Счет за пиво я забрал себе, пусть его оплатит Мильдред Болтон.
— Твоя мать все еще в городе?
Он подозрительно посмотрел на меня:
— Нет. Вернулась в Вудсток. А что?
— Она была в офисе незадолго до убийства Болтона.
— Да, и я тоже там был.
— О? Вот так новость!
— Мы направились туда сразу же после суда, — продолжал Чарльз.
— Рассказать ему, чем все кончилось?
— Да, и поблагодарить его. Понимаете, после того случая у входа в отель, в среду, когда меня забрали в участок, мать ходила к Джо. Они встретились на Двенадцатой улице, на автобусной остановке. Она спросила, мог ли он внести за меня залог. Мать могла бы обратиться за помощью к брату, но в таком случае мне пришлось бы провести ночь в участке.
Чарльз улыбнулся с признательностью.
— Джо с деньгами сразу же отправился в полицию, и меня выпустили.
— Благородно с его стороны.
— Разумеется. Затем мы встретили мать в пивном баре отеля «Аудиториум».
Очень шикарная дыра; хорошенькое место, особенно для тех, кто живет в таком отеле, как «Ван Бьюрен».
— К сожалению, я немного задержался в отеле, надо было собрать кое-какие вещи. Миссис Болтон, вероятно, караулила меня, а потом шла следом до самого бара в «Аудиториуме». Там она набросилась на меня с кулаками и без обиняков, голосом, который и мертвого поднял бы из могилы, стала обзывать мою мать... — он покачал головой, — всевозможными непотребными словами. В конце концов администрация бара вышвырнула ее прочь.
— Твоя мать любила Джо?
Он снова пристально посмотрел на меня:
— Конечно же нет. Они дружили. Вот и все.
— Когда ты с матерью покинул офис Болтона?
— Вчера? Около половины второго. Нам сказали, что внизу появилась миссис Болтон, поэтому мы поторопились уйти.
— Никто из вас не задержался?
— Нет. Вы будете беседовать с матерью?
— Вероятно.
— Мне бы не хотелось, чтобы вы это делали, — мрачно проговорил он.
Я пил пиво, изучая парня.
— Может быть, до этого дело не дойдет, — сказал я, улыбнулся и, похлопав его по плечу, вышел.
С общественным защитником Баскусом я встретился в участке Первого района в небольшом кабинете для допросов.
— Твоя подопечная виновна, — заявил я.
Я сидел: Он мерил шагами кабинет.
— Секретарша все время находилась в приемной офиса, — проговорил я, — на глазах других свидетелей. Винстоны ушли около половины второго. Их видел лифтер.
— Один из них мог вернуться назад по лестнице...
— Не думаю. Хочу сказать, что эту нашу встречу я считаю завершающей мое участие в деле Болтон. Доклад для тебя представлю. Я истратил всю сотню долларов.
По своим записям я изложил ему суть проведенных мною бесед. Внимательно все выслушав, он опустился на стул. У него на лбу проступили капли пота, глаза за стеклами очков сузились.
— Она утверждает, что не делала этого.
— Мало ли что она говорит. Во всяком случае, мне кажется, что у тебя есть возможность добиться ее освобождения.
Он усмехнулся:
— А что это ты выступаешь как ее адвокат?
— Нет. Просто я тот, кто знает это дело как никто другой с самого начала.
— Склоняюсь перед твоим, опытом, если не мастерством.
— Можешь объявить ее невменяемой, Сэм.
— Такое заявление может быть отклонено судом, кроме того, она и слышать об этом не хочет. А ведь понадобятся психиатры для проведения экспертизы. Как ее уломать?
— И все же ты можешь вытащить ее.
— Как, черт побери!
Я сделал небольшую паузу, затем сказал:
— Мне сначала нужно поговорить с ней, прежде чем я скажу тебе хоть слово. Ей придется решать самой.
— Объясни, как же мне ее вытащить?
— Нет, ты же не мой клиент.
Моим клиентом оставалась миссис Болтон.
Смотрительница ввела ее в комнату для допросов и вышла за дверь. На миссис Болтон было знакомое мне розовое в цветочек платье, но без мехового манто. Увидев меня, она чуть заметно улыбнулась и села напротив.
— Вы здорово повеселились с журналистами, Мильдред, верно?
— Разумеется. Они окрестили меня «Мраморная Мильдред». Думают, я бессердечная.
— Но вы же понимаете, как воспринимаются окружающими шуточки вдовы по поводу своего мертвого мужа.
