Они ошибались. Слово было «локсиас» – так греки по­чтительно титулуют Аполлона Лукавого, или Аполлона Уклончивого, чьи оракулы всегда уклончивы и неопределенны. О, я чуть ли не кричал на него я почти проклинал его за чудовищную ответственность, которую он возложил на меня – на меня, человека, не имеющего ни малейшего дара для выполнения подобной задачи.
Как все поэты взывают к Музам, чтобы говорить при их посредстве, так я прохрипел свой призыв к Разящему Издали.
Уж если ты действительно избрал меня, Лучник, так дай своим тонко оперенным стрелам вылететь из моего лука! Одолжи мне твой голос, Стреловержец! Помоги рас­сказать эту историю!
Глава вторая
Фермопилы славятся лечебными источника­ми. По-гречески слово «Фермопилы» означает « горячие ворота». Такое имя дали этому месту из-за бьющих там горячих ключей и потому что, как известно Великому Царю, это узкое ущелье с обрывистыми склонами, проникнуть в которое можно лишь с двух сторон: через Восточные и Западные ворота. По-гречески проход называют «пилэ » или «пилы ».
Фокийскую стену, вокруг которой состоя­лось столь много отчаянных схваток, построи­ли не спартанцы; она существовала еще задол­го до сражения. В древние времена ее возвели жители Фокиды и Локриды для защиты от набегов со стороны северных соседей, фессалийцев и македонцев. Когда спартанцы при­шли туда, чтобы занять проход, стена лежала в руинах. Спартанцы лишь восстановили ее.
Эллины не считают, что источники и сам проход принадлежат местным жителям, ­они доступны для всей Греции. Считается, что воды обладают целебным свойством, и ле­том туда стекается множество посетителей. Великий Царь наверняка заметил очарование тенистых рощ и купален, дубовых рощ, находящихся под защитой Амфиктионии (название союза греческих племен, живущих по соседству со святилищем общего высшего божества и объединяющихся для его защиты), и живописной извилистой тропы, вьющейся вдоль каменной Львиной стены, которую, по преданию, сложил сам Геракл. Обычно в мирное время у этой стены торговцы из Фракии, Антелы и Альпен разбивают свои весело расцвеченные шатры, чтобы обслуживать отважных путников, совершивших поход к горячим минеральным источникам.
Под самым обрывом близ Средних ворот есть двойной источник, посвященный Персефоне; его называют Скил­лийский фонтан. В этом месте спартанцы и разбили свой лагерь – между Токийской стеной и пригорком, где потом состоялась последняя смертельная битва. Великий Царь знает как мало другой питьевой воды в окружающих горах. 3емля между воротами обычно так иссушена и пыльна, что нанимают специальных слуг поливать дорожки для удобства купающихся. 3десь сама земля тверда как камень.
Великий Царь видел, как быстро массы сражающихся воинов размесили в грязь эту мраморно-твердую глину. Никогда я не видел такой глубокой грязи, всю влагу кото­рой составляли лишь кровь и моча сражавшихся на ней людей.
Когда перед сражением в Фермопилы прибыли передовые части спартанцев – за несколько часов до основных сил, двигавшихся ускоренным маршем,– они обнаружили,у целебных источников – невероятно! – две группы посетителей, из Тиринфа и из Халкиона, всего тридцать человек, мужчин и женщин; те собрались на своих отгороженных,участках, в разной степени обнаженные. Эти паломники обеспокоились, если не сказать больше, внезапным появле­нием скиритов (жители Скиритиды, области в Лаконии) в алых плащах и доспехах. Скиритов бы­ло числом до тридцати, их отобрали по резвости ног и умению сражаться в горах. Воины разогнали купальщиков и прислуживавших им торговцев благовониями, мас­сажистов, продавцов инжира и хлеба, девушек для умащения кожи маслом, мальчиков для растирания тела и прочих. Все они прекрасно знали о наступлении персов, но думали, что недавняя буря в долине на время сделала северные подходы непроходимыми. Скириты также кон­фисковали всю провизию, мыло, холсты и медикаменты, а главное – шатры, которые впоследствии столь неуместно весело возвышались над кровавым побоищем. Спартанцы установили эти шатры в тылу, в своем лагере у Средних ворот, собираясь предоставить их Леониду и царским те­лохранителям.
