Дверь приоткрылась, появился Жан, камердинер и телохранитель Великого Магистра. Он увидел мажордома и огненное озеро у него за спиной. Шестеро служек держали на шести подносах двести сорок зажженных свечей. Де Стопир показал Жану песочные часы, верхний сосуд терял последние песчинки. Пришло время сменить свечи в округлой зале.
Двери распахнулись. Предшествуя огню, мажордом вступил в святая святых Ордена рыцарей Храма Соломонова.
После того как были удалены подносы и подсвечники с огарками и зала, убранная в традиционных красно-белых тонах, озарилась свежим светом, Стопир покинул залу без всякого сожаления о том, что не причастен к обсуждению высших секретов Ордена, а наоборот, с чувством выполненного долга.
— Продолжим, — сказал Жак де Молэ.
Де Мессьер сверился со своими записями, они были сделаны особым способом, на языке известном только ему и его подчиненным.
Взгляды всех присутствующих были обращены на него.
— В течении двух последних часов прибыли мои люди из Родеза, Вервена, Реймса, Арраса и Секта. Везде все то же. Местные королевские сержанты получили секретные предписания с требованием вскрыть их сегодня, в ночь с 13 на 14 октября. Я думаю, в тех местах, откуда мы еще не получили сведений, положение такое же. Таким образом, мы можем говорить, господа, об операции, которая охватывает всю территорию Франции.
— Остается, правда, неизвестным, какого рода эта операция, — сказал Жоффруа де Шарне.
— Лично я не жду ничего хорошего от замыслов короля французов, — заметил де Гонвиль.
— Хотелось бы знать, — вступил генеральный прокурор, — распространятся ли эти действия на нашу центральную резиденцию.
— Что я слышу господа! — воскликнул Антонен де Блез, командор Франш-Конте, человек огромного роста и легендарной физической силы, — неужели у вас есть хоть тень сомнения в том, что задумал этот красавчик.
Сегодня ночью Орден тамплиеров будет подвергнут разгрому. Петля уже наброшена и с каждым мгновением стягивается все туже. А мы сидим как каплуны, предназначенные на заклание.
Все прочие иерархи, в той или иной степени, разделяли мысли командора Франш-Конте, но не решались высказываться вслух..
Неожиданно поддержал шумливого воина тихий де Мессьер.
— У меня тоже сложилось впечатление, что королем Филиппом сплетена некая сеть. Мои агенты, а они люди в высшей степени опытные, и трезвые, говорят, что при всех передвижениях за ними пытаются вести слежку, а в городах, где расположены наши капеллы, все судебные приставы и прокурорские чиновники получили запрет на выезд по собственным надобностям из пределов своих округов. Воля ваша, господа, но на мой взгляд сопоставление этих обстоятельств наводит на мысль о подготовке какого-то грандиозного процесса. Командор де Блез шумно прошелся вокруг стола, во главе которого в монументальном молчании сидел Жак де Молэ.
— У нас здесь в Тампле около двухсот рыцарей, если вооружить служек и оруженосцев, то составится целое войско. Я знаю, какими силами располагает в Париже Ангерран де Мариньи. Это сброд, а не войска. Горожане не поддержат короля, мы могли наблюдать в прошлом году, как они к нему относятся. Мы пройдем сквозь их строй, даже если они сумеют блокировать Тампль, как стрела сквозь сыр.
Командора поддержал капеллан.
— Правильно, правильно. Он грабит горожан, а мы построили шесть больниц для бедных и огромный дом призрения. Парижане и уважают нас и боятся. Проклятие Великого Магистра для них пострашнее, чем королевская месть.
— Пока все части парижского гарнизона находятся в казармах. Тампль окружен несколькими десятками наблюдателей. Так что можно считать, положение Тампля ничем не отличается от положения любой нашей капеллы в провинции. При желании я берусь переловить людей Ангеррана и Ногаре в полчаса. И я согласен с командором де Блезом, у нас не будет проблем с тем, чтобы покинуть Тампль и Париж, — сказал де Мессьер.
Все знали, что начальник тайной стражи есть глаза и уши Великого Магистра; может быть он сейчас выступил в качестве его языка. Иерархи напряглись, ожидая, что вот-вот последует решительная команда и Орден тамплиеров превратится из обороняющегося в атакующий.