— Глупый народ. Они спросили фамилию моего адвоката, а я им ответила: «Лошадиный хвост».
Она рассмеялась. Ей это казалось весьма забавным, и она явно гордилась собой по поводу столь остроумного ответа.
— Рад, что вам удается хоть немного повеселиться.
— Знаете, я получаю сотни писем. От поклонников! Они убеждены, что Джо заслуживал смерти так или иначе. Знаете, я не единственная женщина в Чикаго, с которой дурно обращались.
— Мильдред, вам грозит смерть. Я видел доказательства, говорил со свидетелями.
— Вы говорили с миссис Винстон? Во всем виновата она, понимаете. Она и тот... тот мальчишка.
— Вы отправились к Джо после того, как мальчишку оштрафовали в суде.
— Да! Я ему позвонила и сообщила, что маленького дегенерата осудили и оштрафовали. Затем спросила Джо, есть ли у него деньги, мне не на что было поесть, и он пообещал мне дать их. Поэтому я отправилась в офис, а когда туда приехала, он попытался вручить мне чек на десять долларов. Я сказала: «Подозреваю, ты собираешься заплатить штраф за этого парня, и поэтому у тебя нет денег для меня?» На что он мне ответил: «Вот все, что ты получишь». Я спросила: «На всю неделю? Платить за жилье и на еду?!» Он ответил: «Да, это все».
— Думаю, он наказывал вас.
— Догадываюсь. Около часа мы спорили, потом он сказал, что у него есть дела на другом этаже, — адвокат того парня работал на девятом этаже, — я пошла за ним, почти догнала у лифта, но ему удалось удрать. Я вернулась и сказала мисс Хойекс: «Он от меня удрал». Осталась ждать его в офисе, и примерно через час он вернулся. Я заявила: «Джо, я твоя жена вот уже четырнадцать лет и, полагаю, заслуживаю большего уважения и лучшего отношения». А он откинулся на спинку стула и так издевательски спрашивает: «Знаешь, кто ты?» А затем сказал эту гадость.
— Что сказал?
Она судорожно сглотнула подкативший к горлу комок; впервые за время нашего общения эти безучастные глаза наполнились слезами.
— Он сказал: «Ты просто грязная старая ведьма». Затем повторил это еще раз. Тогда я спросила: «Просто старая грязная ведьма, после четырнадцати лет?» И навела на него револьвер.
— Откуда он взялся?
— Револьвер лежал на столе, в синей коробке, которую я принесла с собой.
— Что же вы сделали потом, Мильдред?
— С коробкой?
— С револьвером.
— А, с револьвером... Выстрелила в него.
Я протянул ей носовой платок, она вытерла глаза.
— Сколько раз вы стреляли, Мильдред?
— Не знаю. Он упал в кресло, затем поднялся и двинулся ко мне со словами: «Отдай мне оружие, отдай мне револьвер». Я ответила: «Нет, теперь я покончу с собой. Не подходи, мой палец на курке!» — Она крепко стиснула зубы. — Он стал вырывать у меня оружие, очки упали и разбились, ему все же удалось выхватить у меня револьвер. С ним он вышел в холл. Я пошла было следом, но тут же вернулась в офис. Хотела выброситься из окна, но услышала его крики и выбежала к нему. Джо лежал на полу, револьвер около него. Я попыталась схватить оружие, но он первым дотянулся до него. Я опять кинулась в офис.
— Зачем?
— Выпрыгнуть из окна, я же уже говорила. Но не сумела бросить его, повернула обратно и, открыв дверь, увидела, как начал собираться народ. Среди них были и вы, мистер Геллер.
— Где вы приобрели револьвер, Мильдред?
— В ломбарде в Хаммонде, штат Индиана.
— Чтобы убить Джо?
— Нет, убить себя.
— Но не убили.
— Жаль, что не смогла. У меня было достаточно времени сделать это дома, но мне хотелось, чтобы все произошло именно в его офисе. Мне хотелось, чтобы он почувствовал угрызения совести.
— Он получил две пули в спину, Мильдред, две.
— не знаю. Может быть, он повернулся, когда я стреляла. Не знаю. Не помню.
— Знаете, но обвинение не примет во внимание ваши притязания на самоубийство.
— Но это не притязания!
— Понимаю. Но они не примут этого. Последует заявление, что ваши утверждения о самоубийстве не что иное, как ловкий предлог для убийства Джо. Другими словами, это означает, что вы совершили умышленное убийство, раздобыв заранее оружие, и обдумали заранее версию, объясняющую причины его покупки.
