Потом Данте уснул, и сначала она боялась, что ей не удастся освободиться от объятий, не разбудив его. Но бессонная ночь, долгие часы бодрствования взяли свое. Или, возможно, он не хотел открывать глаза, – в конце концов это она разожгла их страсть, хорошо понимая, что между ними ничего не изменится. Он не давал никаких обещаний, никаких поводов надеяться, что передумал возвращаться в прошлое, и даже отошел от их небольшого круга, стал есть отдельно и вот подыскал себе это уединенное место для ночлега, как будто уже начал исчезать из ее жизни.
Данте спал так крепко, что не пошевелился даже от глухого стука копыт Кристель. Немного отъехав, Глориана вытерла слезы и поклялась себе, что отправит Данте обратно в его эпоху как можно скорее, потому что больше никогда не хотела плакать из-за Данте Тревани, никогда.
На этот раз, когда Данте въехал во двор, Мод встретила его скорее презрительно, чем обеспокоенно.
– Жаль, что мы еще не заплатили тебе жалованье, иначе бы пришлось потребовать свои деньги назад. Последний раз в жизни мы нанимаем в телохранители цыгана.
– Клянусь тебе, Мод, что ни один мужчина не мог бы охранять ее более надежно. – Проклятая слабость! Сон, настоящий враг воина, стоил ему проигрыша самого важного сражения в его жизни.
– Слава Богу, она, вероятно, в безопасности.
– Где она?
– Уехала с этим парнем, Питером.
Данте никогда не считал себя ревнивцем. В самом деле, ревность была лишь слабым отголоском естественной, чуть ли не животной необходимости сохранить собственность, и это мучительное ощущение он остро почувствовал, услышав слова Мод.
– Уехала?
– Да, он приехал на какой-то необычной двухместной коляске, с гарцующей лошадью в оглоблях. Слава Богу, у меня прошла головная боль, когда они наконец уехали. Они так весело здесь болтали! Можно было подумать, что они дети этой старой болтуньи мисс Хэмпсон, с которой мы познакомились в поезде.
Данте знал, что Глориана любила окружать себя собеседниками. Она одна гостеприимно приняла мисс Хэмпсон. Ей не хватало друзей по цирку, с тех пор как они уехали из Холбрука, и она скучала по дружеским урокам, которыми обменивалась с партнерами. Глориана так нуждалась в сердечной компании, что ускользнула из его объятий, чтобы уехать с другим мужчиной, поболтать с Питером Хенли.
Данте понимал, что был неразговорчив в ее присутствии, но не мог измениться. Когда он бывал с Глорианой, умение вести беседу давалось ему с еще большим трудом. Как бы он ни стремился к этому, человек, всю жизнь следивший за каждым своим словом, не мог внезапно привыкнуть болтать без умолку. Будь он способен выражать свои мысли более свободно, Глориана давно знала бы, какими чувствами наполнено его сердце.
– Э, да они уже возвращаются. Прислушайся!
Они непринужденно болтали, Глориана и этот человек, который поклялся отказаться от всего ради нее. Наклонившись в сторону Питера, Глориана, казалось, с жадностью голодающего ловила каждое слово, исходившее из его уст. Питер поймал взгляд Данте и замер на полуслове. Глориана повернулась, чтобы увидеть, что отвлекло его внимание.
Она опустила глаза и покраснела. Но не показала виду, что между ними что-то произошло. Опущенные глаза могли в равной мере говорить и о сожалении, и об удовлетворении, а краска, залившая ее лицо, могла быть признаком либо стыда, либо восторга.
Должно быть, это теплое сияние жгло его изнутри, потому что кровь Данте кипела в жилах, как расплавленное стекло, которое набирает в свою трубку стеклодув.
Она покраснела, увидев его. Ветер приподнимал завитки ее волос. Данте увидел застрявшую в них соломинку из его тюфяка. Истинный джентльмен совладал бы со своей уязвленной гордостью и встретил бы их приятной улыбкой. Но Данте Тревани не был настоящим джентльменом, и Глориана знала это с самого начала. Он ничего не мог поделать со своим существом, предательски выдававшим раздражающие его, противоречивые чувства при одном лишь взгляде на Глориану, и не его вина, что его охватывало бешенство при виде ее рядом с другим мужчиной. Он сжал кулаки и словно врос в землю, чтобы не перепрыгнуть несколько футов, отделявших его от них, и не отобрать ее у него прямо на глазах у всех, или, того хуже, не убить Питера Хенли просто так, без всякого повода.