Но спартанский царь по прибытии отказался укрываться в шатре, сочтя это недостойным. Тяжелая пехота спартиатов также отвергла эти удобства. По иронии, столь привычной для тех, кто знаком с войной, шатры достались спартанским илотам, феспийцам, фокийцам, рабам из опунтских локров и прочим бойцам вспомогательных частей, пострадавшим от стрел и дротиков. Эти люди после второго дня битвы также отказались укрываться в убежище. Клочья разве­селых пестрых шатров из египетского холста, как видел Великий Царь, прикрывали морды обозных вьючных жи­вотных, мулов и ослов, которые так испугались вида и запа­ха сражения, что погонщики не могли их сдержать. В конце концов полотно шатров пошло на перевязку ран спартиатов и их союзников.
Говоря «спартиаты», я имею в виду официальный грече­ский термин «спартиатаи », который обозначает лакедемонский высший класс, полноправных спартанцев – гомеев , Равных. Никто из так называемых «благородных мужей», или периэков , вторичных спартанцев, не совсем полноправных граждан, и никто из завербованных в окру­жающих Лакедемон (древнегреческое государство Спарта на территории Лаконии. В качестве официального названия Спарты почти всегда употреблялся – Лакедемон) селениях при Горячих Воротах не сражался. Впрочем, к концу, когда спартиатов осталось так мало, что они уже не могли составить фалангу, освободивши­еся места было позволено занять «разрыхляющим элемен­там», как выразился Диэнек,– из числа освобождённых рабов, носильщиков и оруженосцев.
Великий Царь может гордиться тем, что его войска раз­громили цвет Эллады, сливки ее самых лучших, самых доблестных бойцов.
Что касается лично моего положения в спартанском войске, то объяснение этого может потребовать некоторого уклонения от темы, и я надеюсь, что Великий Царь про­явит терпение.
В двенадцатилетнем возрасте я был захвачен лакедемонянами (или, точнее, сам сдался). Таких, как я, называлигелиокекауменос – это спартанское насмешливое прозва­ние буквально означает «обожжённый солнцем». Так назы­вают полудиких подростков, загоревших дочерна, как эфи­опы, под воздействием стихий. Таких водилось в избытке в горах до и после первой Персидской войны. Сначала меня бросили к спартанским илотам, в рабское сословие, которое лакедемоняне создали из жителей Мессении и Гелоса, покоренных и порабощенных много веков назад. Эти земледельцы, однако, отвергли меня из-за определенных физических недостатков, делавших меня непригодным к их работе. К тому же илоты ненавидели любых чужаков в своей среде и не доверяли им, опасаясь доносчиков. Почти год я вел собачью жизнь, пока судьба, удача или длань ми­лосердного божества – уже не знаю, что – не привела меня на службу к Александру, спартанскому юноше, воспитан­нику Диэнека. Это спасло мне жизнь. Я был признан, хотя и не без иронии, свободнорожденным, и, поскольку я выка­зывал некоторые качества дикого зверя, восхищавшие лакедемонян, меня повысили до статуса парастатес пэс – сво­его рода напарника для юношей, зачисленных в агоге. Агоге – это известный своей безжалостностью тринадцатилетний цикл тренировок, превращающий мальчиков в спартанских воинов.
Каждого тяжеловооруженного пехотинца-гоплита из класса спартиатов на войну сопровождает по меньшей мере один илот. Эномотархи , начальники эномотий (подразделение спартанской армии, часть фаланги, состояла из 36-64 гоплитов. В походах эмотия могла насчитывать меньшее количество гоплитов), берут по два. Таковым был и Диэнек. Командиры его ранга нередко выбирают себе в сопровождающие, в оруженосцы, свободнорожденного чужестранца или даже молодого мофакса – отпрыска неполноправных граждан, периэков, воспитанного и обученного в агоге . К добру ли, к несчастью ли, но мой господин выбрал для этой роли меня. Я надзирал в походе за его доспехами, следил за содержанием вещевого мешка, готовил пищу и постель, перевязывал раны – в общем, вы­полнял все необходимое, чтобы не отвлекать его самого от военных упражнений и собственно войны.
В детстве, до того, как судьба направила меня на этот путь, закончившийся у Горячих Ворот, я жил в Астаке, что в Акарнании, к северу от Пелопоннеса, где горы выходят на запад, к морю, откуда виден горизонт, за которым скры­ваются Сикелия (греческое название Сицилии) и Италия.