— Не понимаю, о чем вы говорите.
— Хотелось бы вам избежать обвинения в предумышленном убийстве?
— Конечно, я же не сумасшедшая.
— Однако вам придется тяжко. Вас представят как сварливую женщину, избивавшую мужа. Заявят, что Болтон, хорошо воспитанный джентльмен, не мог себе позволить ударить вас в ответ.
Она усмехнулась:
— Не был он джентльменом.
— Неужели?
— Да, он вовсе не был таким, каким вы его себе представляете.
— Что вы хотите этим сказать, Мильдред?
— Мы прожили вместе четырнадцать лет, прежде чем он захотел отделаться от меня. Приличный срок, чтобы узнать, кто он такой.
— Разумеется. Так почему же мы неверно судим о нем?
— Я этого не говорила.
— Знаю. Скажите мне.
— Не скажу. Ни сейчас, никогда.
— Но ведь не было никаких других женщин, Мильдред, не так ли?
— Нет, было множество женщин, несчетное множество!
— Таких, как Мария Винстон?
— Она самая худшая!
— А как насчет ее сына?
— Этого маленького...
Тут она остановила себя.
— Этого маленького дегенерата? Так вы, кажется, всегда называли его?
Она кивнула, поджав толстые губы.
— Джо жил в захолустном отеле, — заметил я. — Человек с его-то деньгами. Почему?
— Близко от работы.
— Относительно. Мне кажется, тут дело в том, с кем именно он там жил. А жил он с молодым человеком.
— Многие мужчины живут вместе.
— Но ведь не было никаких других женщин, не было же, Мильдред? На протяжении многих лет ваш муж лишь прикрывался вами, прятался за вашей спиной.
Теперь она расплакалась. Эта обычно невозмутимая женщина сидела и рыдала.
— Я любила его. Я его любила.
— Не сомневаюсь. Однако мне не известно, когда вы это обнаружили. Может быть, так до конца и не знали. Может быть, что-то только подозревали, но никак не могли заставить себя в это поверить. Затем, когда он от вас ушел, оставил дом, вы наконец решили выяснить до конца, наняв меня за те драгоценные сто баксов, которые вы собирали и копили, надеясь, что я могу раскопать такое, чего вам не хотелось бы ворошить. Надеясь, что я мог бы подтвердить подозрения, которые многие годы сводили вас с ума.
— Прекратите... пожалуйста, прекратите...
— Вашему рафинированному мужу нравилось жить вблизи университетского общежития. Вы знали о его связях. И они действительно были. Но не с женщинами.
Она встала с места, скомкав в руке мой носовой платок.
— Я не намерена выслушивать все это!
— Но придется, если вы желаете остаться свободной женщиной. Неписаный закон, похоже, не применим к женщинам в той же степени, как и к мужчинам. Но если вы расскажете всю правду о вашем муже — о том, с кем он встречался за вашей спиной, — гарантирую, ни один суд присяжных не осудит вас.
Губы ее дрожали.
Я поднялся:
— Вам предстоит самой принять решение, Мильдред.
— Вы расскажете об этом Баскусу?
— Нет. Мой клиент — вы. И я уважаю ваши пожелания.
— Я хочу, чтобы вы ушли. Просто ушли, мистер Геллер.
Я ушел.
Я ничего не сказал Баскусу, кроме того, что посоветовал ему представить свидетельство психиатра. Он этого не сделал. Его подопечная никогда не согласилась бы на проведение психиатрической экспертизы.
Газеты продолжали уделять большое внимание делу Мраморной Мильдред. Ей довелось познакомиться с репортерами, завести друзей среди писательниц сентиментальных романов, она запретила репортерам фотографировать ее в профиль, обещая разбить их фотоаппараты, обменивалась приветствиями и шуточками с сидевшими в зале. Она смеялась и много болтала; быть центром судебного процесса по обвинению в убийстве доставляло ей удовольствие.
Разумеется, когда процесс пошел своим чередом, веселости поубавилось, временами она падала духом; давая показания, она довольно ясно поведала о случившемся, но ни словом не обмолвилась об извращенных наклонностях супруга. Обвинение, как я и предрекал, поставило под сомнение ее заявление, что она купила револьвер для того, чтобы покончить с собой. Прокурор превозносил «материнство и супружество», однако выразил «в высшей степени презрительное отношение к Мильдред Болтон». Ее называли «грязной», «мерзостной», «злобной» и другими эпитетами. Суд приговорил ее к казни на электрическом стуле.
Мильдред отказалась от апелляции и повторного процесса.