Поскольку он не мог сделать ни того, ни другого, Данте повернулся на каблуках и направился к амбару.
Почти сразу за ним последовал Хенли. Он подошел к Данте, похлопывая по ладони своими дорожными перчатками, как придворный из времен Данте, подошедший к сопернику, чтобы вызвать его на дуэль.
– Я хочу спросить вас как мужчина мужчину, что вы здесь делаете, в наших краях?
Они оба понимали, что Хенли имел в виду не землю.
«Мне нужна часть ее сердца, а ей мое полностью» – такое признание диктовала Данте его мужская гордость: ему не терпелось во всеуслышание заявить о своем обладании Глорианой. Это могло бы заставить Хенли потерять к ней интерес.
Но Глориана ушла из его постели к Хенли.
– Глориана должна была объяснить вам наши отношения.
– Она говорила, что вы вот-вот уедете в Лондон, в Англию. Говорит, что там вас ждет невеста. Что вы всего лишь нанялись к ней на работу, чтобы заработать деньги на дорогу.
Значит, Глориана ничем не намекнула на то, что они стали больше чем просто хозяйкой и работником. Странно, всего несколько слов, объясняющих его нахождение здесь, могли обесценить богатства, которые, как полагал Данте, он обрел.
– Все это верно.
У Хенли вырвался короткий вздох облегчения:
– Ну что ж, хорошо. Стало быть, ни один из нас не окажется помехой на пути другого.
– Вы намерены домогаться ее?
– Домогаться ее? Черт побери, я намерен надеть на ее безымянный палец обручальное кольцо.
– Вы ее едва знаете.
– Да вы хоть посмотрели на нее, Тревани? Посмотрели на нее как следует?
С момента встречи с Глорианой Данте вообще почти не смотрел ни на кого другого. Он изучал ее в свете фонаря, наслаждался ею при лунном свете и занимался с ней любовью среди бела дня.
– Да, – ответил он, трепеща от волнения и тщетно пытаясь это скрыть. – Она красивая женщина, но в ней есть нечто большее, чем красота.
– Это верно. Она богата и талантлива, и мужчина, положивший на нее глаз, до конца своих дней не захочет никакой другой женщины.
– Вы просто собираетесь использовать ее в своих интересах! – Ярость снова овладела Данте. Думать о том, что Глориана страстно желала встретить мужчину, который ради нее отказался бы от всего только затем, чтобы вцепиться в нее, как рак в днище корабля!
– Нет, я могу внести и свой вклад. Я собираюсь стать ее импресарио, как Батлер у Оукли. – Когда Данте поднял на Хенли непонимающий взгляд, тот объяснил: – Фрэнк Батлер и Энни Оукли.
– Я не знаю этих людей. Хенли застыл в удивлении:
– Вот уж не думал, что в этом мире найдется хоть один человек, который не слышал бы о театральной карьере Энни Оукли.
«Но я не из этого мира», – подумал Данте.
– Вы же фермер, а вовсе не театральный импресарио, – произнес он вслух.
– Фермерстве – дьявольски тяжелая работа. И я не задумываясь отказался бы от нее ради приятной и вольготной жизни около цирка с мисс Глори.
– У Глорианы очень трудная работа. Хенли фыркнул:
– Трудная работа – демонстрировать свою грудь перед толпой зевак?
Данте с трудом сдержался. Как мог Хенли провести хоть минуту с Глорианой и не заметить ни малейших признаков того, как она ненавидела свою работу и каким тяжким грузом это лежало на ее душе?
– Не думаю, чтобы вы смогли оценить ее по достоинству.
– Черт побери, да я буду оценивать ее каждый день. И даже два раза в день, если, конечно, она позволит. – На этот раз настоящая ревность овладела Данте, когда он увидел, как загорелись от предвкушения глаза Хенли. – Будьте уверены, я не останусь неблагодарным. Женившись на ней, я превращусь из обычного фермера Питера Хенли в мистера Глори Карлайл, супруга звезды. И уж будьте уверены, черт возьми, я буду исправно оценивать ее за это!
– Если бы она узнала о ваших корыстных намерениях, это разбило бы ей сердце.
Хенли раздраженно поджал губы:
– Вам этого не понять. Что из того, что я сейчас, в эту самую минуту, в нее не влюблен? Она красива, и я не могу дождаться, когда уложу ее к себе в постель. И буду вечно ей благодарен за то, что она сможет для меня сделать. Какого дьявола, разве этого не достаточно для того, чтобы жениться, – так люди поступали с незапамятных времен.