Было уже совсем темно, когда Лако выбрался наружу, на скользкую, мощеную булыжником улицу. Соседние дома тонули в темноте. Их хозяева уже почувствовали, что находятся поблизости от центра опасных, чреватых разного рода неприятностями событий и поспешили закрыться на все засовы, задраили ставнями окна и не зажигали огней, дабы не привлечь внимания.
Кварталы, не прилегающие к Тамплю, дышали свободнее. В узких улочках вблизи Нотрдам де Пари вышли на промысел многочисленные проститутки, в Ситэ работали кабаки, слышались пьяные песни.
Ночь с 13 на 14 октября должна была стать ночью решительных действий. Мало кто знал, каких именно. Флюиды опасливого ожидания уже появились в прохладном воздухе.
Лако шел не особенно скрываясь. И его, кажется, не слишком пугали мелькающие тут и там подозрительные тени. Несколько раз на пути ему попадались отряды пеших стражников. Они шумно топча булыжник, отрыгивая скверным пивом и плохо переваренной капустой, тащились из одной темноты в другую, ругая про себя слишком исполнительного сержанта.
Париж во все времена был привольным местом для всякого сброда и ворья, поэтому для ночного патрулирования еще во времена Людовика Святого, была создана специальная команда и каждый новый монарх охотно подтверждал ее полномочия.
Перебравшись на Ситэ, Лако застал в этом квартале почти полное подобие нормальной ночной жизни. Никакие, даже самые ужасные предчувствия неспособны до конца подавить человеческую природу, и даже в городе, осажденном коварным и беспощадным врагом, люди продолжают торговать и играть.
Перед трактирами горели костры, вокруг них толпилась ободранная, вонючая парижская голытьба. На кострах жарилось ворованное мясо, нищие сквернословили и дрались, правда и то и другое делали вяло. Внутри трактиров продолжалась своя жизнь. С подавальщиков градом лил пот, с грохотом сдвигались глиняные кружки полные ячменного пива, посреди стола водружалось блюдо с разварными поросячьими ножками. Из окон валил пар.
Миновав три или четыре подобных заведения, Лако нашел то, что ему требовалось. У костра и на ступенях трактира «Амьенский гусь» стояли вооруженные люди в длинных темных кафтанах с большой золоченой вышивкой на левом отвороте. Такие же занимали и основную залу. Они старались пить и есть без лишнего шума, как люди находящиеся на работе и не желающие привлекать к себе особого внимания. Лако знал, что это солдаты из недавно созданного Мариньи пехотного полка. Он состоял в основном из иностранцев, женевских швейцарцев.
Рассмотрев наемников как следует, Лако двинулся дальше. Ему требовалось еще что-то этой ночью. Или кто-то. И очень скоро ему повезло. Возле переправы, что напротив почти Лувра, находилось место облюбованное дешевыми шлюхами. В эту пору года у них было мало клиентов и они сидели вокруг костра, как нахохлившиеся куры. Завидев Лако, они закричали ему хриплыми голосами:
— Эй, как тебя зовут, иди сюда!
— Посмотри, какой он ноздреватый, наверно его зовут Сырок, да?
— Эй, Сырок, пошли со мной, если не боишься отморозить задницу.
Молодой тюремщик довольно долго слонялся среди полуголых и агрессивных жриц любви, пока не выбрал одну.
— Иди за мной.
— А у тебя есть деньги, красавчик? — спросила его избранница, довольно привлекательная девица, слегка замызганная, правда.
Лако молча достал из кармана монету в четверть ливра и показал ей. Это зрелище моментально прекратило оскорбительный хохот и вызвало завистливый свист. Белокурая красотка быстро выбралась из толпы товарок.
— Пойдем, красавчик, — проговорила она, — я научу тебя всему, что умею.
Лако молча взял ее за кисть руки и сжал так, что у нее перехватило дыхание.
— Получишь втрое против этого, если будешь молчать. Поняла?
Она поняла. И молчала, когда юноша повел ее к плескавшейся неподалеку Сене. Молчала, когда он смочил в холодной воде тряпку и стал протирать ее чумазую физиономию. После этого он снял с нее лохмотья, служившие ей выходным платьем и на холодную, покрытую гусиной кожей фигурку натянул простое, но чисто выстиранное платье.