— Я вполне удовлетворена настоящим положением вещей, — заявила она пораженному судье.
Но страна домохозяек подняла шум против казни женщины на электрическом стуле; за полчаса до приведения приговора в исполнение, когда вокруг уха Мильдред уже обрили волосы и облачили ее в специальные, предназначенные только для казни женщин шорты, губернатор Хорнер отменил экзекуцию.
Мильдред, которой посчастливилось избежать казни на электрическом стуле, отнюдь не обрадовалась, узнав о новом приговоре, назначившем ей 199 лет тюремного заключения. Тем не менее, она оставалась образцовой заключенной вплоть до двадцать девятого августа сорок третьего года, когда в камере нашли ее тело с перерезанными венами. Каким-то образом Мильдред умудрилась украсть ножницы. Сидя в темноте и дожидаясь своего конца, она умирала несколько часов.
Она оставила записку, прикрепив ее к стене:
— "Тому, кого это может касаться. О моей смерти никому не сообщайте, не пытайтесь связаться с родными или друзьями. Я хочу умереть так, как и прожила, в полном одиночестве".
Она написала подлинную правду. Меня интересовало, неужели я был единственным, кто знал, что это была настоящая правда.
Слезинка клубничного цвета
Во время утреннего обхода участка на свалке бытовых отбросов, что на Девятой Восточной улице Кливленда, 17 августа 1938 года полицейским было обнаружено тело женщины.
Я оказался на месте происшествия прежде, чем там все успели перевернуть, и вовсе не потому, что когда-то работал сыщиком в другом штате. Просто так уж получилось. Я сидел в кабинете директора Кливлендского департамента общественной безопасности и пил кофе, когда зазвонил телефон. Директор курировал полицейский и пожарный департаменты. Вы, конечно, можете спросить, с какой, дескать, стати нужно тревожить столь высокого чиновника по поводу заурядного убийства.
И были бы не правы.
Потому что речь шла о далеко не заурядном, а зверском убийстве — тринадцатом убийстве, если быть до конца точным. И вовсе не потому, что тринадцатой жертве не повезло больше, чем двенадцати предыдущим. Насколько мне известно, преступник, так называемый сумасшедший. Мясник из Кингсбери Рана, время от времени демонстрировал свое чудовищное искусство в Кливленде с осени тридцать пятого года.
Вернее, убитая женщина была не местной до того момента, пока не превратилась в множество кусков расчлененной плоти, разбросанной по каменистой площадке свалки, заваленной отбросами. Обнаженный торс обрублен, и кровь, растекшаяся и разбрызганная вокруг, превратилась в темную, почти черную массу, хотя лучи солнца выхватывали кое-где алые блики, которые резко бросались в глаза. Голова жертвы исчезла. Возможно, отыщется позже, хотя до сих пор не удалось обнаружить ни одной — все двенадцать жертв были также найдены обезглавленными. Вероятно, у кого-нибудь в Кливленде на чердаке хранилась коллекция, и запах, исходивший от нее в такую погоду, был, я думаю, не из приятных.
Мало интересного в зрелище, от которого даже медэксперта выворачивает наружу, а с полдюжины полицейских и фотограф, согнувшись, обыскивают участки с зеленой травой около ручья. Лишь моему другу, директору департамента общественной безопасности, казалось, не угрожала опасность расстаться со своим завтраком. Розовощекий, шести футов ростом, в костюме, рубашке с галстуком и плаще, несмотря на жару, с зачесанными назад и напомаженными волосами, он все еще — спустя много лет после нашего знакомства — выглядел по-юношески молодцевато. Было ему лет тридцать пять, всего на несколько лет старше меня.
Мы познакомились с ним в Чикаго, лет семь или восемь назад, когда я был еще не президентом детективного агентства А-1, а всего лишь простым полицейским. Он же работал одним из агентов по соблюдению закона о запрете распространения спиртных напитков, причем не рядовым, а выдающимся агентом. Меня он считал одним из честных чикагских полицейских. Как вам хорошо известно, вряд ли можно сказать, что честность изобилует в Чикаго.
Элиот Несс произнес:
— Несмотря на рубленые раны, в характере их нанесения проглядывается определенное мастерство.
— Да, верно, — вставил я. — Дело рук солиста основного состава балетной труппы.
— Нет, серьезно, — произнес он, склоняясь над обезглавленным трупом и указывая пальцем. Казалось, он показывает на слетевшихся мух, но нет.