Так намеревался поступить и сам Данте.
– Кто сказал, что любовь не приходит со временем? – продолжал Хенли. – Я сделаю для этого все, что смогу. Я буду хранить ее как сокровище, Тревани, и буду следовать за нею всюду, пока у нее не иссякнет желание выступать в цирке. И если она когда-нибудь расстанется с ним, мы сможем вернуться сюда. Со мной она будет иметь все самое лучшее, что только есть в Старом и Новом Свете. Даю вам слово.
У Данте больше не было возражений, тем более что его собственное положение было едва ли не зеркальным отражением намерений Хенли. Данте видел Елизавету всего раз в жизни, шестилетней девочкой, и не провел с нею и часа, в противоположность знакомству Хенли с Глорианой. Он даже не мог сказать, что Елизавета привлекала его своей красотой или что у него было желание обладать ею, для чего у Хенли были все основания. Данте намеревался жениться на Елизавете Тюдор из корыстных побуждений: женитьба на ней принесла бы ему богатство и славу. К тому же стремился и Хенли, намереваясь жениться на Глориане.
Хенли ценил бы Глориану как сокровище. Данте терпел бы Елизавету.
И все же Данте хотелось отвадить от нее этого ухажера.
Глориана заслуживала лучшего, гораздо лучшего. Ей нужен мужчина, который любил бы ее без всяких оговорок… Так, как любил ее он, Данте Тревани.
Эта мысль заставила Данте содрогнуться. Из всех мужчин он был бы наихудшей партией для звезды цирка Глорианы Карлайл. Он никогда больше не разрешил бы ей – своей жене – красоваться на арене цирка и демонстрировать свою грудь. Он соскоблил бы до дыр ее изображения с фургона, потому что не допустил бы даже мысли о том, чтобы кто-то другой рассматривал их, глотая слюну. Он не отпускал бы Глориану от себя ни на шаг, снова и снова наполняя своим семенем ее чрево, а любому типу, который осмелился бы назвать его мистером Глори Карлайл, он проткнул бы глотку концом своего конкистадорского меча. В дверях амбара Хенли повернулся к погрузившемуся в свои мысли Данте:
– Итак, завтра мы отправляемся на пикник взглянуть на пещеру, показать нам которую, по-видимому, сгорает желанием ваш мистер Блу. Мои люди останутся здесь охранять дом, если вы решите к нам присоединиться. – Высокомерие этого человека, стремившегося втереться в доверие к Глориане, делало присутствие Данте на пикнике излишним.
– Я – ее телохранитель. И буду охранять ее, пока она сама от этого не откажется.
– Может быть, завтра вы не станете неотступно следовать за нею, зная о моих намерениях.
Если бы Хенли позволил себе какую-то двусмысленность или выразился неуважительно о Глори, Данте с радостью размазал бы его по стенке амбара. Но Питер Хенли просто подмигнул ему со слегка растерянным видом неожиданно для себя влюбившегося человека. Он ушел с игравшей на губах глуповатой улыбкой.
Данте долго стоял на месте и не мог понять, куда завело его горячее желание стать супругом правящей королевы и откуда взялась его готовность по доброй воле, если не из чувства острой потребности, обречь себя на положение человека, которому суждено бессильно наблюдать, как его жена будет принимать выражения верноподданнических чувств, и которого люди за его спиной будут называть мистером Елизавета Тюдор.
Глава 16
Ветер дул в Плезент-Вэлли постоянно, как будто его с самого начала заключила в себя эта чашеобразная котловина, и он с тех самых пор искал способ вырваться из нее. Он свистел над гребнем гор, опоясывавших долину, шумел в кронах деревьев, заполняя воздух звуками навязчивой аризонской мелодии, ни на что не похожей, в которую вплеталось в небесной гармонии с ее звуками непрерывное, монотонное жужжание миссис Блу.
– Мой народ жил и умирал на этой вот земле. – Данте непроизвольно последовал глазами за рукой мистера Блу, широким жестом очертившей чуть ли не всю Аризону. – И теперь мы живем не только на плоских холмах, но на всем этом просторе. Народ хопи по-прежнему считает священными места, где жил наши предки, и заботится о них. Я отвечаю за эту пещеру. – Он указал на особенно густую поросль мескитовых деревьев. А если бы не указал, то Данте принял бы ее просто за тенистую рощицу, а вовсе не за вход в пещеру.
