— Доминик Трент поднялся. В нем было шесть футов и четыре дюйма, всего на несколько дюймов больше, чем в Дрю Рейли, но не рост делал его таким неотразимым. Лицо у него было аристократическое, точеное, волосы светло-каштановые, а взгляд настолько холодным, что все вокруг, казалось, боязливо ежилось.
Рейли почувствовал, что его охватило нетерпение. И впервые за все это время — надежда.
— Значит, вы считаете, что можете помочь мне. Конечно, я, в свою очередь, буду рад помочь вам.
Это было соглашение. Чего бы оно ни стоило, Рейли должен выполнить его. И выполнит. Либо это, либо скажи «прощай» своему будущему бизнесу у Э. М. Пидмонта.
— Я думаю, что вы, дорогой мой Рейли, можете обеспечить меня окончательной и самой важной частью той маленькой головоломки, которой я занимался некоторое время.
Внезапно Трент рассмеялся, и смех его среди ночной тишины прозвучал пронзительно.
Дрю Рейли ощущал, что в нем крепнет надежда на то, что Трент нашел действенный способ убедить Уэйда Баркли продать ранчо «Синяя даль». Он предвидел, что задуманное Трентом может оказаться несколько неприятным, но он и раньше имел дело с неприятными вещами, причем результат тогда не был таким важным, как теперь. Он протянул руку Тренту.
— Я определенно заинтересован в той комбинации, какую вы намерены предложить.
Доминик Трент пожал ему руку так крепко, что Рейли стало больно. Он безжалостно сжимал его пальцы и отпустил их только тогда, когда увидел в его глазах вспышку боли.
— Разумеется, вы заинтересованы. — Он тихо рассмеялся. — Я могу дать вам единственный шанс выиграть в этой игре. И конечно, никаких гарантий, — пробормотал он. — Но все же шанс. Что же до меня… — Глаза его блеснули в свете луны, словно у хищника, заметившего невдалеке желанную жертву. — Если все пойдет хорошо, ваше участие сделает мою победу окончательно полной. Удовлетворительной, безоговорочной и совершенно, восхитительно упоительной!
Глава 22
— Кэтлин! Неужели ты занялась стиркой? — хихикнула Бекки, входя в комнату Кэтлин. Маркиз трусил за ней по пятам. Кэтлин усмехнулась, складывая последнюю простыню и кладя ее поверх стопки чистого белья, лежащей на кровати.
— Конечно, у меня невелик опыт по части домашнего хозяйства, но ведь и ты никогда раньше не мыла тарелки и не спала в сенном сарае, — заметила она. Кэтлин убрала в шкаф выстиранные вещи, которые она только что сняла с веревки, висящей позади дома. Ей не хотелось, чтобы Франческа обнаружила запачканную кровью простыню, поэтому она и вызвалась заняться сегодняшней стиркой и потратила несколько часов, чтобы отстирать ее дочиста, вспоминая при этом каждое мгновение, проведенное с Уэидом накануне ночью.
— Наша жизнь явно переменилась с тех пор, как умерли мама с папой, правда? — постаралась переменить тему Кэтлин.
Бекки, усевшись на стул, кивнула, ее карие глаза погрустнели.
— Я скучаю без них, — прошептала девочка. Внезапно Кэтлин услышала всхлипывание.
— Ах, милочка, я тоже скучаю, — пробормотала она, торопливо подходя к сестре. — Поплакать — это хорошо, Бекки. — Она крепко обняла девочку. — Не держи это в себе, поплачь.
— Но ведь ты… никогда не плачешь.
— Это не значит, что тебе нельзя.
Она обнимала сестренку, лившую слезы, но рыдания, сопровождавшие эти слезы, были тихими, искренними, а не безутешными и разрушительными, как те, которые сотрясали Бекки, когда ужасное сообщение только что было получено.
Вскоре ее худенькие плечи перестали дрожать, и Кэтлин ласково погладила сестричку по волосам.
— Знаешь, мама и папа очень гордились бы нами. Мы с тобой неразлучны, как и полагается сестрам. И у нас все хорошо.
— Ты так думаешь? — Бекки всхлипнула в последний раз.
— Я уверена. — Кэтлин улыбнулась, достала из ящика носовой платок и вытерла ее заплаканные глаза. — Что ты скажешь, если мы прокрадемся в кухню и посмотрим, нельзя ли стащить кусочек-другой пирога с черникой, который приготовила Франческа?
— Правда? Вот здорово! — Слезы сменились слабой улыбкой. — А знаешь что, Кэтлин? Мне нравятся кое-какие перемены, которые у нас произошли. Например, что я ушла из школы, — сказала она, и глаза ее потемнели. — Я вообще не хочу туда возвращаться!
— Ты и не вернешься.