Она не решилась спросить, зачем все это. Стучала зубами то ли от холода, то ли от страха.
— Теперь ты пойдешь вон к тому трактиру и понравишься одному из господ в черном кафтане с золотым вензелем.
— И приведешь его сюда, поняла?
— Да.
Девушка была очень миловидна. Лако достал из кармана фляжку с вином и протянул дрожащей красотке.
— Выпей. Сделай несколько глотков.
Она повиновалась.
Лако показал ей золотую монету.
— Она будет твоя, если все сделаешь правильно. Если нет…
Он не договорил, потому что и так все было ясно.
— Как тебя зовут?
— Жанна.
— Иди, Жанна.
Она попыталась улыбнуться, отхлебнула еще раз из фляжки. Лицо у нее слегка раскраснелось. И она отправилась в указанном направлении.
Через четверть часа она уже лежала на спине, на куче сухих листьев в тени невысокой, полуразрушенной стены. Неровный, верхний край был облизан лунным сиянием. Над ней напряженно урча трудился крупный, кудлатый воин. Правая рука его предусмотрительно сжимала рукоятку вонзенного в землю кинжала. Как иностранец, он не вполне доверял местным шлюхам.
Жанна испуганно разглядывала лунный диск и прислушивалась к звукам за границами сладострастного швейцарского сопения.
То что произошло, произошло мгновенно. Когда доблестный любовник взобрался на вершину своего оргазма и временно ослеп и оглох, в спину ему вонзился длинный тонкий нож.
Настолько длинный, что смог навечно скрепить двух случайных любовников.
И тогда слово взял Жак де Молэ.
— По всей видимости, господа, к воротам всех наших крепостей на территории французского королевства явятся судебные приставы с предписаниями, подписанными Филиппом и потребуют, чтобы их допустили внутрь для осмотра и обыска.
— Ни о чем подобном наши хроники даже не упоминают. Мы живем в страшное время, — воскликнул де Блез.
Великий Магистр спокойно возразил.
— Все возможное когда-нибудь случается. И сейчас суть дела заключается не в вопросе — открывать или не открывать двери перед королевскими ищейками, а в том насколько наши крепости готовы к проверке.
Жак де Молэ повернулся к генеральному прокурору, это он контролировал инспекцию всех тамплиерских поселений.
— Насколько я могу судить по отзывам посланных мною людей, все крепости находятся в исправности. Во всех смыслах. Конечно я не дух и не мог облететь каждую лично, но у меня нет оснований не доверять моим людям. Они ни разу меня не обманывали. Комтурства наши, без исключения все, готовы пережить обыск, самый пристрастный, самый свирепый. Следуя вашему совету, я велел подготовить полную финансовую отчетность, дабы людям короля не пришлось ждать. Они не только не найдут того, что им нужно, они вообще ничего не найдут. Арман Ги был — это можно теперь утверждать смело, чудовищным исключением, не более.
Жак де Молэ кивнул.
Среди присутствующих чувствовалось брожение токов недовольства.
Многие желали объяснения таких уступок, такого пресмыкательства перед Капетингом.
— Да, — заговорил Великий Магистр, — Филипп получит доступ ко всем нашим бумагам, вскроет все наши запоры и проникнет во все тайники. Его люди смогут допросить каждого рыцаря, каждого служку, каждого оруженосца. Цель венценосного красавца мне ясна, он хочет состряпать огромный процесс против Ордена. Подобно простым обывателям, он верит в суеверные россказни о наших таинственных богатствах, политых кровью и слезами ограбленных нами народов. Он убежден, что наши церкви и крепости осквернены черными мессами и противоестественными отношениями. Он убежден, что те, кто не предается содомскому греху, по крайней мере, пьянствуют и обжорствуют. Он надеется найти подтверждение этим темным слухам и сплетням, ворвавшись в наши крепости.
Великий Магистр отпил немного родниковой воды из стоявшего перед ним сосуда.
— Представьте его разочарование, когда он, после самых кропотливых усилий бесчисленной своры своих судейских крыс, прокурорских кротов увидит, что Орден Храма Соломонова — суть огромный прозрачный сосуд, пронизанный солнцем истинной христианской веры. В нем нет ни одного темного нечистого угла, нет ни одной оскверненной песчинки. Его замысел рухнет в самом первом шаге своего осуществления. Он мечтает о сопротивлении. И самое для него ужасное будет, что он его не получит.
