Тут и там стояли обитые бархатом и шёлком диванчики и банкетки. Воздух был насыщен запахом благовоний, а гобелены на стенах изображали более чем откровенные любовные сценки. Лишь два вооружённых хастина у входа слегка нарушали интимность обстановки. Но на Ковенанта они произвели не больше впечатления, чем узоры ажурной металлической спиральной лесенки, устремлявшейся к потолку. Он смотрел на них и ни о чём не думал.— Ну, наконец-то, — прощебетала леди с лёгким вздохом облегчения, — наконец-то мы одни.Она обернулась к нему и облизнула пересохшие губы.— Томас Ковенант, я сгораю от страсти к тебе. — Её глаза, подведённые черным, казались неестественно большими. — Я привела тебя сюда не потому, что так хотел кемпер, а потому, что так хочу я. Эта ночь вернёт тебе память. Я пробужу в тебе воспоминания о самых смелых твоих снах и воплощу их в жизнь.Леди Алиф замолчала, ожидая ответа, и, когда его не последовало, даже слегка растерялась. Она с досадой прикусила губу, но тут её глаза снова полыхнули страстью, и, призывно прошептав: «Смотри же!» — она грациозно отбежала на середину комнаты и начала танцевать, отбивая ритм серебряными бубенчиками браслетов. В каждом её движении сквозили нега и сладостная боль желания. Она соблазняла его по всем правилам искусства опытной одалиски. Изображая, что от страсти совсем потеряла голову, она в танце то приближалась к нему, то отбегала, то снова приближалась; окутывавшие её накидки с лёгким шелестом падали на ковёр; руки, лаская, скользили по нежным, как шёлк, бёдрам, животу, груди, ещё больше разжигая огонь желания. Её маленькие твёрдые соски были подкрашены кармином и выглядывали из рассыпавшихся по груди золотистых локонов, как маки на пшеничном поле.Но когда она обвила шею Ковенанта руками, прижалась к нему всем телом и попыталась страстно поцеловать, его губы остались плотно сжатыми. Ему даже не понадобилось повторять свой обычный рефрен: он видел её, осязал, но она для него не существовала.Его холодность испугала и насторожила женщину. Она отпрянула и с недоверием спросила:— Разве ты не хочешь меня? — Она закусила губы, пытаясь это осознать. — Но ты не можешь не желать меня!В отчаянии она прибегала все к новым и новым попыткам возбудить его, но только лишний раз убеждалась, что её чары бессильны. Перепробовав всё, что она знала и умела, леди Алиф, наконец, призналась себе, что над этим мужчиной она не имеет никакой власти.Ей так и не удалось пробиться сквозь пустоту, созданную элохимами. Ковенант стал неуязвим, словно их целью было защитить его, а не изуродовать.Леди Алиф не смогла перенести своего поражения: первый раз в жизни красота предала её. Царапая щеки холёными наманикюренными пальчиками, извивавшимися, как лапки паука, она застонала в тоске:— О кемпер! Смилуйся! Он не мужчина! Нет мужчины, который отказался бы от меня после всего, что я сделала!Увидев, что она шевелит губами, и, услышав звук её голоса, Ковенант тоже испытал потребность заговорить. И сказал:— Не прикасайтесь ко мне!Подобного унижения леди Алиф вынести уже не смогла.— Идиот! — закричала она в ярости. — Ты уничтожил меня, но тебе же это не принесёт никакой выгоды! За то, что я не справилась с тобой, кемпер отдаст меня в самый дешёвый бордель, но и тебя не пожалеет! Да он тебя по косточкам разберёт и использует их, чтобы отсрочить свою смерть! Если бы ты был настоящим мужчиной, то не устоял бы против моих чар и тогда остался бы жив. А я могла бы подарить тебе истинное наслаждение. — Она бросилась к нему и, сжав ладонями его заросшее худое лицо, прямо в глаза прошептала, обдавая горячим дыханием: — Наслаждение… — Достаточно, Алиф, — раздался голос кемпера, спускавшегося по спиральной лесенке, и женщина застыла, сражённая страхом. — Тебе к нему не пробиться. И я не отдам его тебе на растерзание.Благодаря лесенке казалось, что он ростом с Великана, лишь руки, слабые и морщинистые, слегка умаляли грозный облик. Младенец на спине молчал и, похоже, спал.— Возвращайся к гаддхи. — Он сказал это спокойно, но от его злобы в комнате словно стало темнее. — Ты мне больше не нужна. Отныне твоё процветание или падение зависят только от его каприза. Посмотрим, долго ли ты сумеешь ему угождать.Каждым словом он словно забивал гвоздь в крышку её гроба; однако этот приговор был всё же менее страшен, чем тот, которого она панически боялась, и поэтому она сумела удержать себя в руках. Бросив последний взгляд на Ковенанта, она гордо выпрямилась, собрала свои накидки и, волоча их за собой, как королевский шлейф, с высокомерным и презрительным видом стала подниматься по лестнице.