– Озаботьтесь, чтобы все было готово к походу. Выступаем завтра утром. Больше вас не задерживаю.
Лимпиас, побагровев, двинулся обратно.
– Проклятые немцы! – вырвалось у него.
– Что вы сказали? – спросил выросший как из-под земли Вельзер.
Растерявшийся от неожиданности Лимпиас что-то забормотал.
– Советую вам поменьше болтать, если не хотите беды, – твердо сказал юноша. – Я знаю, вам не по вкусу немцы и ненавистен дом Вельзеров. Что ж, скатертью дорога, никто вас не держит.
– Простите меня, сударь, – пролепетал Лимпиас. – Сам не знаю, что говорю, такое уж у меня свойство. Простите мне несдержанные речи и, сделайте милость, не передавайте их губернатору.
– Хорошо, на этот раз я буду великодушен, но впредь вы должны вести себя как подобает.
– Обещаю вам и клянусь, это больше не повторится. Опустив голову, сгорбившись, он медленно побрел дальше, но, отойдя на почтительное расстояние, остановился, сплюнул и злобно прошептал:
– Не хватало еще, чтобы этот вертопрах навлек на меня немилость Гуттена.
24. ОКАЯННЫЙ КРАЙ
Солнце едва успело разогнать предрассветный туман, а войско уже двинулось.
На протяжении трехсот лиг не встречалось им ни одной живой души, и вот наконец они пришли в прилепившуюся на горном отроге индейскую деревушку, которой во время предыдущей экспедиции Спира дал имя Санта-Мария-де-Льянос. За перевалом уже лежал Попайан – провинция, управляемая Белалькасаром.
Узнав от касика, что несколько недель назад отряд во главе с Хименесом де Кесадой спустился с плоскогорья и, нигде не задерживаясь, прошел прямо на юг, они встревожились и уже собрались было вдогонку за своими соперниками, но хлынули апрельские ливни; преследование стало невозможным. Жители деревушки, не в пример тем, кто встречался отряду Гуттена раньше, были радушны и гостеприимны: щедро снабжали испанцев едой, предоставляли им своих жен и выстроили исполинский шалаш, вместивший сотню всадников и два десятка пехотинцев.
В начале октября дожди прекратились, и Гуттен произнес слова, которых все так жадно и давно ждали:
– Господа, в путь! К Эльдорадо!
После долгого марша по спаленной солнцем долине они вышли к деревне, с двух сторон окруженной илистой рекой. Здешние индейцы не знали одежды, были подозрительны и держались настороженно. Они рассказали про Кесаду: несмотря на то что прошло уже несколько месяцев, его отряд миновал деревню лишь неделю назад.
– И его, значит, задержали дожди! – обрадовался Гуттен. – Завтра же тронемся за ним вдогонку.
В тот день к ним подошел индеец в полотняной рубахе и красной шерстяной шапке. Жители всячески выказывали ему свое почтение, а он держался как человек, привыкший повелевать.
– Ты не должен идти по следам белого человека, – сказал он Гуттену при посредстве Лимпиаса и вытащил из заплечной сумки золотой и серебряный слитки. – Я тоже хочу отправиться туда, где мой брат отыскал это. Сокровища не в том месте, где ты предполагаешь, а по эту сторону хребта, там, где рождается солнце. Иди в Макатоа. Там тебе скажут, как добраться до Оуарики, до страны омагуа.
– Он дурачит нас! – вскричал Гуттен. – Этот человек знает, как найти Эльдорадо, а потому по доброй воле или подчиняясь силе отведет нас к Кесаде.
Выслушав перевод, индеец смиренно произнес:
– Кровь твоих людей падет на твою голову.
В зарослях колючего кустарника, сменившего лесную чащобу, они наткнулись на скелет лошади и на христианское надгробье, а потом кресты и дочиста обглоданные водой и ветром лошадиные кости стали попадаться все чаще, и напуганные этим зрелищем солдаты принялись поговаривать о возвращении. Проснувшись на восьмой день, обнаружили, что индеец исчез.
– Вперед! – твердил Гуттен, оставаясь глух к ропоту недовольных и советам благоразумных.
– До чего же он упрям! – бурчал Дамиан де Барриос. – Можно подумать, ищет погибели себе и нам всем. Пристало ли нам сносить такое?
– Замолчи, дурень! – вмешался Кинкосес. – Замолчи, покуда не отведал моего меча!
Ветер смерти дул над отрядом. Взобравшись на холм, напоминавший орлиную голову, Филипп с непривычной для всех, кто знал его, уверенностью сказал солдатам:
– Отсюда начинается дорога к Эльдорадо. Я не мог ошибиться. Нам предстоит идти на восток еще дней восемь, пока не выйдем к горной цепи, тянущейся вдоль хребта Анд. Там и стоит город золота.