Антонен де Блез относился к числу тех, кого оригинальный, и даже, надо признать, не без изящества задуманный план защиты, ничуть не удовлетворил. Командор Франш-Конте не доверял словесным построениям, умозрительным фигурам, он верил в грубую силу и мир виделся ему соотношением борющихся, причем бескомпромиссно, начал. Не уважай он безмерно Жака де Молэ, он бы ответил на его говорение площадной бранью, в данной ситуации его критика приняла более спокойные формы.
— Извините, мессир, но мне кажется, что во всей этой истории, вы не учитываете один момент. Вы переоценили человеческие и рыцарские качества этого мерзавца Филиппа. Вы считаете, он хочет ворваться в наши крепости в поисках истины, и увидев, что она не на его стороне, он с позором отступит. А мне кажется, истина его интересует меньше, чем то, что он будет есть на ужин. Ему важно разгромить Орден, посадить всех нас на цепь, а потом его судейские псы подберут нужные доказательства того, что мы должны сидеть на этой цепи вечно. Они сотворят эти доказательства из воздуха своих канцелярий.
Жак де Молэ кивнул в знак того, что он понимает смысл возражения.
— Я ничуть не обольщаюсь насчет чистоты душевной французского монарха. Я никогда ему не доверял, даже в тот момент, когда он летом позвал меня окрестить своего ребенка. Я согласился бы с твоими речами, командор, когда бы речь шла об учреждении, хотя бы отчасти уступающем нашему Ордену по силе и авторитету. Тут Филипп позволил бы развязать себе руки полностью. Вспомните о ломбардцах, вспомните о евреях. Не сомневаясь ни мгновения, он вышвырнул их из страны и отобрал их деньги. С Орденом рыцарей Храма Соломонова дело обстоит сложнее. Мы находимся под прямым покровительством папы и подчиняемся только ему.
— Но кому подчиняется сам папа? Не является ли он лакеем Филиппа?!
— Как всякий ставленник он мечтает освободиться от влияния того, кто его поставил. По сведениям наших тайных служб (кивок в сторону де Мессьера), давая согласие на преследование тамплиеров в мае этого года, он, во-первых, сделал это без всякой охоты, а во-вторых и в главных, потребовал, чтобы все документы по этому делу были в конце концов направлены для утверждения в папский капитул. И если материалы эти не будут баснословно убедительны, он их не утвердит. Мы выйдем из передряги значительно возвеличив наш авторитет в глазах всех царств. Но скорей всего, так мне кажется, Филипп сам отступится, почувствовав, что ему не добыть убедительных доказательств нашей виновности. Уже через неделю после начала расследования он сообразит, что затеял нечто не здравое.
— Но он может наплевать на решение Авиньона, — осторожно возразил генеральный прокурор.
Жак де Молэ покачал головой.
— Навряд ли. Король Альбрехт, кажется, проигрывает войну. Скоро трон императора Священной Римской Империи освободится. Филипп пробовал протолкнуть на это место брата Карла и понял, что в деле обработки господ электоров, без помощи папы не обойтись. При новой попытке он постарается застраховаться от каких бы то ни было случайностей.
Великий Магистр еще отпил ключевой водицы.
— Я все еще вас не убедил?
Де Блез недовольно повел плечами. Вид у него был не смирившийся.
— Прошу прощения, мессир, но вся эта интрига кажется мне слишком изящной, чтобы быть удачной. Я солдат и всему моему существу противен план, при котором я должен злейшего врага впускать в крепость, имея все силы для обороны.
Несколько раз тяжело вздохнув, Великий Магистр спросил, обводя взглядом сидящих за столом.
— Многие еще так думают, как господин командор?
Так думали многие, но возразить не решился никто. В головах одних эти мысли боролись с твердой уверенностью, что Жак де Молэ не может ошибаться и эта борьба лишала их возможности говорить что-то определенное. Другие думали, что возражать бессмысленно, хотя бы уже потому, что ничего уже не исправишь. Огромный механизм добропорядочного заговора запущен и чтобы его остановить, нужно, как минимум, несколько недель. Так чего же копья ломать!