Через пролив там можно разглядеть остров Итака, ро­дину хитроумного Одиссея, хотя самому мне никогда, ни в детстве, ни потом, не выпало чести ступит на священную землю великого героя: Мои тетя и дядя обещали меня свозить туда в подарок на мой десятый день рождения, но к тому времени наш город пал, всех моих родственников мужского пола перебили, а женщин продали в рабство. 3емлю наших предков захватили, и, говоря словами поэта, за три дня до того, как пошел мой десятый год под небесами, остал­ся я, если не считать моей двоюродной сестры Диомахи, один-одинешенек, без семьи и крова.
Глава третья
Когда я был маленьким, у моего отца был раб по имени Бруксий. Впрочем, я не уверен, пра­вильно ли называть его рабом, поскольку мой отец, похоже, куда больше зависел от Бруксия, нежели тот от него. Мы все находились в его власти, особенно моя мать. Как хозяйка дома она отказывалась принимать самые пустячные решения по хозяйству – а зачастую и не та­кие уж пустячные – без одобрения Бруксия. Мой отец обращался к нему за советом прак­тически по всем вопросам, кроме городской политики. Сам же я был совершенно им окол­дован.
Бруксий был элейцем. Его взяли в плен аргосцы, когда ему было девятнадцать. Они ослепили его горящим дегтем, однако впо­следствии познания элейца в целительных снадобьях вернули ему частицу прежнего зре­ния. На лбу у него было выжжено клеймо в виде бычьего рога – аргосский знак. Мой отец получил Бруксия, когда тому было уже за сорок,– в качестве компенсации за утоп­ленный в море груз гиацинтового масла.
Насколько я мог судить, Бруксий умел все. Он мог вырвать больной зуб без гвоздики и олеандра. Мог в голых ладонях носить огонь. А самое важное, с точки зрения мальчишки,– он знал чары и заклинания, способные отвратить неудачу и сглаз.
Единственным слабым местом Бруксия, как я уже ска­зал, были его глаза. В десяти шагах от себя он почти ниче­го не видел. И это было для меня источником тайного удовольствия, так как слепота означала, что ему все время требовался мальчик, чтобы смотреть за него. Я неделями не расставался с нашим элейским рабом, находясь при нем даже ночью, поскольку он утверждал, что присматри­вает за мной, когда спит на овечьей шкуре в ногах у моей кроватки.
В те дни война, казалось, была всякое лето. Помню, по весне после посевной город проводил военные учения. Ви­севшие над очагом отцовские доспехи снимали, и Бруксий смазывал каждый ободок и сочленение, выправлял и нала­живал, как он говаривал, «два копья и два запасных», за­менял веревки и ремни на круглом дубово-бронзовом щите гоплита – гоплоне . Учения проводились на широкой рав­нине к западу от квартала гончаров, прямо под городскими стенами. Мы, мальчишки и девчонки, приносили навесы от солнца и фиговые лепешки, забирались куда-нибудь повы­ше, чтобы лучше видеть, и наблюдали, как наши отцы вы­полняют упражнения под сигналы трубача и удары боево­го барабана.
В тот год, о котором я говорю, состоялся знаменитый спор насчет предложения, выдвинутого пританиархом – председателем городского собрания, землевладельцем по имени Онаксимандр. Он хотел, чтобы каждый мужчина стер со своего щита фамильный или личный знак и заме­нил его единообразной альфой по названию нашего горо­да – Астак. Онаксимандр аргументировал это тем, что на всех спартанских щитах начертано гордое лямбда в честь их земли – Лакедемона. Так-то оно так, последовал насмешливый ответ, но мы же не лакедемоняне. Вспомнили историю про спартиата, на чьем щите была нарисована обычная домашняя муха в натуральную величину. Когда товарищи шутили над ним за это, он говорил, что в боевом строю подойдет к противнику так близко, что муха покажет­ся тому величиной со льва.
Каждый год военные учения проходили по одной и той же схеме. Два дня царил энтузиазм. Каждый мужчина так радовался освобождению от земледельческих или ма­стеровых забот и воссоединению со своими товарищами, что учения приобретали привкус праздника. Утром и вече­ром устраивались жертвоприношения. Повсюду витал гу­стой запах мяса, который жарили на вертеле, на каждой улице и площади поедались пшеничные булочки и медовые сласти, свежеиспеченные фиговые лепешки и чаши риса и ячменя, поджаренного на только что отжатом кунжутном масле.