Когда она удалилась, кемпер отдал приказ одному из стражей привести к нему Ковенанта и тоже исчез наверху.Когда хастин положил ему на плечо когтистую лапу, Ковенанта пронизала дрожь, и, чтобы избавиться от смутного ощущения опасности, ему пришлось повторить свою спасительную формулу несколько раз подряд. Лестница, спиралями уходившая в потолок, словно витки Рока горгон, вела в Башню кемпера, и, когда она, наконец, кончилась, Ковенант оказался в лукубриуме Касрейна.На длинных столах было расставлено множество странных аппаратов. Вдоль стен тянулись полки, заполненные фиалами и колбами с различными порошками. Отражавшееся во множестве зеркал сияние свечей казалось ослепительно ярким. Касрейн неслышно скользил по лаборатории, готовя какие-то инструменты. Руки его дрожали от волнения и сдерживаемого нетерпения, но младенец на спине спокойно спал. Золотистая мантия волшебника складками бежала за ним по полу, словно стайка маленьких зверьков. Но голос его был спокоен, и если всё же немного дрожал, то, скорее от дряхлости.— Честно говоря, я и не ожидал, что у неё что-нибудь получится, — обратился он к Ковенанту, но таким тоном, словно заранее знал, что не получит ответа. — Тебе было бы лучше, если бы она тебя покорила, но ты пренебрёг ею. За эту неудачу она будет наказана так, как ни один мужчина ещё не наказывал женщину. Она пикантная шлюшка, причём не так уж глупа, но меня она больше не интересует. — Он тихо вздохнул. — Пройдёт время, и будут другие. Ведь гаддхи получает фавориток только из моих рук, да и то когда они мне надоедят. Правда, последнее время я способен лишь любоваться сверху на утехи других в той маленькой комнатке. Я таил надежду, что ты уступишь, и меня это несколько развлечёт.Пока Касрейн болтал, хастин усадил Ковенанта в стоящее в углу кресло, оснащённое какими-то аппаратами. Кемпер отложил инструменты и особыми зажимами стал закреплять его руки и ноги.— Но подобные развлечения — лишь тень истинного удовольствия. Мне этого мало. И прожитых лет мне тоже мало. Вот для этого ты и здесь. — Он затянул ремень кресла на груди Ковенанта и таким же ремнём закрепил голову. Теперь Неверящий не смог бы пошевелиться, даже если бы захотел, но Касрейн, похоже, знал, что он не имеет никаких желаний.От всех этих приготовлений у Ковенанта возникло лишь чувство лёгкого дискомфорта, и он, чтобы освободиться, выговорил свою заветную фразу.Касрейн стал настраивать аппарат, большей частью состоящий из линз различных толщины и размеров, соединённых между собой всевозможными способами. Затем опустил его на шарнирах, как экран, к лицу Ковенанта.— Ты уже видел, — сказал кемпер, закончив приготовления, — как я внушал свою волю другим с помощью одного маленького монокля. Он изготовлен из золота. Из чистейшего золота без примесей. А в таких руках, как мои, этот редкий металл обладает огромным могуществом. С его помощью я способен на очень многое, на такое, по сравнению с чем Рок горгон — детские игрушки. Но моё искусство слишком совершенно (как совершенен круг) для столь несовершенного мира. Поэтому я волей-неволей вынужден в любом своём творении изыскивать место для щёлочки или зазора, чтобы связать его с этим миром.Он отступил на шаг, словно для того, чтобы полюбоваться видом Ковенанта в кресле, но вдруг резко нагнулся и, глядя узнику прямо в глаза, прошипел, словно тот мог его понять:— Поэтому и в моём творении собственного долгожительства также есть трещинка, и моя жизнь утекает сквозь неё капля за каплей. Зная, что такое совершенство, я вынужден страдать от неполноценности своих деяний. Томас Ковенант, я близок к смерти. — Он отпрянул и забормотал, разговаривая уже сам с собой: — И не могу этого допустить.Он принёс стул, поставил его напротив пленника и сел. Его глаза были на одном уровне с глазами Ковенанта.