– Снимите покрывало! – торжественно приказал Жолие.
– Будем надеяться, картина еще на месте, – сухо прокомментировал Хенсон.
Пока охранники осторожно стягивали ткань, Эсфирь глазами просканировала весь зал. Вздохи, всхлипы, рукоплескания и фотовспышки. Одна из женщин в первом ряду тихо рыдала, зажав рот ладонью.
Турн тяжело повернулся на стуле и вскинул руку, кивая при этом головой.
– Вот! Видите! – захрипел он. – Портрет из «Де Грута»! Из всех автопортретов величайший!
Винсент смотрел перед собой, повернув лицо в три четверти. Набрякшие веки, плотно сжатые челюсти. Вселенная бледно-голубых, аквамариновых и белых мазков крутила карусель вокруг его взъерошенной рыжей шевелюры.
Фотографы оживились, но сохранили почтительность, словно находились в присутствии легендарной кинозвезды – Мэрилин Монро, Кэтрин Хепберн, Джона Уэйна. Среди публики многие вошли в состояние транса, благоговейно созерцая полотно.
Жолие немножко выждал, чтобы реальность картины была осознана полностью, затем вернулся к трибуне.
– Невероятно, nest-ce pas?
– Да, но это подлинник? – выкрикнул кто-то из британских репортеров.
– Разумеется, подлинник! – рявкнул Турн, ударив кончиком трости об пол.
– Мы для того и собрались, – заметил профессор Балеара.
– Для проверки, – добавил Турн. – Это та самая картина, что висела в музее «Де Грут». Если будет доказана ее фальшивость, значит, она всегда была фальшивкой. – Тут он приподнял свою трость. – С тех самых пор, когда ее написал Ван Гог!
Аудитория развеселилась.
– Полагаю, становится очевидным, что доктор Турн уже пришел к выводу, – сказал Жолие. – Позвольте мне, в таком случае, сначала представить нашего многоуважаемого метра, а затем каждый из членов комиссии по очереди объяснит свою методику, которой он пользуется для проверки аутентичности данной картины.
Антуан начал с того, что перечислил звания и должности Турна, добавив, что как самим экспертам, так и любому человеку, хорошо знающему историю искусства, это имя прекрасно известно. Семнадцать монографий, неисчислимое множество статей, публикаций и каталогов, консультации практически для всех крупнейших музеев мира – вот только часть послужного списка маститого ученого. Турн встал под аплодисменты и, не обращая внимания на настоятельные советы Жолие говорить с места, медленно направился к трибуне, напоминая огромного носорога, купающегося в лучах славы. Обхватив трибуну руками, он прочистил горло и приступил к докладу.
– По моему лишному убешдению, – зашипел он, – эта экшпертижа не более чем формальношть. Наука не ешть единштвенный ишточник иштины. – Здесь он еще раз откашлялся, выбросил вперед руку и, обведя пальцем дугу, показал на картину. – Это не обман зрения. Перед нами автопортрет Винсента, висевший в коллекции «Де Грут» в тысяча девятьсот сорок третьем году. Я был тогда юн, но картину эту считал своим другом. Много часов провел я, сидя перед этим полотном, общаясь с ним и прислушиваясь к тому, что оно мне говорит. Этот автопортрет стал мне братом.
Он молча уставился на картину. Его грудь тяжело вздымалась и опадала, что-то свистело и булькало в глотке при каждом выдохе.
– А потом появились немцы. И схватили моего брата. Когда союзники подошли ближе, местный полковник СС со своими рабами погрузил моего брата и остальные предметы искусства на грузовик «опель-блиц». А затем этот полковник, еще один солдат и какой-то рабочий уехали. Грузовик был еще в виду музея, когда нарвался на мину. Кто заложил ее? То ли местное Сопротивление, то ли коммунисты… Каковы бы ни были их намерения, я всегда считал, что именно они несут ответственность за этот взрыв и его последствия. Злободневная политика – ничто по сравнению с подобным шедевром. Люди приходят и уходят – вы, я, полковники СС… Но великое искусство? Когда я увидел столб дыма и горящий грузовик, то испытал искреннюю скорбь, как от потери брата. И наверное, вот почему я впоследствии сделал величайшего живописца Голландии своей специальностью.
Он задышал медленнее и прикрыл веки.