— В том, как совершено расчленение, угадывается несомненная точность, может быть даже хирургическая подготовка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
— Твоя мать все еще в городе?
Он подозрительно посмотрел на меня:
— Нет. Вернулась в Вудсток. А что?
— Она была в офисе незадолго до убийства Болтона.
— Да, и я тоже там был.
— О? Вот так новость!
— Мы направились туда сразу же после суда, — продолжал Чарльз.
— Рассказать ему, чем все кончилось?
— Да, и поблагодарить его. Понимаете, после того случая у входа в отель, в среду, когда меня забрали в участок, мать ходила к Джо. Они встретились на Двенадцатой улице, на автобусной остановке. Она спросила, мог ли он внести за меня залог. Мать могла бы обратиться за помощью к брату, но в таком случае мне пришлось бы провести ночь в участке.
Чарльз улыбнулся с признательностью.
— Джо с деньгами сразу же отправился в полицию, и меня выпустили.
— Благородно с его стороны.
— Разумеется. Затем мы встретили мать в пивном баре отеля «Аудиториум».
Очень шикарная дыра; хорошенькое место, особенно для тех, кто живет в таком отеле, как «Ван Бьюрен».
— К сожалению, я немного задержался в отеле, надо было собрать кое-какие вещи. Миссис Болтон, вероятно, караулила меня, а потом шла следом до самого бара в «Аудиториуме». Там она набросилась на меня с кулаками и без обиняков, голосом, который и мертвого поднял бы из могилы, стала обзывать мою мать... — он покачал головой, — всевозможными непотребными словами. В конце концов администрация бара вышвырнула ее прочь.
— Твоя мать любила Джо?
Он снова пристально посмотрел на меня:
— Конечно же нет. Они дружили. Вот и все.
— Когда ты с матерью покинул офис Болтона?
— Вчера? Около половины второго. Нам сказали, что внизу появилась миссис Болтон, поэтому мы поторопились уйти.
— Никто из вас не задержался?
— Нет. Вы будете беседовать с матерью?
— Вероятно.
— Мне бы не хотелось, чтобы вы это делали, — мрачно проговорил он.
Я пил пиво, изучая парня.
— Может быть, до этого дело не дойдет, — сказал я, улыбнулся и, похлопав его по плечу, вышел.
С общественным защитником Баскусом я встретился в участке Первого района в небольшом кабинете для допросов.
— Твоя подопечная виновна, — заявил я.
Я сидел: Он мерил шагами кабинет.
— Секретарша все время находилась в приемной офиса, — проговорил я, — на глазах других свидетелей. Винстоны ушли около половины второго. Их видел лифтер.
— Один из них мог вернуться назад по лестнице...
— Не думаю. Хочу сказать, что эту нашу встречу я считаю завершающей мое участие в деле Болтон. Доклад для тебя представлю. Я истратил всю сотню долларов.
По своим записям я изложил ему суть проведенных мною бесед. Внимательно все выслушав, он опустился на стул. У него на лбу проступили капли пота, глаза за стеклами очков сузились.
— Она утверждает, что не делала этого.
— Мало ли что она говорит. Во всяком случае, мне кажется, что у тебя есть возможность добиться ее освобождения.
Он усмехнулся:
— А что это ты выступаешь как ее адвокат?
— Нет. Просто я тот, кто знает это дело как никто другой с самого начала.
— Склоняюсь перед твоим, опытом, если не мастерством.
— Можешь объявить ее невменяемой, Сэм.
— Такое заявление может быть отклонено судом, кроме того, она и слышать об этом не хочет. А ведь понадобятся психиатры для проведения экспертизы. Как ее уломать?
— И все же ты можешь вытащить ее.
— Как, черт побери!
Я сделал небольшую паузу, затем сказал:
— Мне сначала нужно поговорить с ней, прежде чем я скажу тебе хоть слово. Ей придется решать самой.
— Объясни, как же мне ее вытащить?
— Нет, ты же не мой клиент.
Моим клиентом оставалась миссис Болтон.
Смотрительница ввела ее в комнату для допросов и вышла за дверь. На миссис Болтон было знакомое мне розовое в цветочек платье, но без мехового манто. Увидев меня, она чуть заметно улыбнулась и села напротив.
— Вы здорово повеселились с журналистами, Мильдред, верно?
— Разумеется. Они окрестили меня «Мраморная Мильдред». Думают, я бессердечная.
— Но вы же понимаете, как воспринимаются окружающими шуточки вдовы по поводу своего мертвого мужа.
— Глупый народ. Они спросили фамилию моего адвоката, а я им ответила: «Лошадиный хвост».
