Есть ли в вас, благовоспитанные леди, что-нибудь, кроме тщеславия? Ну ладно, как бы то ни было, я нахожу вас привлекательной. Но все равно вы ужасно выглядите.
Ее лицо сморщилось.
— Я не выгляжу, а чувствую себя ужасно! — И она тут же закрыла лицо руками.
— Кейт!
— Нет! — Она немного встряхнулась и вытерла слезы тыльной стороной руки. — Я обещала себе, что буду держаться, как подобает леди. Я вынесу все, что преподнесет эта поездка. Так и будет. Но… — она устремила на него сердитый взгляд, — я хочу кое-что выяснить. Кто был этот человек?
Киту не хотелось начинать разговор на эту тему.
— Вы должны мне сказать. Он… позволил себе вольности.
— Уж не думаете ли вы, что я не сознаю этого, — проскрежетал он, — и что я оставлю это безнаказанным? Я в ярости, сударыня, уверяю вас. И он дорого заплатит за это оскорбление.
— Ваше негодование не может меня успокоить. Мне нужна правда. Я заслужила ее. — Она внимательно всматривалась в его лицо, ища ответа. — Макнилл.
Он снова устремил взгляд на дорогу. Его руки крепче сжали поводья, старые кожаные перчатки натянулись на костяшках пальцев.
— Нас было четверо, — начал он.
— Те двое, что приезжали с вами в Йорк, и тот, что умер в тюрьме? — уточнила она.
— Да.
— Как вы познакомились?
— Мы были сиротами, собранными, как клочки шерсти с колючих кустов, по городам и деревням в Сент-Брайд, последнюю католическую общину Шотландии.
— Кто вас собирал?
Макнилл пожал плечами:
— Настоятель и его монахи.
— А как они вас находили? Как они узнавали, где вас искать? Почему именно вас?
— Господи, сколько вопросов! — Но, увидев, что ее не собьешь, Кит вздохнул. — Какое-нибудь письмо, слухи, сплетни, нашептанные тайным приверженцем католицизма, — всего этого было достаточно, чтобы они отправились на поиски.
— С какой целью?
— Я в точности не знаю, могу только предполагать. — Кит помрачнел. — Мальчишками мы верили, что нам суждено стать рыцарями древнего ордена тамплиеров, мы даже принесли клятву верности. — Он горько улыбнулся. — И потом, когда мы поняли, что нам не станут дарить никаких серебряных блюд, мы все равно хранили верность этой клятве. Только верность мы хранили не Сент-Брайду, а друг другу.
— Это та же клятва, которую вы принесли мне, — сказала она, начиная понимать.
— Да.
— Но какое это имеет отношение к разрушенному замку и к человеку, который там прячется?
— Кто-то нарушил клятву. И я думаю, что это тот человек, которого вы видели.
— Не понимаю.
Он раздраженно сдвинул брови.
— Нас воспитывали не для того, чтобы мы стали рыцарями, нас воспитывали, чтобы мы стали… воинами. Наши поступки направлялись и поощрялись церковью.
— Как в ордене тамплиеров?
— Только здесь не было такой четкой дисциплины. Мы были орудиями, которые предназначались для использования во времена больших потрясений и опасностей. Вроде тех, что произошли во Франции в девяносто третьем году. Тогда в сентябре в одном только Париже были убиты четыре сотни священников и больше тысячи дворян-католиков. Кое-кто из священников бежал в Англию, один — брат Туссен — в Сент-Брайд. Прежде чем обратиться к священному ордену, он был великим воином. Он научил нас своему искусству. Однажды, — продолжал Макнилл, — в аббатстве появился какой-то человек, француз. Я не знаю его настоящего имени — он называл себя Люшен, и было ясно, что он знавал брата Туссена в Париже. Теперь я подозреваю, что в нем текла кровь французских королей. В то время у роялистов и церкви были общие интересы — реставрировать французскую монархию и таким образом вернуть во Францию католическую церковь. У него был план. Мы должны были отправиться во Францию, назвавшись путешественниками, которые странствуют по миру в поисках неизвестных растений и животных, но в основном роз. И как охотники за розами мы должны были представить наши открытия Жозефине Бонапарт.
— За розами? — Должно быть, в ее голосе прозвучало сомнение, потому что на лице его промелькнула кривая усмешка.