Его слова подбодрили оборванных и босых солдат, и вот пришел день, когда передовые разглядели на юге бурое пятнышко: там начиналась Макаренская сьерра, названная так в честь небесной покровительницы Севильи.
Не успели пройти и лиги, как обнаружили засеянные поля и деревню – первый за три месяца нескончаемых переходов след человеческого присутствия. Испанцы уже предвкушали отдых и угощение, как вдруг на них, пуская тучи стрел и отчаянно вопя, ринулась толпа уродливых тщедушных дикарей. Это было знаменитое племя чоке, почитавших человечину до такой степени, что не брезговали и собственными мертвецами. Отразив нападение, запасшись провизией, отряд двинулся дальше, к югу. Но испанцев ожидало тяжкое разочарование, от которого из всех уст вырвался единый горестный вопль: горный хребет, долженствовавший привести их к Эльдорадо, оказался причудливо изогнутым отрогом Анд.
– Чтоб тебя! – сплюнул Лимпиас. – Это мне наука: не иметь дела с извращенцами.
Обратный путь был куда трудней: голод и жажда косили людей.
Снова пошли дожди, но, по счастью, на пути повстречалась деревушка. Здесь индейцы чоке не проявили к ним враждебности, они научили испанцев употреблять в пищу вместе с маисом муравьев, пауков и скорпионов. Ливни отрезали отряд от всего мира. Томительно тянулись месяцы. Странная напасть вроде чесотки приключилась с людьми и лошадьми. Лошади плешивели, у них лезли гривы и хвосты, брюхо раздувалось. Им так не хватало соли, что они принимались жевать вывешенную на просушку одежду своих хозяев. И несмысленные твари, и существа, наделенные разумом и бессмертной душой, мерли как мухи: тридцать человек отправилось на тот свет, столько же лежало при последнем издыхании на спинах уцелевших от мора коней. Медленным шагом побежденных двигалось войско назад.
Сильно поредевший отряд снова разместился в том самом шалаше, что выстроили для него приветливые индейцы, и тихой пристанью, надежнейшим убежищем казался им этот убогий кров.
Гуттен, присев на обрубок дерева, печально и рассеянно созерцал раскинувшуюся перед ним равнину, а в десяти шагах от него падре Тудела и Вельзер, силясь постичь ход его мыслей, глядели на своего предводителя задумчиво и уныло.
«Все из-за его упрямства», – думал капеллан.
«Как не похож ныне Филипп на того юношу, которого я встречал когда-то в доме моего отца», – размышлял Вельзер, охваченный светлым чувством печали.
«Правильно сказал ему индеец в красной шапке, – текли мысли священника, – эта дорога ведет не к богатству, а к гибели. Нам следовало идти на Макатоа».
«Он был свеж и розовощек в Аугсбурге, а теперь цвет ланит его так темен, что, если б не русые волосы и борода, он сошел бы за индейца».
«Не могу понять, отчего наши люди, доведенные до отчаянья упрямством Гуттена, не подняли против него оружие, не предали его смерти. Педро Лимпиас – законченный негодяй. Он завидует и Гуттену, и Вельзеру и втихомолку порочит обоих, обвиняя их в противоестественной связи. Какой усталый и удрученный вид у его милости. Бедняга! Что-то дальше будет?»
А Филипп тоже перебирал в памяти события последних лет, искал ответ на многие вопросы, не дававшие ему покоя. Глубокие морщины прочертили его чело, серебряные нити сверкали в бороде.
«И я еще сетовал, что приходится скакать по дорогам империи с поручениями государей. Я, которого эрцгерцог Фердинанд считал братом. Я, который был доверенным и приближенным слугою императора!.. – думал Филипп. Ему слышались звуки лютней и скрипок, виделись разукрашенные к коронации улицы Рима. – Я повстречал там прекрасную герцогиню, я ел фазанов и каплунов за королевским столом. Боже, зачем променял я воды Дуная на эти илистые потоки?!»
– Что с вами, ваша милость? – жалостливо спросил священник, наклоняясь к нему. – Вы так сумрачны и угрюмы… Неужто вера в господа покинула вас?
– Нет, падре! Просто я вспоминал отца. Он часто повторял мне: «Секрет успеха – в упорстве. Тот, кто позволяет унынию одолеть себя, достоин презрения. Истинный рыцарь предпочитает ломать себе не голову, а шею. Вперед, сын мой, только вперед, предоставь мудрствовать другим. А до тех пор, пока ты, отправляясь на небеса, не увидишь на земле бездыханное свое тело, о смерти нечего и думать!»