Она рассмеялась. Ей это казалось весьма забавным, и она явно гордилась собой по поводу столь остроумного ответа.
— Рад, что вам удается хоть немного повеселиться.
— Знаете, я получаю сотни писем. От поклонников! Они убеждены, что Джо заслуживал смерти так или иначе. Знаете, я не единственная женщина в Чикаго, с которой дурно обращались.
— Мильдред, вам грозит смерть. Я видел доказательства, говорил со свидетелями.
— Вы говорили с миссис Винстон? Во всем виновата она, понимаете. Она и тот... тот мальчишка.
— Вы отправились к Джо после того, как мальчишку оштрафовали в суде.
— Да! Я ему позвонила и сообщила, что маленького дегенерата осудили и оштрафовали. Затем спросила Джо, есть ли у него деньги, мне не на что было поесть, и он пообещал мне дать их. Поэтому я отправилась в офис, а когда туда приехала, он попытался вручить мне чек на десять долларов. Я сказала: «Подозреваю, ты собираешься заплатить штраф за этого парня, и поэтому у тебя нет денег для меня?» На что он мне ответил: «Вот все, что ты получишь». Я спросила: «На всю неделю? Платить за жилье и на еду?!» Он ответил: «Да, это все».
— Думаю, он наказывал вас.
— Догадываюсь. Около часа мы спорили, потом он сказал, что у него есть дела на другом этаже, — адвокат того парня работал на девятом этаже, — я пошла за ним, почти догнала у лифта, но ему удалось удрать. Я вернулась и сказала мисс Хойекс: «Он от меня удрал». Осталась ждать его в офисе, и примерно через час он вернулся. Я заявила: «Джо, я твоя жена вот уже четырнадцать лет и, полагаю, заслуживаю большего уважения и лучшего отношения». А он откинулся на спинку стула и так издевательски спрашивает: «Знаешь, кто ты?» А затем сказал эту гадость.
— Что сказал?
Она судорожно сглотнула подкативший к горлу комок; впервые за время нашего общения эти безучастные глаза наполнились слезами.
— Он сказал: «Ты просто грязная старая ведьма». Затем повторил это еще раз. Тогда я спросила: «Просто старая грязная ведьма, после четырнадцати лет?» И навела на него револьвер.
— Откуда он взялся?
— Револьвер лежал на столе, в синей коробке, которую я принесла с собой.
— Что же вы сделали потом, Мильдред?
— С коробкой?
— С револьвером.
— А, с револьвером... Выстрелила в него.
Я протянул ей носовой платок, она вытерла глаза.
— Сколько раз вы стреляли, Мильдред?
— Не знаю. Он упал в кресло, затем поднялся и двинулся ко мне со словами: «Отдай мне оружие, отдай мне револьвер». Я ответила: «Нет, теперь я покончу с собой. Не подходи, мой палец на курке!» — Она крепко стиснула зубы. — Он стал вырывать у меня оружие, очки упали и разбились, ему все же удалось выхватить у меня револьвер. С ним он вышел в холл. Я пошла было следом, но тут же вернулась в офис. Хотела выброситься из окна, но услышала его крики и выбежала к нему. Джо лежал на полу, револьвер около него. Я попыталась схватить оружие, но он первым дотянулся до него. Я опять кинулась в офис.
— Зачем?
— Выпрыгнуть из окна, я же уже говорила. Но не сумела бросить его, повернула обратно и, открыв дверь, увидела, как начал собираться народ. Среди них были и вы, мистер Геллер.
— Где вы приобрели револьвер, Мильдред?
— В ломбарде в Хаммонде, штат Индиана.
— Чтобы убить Джо?
— Нет, убить себя.
— Но не убили.
— Жаль, что не смогла. У меня было достаточно времени сделать это дома, но мне хотелось, чтобы все произошло именно в его офисе. Мне хотелось, чтобы он почувствовал угрызения совести.
— Он получил две пули в спину, Мильдред, две.
— не знаю. Может быть, он повернулся, когда я стреляла. Не знаю. Не помню.
— Знаете, но обвинение не примет во внимание ваши притязания на самоубийство.
— Но это не притязания!
— Понимаю. Но они не примут этого. Последует заявление, что ваши утверждения о самоубийстве не что иное, как ловкий предлог для убийства Джо. Другими словами, это означает, что вы совершили умышленное убийство, раздобыв заранее оружие, и обдумали заранее версию, объясняющую причины его покупки.
— Не понимаю, о чем вы говорите.