Несмотря на то что все это было ново для него, Питер широко зевнул, всем своим видом показывая, как наскучил ему рассказ индейца.
Питер с Глорианой сидели на облучке чрезвычайно неудобного экипажа, который Питер называл тарантасом. Остальные теснились на заднем сиденье и тряслись, стуча зубами, на всем протяжении испещренной бесконечными выбоинами, проходившей у подножия горной цепи дороги. Судя по цветущим вдоль нее мескитовым деревьям и юкке, гора здесь не затвердела до полной непроницаемости, как выше.
– Дорога к пещере безопасна, – продолжал мистер Блу. – Женщины могут держаться за низкие ветки деревьев.
– Так пусть идут одни мужчины, – вмешался Питер. – Женщинам нечего туда карабкаться лишь для того, чтобы испачкать свои юбки в грязи какой-то старой пещеры.
Обычно бесстрастное лицо мистера Блу недовольно сморщилось. Мелодия миссис Блу зазвучала на самой высокой ноте – то был невыносимый до болезненности звук ветра.
Данте с самого начала поездки боролся с непреодолимым желанием прыгнуть на облучок и двинуть кулаком в живот Питера Хенли, но на этот раз так, чтобы стереть с лица фермера самодовольную улыбку превосходства. Его опередила Глориана, смерившая хама холодным, удивленным взглядом, от которого опустились уголки его губ. Она повернулась и по-дружески положила руку на плечо мистеру Блу.
– Мне хочется поскорее увидеть эту пещеру, мистер Блу.
– Мне тоже, – подхватила Мод. Она неловко спрыгнула с тарантаса, ушибив при этом себе зад.
Дорога к пещере оказалась, как и обещал мистер Блу, вполне проходимой. Он еще раз напомнил о святости места, которое они собирались посетить: только Бог мог создать такой узкий каменный карниз, по которому можно было так легко пройти и который не выдавал пути подхода к пещере, и только он мог вырастить здесь такую пышную зелень, не перегородив при этом проход, огибавший каменные стены и переваливавший через вершину так, что идущий по нему оставался полностью скрытым от чужих глаз.
У входа в пещеру ветер стал резким и холодным, как будто именно она была источником постоянного ветра в Плезент-Вэлли.
– Идемте, – позвал мистер Блу. – Сейчас я вам все покажу.
Все говорило о том, что за пещерой тщательно следили в течение столетий. Каменный пол, каменные стены были настолько чистыми, что их поверхность сияла почти как полированное стекло. Нигде не было видно ни одного каменного осколка. В небольшие трещины были вставлены свечи, в которых в тот день не было необходимости, так как солнечный свет свободно лился в пещеру через отверстие в ее своде.
Свет, заливавший небольшое пространство, высветил перед Данте лицо призрака. На подобии наклонного ка* менного стенда лежало мумифицированное тело конкистадора. Одновременно с Данте его увидели и остальные. К чести женщин надо сказать, что каждая из них ограничилась лишь сдавленным возгласом. Питер, у которого перехватило дыхание, пробормотал проклятие.
– Я поищу более приятный способ улучшения аппетита в предвидении нашего пикника. Подожду вас снаружи.
Данте показалось, что его ноги стали такими же окаменевшими, как ноги лежавшей перед ним мумии. В» пещере стонал холодный сухой ветер, шевеливший ржавчину на доспехах и труху от полуистлевшей одежды. Только благодаря уникальному климату здесь сохранились останки средневекового воина. Металлический конкиста-дорский нагрудник, очень похожий на его собственный, говорил о принадлежности воина к армии Франсиско Васкеса де Коронадо. Время не пощадило его одежду. От ветра шевелились лоскуты разрушенной ткани, окраска которой хоть и выцвела от времени, оставалась все же достаточно различимой, чтобы напомнить Данте о роскошном обмундировании солдат войска Коронадо, в котором их отправили в Новую Испанию.
– Я вполне мог быть с ним знаком, – прошептал Данте, опускаясь на колени, – мог провожать его корабль при выходе из гавани.
– Посмотри-ка, Данте, шлем вроде желудя, совсем как твой, – указала Мод на каменный выступ над головой конкистадора.
Рядом лежали и пустые ножны, и Данте понял, что меч, который теперь висел у него на поясе, был из этой священной пещеры. Он взял ножны в руки и стал рассматривать украшавшую их замысловатую резьбу, но не смог обнаружить и намека на имя конкистадора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36