В подземельях Тампля имелось четыре тюрьмы. Отличались они друг от друга крепостью запоров и составом заключенных. В первой сидели злостные должники Ордена, условия их содержания были вполне пристойными, пищу туда можно было заказать из дому и разрешались родственные посещения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Двери распахнулись. Предшествуя огню, мажордом вступил в святая святых Ордена рыцарей Храма Соломонова.
После того как были удалены подносы и подсвечники с огарками и зала, убранная в традиционных красно-белых тонах, озарилась свежим светом, Стопир покинул залу без всякого сожаления о том, что не причастен к обсуждению высших секретов Ордена, а наоборот, с чувством выполненного долга.
— Продолжим, — сказал Жак де Молэ.
Де Мессьер сверился со своими записями, они были сделаны особым способом, на языке известном только ему и его подчиненным.
Взгляды всех присутствующих были обращены на него.
— В течении двух последних часов прибыли мои люди из Родеза, Вервена, Реймса, Арраса и Секта. Везде все то же. Местные королевские сержанты получили секретные предписания с требованием вскрыть их сегодня, в ночь с 13 на 14 октября. Я думаю, в тех местах, откуда мы еще не получили сведений, положение такое же. Таким образом, мы можем говорить, господа, об операции, которая охватывает всю территорию Франции.
— Остается, правда, неизвестным, какого рода эта операция, — сказал Жоффруа де Шарне.
— Лично я не жду ничего хорошего от замыслов короля французов, — заметил де Гонвиль.
— Хотелось бы знать, — вступил генеральный прокурор, — распространятся ли эти действия на нашу центральную резиденцию.
— Что я слышу господа! — воскликнул Антонен де Блез, командор Франш-Конте, человек огромного роста и легендарной физической силы, — неужели у вас есть хоть тень сомнения в том, что задумал этот красавчик.
Сегодня ночью Орден тамплиеров будет подвергнут разгрому. Петля уже наброшена и с каждым мгновением стягивается все туже. А мы сидим как каплуны, предназначенные на заклание.
Все прочие иерархи, в той или иной степени, разделяли мысли командора Франш-Конте, но не решались высказываться вслух..
Неожиданно поддержал шумливого воина тихий де Мессьер.
— У меня тоже сложилось впечатление, что королем Филиппом сплетена некая сеть. Мои агенты, а они люди в высшей степени опытные, и трезвые, говорят, что при всех передвижениях за ними пытаются вести слежку, а в городах, где расположены наши капеллы, все судебные приставы и прокурорские чиновники получили запрет на выезд по собственным надобностям из пределов своих округов. Воля ваша, господа, но на мой взгляд сопоставление этих обстоятельств наводит на мысль о подготовке какого-то грандиозного процесса. Командор де Блез шумно прошелся вокруг стола, во главе которого в монументальном молчании сидел Жак де Молэ.
— У нас здесь в Тампле около двухсот рыцарей, если вооружить служек и оруженосцев, то составится целое войско. Я знаю, какими силами располагает в Париже Ангерран де Мариньи. Это сброд, а не войска. Горожане не поддержат короля, мы могли наблюдать в прошлом году, как они к нему относятся. Мы пройдем сквозь их строй, даже если они сумеют блокировать Тампль, как стрела сквозь сыр.
Командора поддержал капеллан.
— Правильно, правильно. Он грабит горожан, а мы построили шесть больниц для бедных и огромный дом призрения. Парижане и уважают нас и боятся. Проклятие Великого Магистра для них пострашнее, чем королевская месть.
— Пока все части парижского гарнизона находятся в казармах. Тампль окружен несколькими десятками наблюдателей. Так что можно считать, положение Тампля ничем не отличается от положения любой нашей капеллы в провинции. При желании я берусь переловить людей Ангеррана и Ногаре в полчаса. И я согласен с командором де Блезом, у нас не будет проблем с тем, чтобы покинуть Тампль и Париж, — сказал де Мессьер.
Все знали, что начальник тайной стражи есть глаза и уши Великого Магистра; может быть он сейчас выступил в качестве его языка. Иерархи напряглись, ожидая, что вот-вот последует решительная команда и Орден тамплиеров превратится из обороняющегося в атакующий.