На третий день у ополченцев появлялись волдыри. Щиты-гоплоны до крови натирали плечи. Наши воины в основ­ном были крестьянами, якобы привычными к тяжелой сезонной работе. На самом деле большую часть времени, что эти труженики находились в поле, они проводили в холодке подсобных помещений, а не ходили за плугом. Теперь они уставали и обливались потом. В шлемах было жарко. К четвертому дню жизнерадостные вояки приводи­ли серьезные оправдания, чтобы отлучиться: в крестьян­ском хозяйстве требуется сделать то-то, в мастерской нуж­но то-то, рабы потихоньку все разворовывают, а слуги только и знают, что развратничать.
– Смотрите, как прям строй сейчас, на учебном поле, – ухмылялся Бруксий, щурясь рядом со мной и другими мальчишками. – Под градом стрел и дротиков они не пойдут такими молодцами. Каждый будет тесниться вправо, прячась в тень товарища. – Имелось в виду, скрываясь за щит соседа по строю. – Когда они достигнут строя противника, правый фланг выдвинется на полстадия и его придется загонять на место собственной конницей!
Тем не менее наше гражданское ополчение (при полном призыве мы могли выставить до четырехсот тяжеловооруженных гоплитов), несмотря на некоторую пузатость и нетвердый шаг воинов, почитало себя более чем достойным. У того самого пританиарха Онаксимандра имелось две па­ры волов, захваченных у керионейцев, чьи земли наше вой­ско в союзе с аргосцами и элеутрейцами безжалостно граби­ло три года подряд, спалив сотни хозяйств и убив более семидесяти мужчин. Мой дядя Тенагр в те годы завладел прекрасным мулом и полным комплектом доспехов. По­чти каждому что-нибудь да досталось.
Но вернемся к учениям нашего ополчения. К пятому дню отцы города были уже в полном изнеможении, им все надоедало и вызывало отвращение. Жертвоприношения богам удваивались – в надежде, что милость бессмертных компенсирует недостаток полемике техне (военного искус­ства) или эмпирии (опыта) в нашем войске. Теперь в поле зияли огромные пробелы, и мы, мальчишки, спускались на землю со своими игрушечными щитами и копьями. Это служило сигналом прекратить маневры. Вызывая громкое ворчание у фанатиков ратного дела и огромное облегчение у основной массы тренирующихся, звучал сигнал к послед­нему параду.
Всех представителей союзников, которых имел город в тот год, когда мне должно было исполниться десять (Аргос прислал своего стратегоса автократора – верховного главнокомандующего этого великого города), весело про­водили на зрительские места, и наши вновь воодушевлен­ные граждане-воины, понимая, что их тяжкие испытания близки к завершению, взвалили на себя все оружие, какое имели, до последней драхмы, и промаршировали на слав­ном смотре.
Это последнее событие было самым волнующим, с луч­шими яствами и музыкой, не говоря уж о потоках неразбавленного вина, а закончилось все исходом множества кресть­янских телег, среди ночи везущих домой по шестьдесят семь мин бронзовых доспехов и по три таланта громко храпящих воинов.
То судьбоносное для меня утро началось с яиц куропатки.
Среди многочисленных умений Бруксия первым считалось искусство в ловле птиц. Он был мастер ставить силки и ставил их именно на те ветки, где его добыча облюбовывала насест. И – хлоп! – хитрая ловушка срабатывала так нежно еле слышно с неименной осторожностью пленяя свою жертву в «башмаке», как называл это Бруксий.
Однажды вечером он украдкой позвал меня за хлев и драматическим жестом поднял свой плащ чтобы показать последнюю добычу – полного боевого задора самца дикой куропатки От возбуждения я потерял голову. У нас в курятнике было шесть домашних самок. Самец означал одно – яйца! А яйца были самым изысканным деликатесом, и я на городском рынке мог получить за них целое состояние.
Разумеется, через неделю наш маленький петушок, как господин, важно расхаживал среди курочек, и вскоре я уже ласкал в ладонях горку драгоценных куропаточьих яиц.
Мы идем и город!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43