— Добрых навигаторов готовишь? — кивнув на исписанную мелом доску, спросил Петр. Он знал, что Чириков одним из первых кончил академию и слыл отменным штурманом на флоте.
Покидая академию, царь распорядился начать расследовать законность расходования денег. Но моряки говорили правду. Около сотни воспитанников, установило следствие, «за босотою и неимением дневного пропитания не ходили на занятия, кто три, четыре, а кто и пять, месяцев, а многие объявили, что кормились вольною работой»...
Визит в Морскую академию вновь напомнил Петру о скудных запасах валюты.
— Сколь раз говорил купцам, — с досадой сказал он Апраксину, — надобно тщиться, по всякой возможности, свои товары на деньги продавать, нежели менять на другие товары.
— Людишки тяжелы на подъем, Петр Алексеич, — ответил Апраксин, — по старинке торговлишку ведут, да и иноземцам свою деньгу нет охоты тратить у нас.
— Верно говоришь, — оживился Петр, — давно знамо, наш товар надобно в Европу возить. Задумал я с Испанией открыть торговлю, компанию завести покуда под призором, за казенный кошт.
— Суда готовить надобно добротные, да капитанов опытных маловато, скудно у нас с ними, — вздохнул Апраксин и вдруг вспомнил о Беринге. — Сыщем. Снаряжай на первый случай три фрегата...
Не одну неделю выбирал Апраксин момент, чтобы доложить Петру рапорт Беринга. Сиверс упросил Апраксина походатайствовать за своего земляка перед государем. Потыркался Витус Беринг и опять запросился на службу. Видимо, более, чем в России, денег не сулят. Апраксин к Сиверсу относился с прохладцей. На службу его двадцать лет назад сосватал Крюйс. Сиверс служил ни шатко ни валко, тяжел на подъем. Командовал кораблями, иногда сажал их на мель. Действовал не торопясь, в боях себя не показывал, да и нерасторопен. Когда тот готовил эскадру в Копенгаген, Петр рассердился. Отписал ему, Апраксину: «Ежели бы я ведал, что так будет, лучше бы на себя взял сие дело; по-моему, надлежит вычесть у Сиверса за это из жалованья...» Если бы за Беринга не просил и Наум Сенявин, быть может, генерал-адмирал и не докладывал бы его рапорт царю, знал твердо: дезертиров обратно не берет.
Прочитав рапорт, Петр усмехнулся. У него было жесткое правило: иноземцев, которые сами уволились из русского флота, обратно не принимать.
— Каково думаешь, Беринга возвратим?
— Поразмыслить, так не стоило бы. Но капитаны нам потребны.
— Верно, в Испанию отправлять фрегаты. К тому же и на Великий океан экспедицию пора приуготавливать, проведать, сошлась ли Америка с Азией. Определим его капитаном на «Лесное», а там поглядим. — Петр чиркнул пером на рапорте.
Из указа Петра о создании компании для торговли с Испанией:
«1. Собрать компанию из торговых людей того ради Коммерц-Коллегия для сей новости дирекцию над сим и управление должна иметь, как мать над дитем по всем пока в совершенство придет.
2. Сия компания собою сперва не может дела своего исправить, для скудности денег: того ради вспоможена иметь быть, а именно кораблями и матросами от Адмиралтейства, деньгами частью из казны».
Осень, как было в прошлые годы, в Петербурге выдалась промозглая и довольно ветреная. Временами в залив нагоняло волну. Нева то и дело топорщилась, поднималась, топила берега. Несмотря на непогоду, жизнь на берегу не замедляла свой обычный ритм и даже удивительным образом везде наблюдалось ускорение. В Адмиралтействе заложили 100-пушечный линейный корабль по чертежам Петра. В Сестрорецке на оружейных заводах спешили выдать заказ фузей, ружей с новыми замками. Один за другим поднимались каменные особняки вдоль обозначившейся перспективы Невского, который начали мостить булыжником.
Всюду чувствовалось незримое присутствие направляющей властной руки венценосца. Как никогда прежде, спешил Петр завершить начатые с размахом дела. Мчался в Олонец, заезжал на железные заводы, оттуда на стройку Обводного канала на Ладоге. Заезжал и на солеварни в Старой Руссе, корпел над чертежами кораблей в модель-камере, то и дело его долговязая фигура мелькала на подмостках стапелей Адмиралтейства...
В заботах не замечал важные перемены рядом с собой. Помог случай.