Было уже совсем темно, когда Лако выбрался наружу, на скользкую, мощеную булыжником улицу. Соседние дома тонули в темноте. Их хозяева уже почувствовали, что находятся поблизости от центра опасных, чреватых разного рода неприятностями событий и поспешили закрыться на все засовы, задраили ставнями окна и не зажигали огней, дабы не привлечь внимания.
Кварталы, не прилегающие к Тамплю, дышали свободнее. В узких улочках вблизи Нотрдам де Пари вышли на промысел многочисленные проститутки, в Ситэ работали кабаки, слышались пьяные песни.
Ночь с 13 на 14 октября должна была стать ночью решительных действий. Мало кто знал, каких именно. Флюиды опасливого ожидания уже появились в прохладном воздухе.
Лако шел не особенно скрываясь. И его, кажется, не слишком пугали мелькающие тут и там подозрительные тени. Несколько раз на пути ему попадались отряды пеших стражников. Они шумно топча булыжник, отрыгивая скверным пивом и плохо переваренной капустой, тащились из одной темноты в другую, ругая про себя слишком исполнительного сержанта.
Париж во все времена был привольным местом для всякого сброда и ворья, поэтому для ночного патрулирования еще во времена Людовика Святого, была создана специальная команда и каждый новый монарх охотно подтверждал ее полномочия.
Перебравшись на Ситэ, Лако застал в этом квартале почти полное подобие нормальной ночной жизни. Никакие, даже самые ужасные предчувствия неспособны до конца подавить человеческую природу, и даже в городе, осажденном коварным и беспощадным врагом, люди продолжают торговать и играть.
Перед трактирами горели костры, вокруг них толпилась ободранная, вонючая парижская голытьба. На кострах жарилось ворованное мясо, нищие сквернословили и дрались, правда и то и другое делали вяло. Внутри трактиров продолжалась своя жизнь. С подавальщиков градом лил пот, с грохотом сдвигались глиняные кружки полные ячменного пива, посреди стола водружалось блюдо с разварными поросячьими ножками. Из окон валил пар.
Миновав три или четыре подобных заведения, Лако нашел то, что ему требовалось. У костра и на ступенях трактира «Амьенский гусь» стояли вооруженные люди в длинных темных кафтанах с большой золоченой вышивкой на левом отвороте. Такие же занимали и основную залу. Они старались пить и есть без лишнего шума, как люди находящиеся на работе и не желающие привлекать к себе особого внимания. Лако знал, что это солдаты из недавно созданного Мариньи пехотного полка. Он состоял в основном из иностранцев, женевских швейцарцев.
Рассмотрев наемников как следует, Лако двинулся дальше. Ему требовалось еще что-то этой ночью. Или кто-то. И очень скоро ему повезло. Возле переправы, что напротив почти Лувра, находилось место облюбованное дешевыми шлюхами. В эту пору года у них было мало клиентов и они сидели вокруг костра, как нахохлившиеся куры. Завидев Лако, они закричали ему хриплыми голосами:
— Эй, как тебя зовут, иди сюда!
— Посмотри, какой он ноздреватый, наверно его зовут Сырок, да?
— Эй, Сырок, пошли со мной, если не боишься отморозить задницу.
Молодой тюремщик довольно долго слонялся среди полуголых и агрессивных жриц любви, пока не выбрал одну.
— Иди за мной.
— А у тебя есть деньги, красавчик? — спросила его избранница, довольно привлекательная девица, слегка замызганная, правда.
Лако молча достал из кармана монету в четверть ливра и показал ей. Это зрелище моментально прекратило оскорбительный хохот и вызвало завистливый свист. Белокурая красотка быстро выбралась из толпы товарок.
— Пойдем, красавчик, — проговорила она, — я научу тебя всему, что умею.
Лако молча взял ее за кисть руки и сжал так, что у нее перехватило дыхание.
— Получишь втрое против этого, если будешь молчать. Поняла?
Она поняла. И молчала, когда юноша повел ее к плескавшейся неподалеку Сене. Молчала, когда он смочил в холодной воде тряпку и стал протирать ее чумазую физиономию. После этого он снял с нее лохмотья, служившие ей выходным платьем и на холодную, покрытую гусиной кожей фигурку натянул простое, но чисто выстиранное платье.
Она не решилась спросить, зачем все это. Стучала зубами то ли от холода, то ли от страха.
— Теперь ты пойдешь вон к тому трактиру и понравишься одному из господ в черном кафтане с золотым вензелем.