— И мне нравится жить здесь, на ранчо «Синяя даль». Кто бы мог подумать, что мне будет хорошо на скотоводческом ранчо в штате Вайоминг? — Вдруг она расхохоталась, и на ее милом личике стали заметны веснушки. — А мне вот нравится. Я люблю Маркиза, и пастухи такие забавные, а Двойняшки Моргенсен — мои лучшие подруги. И я хочу, чтобы мисс Портер была моей учительницей, — тараторила она, — и Уэйд такой славный, когда он рядом, у меня делается внутри спокойно, понимаешь? Когда я с ним, мне кажется… кажется… — Она закусила губку, отыскивая нужное слово. — Кажется, что мир снова стал безопасным, — сказала она. — Как будто, если он рядом, со мной ничего не может случиться. У тебя так не бывает, Кэтлин?
— Иногда, — задумчиво сказала Кэтлин, отвернувшись. — Но лучше тебе не очень-то привыкать к здешней жизни, — с трудом выговорила она. — Я не знаю наверняка, сколько мы здесь пробудем…
— Ты хочешь сказать — из-за мистера Трента? Нам снова нужно будет убегать? — В голосе Бекки прозвучал испуг, и Кэтлин, спокойно посмотрев на сестру, торопливо покачала головой.
— Нет. Мы не станем опять убегать от этого человека — ни ты, ни я. Если он появится здесь — что скорее всего и сделает, мрачно подумала она, — мы с ним поговорим. Я сделаю так, что больше он не будет нам досаждать. Обещаю тебе, Бекки.
— Но тогда почему же нам нельзя остаться здесь? Ведь твой отец оставил ранчо «Синяя даль» тебе, правда? Разве тебе здесь не нравится?
Кэтлин молчала в нерешительности.
— Нравится, — тихо сказала она, и сама удивилась своим словам. — На самом деле мне здесь очень нравится!
— Тогда почему же ты не хочешь остаться?
Потому что мне здесь слишком нравится. Слишком нравится Уэйд. Я влюбилась в человека, который ни разу не сказал, что любит меня, в человека, который чувствует себя ответственным за мою безопасность. Она знала, что Уэйда влечет к ней, что он хочет с ней спать — это доказала их взаимная страсть прошлой ночью. И она знала, что она ему нравится. Но любит ли он ее?
Нет. Уэйд чувствует себя ответственным за нее, но разве не привык он с детства отвечать за братьев? Это стало свойством его натуры — заботиться о тех, за кого он считает себя ответственным, и благодаря Ризу в эту избранную группу теперь входит и она.
Вместо того чтобы утешиться этой мыслью, Кэтлин вдруг почувствовала себя глубоко несчастной. Ей не хотелось, чтобы Уэйд относился к ней как к человеку, за которого он обязан отвечать.
Ей хотелось, чтобы он любил ее.
Но он ее не любит. А ей нужно нечто большее, чем пыл и страсть, большее, чем просто товарищество, чем дружба и долг.
Ей нужны доверие и забота, исходящие из самой души. Ей необходимо любить и быть любимой. Любимой глубоко, навсегда, крепко, так же по-настоящему, как настоящие эти горы, небо, сияющий лунный свет.
На меньшее она никогда не согласится и не позволит этого Уэйду.
— Мне придется пожить на ранчо некоторое время, — медленно проговорила она, пытаясь говорить сухо, потому что Бекки тревожно посматривала на нее. — Из-за отцовского завещания. Но я не уверена, что это подходящее место для нас, Бекки. Мне хочется быть уверенной, что мы поселились там, где обе будем счастливы. Помнишь, я тебе обещала?
— А почему мы не можем быть счастливы здесь?
Тут Маркиз вскочил и лизнул ее в лицо, и девочка радостно засмеялась.
— Смотри, даже Маркизу хочется, чтобы мы остались! Кэтлин, не отвечая, пошла к двери.
— Пойдем узнаем насчет пирога.
Позже, когда она мыла тарелки после ленча и смотрела в окно, как Бекки бродит по ранчо с Мар-кизом, она попыталась разобраться в противоречивых чувствах, обуревавших ее. Ей все труднее становилось казаться неизменно спокойной и бодрой в глазах Бекки, в то время как она ощущала полное смятение. Когда Кэтлин проснулась утром в постели Уэйда, его уже не было, и она почувствовала себя страшно одинокой, потому что его руки не обнимали ее.
С тех пор он не попадался ей на глаза. И она совершенно не представляла себе, каково будет встретиться с ним утром, после того, что произошло между ними ночью. От одной мысли об этом все в ней сжималось.
Если Уэйд считал ошибкой их первый поцелуй, то что же должен он думать о вчерашней ночи?
Вчерашняя ночь.