Филипп улыбнулся этому воспоминанию. Нет такой неудачи, которая сломила бы его, и за это надо сказать спасибо бургомистру Кёнигсхофена. С честью выдержит он это испытание, ибо без мук и крови ничего добиться нельзя. Целый год блуждал он в потемках и вот теперь наконец нашел правый путь к Эльдорадо. Он вернется в Германию богачом. Он возродит былую славу дома Гуттенов. Он заставит принцев и вельмож уважать себя. У него будут самые горячие скакуны, самые нарядные одежды, самая красивая жена на свете.
– Мы пойдем вперед, падре! – воскликнул он, отогнав от себя печальные думы. – Мы победим!
– Славно, ваша милость! – подхватил Тудела, зараженный его уверенностью.
– Ура! – эхом откликнулся Вельзер-младший. Вместе с ними Филипп вошел в шалаш, где вповалку лежали его воины.
– Друзья мои! – обратился он к ним, и все обернулись на его ликующий голос. Одни поглядели на него с сочувствием, другие с любопытством. – Больше месяца торчим мы в этой дыре. Силы наши восстановились. Думаю, что теперь уж мы доберемся до Эльдорадо.
Слова его не вызвали никакого отклика и были встречены молчанием. Педро Лимпиас сплюнул на три шага. Падре Тудела не без робости оглядывал безучастные лица солдат. Гуттен принялся горячо убеждать их:
– Пусть не смущают вас ваши мытарства и то, что мы, дав такого крюку, пришли туда, откуда вышли. Не будь этого, мы не знали бы наверное, что Макатоа – это преддверие Эльдорадо.
Лица солдат были по-прежнему каменны. Филипп, не колеблясь и не теряя решимости, сказал твердо и властно:
– Я отправляюсь в Эльдорадо. Беру с собой двоих. Охотники сопровождать меня – шаг вперед!
Первым сделал этот шаг Варфоломей Вельзер. За ним – Хуан де Кинкосес, а за ним, к вящему удивлению Филиппа, – Педро Лимпиас.
– И на меня можете рассчитывать, – сказал Диего де Монтес.
Вызвались идти: Мартин Артьяга, Санчо Брисеньо и Хуан Гевара, Алонсо Пачеко, Дамиан де Барриос, портной Луис Леон и другие, числом более сорока.
– Ну, сеньоры, – сказал растроганный Филипп, – если Писарро с тринадцатью воинами покорил Перу, отчего бы и нам не повторить его подвиг, нас ведь в три раза больше.
«Так-то оно так, – подумал священник, – да есть разница: Писарро был сыном потаскухи, а ты – младший брат епископа».
25. АМАЗОНКИ
Отряд бодро и весело шел по долине к Гуавиаре. Лишь на двадцатый день его остановила река.
– Поглядите, какая она широкая и как стремительно несет свои воды! – воскликнул Лимпиас. – Бьюсь об заклад, что на том берегу – заветный Макатоа.
Солдаты с восхищением и боязнью глядели на могучий пенистый поток, надвое разделивший долину.
Вельзер приказал Лимпиасу, который безмятежно и благодушно сидел на камушке:
– Возьмите людей, пройдите по течению, отыщите место для переправы!
– Благодарю за честь, – чуть слышно пробурчал тот, а вслух произнес с преувеличенной почтительностью: – Слушаю, ваше высочество!
– Напрасно вы меня так титулуете, – сказал Варфоломей. – Я не принадлежу к императорской фамилии.
– Ой ли? – отойдя подальше, бросил Лимпиас. – О том следовало бы спросить твою потаскуху мамашу.
Через два часа Лимпиас привел крепкого молодого индейца со связанными за спиной руками.
– Ошивался ниже по реке.
Гуттен, придя в доброе расположение духа, оглядел пленника:
– Скажите ему: мы пришли сюда с миром, вреда никому не причиним. Цель у нас одна: переправиться через реку и войти в Макатоа. Развяжите его.
Индеец, обрадовавшись свободе, с любопытством рассматривал лошадей.
– Говорит, никогда прежде не видел таких огромных лам.
– Да? – заинтересовавшись, переспросил священник. – Значит, земля инков лежит где-то неподалеку.
– Он из Макатоа, – сказал переводчик.
Вельзер предложил передать с пленным послание касику, и индеец, пораженный громоподобными выстрелами аркебуз и их невиданной убойной силой, вприпрыжку помчался вверх по берегу, с детской радостью гремя подаренным ему бубенчиком.
