам соответствующие распоряжения…
— В таком случае, — сказала она, — я сообщу вам все необходимые детали и скажу, когда зерно смогут доставить. Может быть, вы все это передадите интендантству…
Блай посмотрел на нее в упор. На него произвели сильное впечатление ее простота и достоинство; более того, он был поражен ее выдержкой — тем, как она умела сдерживать себя в том случае, когда другая женщина расплакалась бы. Даже «Щедрому Блаю» она показалась женщиной потрясающей, и где-то в глубине души у него теплилось не только облегчение, оттого что это зерно на какое-то время заткнет дыру, но и удивительно приятное ощущение, что там, где он ожидал найти врага, он нашел друга. Вот перед ним человек, подумал он, из того круга, который контролирует торговлю, но который, по крайней мере, не действует непосредственно против него. Он знал, что она может себе позволить сделать такой жест, но все же тот факт, что она его сделала, был драгоценным бальзамом для его души.
Пока он обдумывал этот ее поступок, она отошла от него на несколько шагов и, казалось, готова была уйти. Он поднял руку, жестом останавливая ее.
— Пожалуйста, сядьте снова, мадам. Я бы хотел очень многое обсудить с вами…
Но она уже присела в глубоком реверансе.
— Если ваше превосходительство позволит… в другой раз.
Она поднялась, повернулась и поспешила к дверям. Она исчезла, не успел он пройти и нескольких шагов. Только тогда он понял, что она мало чем отличается от других женщин: когда она делала реверанс, он заметил слезы в ее глазах.
II
На следующий день после визита Сары к губернатору весенняя погода вдруг сделалась дождливой. В классной комнате в Гленбарре Сара удобно вытянула ноги на маленькой скамеечке перед огнем и повернула пяльцы, чтобы уловить свет, падавший из окна. Дункан сидел за маленьким столиком возле нее, язык его был слегка высунут: он старательно пытался соорудить карточный домик. Время от времени он раздраженно вздыхал, если какая-нибудь карта падала и все сооружение рушилось. Дэвид сидел напротив нее с книгой.
Сара достала новую нитку из рабочей корзинки и взглянула на Элизабет, которая смотрела на работу через ее плечо.
Дверь классной комнаты отворилась, и вошел Луи. Дэвид поднял голову от книги и улыбнулся, Дункан издал тихий стон, потому что домик обрушился из-за сквозняка.
Луи изобразил на лице трагическую гримасу:
— Обещаю постараться построить его снова, Дункан.
Он наклонился, поцеловал руку Сары и подставил щеку Элизабет. Он шутливо дернул дочь за один из локонов.
— Я надеюсь, что ты внимательна на уроках рукоделия, — сказал он. — Я пообещал твоему деду, что ты овладеешь всеми женскими премудростями.
Сара кивнула в сторону Элизабет.
— Она делает очень хорошие успехи, Луи. На днях я слышала, как Энни сказала, что у нее пальцы ловкие, как у обезьянки. Не сомневаюсь, что это был комплимент…
Но она не договорила и вопросительно подняла бровь, когда он снова нагнулся и вручил ей запечатанный конверт, который достал из кармана. Она взяла его и повернула, чтобы прочесть надпись.
— Что это? — озадаченно спросила она.
Он передернул плечами.
— Открой, любовь моя. Когда я поднимался наверх, посыльный прибыл с этим из правительственной резиденции. Письма от губернатора никогда не стоит игнорировать, а если их направляет такой нетерпеливый человек, как Блай, они несомненно требуют незамедлительного внимания.
Сара быстро пробежала глазами написанное.
«Спешу уведомить вас о получении информации в отношении зерна, которое вы предлагаете…»
За этим следовали дополнительные подробности о том, как им распорядиться и как Саре нужно его доставить. Деловая часть была краткой, и дальше тон письма изменился. Она стала читать медленнее.
«…Те фермерские семьи, которые воспользуются Вашим даром, мадам, так и не смогут узнать о Вашем щедром жесте и никогда не смогут получить возможность выразить Вам свою благодарность. Меня чрезвычайно трогает их настоящее бедственное положение, и я один изо всей колонии могу, очевидно, отблагодарить Вас. Посему я надеюсь, что Вы примете жалуемый Вам надел земли, который расположен рядом с усадьбой Вашего мужа на реке Непеан и примыкает к Государственным пастбищам. Эта земля жалуется Вам и Вашим детям…»
Слезы застилали Саре глаза, когда она попыталась дочитать письмо до конца. Блай писал, что ему известен ее интерес и достигнутые ею успехи в разведении мериносов, и он понимает, что эта местность как раз подходит для пастбища. Это было прямой ссылкой на тот факт, что Джон Макартур, к крайнему негодованию губернатора, выбрал для себя надел в пять тысяч акров непосредственно на государственных пастбищах. В кратких, довольно сухих фразах сквозил дух доброжелательства и человечности. Сара прониклась теплым чувством к этому вспыльчивому прагматичному человеку, который был настолько тронут печальной участью поселенцев Хоксбери, что счел необходимым, совершенно не стремясь завоевать публичное одобрение, сделать этот великодушный жест — отблагодарить ее за то, что она облегчила участь пострадавших, хоть немного помогла ему накормить этих людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55