— Жена Наполеона Бонапарта собрала в своем поместье в Мальмезоне самую большую в мире коллекцию роз. Она была увлечена розами, и Наполеон, как любящий муж, потакал ей. Ее сады стали легендой, и она разослала по всему свету доверенных лиц на поиски новых сортов. Дипломаты, лизоблюды, послы множества государств и княжеств постоянно прибывали к ее дверям со своими подношениями. Можете представить себе, какой плодородной почвой для сбора сведений был этот дом. Конечно, такие возможности не остались незамеченными советниками короля.
Кейт ждала. Он погрузился в воспоминания и уже не просто рассказывал, но живописал свое прошлое.
— Среди прочих на службе у нее состоял человек, который хотел сообщить нам сведения о сторонниках Наполеона, о его планах, даже о переписке. Мы должны были встретиться с ним. Но нас схватили, обвинили в шпионаже и бросили в тюрьму, прежде чем мы смогли приблизиться к дому Жозефины.
— И вы считаете, что о ваших планах донес кто-то из ваших товарищей или этот французский священник?
— Да.
— Почему?
— Потому что в тот день, когда Дугласа повели на гильотину, начальник тюрьмы сказал нам, что он все знает: всех, с кем мы входили в контакт, священников, с которыми мы встречались, имя француза — капитана судна, на котором нас переправили через Ла-Манш, даже хозяина трактира, где мы остановились. И все эти люди погибли. Их выдали. Особенную радость ему доставило то, что предатель был среди нас.
— Как можно быть уверенным, что он говорил вам правду? — спросила Кейт. — Может быть, ему хотелось, чтобы вы мучились от подозрений. И это был трюк, чтобы вырвать у вас еще какие-то сведения.
Макнилл покачал головой:
— Он и так знал все, включая клятву, которая была известна только пятерым: Дугласу, Рэму, Данду, мне и брату Туссену, которому мы доверились.
— Это бессмыслица. Вы все были в той темнице. Вы все пострадали.
— Разве? — Кит встретился с ней взглядом. — Нас допрашивали порознь. Это обычная практика — отделить человека от его друзей, особенно если есть надежда получить от него сведения. Да, мы все пострадали. Но все ли пострадали одинаково?
— Но зачем было вас выдавать? — спросила Кейт, качая головой. — Никто не был освобожден, никто ничего этим не достиг.
— Ценой предательства он мог променять свою жизнь на наши. Он полагал, что в живых останется только он, разве непонятно? Единственный уцелевший, и притом обогатившийся, так мне думается. — На его губах появилась угрожающая улыбка. — Тот, кто нас выдал, не мог бы жить с сознанием, что о его предательстве известно хотя бы тем, кого он предал. Его самолюбие и его вина были слишком велики. Он должен был получить награду после нашей смерти. Дуглас стал первым. Остальные вскоре должны были последовать за ним, но тут появился ваш отец и разрушил все планы тюремщиков.
— Но почему они не казнили всех одновременно с Дугласом?
— У меня есть предположение, что начальник тюрьмы хотел убедиться в достоверности полученных сведений. Хотел, чтобы его осведомитель знал, что его ждет, если он задумал предать Францию так же, как своих товарищей.
— Вы пришли в наш дом все вместе. Если вы знали, что один из уцелевших — предатель, почему вы пустились в дорогу вместе с ним? Почему вы не устроили остальным очную ставку?
— Я устроил! — проскрежетал Кит. — Мы устроили. Но двое из нас невиновны. Может быть, все невиновны. Может быть, брат Туссен был в той французской тюрьме и сообщил обо всем, хотя я ума не приложу, как… — Он покачал головой. — Скажу одно: обвинение было предъявлено и полностью опровергнуто. Рэм и Данд обвиняли меня, я обвинял их обоих.
— Какой ужас!
Кит не обратил внимания на ее сочувствие.
— После того как мы принесли клятву вашей семье, мы не могли больше видеть друг друга. Мы расстались, думая, что никогда больше не встретимся. Только…
— Только?
— Только я не смог отказаться от этого так просто. Три года мне не было покоя. Как я могу доверять самому себе, если не в состоянии доверять своему прошлому? Как могу я доверять своему суждению, своим чувствам, верности, на которой я основал всю свою жизнь, когда все это может оказаться ложью? Я должен докопаться до истины. — Он отвел взгляд и добавил:
— А теперь — тем более.
— Тогда… почему вы не остались? — спросила она смущенно. Ответы на мучившие его вопросы, казалось, были совсем близко, а он предпочел все бросить. — Почему вы не стали искать того, кто скрывается в замке?