«Это самая большая ошибка, какую я совершила в жизни», — огорченно думала она, но при этом ей страстно хотелось повторить каждое мгновение этой ночи, будь у нее такая возможность. Часы, проведенные в объятиях Уэйда, его ласки и поцелуи… она еще не знала мгновений, настолько полных радости. Но теперь ей все больше и больше кажется, что она вела себя глупо.
Как могло случиться, что он оказался в состоянии проникнуть сквозь все ее защитные заграждения и обнажить самое уязвимое место в ее сердце? Она думала, что стала сильной, но любовь к Уэйду сделала ее слабой.
У двери раздался какой-то шум, она вздрогнула и выронила из рук намыленную тарелку.
— Сеньорита, это я. — В голосе Франчески слышалось нетерпение. Покачав головой, она прошла через кухню и взялась за веник.
— Я сама, Франческа.
— Нет. Вы достаточно сделали.
Кэтлин стала на колени и принялась подбирать более крупные осколки.
— Прошу прощения за тарелку, но вы меня испугали…
— Дело не в тарелке, сеньорита. Тарелка есть тарелка, ее не склеить.
Экономка покраснела, глаза ее сверкали, и в голосе ее слышалась досада. Кэтлин медленно поднялась с колен и положила осколки на стол.
— Если вы хотите мне еще что-то сказать, Франческа, прошу вас, продолжайте.
Некоторое время Франческа молча смотрела на нее, сжимая в руке веник. Потом покачала головой.
— Да нет, сеньорита. Мне нечего сказать.
— А мне кажется, что есть. — Глубоко вздохнув, Кэтлин продолжала ровным голосом: — Едва я приехала сюда, вы меня невзлюбили. В первый же вечер вы намекнули, что мне потребовалось слишком много времени, чтобы попасть сюда.
Экономка прямо посмотрела ей в глаза. — Да.
— Вероятно, вы вообще не хотели, чтобы я сюда приезжала. Я благодарна за то, что вы так отнеслись к появлению Бекки, что она почувствовала себя как дома, но вы никогда не старались, чтобы я стала считать этот дом родным.
Женщина крепко сжала губы.
— Это дом сеньора Уэйда, сеньора Ника и сеньора Клинта. Они жили здесь, здесь выросли. Вы не имеете права…
— Моему отцу хотелось, чтобы я жила здесь. Вот почему он оставил мне часть ранчо.
— Он был щедрым человеком, хорошим. Может, даже слишком хорошим.
— Он был более щедрым, чем я заслуживаю. Вы это хотите сказать? — Внезапно Кэтлин вспомнила о письмах, которые, как утверждал Уэйд, Риз написал ей, и о тех, что она написала ему, которых он так и не получил.
Она открыто посмотрела на экономку, которая заведовала всем хозяйством в этом доме. Франческе доверяли и полагались на нее, все на ранчо «Синяя даль» относились к ней почти как к члену семьи. И вдруг страшная догадка озарила Кэтлин.
— Франческа, вы оставляли у себя письма? — Слова эти вырвались у нее нечаянно. — Те, которые мой отец писал мне? Те, которые я так и не получила?
— Что?! — Женщина широко раскрыла глаза, и они потемнели от возмущения, а ее оливковое лицо сердито вспыхнуло. — Я ничего не знаю ни о каких письмах.
— Вы уверены? — Кэтлин сделала шаг вперед. — А насчет писем, которые я писала своему отцу? Вы не… — Она перевела дыхание, с трудом облекая слова подозрения, которые зародились в ее душе. — Вы не перехватывали их? Кто-то ведь должен был это делать! Может быть, вы забирали их с почты и не передавали ему? Или вы брали их у того, кто привозил их из Хоупа, оставляли у себя, и мой отец так и не узнал, что его дочь писала ему?
— Разумеется, нет! С какой стати я стала бы это делать?
— Вот это мне и хотелось бы узнать, Франческа, потому что кто-то это делал. Уэйд сказал, что мой отец много раз писал мне. Я не получила ни одного письма до тех пор, пока он не оказался при смерти. И я тоже писала ему, мама дала мне адрес.
Женщина хмыкнула.
— Может, она дала вам неправильный адрес. Может, ей не хотелось, чтобы вы знали сеньора Риза. Разве она не убежала отсюда, чтобы никогда больше не возвращаться? Бедный сеньор, раньше-то я его не знала, я приехала сюда незадолго до того, как появились мальчики. Но мне говорили другие, что ваша мать… лучше бы она выстрелила сеньору прямо в сердце. Так, может, ей было мало, что она так и не вернулась сюда. Наверное, ей не хотелось, чтобы вы тоже сюда возвращались…
— Франческа, не смейте так говорить о моей матери. — Кэтлин резко выпрямилась. — Она ни за что не стала бы мне лгать или красть мои письма. Ей хотелось другой жизни, чем та, которую ей пришлось бы вести здесь, с Ризом. Но злой она не была и не пыталась отдалить меня от отца. Вы ее ненавидели, не так ли? — вдруг догадалась она. — Может быть, поэтому вы ненавидите и меня?