— Хотелось бы вам избежать обвинения в предумышленном убийстве?
— Конечно, я же не сумасшедшая.
— Однако вам придется тяжко. Вас представят как сварливую женщину, избивавшую мужа. Заявят, что Болтон, хорошо воспитанный джентльмен, не мог себе позволить ударить вас в ответ.
Она усмехнулась:
— Не был он джентльменом.
— Неужели?
— Да, он вовсе не был таким, каким вы его себе представляете.
— Что вы хотите этим сказать, Мильдред?
— Мы прожили вместе четырнадцать лет, прежде чем он захотел отделаться от меня. Приличный срок, чтобы узнать, кто он такой.
— Разумеется. Так почему же мы неверно судим о нем?
— Я этого не говорила.
— Знаю. Скажите мне.
— Не скажу. Ни сейчас, никогда.
— Но ведь не было никаких других женщин, Мильдред, не так ли?
— Нет, было множество женщин, несчетное множество!
— Таких, как Мария Винстон?
— Она самая худшая!
— А как насчет ее сына?
— Этого маленького...
Тут она остановила себя.
— Этого маленького дегенерата? Так вы, кажется, всегда называли его?
Она кивнула, поджав толстые губы.
— Джо жил в захолустном отеле, — заметил я. — Человек с его-то деньгами. Почему?
— Близко от работы.
— Относительно. Мне кажется, тут дело в том, с кем именно он там жил. А жил он с молодым человеком.
— Многие мужчины живут вместе.
— Но ведь не было никаких других женщин, не было же, Мильдред? На протяжении многих лет ваш муж лишь прикрывался вами, прятался за вашей спиной.
Теперь она расплакалась. Эта обычно невозмутимая женщина сидела и рыдала.
— Я любила его. Я его любила.
— Не сомневаюсь. Однако мне не известно, когда вы это обнаружили. Может быть, так до конца и не знали. Может быть, что-то только подозревали, но никак не могли заставить себя в это поверить. Затем, когда он от вас ушел, оставил дом, вы наконец решили выяснить до конца, наняв меня за те драгоценные сто баксов, которые вы собирали и копили, надеясь, что я могу раскопать такое, чего вам не хотелось бы ворошить. Надеясь, что я мог бы подтвердить подозрения, которые многие годы сводили вас с ума.
— Прекратите... пожалуйста, прекратите...
— Вашему рафинированному мужу нравилось жить вблизи университетского общежития. Вы знали о его связях. И они действительно были. Но не с женщинами.
Она встала с места, скомкав в руке мой носовой платок.
— Я не намерена выслушивать все это!
— Но придется, если вы желаете остаться свободной женщиной. Неписаный закон, похоже, не применим к женщинам в той же степени, как и к мужчинам. Но если вы расскажете всю правду о вашем муже — о том, с кем он встречался за вашей спиной, — гарантирую, ни один суд присяжных не осудит вас.
Губы ее дрожали.
Я поднялся:
— Вам предстоит самой принять решение, Мильдред.
— Вы расскажете об этом Баскусу?
— Нет. Мой клиент — вы. И я уважаю ваши пожелания.
— Я хочу, чтобы вы ушли. Просто ушли, мистер Геллер.
Я ушел.
Я ничего не сказал Баскусу, кроме того, что посоветовал ему представить свидетельство психиатра. Он этого не сделал. Его подопечная никогда не согласилась бы на проведение психиатрической экспертизы.
Газеты продолжали уделять большое внимание делу Мраморной Мильдред. Ей довелось познакомиться с репортерами, завести друзей среди писательниц сентиментальных романов, она запретила репортерам фотографировать ее в профиль, обещая разбить их фотоаппараты, обменивалась приветствиями и шуточками с сидевшими в зале. Она смеялась и много болтала; быть центром судебного процесса по обвинению в убийстве доставляло ей удовольствие.
Разумеется, когда процесс пошел своим чередом, веселости поубавилось, временами она падала духом; давая показания, она довольно ясно поведала о случившемся, но ни словом не обмолвилась об извращенных наклонностях супруга. Обвинение, как я и предрекал, поставило под сомнение ее заявление, что она купила револьвер для того, чтобы покончить с собой. Прокурор превозносил «материнство и супружество», однако выразил «в высшей степени презрительное отношение к Мильдред Болтон». Ее называли «грязной», «мерзостной», «злобной» и другими эпитетами. Суд приговорил ее к казни на электрическом стуле.
Мильдред отказалась от апелляции и повторного процесса.