– Я знаю, что принадлежу к числу тех, кто в последний раз видел эту картину висящей в музее «Де Грут». Кроме того, меня нельзя провести дешевой подделкой.
Да, это та самая картина, что была там. Мои коллеги еще продемонстрируют вполне очевидное. Mijn broer is thuis! Мой брат вернулся!
Носорог пододвинулся поближе к портрету, остановился и принялся вытирать глаза. Аудитория взорвалась овацией, в истерике забилось еще несколько человек, и как минимум две телекамеры уперлись в их лица, желая запечатлеть столь выразительные эмоции.
– Чистый балаган, ей-богу, – проворчала Эсфирь.
– Нет, здесь все серьезней, – сказал Хенсон. – Именно это я и имел в виду, когда говорил, что мы можем делать вместе: возвращать краденые вещи тем народам, которым они принадлежат по праву.
– Мои симпатии на стороне Минского, – сказала она.
Сейчас местом за трибуной вновь завладел Жолие.
– А теперь я хотел бы представить шестерых экспертов, которые были столь любезны, что незамедлительно прилетели в Амстердам, дабы составить нашу комиссию. Я по очереди попрошу каждого из них объяснить, в чем именно заключается их роль. Итак, прежде всего наш достопочтимый хозяин, доктор Эрик Люц из Рийксмузеума Ван Гога. Он занимается архивными поисками как здесь, так и в имении Де Грут, а также и во всех прочих местах, чтобы найти любые сведения, могущие пролить свет на происхождение картины и установить ее подлинность. Доктор Люц?
Люц навалился грудью на стол и, чуть ли не целуя микрофон, сказал следующее:
– Антуан совершенно прав. Мы зачастую не можем найти никаких независимых указаний, свидетельствующих о создании или существовании того или иного полотна, даже на протяжении всей жизни художника. Тем не менее здесь я бы хотел обратиться к одному интересному документу, а именно речь идет о письме к
Тео Ван Гогу. Как утверждает мистер Минский – Яков Минский из Америки, данное письмо подтверждает тот факт, что автор подарил эту картину его дядюшке. Что это доказывает? Может быть, ничего, а может быть, все. Но этот вопрос можно изучать с разных точек зрения. К примеру, мемуары или воспоминания соседей, квитанции о передаче прав собственности и так далее и тому подобное…
Тут он снисходительно повел рукой, будто отогнал назойливую муху. Бесстрастный жрец науки, утомленный необходимостью излагать прописные истины.
Следующим выступал эксперт Паоло Креспи из Болонского университета.
– Моя область, – сообщил он, – это химия красок и лаков. Разные краски использовались в разные времена. Разумеется. В период Возрождения у живописцев имелась также дополнительная проблема: они создавали свои собственные пигменты или же приобретали редкие цветные материалы у моряков или что-то в этом духе. Во времена Ван Гога, конечно, краски можно было купить, как и сейчас. У нас имеются относительно полные данные о том, кто и где выпускал те или иные краски, а также имелся ли к ним доступ у конкретного живописца, например Ван Гога.
Он оторвался от стула и подошел к мольберту.
– Так вот, в случае Ван Гога есть кое-что специфическое, что может нам помочь. Как известно почти любому человеку – особенно когда речь идет о подсолнухах, – Ван Гог очень любил пользоваться пигментом «желтый хром». Если приглядеться, то вы заметите на сюртуке, в который одет художник… и особенно вот здесь, на пуговицах… желтые акцентирующие пятнышки. Возможно также, что желтый хром или аналогичный пигмент был подмешан в мазки вокруг его головы для создания вот этого характерного голубовато-зеленого эффекта. Как бы то ни было, я поначалу намерен сосредоточить свое внимание именно на желтых пятнышках. Видите ли, у желтого хрома есть одна любопытная особенность: он меняется по мере старения. Да, он желтый изначально и желтым остается, однако с годами… как бы выразиться… с годами он приобретает иной оттенок за счет химических изменений. Если картина была создана в тысяча восемьсот восьмидесятых годах и пигмент в самом деле является желтым хромом, то глубина таких изменений окажется иной, нежели если картина написана недавно. И в этом последнем случае фальсификатору пришлось бы прибегнуть к заменителю или каким-то иным образом изменить краску, чтобы результат напоминал подлинный желтый хром Ван Гога. Далее, я не могу сказать с ходу, но если кто-то покрыл картину лаком, то и здесь я тоже смог бы кое-что выяснить.