— Потому что я обещал, что благополучно доставлю вас к месту назначения. И вы больны, а я не могу рисковать вашим здоровьем и медлить больше, чем это необходимо. — И Кит хлестнул Дорана, словно напоминая, что нужно поторапливаться. — Ну вот, я ответил на ваши вопросы. — Голос его звучал отчужденно. Он упорно не смотрел на нее. — Теперь поспите. Мы будем в Сент-Брайде еще до наступления темноты.
Глава 9
Как обзавестись новыми друзьями
— Что это такое? — шепотом спросила Кейт, не поднимая головы с плеча Кита. Она только что проснулась и обнаружила, что видит маленькие темные глазки, мясистые розовые щеки и рот, округлившийся в молчаливом изумлении.
— Не «что», — ответил Кит спокойно, — а «кто». Это брат Фиделис.
Кругленький человечек в коричневой сутане, который рассматривал ее близорукими глазами, придвинулся ближе.
— Боже праведный, что это такое, Кристиан?
— Не «что», — повторил Кит голосом, в котором звучало что-то похожее на удовольствие, — а «кто». Это миссис Кэтрин Блэкберн.
— Женщина! — ахнуло несколько мужских голосов, словно они только и ждали подтверждения своих страшных подозрений.
Кейт приподнялась со своего удобного ложа и увидела позади брата Фиделиса небольшую группу одинаково одетых людей, столпившихся неподалеку, лица их выражали разную степень любопытства и беспокойства. И кажется, она поняла почему. Кейт была одета в слишком большую для нее куртку Кита, закутана в его плед и оперлась на него самым развязным образом. Она попробовала выпрямиться и — о! — совершенно неожиданно все завертелось у нее перед глазами, и она упала лицом на руки Кита.
Кейт забыла, что у нее кружилась голова. Ей показалось, что она больше не чувствует холода. Она впервые с начала этой поездки успокоилась и перестала бояться, слушая историю, которую по ее просьбе рассказал Макнилл. Кейт начала понимать характер человека, поклявшегося защищать ее. Кит Макнилл не был ужасным, холодным механизмом разрушения. Во многих отношениях он был… не так уж не похож на нее. Поняв это, Кейт встрепенулась и опять встревожилась.
— Что она говорит?
— Что ты натворил?
— Ах, Кристиан, ты ведь не…
— Бедное создание…
— Я ничего не натворил! — с силой сказал Кит. — Но благодарю вас за трогательную демонстрацию уверенности в непоколебимости моей нравственности. — Он старательно устроил Кейт у себя на коленях. От этого движения мир медленно завертелся у нее перед глазами. Она крепко зажмурила глаза, но ничего не изменилось.
— Да нет, Кристиан, мы и не думали об этом.
— Ну, ясное дело, куда там, — язвительно сказал Кит, привлекая Кейт ближе к себе и перекидывая ноги через край повозки. — Не позаботится ли кто-нибудь о лошади? — И Кит спрыгнул на землю вместе с Кейт. У нее под закрытыми веками вспыхнули иглы света.
— Кристиан, что ты делаешь с этой женщиной? — Новый голос, полный властности и удивления, пробился сквозь бессмысленное бормотание монахов.
— Поддерживаю ее, — судя по тону, вопрос не произвел на Кита особого впечатления, — и намерен поддерживать дальше.
На какое-то мгновение Кейт захотелось открыть глаза и объяснить окружавшим их людям, что происходит, но у нее не было сил что-либо объяснять, и к тому же так приятно, когда кто-то может сделать это вместо тебя. Короче говоря, так ей было гораздо удобнее. Поэтому Кейт, не открывая глаз, расслабилась и удивилась, почему она не догадывалась раньше, как это выгодно — притворяться, что падаешь в обморок.
— Это я вижу, — сказал властный голос. — Я хотел спросить: зачем ты привез сюда женщину? У нас монашеский орден, Кристиан. Женщин сюда не пускают.
— Эту пустите, — ответил Кит и пошел вперед. — Она плохо себя чувствует.
— Что случилось? — спросил брат Фиделис, на лице которого подозрительность сразу сменилась сочувствием.
— Главное, она страшно замерзла, но, как мне кажется, еще и умирает с голоду. Куда мне ее отнести?
— Кристиан.
Макнилл остановился, и Кейт почувствовала, как он напрягся.