— Я вполне удовлетворена настоящим положением вещей, — заявила она пораженному судье.
Но страна домохозяек подняла шум против казни женщины на электрическом стуле; за полчаса до приведения приговора в исполнение, когда вокруг уха Мильдред уже обрили волосы и облачили ее в специальные, предназначенные только для казни женщин шорты, губернатор Хорнер отменил экзекуцию.
Мильдред, которой посчастливилось избежать казни на электрическом стуле, отнюдь не обрадовалась, узнав о новом приговоре, назначившем ей 199 лет тюремного заключения. Тем не менее, она оставалась образцовой заключенной вплоть до двадцать девятого августа сорок третьего года, когда в камере нашли ее тело с перерезанными венами. Каким-то образом Мильдред умудрилась украсть ножницы. Сидя в темноте и дожидаясь своего конца, она умирала несколько часов.
Она оставила записку, прикрепив ее к стене:
— "Тому, кого это может касаться. О моей смерти никому не сообщайте, не пытайтесь связаться с родными или друзьями. Я хочу умереть так, как и прожила, в полном одиночестве".
Она написала подлинную правду. Меня интересовало, неужели я был единственным, кто знал, что это была настоящая правда.
Слезинка клубничного цвета
Во время утреннего обхода участка на свалке бытовых отбросов, что на Девятой Восточной улице Кливленда, 17 августа 1938 года полицейским было обнаружено тело женщины.
Я оказался на месте происшествия прежде, чем там все успели перевернуть, и вовсе не потому, что когда-то работал сыщиком в другом штате. Просто так уж получилось. Я сидел в кабинете директора Кливлендского департамента общественной безопасности и пил кофе, когда зазвонил телефон. Директор курировал полицейский и пожарный департаменты. Вы, конечно, можете спросить, с какой, дескать, стати нужно тревожить столь высокого чиновника по поводу заурядного убийства.
И были бы не правы.
Потому что речь шла о далеко не заурядном, а зверском убийстве — тринадцатом убийстве, если быть до конца точным. И вовсе не потому, что тринадцатой жертве не повезло больше, чем двенадцати предыдущим. Насколько мне известно, преступник, так называемый сумасшедший. Мясник из Кингсбери Рана, время от времени демонстрировал свое чудовищное искусство в Кливленде с осени тридцать пятого года.
Вернее, убитая женщина была не местной до того момента, пока не превратилась в множество кусков расчлененной плоти, разбросанной по каменистой площадке свалки, заваленной отбросами. Обнаженный торс обрублен, и кровь, растекшаяся и разбрызганная вокруг, превратилась в темную, почти черную массу, хотя лучи солнца выхватывали кое-где алые блики, которые резко бросались в глаза. Голова жертвы исчезла. Возможно, отыщется позже, хотя до сих пор не удалось обнаружить ни одной — все двенадцать жертв были также найдены обезглавленными. Вероятно, у кого-нибудь в Кливленде на чердаке хранилась коллекция, и запах, исходивший от нее в такую погоду, был, я думаю, не из приятных.
Мало интересного в зрелище, от которого даже медэксперта выворачивает наружу, а с полдюжины полицейских и фотограф, согнувшись, обыскивают участки с зеленой травой около ручья. Лишь моему другу, директору департамента общественной безопасности, казалось, не угрожала опасность расстаться со своим завтраком. Розовощекий, шести футов ростом, в костюме, рубашке с галстуком и плаще, несмотря на жару, с зачесанными назад и напомаженными волосами, он все еще — спустя много лет после нашего знакомства — выглядел по-юношески молодцевато. Было ему лет тридцать пять, всего на несколько лет старше меня.
Мы познакомились с ним в Чикаго, лет семь или восемь назад, когда я был еще не президентом детективного агентства А-1, а всего лишь простым полицейским. Он же работал одним из агентов по соблюдению закона о запрете распространения спиртных напитков, причем не рядовым, а выдающимся агентом. Меня он считал одним из честных чикагских полицейских. Как вам хорошо известно, вряд ли можно сказать, что честность изобилует в Чикаго.
Элиот Несс произнес:
— Несмотря на рубленые раны, в характере их нанесения проглядывается определенное мастерство.
— Да, верно, — вставил я. — Дело рук солиста основного состава балетной труппы.
— Нет, серьезно, — произнес он, склоняясь над обезглавленным трупом и указывая пальцем. Казалось, он показывает на слетевшихся мух, но нет.
— В том, как совершено расчленение, угадывается несомненная точность, может быть даже хирургическая подготовка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22