— И приведешь его сюда, поняла?
— Да.
Девушка была очень миловидна. Лако достал из кармана фляжку с вином и протянул дрожащей красотке.
— Выпей. Сделай несколько глотков.
Она повиновалась.
Лако показал ей золотую монету.
— Она будет твоя, если все сделаешь правильно. Если нет…
Он не договорил, потому что и так все было ясно.
— Как тебя зовут?
— Жанна.
— Иди, Жанна.
Она попыталась улыбнуться, отхлебнула еще раз из фляжки. Лицо у нее слегка раскраснелось. И она отправилась в указанном направлении.
Через четверть часа она уже лежала на спине, на куче сухих листьев в тени невысокой, полуразрушенной стены. Неровный, верхний край был облизан лунным сиянием. Над ней напряженно урча трудился крупный, кудлатый воин. Правая рука его предусмотрительно сжимала рукоятку вонзенного в землю кинжала. Как иностранец, он не вполне доверял местным шлюхам.
Жанна испуганно разглядывала лунный диск и прислушивалась к звукам за границами сладострастного швейцарского сопения.
То что произошло, произошло мгновенно. Когда доблестный любовник взобрался на вершину своего оргазма и временно ослеп и оглох, в спину ему вонзился длинный тонкий нож.
Настолько длинный, что смог навечно скрепить двух случайных любовников.
И тогда слово взял Жак де Молэ.
— По всей видимости, господа, к воротам всех наших крепостей на территории французского королевства явятся судебные приставы с предписаниями, подписанными Филиппом и потребуют, чтобы их допустили внутрь для осмотра и обыска.
— Ни о чем подобном наши хроники даже не упоминают. Мы живем в страшное время, — воскликнул де Блез.
Великий Магистр спокойно возразил.
— Все возможное когда-нибудь случается. И сейчас суть дела заключается не в вопросе — открывать или не открывать двери перед королевскими ищейками, а в том насколько наши крепости готовы к проверке.
Жак де Молэ повернулся к генеральному прокурору, это он контролировал инспекцию всех тамплиерских поселений.
— Насколько я могу судить по отзывам посланных мною людей, все крепости находятся в исправности. Во всех смыслах. Конечно я не дух и не мог облететь каждую лично, но у меня нет оснований не доверять моим людям. Они ни разу меня не обманывали. Комтурства наши, без исключения все, готовы пережить обыск, самый пристрастный, самый свирепый. Следуя вашему совету, я велел подготовить полную финансовую отчетность, дабы людям короля не пришлось ждать. Они не только не найдут того, что им нужно, они вообще ничего не найдут. Арман Ги был — это можно теперь утверждать смело, чудовищным исключением, не более.
Жак де Молэ кивнул.
Среди присутствующих чувствовалось брожение токов недовольства.
Многие желали объяснения таких уступок, такого пресмыкательства перед Капетингом.
— Да, — заговорил Великий Магистр, — Филипп получит доступ ко всем нашим бумагам, вскроет все наши запоры и проникнет во все тайники. Его люди смогут допросить каждого рыцаря, каждого служку, каждого оруженосца. Цель венценосного красавца мне ясна, он хочет состряпать огромный процесс против Ордена. Подобно простым обывателям, он верит в суеверные россказни о наших таинственных богатствах, политых кровью и слезами ограбленных нами народов. Он убежден, что наши церкви и крепости осквернены черными мессами и противоестественными отношениями. Он убежден, что те, кто не предается содомскому греху, по крайней мере, пьянствуют и обжорствуют. Он надеется найти подтверждение этим темным слухам и сплетням, ворвавшись в наши крепости.
Великий Магистр отпил немного родниковой воды из стоявшего перед ним сосуда.
— Представьте его разочарование, когда он, после самых кропотливых усилий бесчисленной своры своих судейских крыс, прокурорских кротов увидит, что Орден Храма Соломонова — суть огромный прозрачный сосуд, пронизанный солнцем истинной христианской веры. В нем нет ни одного темного нечистого угла, нет ни одной оскверненной песчинки. Его замысел рухнет в самом первом шаге своего осуществления. Он мечтает о сопротивлении. И самое для него ужасное будет, что он его не получит.