— Отец настоятель. — Уважительное обращение Макниллу далось явно с трудом. — Я привез сюда эту молодую леди не для того, чтобы ограбить ее или скомпрометировать. А также не для того, чтобы — хотя это и было бы, конечно, забавно — она могла бегать по монастырю в чем мать родила. Я привез ее сюда, — продолжал он, — потому что у меня не было другого выхода. Точно так же, как у вас, доброго христианина и священника-бенедиктинца, нет другого выхода, кроме как принять ее. В конце концов, пастырь, — его низкий голос источал сладкий сарказм, — она совсем заблудившаяся, совсем замерзшая овечка.
После этих вызывающих слов Кита все стихли. Даже в своем теперешнем состоянии Кейт поняла, что это вызов. Она досчитала до пяти, прежде чем настоятель сказал:
— Сарказм не приличествует человеку такого образования и…
— Воспитания? — Вопрос прозвучал легко, но под этой легкостью чувствовалась ярость.
— Я намеревался сказать «таких достоинств», Кристиан, — спокойно возразил настоятель. — Что же до этой молодой леди, я разрешаю ей остаться, пока она не оправится настолько, что сможет продолжать поездку. А она непременно оправится, и очень, очень скоро. Я в этом уверен, брат Мартин, — закончил он сурово, и где-то кто-то заворчал. — Можешь отнести ее в… — настоятель подумал, — в теплицу. Там в конце есть небольшой сарай с кроватью. После того как ты устроишь эту молодую женщину, приходи ко мне, Кристиан.
— Будьте уверены в этом, отец настоятель.
Не дожидаясь дальнейших указаний, Кит зашагал прочь от толпы перешептывавшихся монахов. Они прошли несколько ярдов, и он сказал:
— Теперь можете открыть глаза. Коричневая компания осталась позади, и, если я их знаю, — а я их знаю, — у них не хватит духа зайти к нам прежде, чем они пообедают.
— Откуда вы знаете, что я очнулась? — спросила Кейт, глядя ему в глаза. Лицо его было жестким и мрачным, но во взгляде, устремленном на нее, светился юмор.
— Несмотря на то, как вы припали к моей груди?
От этих слов Кейт резко вскинула голову и жалобно вздохнула. Теперь приличие требовало, чтобы она высвободилась из его рук. Леди всегда поступает так, как должна поступать леди.
— Я могу идти.
— Возможно, — согласился он, — но вы ведь не хотите испортить наше представление под конец. Добрые братья относятся к женскому полу весьма предубежденно. Но они не винят представительниц вашего пола каждую в отдельности, заметьте. Это было бы не по-христиански. Но женщин вообще они считают слабыми и вероломными, и поскольку эти свои свойства женщины прикрывают очарованием, значит, они способны нравственно развращать. И не только бедных, заблудших пьяниц. Я бы ничуть не удивился, узнав, что уже дюжина молельщиков просит наставить на путь истинный мою бессмертную и излишне впечатлительную душу.
— Ах!
— Лучше воздержитесь от этих негодующих возгласов, миссис Блэкберн. В конце концов, вы ведь притворились, что упали в обморок, а это говорит о том, что представления добрых братьев о женщинах не так уж далеки от истины.
— Вы находите меня вероломной? — спросила Кейт, широко раскрыв невинные глаза.
Кит улыбнулся:
— Без всякого сомнения. И если бы вы теперь соскочили на землю и жизнерадостно прошествовали вперед, это только подтвердило бы их подозрения, что женщинам никак нельзя доверять.
— Возможно, и нельзя, — согласилась Кейт. — Возможно, вы подвергаетесь ужасной угрозе и вас развратит моя слабая и вероломная натура. Я никогда не прощу себе нравственной гибели такого невинного человека, как вы. Я настаиваю на том, чтобы вы опустили меня на землю.
Кит громко рассмеялся:
— Кейт Блэкберн, кто бы мог подозревать, что вы способны на такую дерзость?
Его смех обезоружил ее. На мгновение его зеленые глаза потеплели.
— Не понимаю, о чем вы говорите, — сказала она. Ей хотелось, чтобы он снова улыбнулся.
— Я говорю о том, что молодые вдовы безупречного происхождения, намеревающиеся снова войти в общество, не должны сбивать с толку простых людей. — Выражение его лица едва заметно изменилось, в нем проскользнуло что-то хищное. — Это может оказаться рискованным. Никогда не знаешь, на что они способны.