Октябрьской ночью, на Лахте, как истый моряк, бросился спасать тонущих солдат, попавших в беду на море. Купель в ледяной воде обернулась напастью — дали знать, скрутили намертво старые болячки.
Отлежавшись в Лахте, неожиданно появился дома и не застал жену, уехала к своему камер-юнкеру, моложавому Виллиму Монсу. «Сколь раз мне намекал Апраксин, а я слепец оказался»...
Монса арестовали за мздоимство, приговорили к смерти и тут же казнили. Отрубленная голова долго торчала на колу...
Отношения с Екатериной изменились, исчезли прежняя сердечность и радушие, царь только внешне проявлял знаки внимания и решился на крайнюю меру — уничтожил завещание на трон в ее пользу. А болезнь не отпускала, то и дело приходилось отлеживаться. Предчувствуя неизбежность скорой развязки, торопил Апраксина отправить экспедицию на Великий океан. Еще раз просматривал отобранных людей.
Чириков вполне за вожака потянет. Штурман он отличный, на кораблях плавал. Честен и с людьми ладит.
— Все так, Петр Алексеич, — осторожно возражал Апраксин, — токмо к хозяйским делам он еще не сподручен, много не ведает, деньгу не чтет, а вояж-то тыщу людишек по Сибири за собой потянет. Да и в Охотске суда строить на голом месте сноровка надобна.
— На Беринге стоишь?
— Судачили и рядили мы с флагманами. Кроме него нет других капитанов.
— Добро, быть посему. Чирикова ему в помощники определим. Займусь я нынче же, генеральную инструкцию им сочинять...
На Крещение в Морской академии появились Алексей Чириков и гардемарин Петр Чаплин, собирали вещи, готовились в дальний путь. В модельном зале их окружили воспитанники и гардемарины. После визита царя в классных комнатах, не в пример прошлому, топили печки, занятия посещали без пропусков, физиономии воспитанников выглядели пристойно, на хлеб хватало. Все как один были экипированы в новенькие мундиры.
— Нынче отплываем мы с господином лейтенантом к Великому океану, — проговорил Чаплин, поглаживая пробивающиеся усы.
Воспитанники перешептывались: «Прошлым месяцем Чириков-то еще унтером хаживал, а нынче полный лейтенант». Поглядывали и на Чаплина, завидовали. Надо же, приметили его, лучше всех в прошлую кампанию был аттестован по штурманскому делу, споро чертил и рисовал.
— Вы тута не плошайте, штудируйте навигацию и прочие науки. Отныне великий государь, по всему видно, затеял многие вояжи, и на вашу долю достанется...
Последние месяцы Петр никого к себе не допускал. Одни покинули этот свет. Главные помощники в делах военных и иноземных, Меншиков и Шафиров, были в опале. Безудержно воровали, и царь отрешил их от должностей, а Шафирову и вовсе присудили казнь. Казнь за лихоимство заменили ссылкой.
Один Апраксин имел к царю доступ и старался поддерживать настроение его.
Накануне Рождества Петр вызвал Апраксина, протянул исписанные листы:
— Читай инструкцию Берингу.
Апраксин читал неторопливо, вслух, вполголоса:
— «Первое. Надлежит на Камчатке или в другом там месте сделать один или два бота с палубами, — читал генерал-адмирал. — Другое. На оных ботах плыть возле земли, которая идет на норд, и по чаянию (понеже оной конца не знают), кажется, что та земля — часть Америки. Третье. И для того искать, где оная сошлась с Америкой...»
— Не мешкай, отпускай людей борзо.
— Стараюсь, Петр Алексеич. Недельки через две первый отряд поведет Чириков.
— Добро, что еще у тебя?
— Не по делу, Петр Алексеич. — Апраксин непроизвольно растянул губы. — Завчера Румянцева Мария разрешилась от бремени. Отрока произвела. Как муж наказывал, твоим именем нарекли.
Глаза Петра засияли, сверкнули радостным отблеском.
— Спаси Бог и дай счастья сему младенцу...
Спустя десять дней, чтобы развеять Петра, вновь наведался к нему. Тот полулежал в кресле, кутался в шаль.
— Дозволь, господин адмирал, доложить пропозицию на предстоящую кампанию.
Петр поморщился, видимо от боли, молча кивнул: читай, мол.
— В нынешнем семьсот двадцать пятом году коликое число из Кронштадта и из Ревеля кораблей, и фрегатов, и галер в кампанию вооружить и кому флагманами на них быть и до которого места в вояж отправить поведено будет?