Антонен де Блез относился к числу тех, кого оригинальный, и даже, надо признать, не без изящества задуманный план защиты, ничуть не удовлетворил. Командор Франш-Конте не доверял словесным построениям, умозрительным фигурам, он верил в грубую силу и мир виделся ему соотношением борющихся, причем бескомпромиссно, начал. Не уважай он безмерно Жака де Молэ, он бы ответил на его говорение площадной бранью, в данной ситуации его критика приняла более спокойные формы.
— Извините, мессир, но мне кажется, что во всей этой истории, вы не учитываете один момент. Вы переоценили человеческие и рыцарские качества этого мерзавца Филиппа. Вы считаете, он хочет ворваться в наши крепости в поисках истины, и увидев, что она не на его стороне, он с позором отступит. А мне кажется, истина его интересует меньше, чем то, что он будет есть на ужин. Ему важно разгромить Орден, посадить всех нас на цепь, а потом его судейские псы подберут нужные доказательства того, что мы должны сидеть на этой цепи вечно. Они сотворят эти доказательства из воздуха своих канцелярий.
Жак де Молэ кивнул в знак того, что он понимает смысл возражения.
— Я ничуть не обольщаюсь насчет чистоты душевной французского монарха. Я никогда ему не доверял, даже в тот момент, когда он летом позвал меня окрестить своего ребенка. Я согласился бы с твоими речами, командор, когда бы речь шла об учреждении, хотя бы отчасти уступающем нашему Ордену по силе и авторитету. Тут Филипп позволил бы развязать себе руки полностью. Вспомните о ломбардцах, вспомните о евреях. Не сомневаясь ни мгновения, он вышвырнул их из страны и отобрал их деньги. С Орденом рыцарей Храма Соломонова дело обстоит сложнее. Мы находимся под прямым покровительством папы и подчиняемся только ему.
— Но кому подчиняется сам папа? Не является ли он лакеем Филиппа?!
— Как всякий ставленник он мечтает освободиться от влияния того, кто его поставил. По сведениям наших тайных служб (кивок в сторону де Мессьера), давая согласие на преследование тамплиеров в мае этого года, он, во-первых, сделал это без всякой охоты, а во-вторых и в главных, потребовал, чтобы все документы по этому делу были в конце концов направлены для утверждения в папский капитул. И если материалы эти не будут баснословно убедительны, он их не утвердит. Мы выйдем из передряги значительно возвеличив наш авторитет в глазах всех царств. Но скорей всего, так мне кажется, Филипп сам отступится, почувствовав, что ему не добыть убедительных доказательств нашей виновности. Уже через неделю после начала расследования он сообразит, что затеял нечто не здравое.
— Но он может наплевать на решение Авиньона, — осторожно возразил генеральный прокурор.
Жак де Молэ покачал головой.
— Навряд ли. Король Альбрехт, кажется, проигрывает войну. Скоро трон императора Священной Римской Империи освободится. Филипп пробовал протолкнуть на это место брата Карла и понял, что в деле обработки господ электоров, без помощи папы не обойтись. При новой попытке он постарается застраховаться от каких бы то ни было случайностей.
Великий Магистр еще отпил ключевой водицы.
— Я все еще вас не убедил?
Де Блез недовольно повел плечами. Вид у него был не смирившийся.
— Прошу прощения, мессир, но вся эта интрига кажется мне слишком изящной, чтобы быть удачной. Я солдат и всему моему существу противен план, при котором я должен злейшего врага впускать в крепость, имея все силы для обороны.
Несколько раз тяжело вздохнув, Великий Магистр спросил, обводя взглядом сидящих за столом.
— Многие еще так думают, как господин командор?
Так думали многие, но возразить не решился никто. В головах одних эти мысли боролись с твердой уверенностью, что Жак де Молэ не может ошибаться и эта борьба лишала их возможности говорить что-то определенное. Другие думали, что возражать бессмысленно, хотя бы уже потому, что ничего уже не исправишь. Огромный механизм добропорядочного заговора запущен и чтобы его остановить, нужно, как минимум, несколько недель. Так чего же копья ломать!
В подземельях Тампля имелось четыре тюрьмы. Отличались они друг от друга крепостью запоров и составом заключенных. В первой сидели злостные должники Ордена, условия их содержания были вполне пристойными, пищу туда можно было заказать из дому и разрешались родственные посещения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25