Он склонил голову к ее губам. Она отпрянула, хотя какой-то части ее существа захотелось встретить его смелое поддразнивание и посмотреть, что он станет делать. Страх вернулся, но это не был страх перед Китом Макниллом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Ее лицо сморщилось.
— Я не выгляжу, а чувствую себя ужасно! — И она тут же закрыла лицо руками.
— Кейт!
— Нет! — Она немного встряхнулась и вытерла слезы тыльной стороной руки. — Я обещала себе, что буду держаться, как подобает леди. Я вынесу все, что преподнесет эта поездка. Так и будет. Но… — она устремила на него сердитый взгляд, — я хочу кое-что выяснить. Кто был этот человек?
Киту не хотелось начинать разговор на эту тему.
— Вы должны мне сказать. Он… позволил себе вольности.
— Уж не думаете ли вы, что я не сознаю этого, — проскрежетал он, — и что я оставлю это безнаказанным? Я в ярости, сударыня, уверяю вас. И он дорого заплатит за это оскорбление.
— Ваше негодование не может меня успокоить. Мне нужна правда. Я заслужила ее. — Она внимательно всматривалась в его лицо, ища ответа. — Макнилл.
Он снова устремил взгляд на дорогу. Его руки крепче сжали поводья, старые кожаные перчатки натянулись на костяшках пальцев.
— Нас было четверо, — начал он.
— Те двое, что приезжали с вами в Йорк, и тот, что умер в тюрьме? — уточнила она.
— Да.
— Как вы познакомились?
— Мы были сиротами, собранными, как клочки шерсти с колючих кустов, по городам и деревням в Сент-Брайд, последнюю католическую общину Шотландии.
— Кто вас собирал?
Макнилл пожал плечами:
— Настоятель и его монахи.
— А как они вас находили? Как они узнавали, где вас искать? Почему именно вас?
— Господи, сколько вопросов! — Но, увидев, что ее не собьешь, Кит вздохнул. — Какое-нибудь письмо, слухи, сплетни, нашептанные тайным приверженцем католицизма, — всего этого было достаточно, чтобы они отправились на поиски.
— С какой целью?
— Я в точности не знаю, могу только предполагать. — Кит помрачнел. — Мальчишками мы верили, что нам суждено стать рыцарями древнего ордена тамплиеров, мы даже принесли клятву верности. — Он горько улыбнулся. — И потом, когда мы поняли, что нам не станут дарить никаких серебряных блюд, мы все равно хранили верность этой клятве. Только верность мы хранили не Сент-Брайду, а друг другу.
— Это та же клятва, которую вы принесли мне, — сказала она, начиная понимать.
— Да.
— Но какое это имеет отношение к разрушенному замку и к человеку, который там прячется?
— Кто-то нарушил клятву. И я думаю, что это тот человек, которого вы видели.
— Не понимаю.
Он раздраженно сдвинул брови.
— Нас воспитывали не для того, чтобы мы стали рыцарями, нас воспитывали, чтобы мы стали… воинами. Наши поступки направлялись и поощрялись церковью.
— Как в ордене тамплиеров?
— Только здесь не было такой четкой дисциплины. Мы были орудиями, которые предназначались для использования во времена больших потрясений и опасностей. Вроде тех, что произошли во Франции в девяносто третьем году. Тогда в сентябре в одном только Париже были убиты четыре сотни священников и больше тысячи дворян-католиков. Кое-кто из священников бежал в Англию, один — брат Туссен — в Сент-Брайд. Прежде чем обратиться к священному ордену, он был великим воином. Он научил нас своему искусству. Однажды, — продолжал Макнилл, — в аббатстве появился какой-то человек, француз. Я не знаю его настоящего имени — он называл себя Люшен, и было ясно, что он знавал брата Туссена в Париже. Теперь я подозреваю, что в нем текла кровь французских королей. В то время у роялистов и церкви были общие интересы — реставрировать французскую монархию и таким образом вернуть во Францию католическую церковь. У него был план. Мы должны были отправиться во Францию, назвавшись путешественниками, которые странствуют по миру в поисках неизвестных растений и животных, но в основном роз. И как охотники за розами мы должны были представить наши открытия Жозефине Бонапарт.
— За розами? — Должно быть, в ее голосе прозвучало сомнение, потому что на лице его промелькнула кривая усмешка.