– Я надеюсь, – проворчал Турн, – вы не собираетесь портить полотно своими химическими анализами.
– Разумеется нет! – обиделся Креспи. – Вы и сами это знаете! Я же не чудовище! Современные приборы настолько чувствительны, что анализ можно провести на кусочке с булавочную головку!
– Никакие повреждения картины недопустимы, – не успокаивался Турн.
– Конечно, конечно, – вмешался Жолие. – Я могу подтвердить репутацию профессора Креспи. Его прошлые работы безупречны.
– Картина останется в целости и сохранности, – заявил Креспи и уселся, возмущенно сложив руки на груди.
Хенсон наклонился к Эсфирь.
– Академический пинг-понг, – прошептал он.
– Кстати, мне кажется, что в полиции все эксперты почему-то всегда согласны между собой, – заметила она.
– Туше, – улыбнулся Хенсон. – С другой стороны, обычно они не столь театральны.
К этому моменту Жолие уже представил Хуана Фернандеса Балеару, который изучал полотна с помощью рентгеновских, ультрафиолетовых и инфракрасных лучей. Внешне профессор состарился очень импозантно. Его седые волосы оттеняли темные глаза, а хрипловатый голос говорил о зрелой мужской силе. По словам Жолие, в последние годы Балеара добился также значительного прогресса в области магнитно-резонансного анализа.
Испанец начал свое выступление с извинения за недостаточно чистый английский, хотя на деле акцент почти не ощущался. Он объяснил, что свет с длинами волн, недоступными человеческому глазу, открывает совершенно новые особенности полотен. К примеру, с помощью рентгеновских лучей становится возможным обнаружить любые красочные подложки, находящиеся под верхним непрозрачным слоем. Такая методика дает нам массу новой информации. Скажем, можно выявить старые картины, закрашенные в более позднее время теми художниками, которые хотели сэкономить на стоимости холста. Далее, живописцам часто не нравятся свои первичные результаты, и они просто зарисовывают их сверху. Получается, рентген полезен при выяснении, что же исходно намеревался изобразить художник. Иногда крупный живописец мог несколько подретушировать свое полотно, чтобы оно больше понравилось покупателю или меценату. Например, он мог добавить какой-нибудь предмет к натюрморту, пририсовать медаль или иной знак отличия. Здесь Балеара упомянул об одной испанской картине начала девятнадцатого века, на которой пришлось закрасить младенца из благородной семьи. Дело в том, что ребенок умер, и художник, по-видимому, не хотел лишний раз травмировать его мать. Далее, необычные участки спектра полезны для анализа техники работы кистью.
– Мазки, – завершил свое выступление Балеара, – у некоторых мастеров настолько уникальны, что их можно сравнить с отпечатками пальцев.
Эсфирь про себя отметила, с каким вниманием все это слушал Мартин. Он иногда даже вынимал свою авторучку и делал какие-то пометки в блокноте. Сама же девушка до сих пор ощущала легкое головокружение от перелета и страстно желала упасть лицом в мягкую постель с прохладными, шелковисто-гладкими простынями.
Оставалось заслушать еще пару экспертов. Профессор Лаура Яррера из Средиземноморского университета Реджо-ди-Калабрия предлагала воспользоваться электронным микроскопом для анализа спор, пыльцы и прочих крошечных биологических объектов, которые могли прилипнуть к холсту или же застрять в трещинках краски. На микроскопической шкале такие трещинки можно уподобить гигантским каньонам, и попавшие в них пылинки могли бы рассказать целую повесть о путешествиях картины, для чего достаточно будет определить конкретную биологическую принадлежность спор или пыльцы. Далее она также планировала заняться грязью. Здесь есть шансы выявить некие несоответствия. К примеру, для имитации преклонного возраста подделки, объяснила она, фальсификаторы часто нагревают холст, чтобы создать сеточку из тончайших трещинок, то есть так называемый кракелюр, столь характерный для старой краски. Однако эти трещинки не должны выглядеть свежими, и, соответственно, фальсификаторам приходится имитировать многолетние отложения пыли, каминной или свечной сажи. С этой целью в кракелюр втирается ламповый нагар. К несчастью для мошенников, в этом случае текстура и размер частиц оказываются куда более однородными, нежели случайная грязь, пыль или дым, воздействовавшие на картину в течение многих десятилетий.