Кончив читать, протянул докладную записку. Петр макнул перо, чиркнул, брызгая чернилами.
— На кампанию вооружим пяток линкоров да пару фрегатов. Крейсировать им из Ревеля до Кронштадта. Флагманами назначим Сиверса да Вильстера...
Двадцать четвертого января Апраксин проводил первый отряд к Великому океану. Перед ним почтительно вытянулись капитан 1-го ранга Витус Беринг и лейтенант Алексей Чириков.
— Государю ныне невмочь... — В горле у Апраксина запершило, подкатился ком, он кашлянул, сдерживая себя. — Инструкция государя при тебе, Беринг, а ты, лейтенант, ее читывал. Исполняйте все, как предписано, о державе помните. Отправляйтесь с Богом...
Прошло всего два дня, и Петр понял, что настает его час. В минуты просветления исповедался и приобщился святых тайн, как всякий православный. Попытался написать завещание, но перо выскользнуло из ослабевшей руки.
В ночь на 28 января 1725 года Петр впал в беспамятство, и только тяжкие стоны являли окружающим его страдания...
Около постели царя, кроме священника и врачей, находились Екатерина с дочерьми, герцог Голштинский, обрученный с дочерью Петра, Анной, Апраксин. Поодаль скорбно стоял присмиревший, прощенный накануне царем Меншиков. Но он долго не задерживался в опочивальне, то и дело на цыпочках выходил в соседний зал.
В опочивальне Петра истекали последние часы жизни и царствования первого русского императора, а там, за стеной, третий день, пока приглушенно, кипели страсти...
Как часто бывает в обыденной жизни, человек еще не покинул этот свет, а близкие без зазрения совести уже начинают шептаться о дележе наследства. В данных обстоятельствах наследовать было что. Освобождался трон одной из сильнейших держав Европы.
В последние дни сердце Апраксина безотчетно сжимала горесть неминуемой утраты единственного в этом мире близкого ему по духу человека. И тут же он то и дело чувствовал на себе выжидающие взгляды присутствующих. Когда он выходил передохнуть от переживаний в зал, к нему устремлялись взоры графа Петра Толстого, Меншикова, Ягужинского, Остермана и сидевших напротив князей Голицына и Долгорукова, его брата Петра Апраксина, президента Юстиц-коллегии, фельдмаршала Репнина, президента военной коллегии.
Толстой и Меншиков, Ягужинский и Остерман держали сторону Екатерины, подталкивали к этому и Апраксина. Остальные стояли за внука царя, одиннадцатилетнего Петра, сына умершего царевича Алексея. Он по прежним устоям являлся прямым наследником...
Узаконив новый порядок престолонаследия, умирающий царь Петр не оставил завещания. Теперь все зависело от того, чья возьмет...
Раньше русские цари наследовали трон только по мужской линии. Петр сделал при жизни Екатерину, женщину, иноземку, к тому же из «подлого» сословия, императрицей, и нарушил этот порядок. Больше того, царь перенял у Запада манеру правителей обустраивать династические браки. Этим он желал скрепить военные и политические связи узами родственными.
Первый династический союз Петр заключил, выдав свою племянницу, Анну Ивановну, за герцога Курляндского.
Другую племянницу, Екатерину Ивановну, повенчал с герцогом Мекленбургеким.
Потом сына Алексея женил на племяннице австрийского императора, принцессе Брауншвейгской, Софье-Шарлотте. Подарила она, как обещала царю, внука Петра, но сама вскоре отдала Богу душу...
У Петра сватали старшую дочь Анну за испанского инфанта Карлоса, младшую Елизавету царь страстно желал обручить с наследником французского престола Людовиком XVI, но не состоялось...
Всего два месяца назад обручилась дочь Анна с принцем Голштинским, но царь взял с них подписку об отречении от всех прав на русский престол. Не хотелось отдавать трон иноземцу...
Апраксину пришлось взяться за нелегкую ношу: по праву старейшего сенатора поневоле сыграть первую скрипку. Посматривая на ерзающих в креслах соперников, одних — «из грязи в князи» и других — «родовитых» сенаторов, размышлял: «На словах-то все горой за державу, а печетесь каждый о своем. Одним выплыть, не потопнуть, другим только бы своих супротивников на дно пустить...»
Однако как ни велико горе, и еще изредка доносятся предсмертные стоны близкого человека, дело-то вершить надобно.
Апраксин поманил бродившего по залу голштинского министра Бассевича, вполголоса проговорил:
— Покличь-ка к нам Екатерину Алексеевну, токмо ласково с ней. Скажи, сенаторы наилюбезно просят.