— Жена Наполеона Бонапарта собрала в своем поместье в Мальмезоне самую большую в мире коллекцию роз. Она была увлечена розами, и Наполеон, как любящий муж, потакал ей. Ее сады стали легендой, и она разослала по всему свету доверенных лиц на поиски новых сортов. Дипломаты, лизоблюды, послы множества государств и княжеств постоянно прибывали к ее дверям со своими подношениями. Можете представить себе, какой плодородной почвой для сбора сведений был этот дом. Конечно, такие возможности не остались незамеченными советниками короля.
Кейт ждала. Он погрузился в воспоминания и уже не просто рассказывал, но живописал свое прошлое.
— Среди прочих на службе у нее состоял человек, который хотел сообщить нам сведения о сторонниках Наполеона, о его планах, даже о переписке. Мы должны были встретиться с ним. Но нас схватили, обвинили в шпионаже и бросили в тюрьму, прежде чем мы смогли приблизиться к дому Жозефины.
— И вы считаете, что о ваших планах донес кто-то из ваших товарищей или этот французский священник?
— Да.
— Почему?
— Потому что в тот день, когда Дугласа повели на гильотину, начальник тюрьмы сказал нам, что он все знает: всех, с кем мы входили в контакт, священников, с которыми мы встречались, имя француза — капитана судна, на котором нас переправили через Ла-Манш, даже хозяина трактира, где мы остановились. И все эти люди погибли. Их выдали. Особенную радость ему доставило то, что предатель был среди нас.
— Как можно быть уверенным, что он говорил вам правду? — спросила Кейт. — Может быть, ему хотелось, чтобы вы мучились от подозрений. И это был трюк, чтобы вырвать у вас еще какие-то сведения.
Макнилл покачал головой:
— Он и так знал все, включая клятву, которая была известна только пятерым: Дугласу, Рэму, Данду, мне и брату Туссену, которому мы доверились.
— Это бессмыслица. Вы все были в той темнице. Вы все пострадали.
— Разве? — Кит встретился с ней взглядом. — Нас допрашивали порознь. Это обычная практика — отделить человека от его друзей, особенно если есть надежда получить от него сведения. Да, мы все пострадали. Но все ли пострадали одинаково?
— Но зачем было вас выдавать? — спросила Кейт, качая головой. — Никто не был освобожден, никто ничего этим не достиг.
— Ценой предательства он мог променять свою жизнь на наши. Он полагал, что в живых останется только он, разве непонятно? Единственный уцелевший, и притом обогатившийся, так мне думается. — На его губах появилась угрожающая улыбка. — Тот, кто нас выдал, не мог бы жить с сознанием, что о его предательстве известно хотя бы тем, кого он предал. Его самолюбие и его вина были слишком велики. Он должен был получить награду после нашей смерти. Дуглас стал первым. Остальные вскоре должны были последовать за ним, но тут появился ваш отец и разрушил все планы тюремщиков.
— Но почему они не казнили всех одновременно с Дугласом?
— У меня есть предположение, что начальник тюрьмы хотел убедиться в достоверности полученных сведений. Хотел, чтобы его осведомитель знал, что его ждет, если он задумал предать Францию так же, как своих товарищей.
— Вы пришли в наш дом все вместе. Если вы знали, что один из уцелевших — предатель, почему вы пустились в дорогу вместе с ним? Почему вы не устроили остальным очную ставку?
— Я устроил! — проскрежетал Кит. — Мы устроили. Но двое из нас невиновны. Может быть, все невиновны. Может быть, брат Туссен был в той французской тюрьме и сообщил обо всем, хотя я ума не приложу, как… — Он покачал головой. — Скажу одно: обвинение было предъявлено и полностью опровергнуто. Рэм и Данд обвиняли меня, я обвинял их обоих.
— Какой ужас!
Кит не обратил внимания на ее сочувствие.
— После того как мы принесли клятву вашей семье, мы не могли больше видеть друг друга. Мы расстались, думая, что никогда больше не встретимся. Только…
— Только?
— Только я не смог отказаться от этого так просто. Три года мне не было покоя. Как я могу доверять самому себе, если не в состоянии доверять своему прошлому? Как могу я доверять своему суждению, своим чувствам, верности, на которой я основал всю свою жизнь, когда все это может оказаться ложью? Я должен докопаться до истины. — Он отвел взгляд и добавил:
— А теперь — тем более.
— Тогда… почему вы не остались? — спросила она смущенно. Ответы на мучившие его вопросы, казалось, были совсем близко, а он предпочел все бросить. — Почему вы не стали искать того, кто скрывается в замке?