Он появился на следующий день в сопровождении целой флотилии челнов, в которых сидело человек девяносто воинов. Следом за ним на берег вышел юноша такого же возраста. «Это сын повелителя Макатоа», – представил его индеец. Вновь прибывший о чем-то долго говорил, подкрепляя свои слова оживленной жестикуляцией.
– Суть в том, – пересказал эту речь Лимпиас, – что его папаша будет счастлив оказать нам гостеприимство в своих владениях; он уже знает, что мы у него не засидимся, а проследуем туда, где много золота. О нас прошла слава, будто мы бахвалы, но люди неплохие… Мне кажется, – добавил он уже от себя, хитро поглядывая на индейца, – что они люто ненавидят жителей Эльдорадо и с радостью помогут нам извести их. Точно так действовал и Кортес в Мексике.
Макатоа оказался довольно крупным поселком – не меньше сотни хижин, крытых пальмовыми листьями. По знаку юного вождя испанцы остановились на площади, образованной четырьмя сходящимися к центру улицами. Индеец простер руку и торжественно произнес несколько слов.
– Он говорит, чтобы мы разместились в любом из этих домиков, – перевел Лимпиас, – а в поселок нам ходу нет.
– Что бы это могло означать? – недоверчиво спросил Вельзер. – Не готовят ли они какую-нибудь каверзу?
– Да нет, – отмахнулся Лимпиас, – просто они считают нас богами и боятся совершить святотатство, оставшись с нами под одной крышей. Закон им не позволяет, понимаете? Мы для них – существа высшего порядка, вроде как для нас – немцы.
При посредстве Лимпиаса сын вождя попросил чужеземцев выбрать себе место для ночлега по вкусу и ушел, пообещав скоро вернуться.
Гуттен, Вельзер и падре Тудела поместились в одной хижине.
Едва участники экспедиции успели подвесить свои гамаки, как появился десяток индейцев, неся большие глиняные горшки с мясом и рыбой, маисовые лепешки и красные круглые плоды неведомого вкуса. Руис, бывавший в Мексике, объяснил, что это томаты. Когда гости утолили голод, появился касик – высокий, крепкого сложения мужчина лет сорока, с умными глазами и величавыми неспешными движениями. Отдав должное огнедышащим громоносным трубкам и стремительному бегу коней, он сказал:
– В ясные дни отсюда видны горы, за которыми лежат большие города, населенные богатым народом.
– Он говорит, что нас слишком мало, чтобы идти туда. Как ни сильны мы, но можем потерпеть поражение. Чтобы он не заподозрил нас в робости, я ответил, что нас ничто не остановит, и поглядите, как он расплылся от этих слов, – перевел Лимпиас.
– Да, маэсе, вы были правы, когда говорили, что здешние индейцы хотят с нашей помощью свести счеты с жителями Эльдорадо.
Потом вождь оглядел Гуттена и о чем-то с жаром заговорил.
– Этот олух утверждает, – перевел Лимпиас, – что мы окажем ему высшую честь, если согласимся разделить ложе с женщинами его племени. Видать, хочет улучшить породу.
– Готов служить в меру сил! – громогласно вскричал Диего де Монтес.
Но касик, не сводя глаз с Филиппа, продолжал что-то весело втолковывать толмачу.
– Он просит вас, сеньор губернатор, – сказал, смеясь, Лимпиас. – Он предлагает насладиться прелестью его любимой жены.
– Я…– забормотал, покраснев, Филипп, но падре Тудела не дал ему договорить:
– Нельзя отказываться, дон Филипп! Заклинаю вас всем святым! Он воспримет ваш отказ как смертельную обиду!
– Такого рода отношений я с индейцами иметь не желаю, – строго отвечал Филипп.
Он вышел из хижины вместе с Вельзером, и, едва лишь они ступили за порог, вслед кто-то произнес тоненьким голоском:
– Очень бы хотелось знать, есть ли на свете такая баба, на которую клюнул бы наш капитан-генерал? Ответьте мне, друзья!
Вождь дал им проводников, и отряд двинулся к дальним горам, за которыми лежали «большие города, населенные богатым народом». Привал устроили в деревушке, где жило дружественное и союзное племя, радушно принявшее испанцев. Край, который им предстояло пересечь, был дик, скуден растительностью, и потому касик дал им сотню носильщиков, чтобы тащить корзины с провиантом.
– Вот что значит вера, – заметил по этому поводу падре Тудела. – Индейцы по своей доброй воле согласились на то, что обычно вырывают у них с большой кровью. Они почитают нас существами высшего порядка, а всех прочих – равными себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42