При появлении в двери Екатерины Апраксин встал, за ним бесшумно поднялись все сенаторы. Вздрагивая, Екатерина прикрыла платком распухшее от слез и бессонницы лицо и посмотрела на Апраксина.
— Государыня... — Склонив голову, Апраксин невольно заплакал, но, сдержав себя, спросил прерывающимся голосом: — Наше горе общее, но сам господь Бог велит размыслить о будущем отечества.
Видимо, в какой-то степени Екатерина не была готова к разговору. Не отнимая платка, она ответила:
— Оставьте меня в покое, я не способна ни о чем ни думать, ни говорить, — и вяло махнула платком в сторону Меншикова, — поговорите с Данилычем, он предан мне, я полагаюсь на него и соглашусь со всем, что он скажет.
Пока Екатерина говорила, Толстой, наклонив голову, выскользнул в боковую дверь.
После ухода Екатерины споры разгорелись. Соперники препирались, продолжая доказывать свою правоту.
«А ведь несдобровать нам, ежели Петр Алексеич на трон сядет, — глядя на них, продолжал раздумывать Апраксин, — приговор-то евонному отцу и я подписывал».
Но, как водится во все времена, право на стороне сильнейшего.
В зал вернулся Толстой, а за ним вошло несколько гвардейских офицеров во главе с подполковником Бутурлиным.
«Еще кого нелегкая принесла?» — промелькнуло в голове у Репнина. Он откровенно недолюбливал заносчивого Бутурлина.
Первый заговорил Толстой:
— Неужели младенец разумно править почнет? Что смыслит он в делах державы?
— При нем регента определим, — возразил князь Голицын, — та же Екатерина Алексеевна, государыня наша, могла бы состоять, за матушку она ему будет.
«Знаем тебя, — зло подумал Толстой, — месяц-другой пройдет, и вы ее спихнете, а сами править станете».
Споривших прервал Апраксин:
— Призовите-ка сюда кабинет-секретаря государя императора.
В комнату вошел Макаров.
— Доложи-ка, Алексей Васильевич, в бумагах государя нашего, Петра Алексеевича, имеются ли его завещания или другие распоряжения?
Макаров развел руками и без размышлений ответил:
— Таковых документов в бумагах его величества нет.
Слово взял молчавший до сей поры Феофан Прокопович, близкий человек Петра, его главный советник в церковных делах. Слово Феофана весьма много значило для всех присутствующих.
— Всем доподлинно вестимо, Великий государь наш короновал на царство Екатерину Алексеевну. — В красноречии у Феофана не было соперников. — Он же заявлял в ту пору, что императрица является его преемницей. Об этом все ведают и нет сомнений в законности прав ее на престол.
Речь Прокоповича прервала барабанная дробь на дворе. Фельдмаршал Репнин распахнул окно. На плацу выстроились гвардейские полки.
— Кто посмел привести их сюда? — гневно посмотрел он на Бутурлина. — Разве я не фельдмаршал?
Бутурлин выступил вперед, с усмешкой ответил:
— Я велел им прийти сюда по воле императрицы, коей и ты повинуешься.
Спорщики стихли, знали, что гвардейцы преданы Екатерине.
Репнин прикусил язык, а канцлер Головкин высказался определенно в пользу Екатерины.
Еще раз пригласили Екатерину. На этот раз она говорила без всхлипывания, голос ее окреп. Сказав несколько слов о правах своих на престол, данных ей коронацией и миропомазанием, о несчастиях, какие могут хлынуть на Россию во время малолетства Петра Алексеевича, окончила уверением, что не намерена оспаривать его прав на престол:
— Я ему сохраню престол, как священный залог, до той минуты, в которую небу угодно будет меня соединить с тем, кого скоро у нас не станет!..
После ухода Екатерины, окинув взором соперничавших сенаторов и генералов, Апраксин понял, что настал его черед. «Пора эту свару кончать, не дай Бог, кровушкой запахнет».
— Господа сенаторы, — начал он в наступившей тишине, — в сей скорбный час для отечества, согласно воле государя нашего... — Горло давили спазмы, глотая слезы, Апраксин помедлил и, передохнув, продолжал: — В силу коронации Екатерины Алексеевны как императрицы, и присяги, ей принесенной народом, Сенатом и Синодом, полагаю провозгласить ее императрицею и самодержицей, со всеми правами, коими пользовался супруг ея.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54