— Потому что я обещал, что благополучно доставлю вас к месту назначения. И вы больны, а я не могу рисковать вашим здоровьем и медлить больше, чем это необходимо. — И Кит хлестнул Дорана, словно напоминая, что нужно поторапливаться. — Ну вот, я ответил на ваши вопросы. — Голос его звучал отчужденно. Он упорно не смотрел на нее. — Теперь поспите. Мы будем в Сент-Брайде еще до наступления темноты.
Глава 9
Как обзавестись новыми друзьями
— Что это такое? — шепотом спросила Кейт, не поднимая головы с плеча Кита. Она только что проснулась и обнаружила, что видит маленькие темные глазки, мясистые розовые щеки и рот, округлившийся в молчаливом изумлении.
— Не «что», — ответил Кит спокойно, — а «кто». Это брат Фиделис.
Кругленький человечек в коричневой сутане, который рассматривал ее близорукими глазами, придвинулся ближе.
— Боже праведный, что это такое, Кристиан?
— Не «что», — повторил Кит голосом, в котором звучало что-то похожее на удовольствие, — а «кто». Это миссис Кэтрин Блэкберн.
— Женщина! — ахнуло несколько мужских голосов, словно они только и ждали подтверждения своих страшных подозрений.
Кейт приподнялась со своего удобного ложа и увидела позади брата Фиделиса небольшую группу одинаково одетых людей, столпившихся неподалеку, лица их выражали разную степень любопытства и беспокойства. И кажется, она поняла почему. Кейт была одета в слишком большую для нее куртку Кита, закутана в его плед и оперлась на него самым развязным образом. Она попробовала выпрямиться и — о! — совершенно неожиданно все завертелось у нее перед глазами, и она упала лицом на руки Кита.
Кейт забыла, что у нее кружилась голова. Ей показалось, что она больше не чувствует холода. Она впервые с начала этой поездки успокоилась и перестала бояться, слушая историю, которую по ее просьбе рассказал Макнилл. Кейт начала понимать характер человека, поклявшегося защищать ее. Кит Макнилл не был ужасным, холодным механизмом разрушения. Во многих отношениях он был… не так уж не похож на нее. Поняв это, Кейт встрепенулась и опять встревожилась.
— Что она говорит?
— Что ты натворил?
— Ах, Кристиан, ты ведь не…
— Бедное создание…
— Я ничего не натворил! — с силой сказал Кит. — Но благодарю вас за трогательную демонстрацию уверенности в непоколебимости моей нравственности. — Он старательно устроил Кейт у себя на коленях. От этого движения мир медленно завертелся у нее перед глазами. Она крепко зажмурила глаза, но ничего не изменилось.
— Да нет, Кристиан, мы и не думали об этом.
— Ну, ясное дело, куда там, — язвительно сказал Кит, привлекая Кейт ближе к себе и перекидывая ноги через край повозки. — Не позаботится ли кто-нибудь о лошади? — И Кит спрыгнул на землю вместе с Кейт. У нее под закрытыми веками вспыхнули иглы света.
— Кристиан, что ты делаешь с этой женщиной? — Новый голос, полный властности и удивления, пробился сквозь бессмысленное бормотание монахов.
— Поддерживаю ее, — судя по тону, вопрос не произвел на Кита особого впечатления, — и намерен поддерживать дальше.
На какое-то мгновение Кейт захотелось открыть глаза и объяснить окружавшим их людям, что происходит, но у нее не было сил что-либо объяснять, и к тому же так приятно, когда кто-то может сделать это вместо тебя. Короче говоря, так ей было гораздо удобнее. Поэтому Кейт, не открывая глаз, расслабилась и удивилась, почему она не догадывалась раньше, как это выгодно — притворяться, что падаешь в обморок.
— Это я вижу, — сказал властный голос. — Я хотел спросить: зачем ты привез сюда женщину? У нас монашеский орден, Кристиан. Женщин сюда не пускают.
— Эту пустите, — ответил Кит и пошел вперед. — Она плохо себя чувствует.
— Что случилось? — спросил брат Фиделис, на лице которого подозрительность сразу сменилась сочувствием.
— Главное, она страшно замерзла, но, как мне кажется, еще и умирает с голоду. Куда мне ее отнести?
— Кристиан.
Макнилл остановился, и Кейт почувствовала, как он напрягся.