Франческа протянула руку к черепку тарелки, которую уронила Кэтлин, и стиснула его.
— Когда она уехала и увезла вас с собой, ваш отец был вот такой — разбитый. Когда мальчики приехали к нему и им нужен был дом, вашего отца как будто снова склеили, все куски стали на свое место, но все же… целого так и не получилось. Такого, каким он был раньше. Да, у него по-прежнему оставались мечты насчет ранчо «Синяя даль» — они поддерживали в нем жизнь, и еще маленькие мальчики, которым он был нужен, а не вы… и не ваша мать. Столько раз по вечерам, год за годом, я заходила в ту комнату, где он работал, и видела, что он держит в руке ту фотографию, смотрит на нее, как будто мог оживить вас, заставить вернуться, любить его…
Голос ее прервался. Она положила черепок на место и мрачно посмотрела на Кэтлин.
— Никогда не стала бы я мешать вам приехать сюда, сеньорита. Если бы вы написали ему либо приехали навестить его за эти годы, я бы плясала от радости. Я бы целовала землю от благодарности. Но вы не приехали. Даже когда сеньор лежал при смерти на своей кровати, вы не приехали. Он так никогда и не увидел вас. Сердце у него… — В ее темных глазах вдруг сверкнули слезы. Она покачала головой.
Нет, это была не Франческа, подумала Кэтлин уныло. Ясно, что она говорит правду. Тогда кто же?
Прежде чем она успела задуматься над этим, во входную дверь грозно постучали.
Обе женщины вздрогнули. Кэтлин поспешила из кухни в холл и увидела, что на крыльце стоит улыбающийся Дрю Рейли.
— Добрый день, Кэтлин.
— Дрю! Я… я даже не слышала, как вы подъехали. Она увидела позади Рейли красивого серого жеребца, привязанного к столбу у загона для скота. В голове у нее все еще крутилось то, что рассказала Франческа, но она заставила себя улыбнуться с такой сердечностью, на какую только была способна. — Простите меня. Не хотите ли войти?
— Не возражаю, но не беспокойтесь, я ненадолго.
Он вошел в просторный прохладный холл и направился вслед за Кэтлин в гостиную, но когда она предложила ему подкрепиться, отрицательно покачал головой.
— Нет, я приехал, только чтобы задать вам один вопрос и, конечно, узнать, как поживает ваша сестра, — я слышал в городе, что она благополучно нашлась.
— Да, к счастью, с Бекки все в порядке, благодарю вас. — Ее слова подтвердили веселый крик, раздавшийся за окнами, и лай Маркиза. — Ей очень нравится жить на ранчо.
Кэтлин опустилась в кресло с пестрой обивкой и жестом предложила Рейли сесть на диван. Но Дрю не стал садиться, вместо этого он подошел к окну и посмотрел на что-то — возможно, на Бекки и Маркиза, бегающих вокруг загона, или на широко раскинувшуюся холмистую землю, окружающую ранчо.
— Да, безусловно, она вполне приспособилась здесь, это видно. И вы, полагаю, тоже.
Он повернулся и внимательно посмотрел на нее. Солнце золотило его волосы цвета песка, широкие плечи загораживали почти весь вид, открывающийся за окном.
— Кажется, вам здесь хорошо. Я хочу сказать, в этом доме и в городе. Я видел, как вы держитесь с людьми. Пожалуй, вы будете на месте, куда бы вы ни приехали, Кэтлин, болтаете ли вы с этой сплетницей Эдной Уивер, или покупаете фасоль и муку в «Торговом заведении Хикса», либо ведете светскую беседу с этой мышкой, мисс Дейл.
В его глазах сверкнуло восхищение.
— Моя бабка считала, что истинная леди может одинаково непринужденно разговаривать и с конюхом, и с королем. — Он засмеялся. — Или что-то в этом роде. Во всяком случае, вы, моя дорогая Кэтлин, во многом истинная леди.
— Вы мне льстите, — весело отозвалась Кэтлин. — Я даже не знаю, что и сказать. — «Интересно, — подумала она, — к чему он все это говорит? « В следующее мгновение ей все стало ясно.
— Это не лесть, Кэтлин, это вполне заслуженный комплимент и правда. И потому, что я так вами восхищаюсь, потому, что я считаю, что вы одинаково хороши и в этом грубой обстановке, и в разукрашенном цветами танцевальном зале, мне хотелось бы смиренно просить у вас разрешения сопровождать вас на танцы в честь Майского дня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33