Последним выступал Юст Берген, которого публике представили как ведущего мирового эксперта по растительным волокнам. Его задачей станет анализ холста. В разные периоды ткань вырабатывалась различными методами, а их конкретный характер можно выяснить путем микроскопического исследования материала. Зачастую Берген мог определить возраст ткани или страну происхождения, изучив метод плетения или состав нитей. Очевидно, если холст был изготовлен после смерти Ван Гога, он никак не мог на нем рисовать. Если же ткань имеет надлежащий возраст, но вряд ли могла быть доступна в Южной Франции в конце 1880-х, подлинность картины также окажется под сомнением.
– А не проще ли сделать датировку по углероду-четырнадцать? – спросил какой-то репортер от британской прессы.
Жолие обернулся к экспертам.
– Не думаю, что такая проверка поможет. Или я не прав? Может быть, действительно стоит рассмотреть этот вопрос?
– Мы ведь обсуждаем не туринскую плащаницу, – сказал Балеара, отрицательно помахивая рукой, – или иной по-настоящему древний предмет. Радиоуглерод может дать лишь некий диапазон дат. К примеру, для любого современного образца, появившегося до начала ядерных испытаний, имеется определенное стандартное отклонение. Кроме того, рассчитывается и коэффициент лабораторной ошибки. Погрешность в плюс-минус пять лет может стать весьма проблематичной, когда речь идет о художнике, чья карьера продлилась около десятилетия, а в нашем случае даже меньше.
– Да, – подхватил Юст Берген. – Я тоже так считаю. Понимаете, получаемый разброс дат вряд ли поможет. Что, например, нам скажет диапазон в двадцать лет? Вряд ли что-нибудь полезное, хотя я и не спорю, что иногда такая датировка существенно важна.
– Даже и не смейте сравнивать картину с туринской плащаницей, – проворчал Турн. – Ваша плащаница не что иное, как средневековая фальшивка.
Из публики послышалось несколько изумленных вздохов, кто-то присвистнул, раздались смешки. Эксперты неловко переглянулись.
– Что ж, – сказал Жолие, – мы, к счастью, собрались здесь вовсе не для решения проблемы с плащаницей.
– Она уже давно решена, – фыркнул Турн.
– Может быть, у кого-то есть вопросы? – с надеждой в голосе обратился Антуан к залу.
Встала какая-то женщина от французского телевидения и, не обращая внимания на договоренность, что пресс-конференция проводится на английском, скороговоркой выпалила в Жолие каким-то длиннющим вопросом на своем родном языке.
– Ah, oui, – ответил тот. – Peut-etre, madame.
– Я полагаю, – сказал Балеара, – что предварительные выводы мы сможем дать буквально через несколько дней.
Он оглянулся на своих коллег, ожидая согласия.
Креспи одобрительно махнул рукой. Берген пожал плечами.
– Если подделка, то времени обычно уходит мало, – сказал Люц.
– А если подлинник? – спросил Турн насмешливо. – Времени уйдет много?
– Мои собственные изыскания довольно продолжительны, так как они требуют работы в архивах, – ответил Люц, – однако технические методы могут сразу выявить противоречия.
– Да, конечно, – сказал Балеара. – Причем отсутствие противоречий вовсе не означает доказательство подлинности.
– О, если вы начнете противоречить мне, то окажетесь не правы, – надменно заявил Турн. – Здесь нет никаких сомнений: данный автопортрет принадлежит собранию «Де Грут».
Британский репортер снова вскочил на ноги.
– Предположим, доктор Турн прав и это действительно настоящий Ван Гог. Сколько за него дадут на аукционе?
Эксперты молча переглянулись.
– Вполне приличную сумму, – наконец сказал Балеара, и все рассмеялись, исключая Турна.
– Да, но конкретно сколько? – продолжал настаивать репортер. – Миллион евро? Десять миллионов евро? Двадцать?
– Вы должны понимать, – вмешался Жолие, – что мы не можем говорить о настроении рынка. Если у нас подлинник, то сначала требуется установить законного владельца. И именно от него или, скажем, от организации-владельца будет зависеть, продается ли эта картина или нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28