— Отец настоятель. — Уважительное обращение Макниллу далось явно с трудом. — Я привез сюда эту молодую леди не для того, чтобы ограбить ее или скомпрометировать. А также не для того, чтобы — хотя это и было бы, конечно, забавно — она могла бегать по монастырю в чем мать родила. Я привез ее сюда, — продолжал он, — потому что у меня не было другого выхода. Точно так же, как у вас, доброго христианина и священника-бенедиктинца, нет другого выхода, кроме как принять ее. В конце концов, пастырь, — его низкий голос источал сладкий сарказм, — она совсем заблудившаяся, совсем замерзшая овечка.
После этих вызывающих слов Кита все стихли. Даже в своем теперешнем состоянии Кейт поняла, что это вызов. Она досчитала до пяти, прежде чем настоятель сказал:
— Сарказм не приличествует человеку такого образования и…
— Воспитания? — Вопрос прозвучал легко, но под этой легкостью чувствовалась ярость.
— Я намеревался сказать «таких достоинств», Кристиан, — спокойно возразил настоятель. — Что же до этой молодой леди, я разрешаю ей остаться, пока она не оправится настолько, что сможет продолжать поездку. А она непременно оправится, и очень, очень скоро. Я в этом уверен, брат Мартин, — закончил он сурово, и где-то кто-то заворчал. — Можешь отнести ее в… — настоятель подумал, — в теплицу. Там в конце есть небольшой сарай с кроватью. После того как ты устроишь эту молодую женщину, приходи ко мне, Кристиан.
— Будьте уверены в этом, отец настоятель.
Не дожидаясь дальнейших указаний, Кит зашагал прочь от толпы перешептывавшихся монахов. Они прошли несколько ярдов, и он сказал:
— Теперь можете открыть глаза. Коричневая компания осталась позади, и, если я их знаю, — а я их знаю, — у них не хватит духа зайти к нам прежде, чем они пообедают.
— Откуда вы знаете, что я очнулась? — спросила Кейт, глядя ему в глаза. Лицо его было жестким и мрачным, но во взгляде, устремленном на нее, светился юмор.
— Несмотря на то, как вы припали к моей груди?
От этих слов Кейт резко вскинула голову и жалобно вздохнула. Теперь приличие требовало, чтобы она высвободилась из его рук. Леди всегда поступает так, как должна поступать леди.
— Я могу идти.
— Возможно, — согласился он, — но вы ведь не хотите испортить наше представление под конец. Добрые братья относятся к женскому полу весьма предубежденно. Но они не винят представительниц вашего пола каждую в отдельности, заметьте. Это было бы не по-христиански. Но женщин вообще они считают слабыми и вероломными, и поскольку эти свои свойства женщины прикрывают очарованием, значит, они способны нравственно развращать. И не только бедных, заблудших пьяниц. Я бы ничуть не удивился, узнав, что уже дюжина молельщиков просит наставить на путь истинный мою бессмертную и излишне впечатлительную душу.
— Ах!
— Лучше воздержитесь от этих негодующих возгласов, миссис Блэкберн. В конце концов, вы ведь притворились, что упали в обморок, а это говорит о том, что представления добрых братьев о женщинах не так уж далеки от истины.
— Вы находите меня вероломной? — спросила Кейт, широко раскрыв невинные глаза.
Кит улыбнулся:
— Без всякого сомнения. И если бы вы теперь соскочили на землю и жизнерадостно прошествовали вперед, это только подтвердило бы их подозрения, что женщинам никак нельзя доверять.
— Возможно, и нельзя, — согласилась Кейт. — Возможно, вы подвергаетесь ужасной угрозе и вас развратит моя слабая и вероломная натура. Я никогда не прощу себе нравственной гибели такого невинного человека, как вы. Я настаиваю на том, чтобы вы опустили меня на землю.
Кит громко рассмеялся:
— Кейт Блэкберн, кто бы мог подозревать, что вы способны на такую дерзость?
Его смех обезоружил ее. На мгновение его зеленые глаза потеплели.
— Не понимаю, о чем вы говорите, — сказала она. Ей хотелось, чтобы он снова улыбнулся.
— Я говорю о том, что молодые вдовы безупречного происхождения, намеревающиеся снова войти в общество, не должны сбивать с толку простых людей. — Выражение его лица едва заметно изменилось, в нем проскользнуло что-то хищное. — Это может оказаться рискованным. Никогда не знаешь, на что они способны.
Он склонил голову к ее губам. Она отпрянула, хотя какой-то части ее существа захотелось встретить его смелое поддразнивание и посмотреть, что он станет делать. Страх вернулся, но это не был страх перед Китом Макниллом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29