— Ты владеешь кольцом из белого золота. — Он ткнул костлявым пальцем в обезображенную руку Томаса. — Это несовершенный металл, искусственный сплав. И его больше нет во всей Стране — только в твоём кольце. Я читал о подобном, но даже не смел мечтать, что однажды оно свалится мне в руки. Белое золото! Томас Ковенант, да ты сам-то понимаешь, чем обладаешь? Его несовершенство — один из величайших парадоксов, но в руках настоящего мастера оно станет залогом изумительных творений и навсегда избавит его от страха. И потому, — он опустил линзы на глаза Ковенанта, и теперь тот видел мир вокруг искривлённым, но это его не волновало, — я собираюсь это кольцо у тебя забрать. Как ты знаешь (или знал), я не могу отнять его у тебя силой. Ты должен сам отдать его мне, по доброй воле. Но в своём нынешнем состоянии ты не способен ни на малейший волевой акт. Поэтому в первую очередь я должен снять покровы, окутывающие твоё сознание. А так как ты полностью в моих руках, то я уж найду способ исторгнуть у тебя согласие. — Он расхохотался, щеря почерневшие от старости зубы. — Да, всё же тебе было бы лучше уступить леди Алиф…Ковенант начал своё предостережение, но, прежде чем он договорил, Касрейн поднял монокль, направил линзы в левый глаз своего узника, глянул сквозь него, и в мозгу Ковенанта взорвалась боль.И не только в мозгу: все мышцы словно резало ножами, суставы выворачивало, каждый нерв трепетал, как натянутая струна. Голова горела так, словно с черепа содрали кожу. Ковенант забился в своих путах. Он видел пронзающий взгляд Касрейна, слышал своё хриплое дыхание, ощущал боль, раздирающую тело. Но все его органы чувств функционировали нормально.Однако боль не вызвала в нём ничего, кроме рефлекторных конвульсий тела. Попав в его пустоту, она растворилась без остатка, без отклика. Связь с его сознанием была разорвана. Он не отвернулся бы и не закрыл глаз, даже если бы смог.Внезапно всё кончилось. Кемпер откинулся на спинку стула и, довольно немелодично насвистывая сквозь зубы, стал обдумывать новую попытку. Приняв решение, он добавил ещё две линзы и вновь вставил в глаз монокль.И Ковенанта охватило пламя, словно каждая капля крови, каждая клеточка тела стали нефтью и углём, брошенными в топку. Пронизанный безмерным страданием, из его горла исторгся жуткий вопль, какой способен издать лишь баньши. Кровь, костный мозг — все кипело, и лёгкие не справлялись с раскалённым паром дыхания. Заполыхала даже пустота внутри него, и ничто на свете уже, казалось, не могло спасти от пламени запрятанные где-то на дне её остатки его души.Все его органы чувств функционировали нормально. При других обстоятельствах он давно бы сошёл с ума от боли. Но ему не с чего было сходить.Элохимы об этом позаботились.Касрейн вновь отпрянул, не скрывая разочарования. Он сник и, похоже, сдался.Но через минуту новая мысль разогнула ему спину и зажгла огонёк в тусклых глазах. Он вскочил, заменил несколько линз, а остальные поменял местами. Теперь Ковенант не видел ничего, кроме тумана, из которого выплыл искажённый золотой монокль, и кемпер вновь предпринял атаку.Сердце стукнуло раз, два — но ничего не происходило. Затем туман стал рассеиваться, и лукубриум начал изменяться на глазах. Комната сначала медленно, а затем все быстрее закружилась, пока стены не слились в туманное пятно. Стул, на котором сидел Касрейн, вырос, но при этом взгляд кемпера остался по-прежнему пристальным. Ковенанта подхватил вихрь и по спирали понёс в ночь.Но ночь эта была особая; никогда ещё он не видел ничего подобного. Здесь не было ни одной звезды, не было ничего вообще. Его внутренняя пустота закрутилась смерчем. В него он сейчас и падал.Он падал как камень, все быстрее и быстрее. Он пролетел сквозь бушующее пламя, проскользнул сквозь терзающие ножи. Затем прошёл сквозь горловину смерча — свою болезнь головокружений. И его закрутило ещё сильней, словно желая с размаху швырнуть о крутой утёс его неумолимой судьбы.Он видел все, он слышал все. Глаз Касрейна, искажённый линзами, нависал над ним. Где-то далеко раздался резкий голос волшебника: — Убей его.Но Ковенант не отнёс это к себе.И тут со дна смерча навстречу ему взвихрились образы, которые ему было бы страшно встретить, будь он прежним. Касрейн взбаламучивал его душу, и всё, что находилось в осадке, стало подниматься наверх. Ковенант падал, а они летели навстречу.Разрушение Посоха Закона.Мемла и Линден, гибнущие во Мраке на-Морэма, потому что он не смог их спасти.Его друзья, запертые в Удерживающей Пески. Поиск потерпел поражение. Страна беззащитна перед Солнечным Ядом. Земля отдана во власть Лорда Фоула.Потому что он не смог их спасти.Элохимы лишили его выбора. Они отняли у него возможность защитить тех, кого он любит. Он абсолютно беспомощен, как Страна, как Земля.Измученный проказой и ядом, он теперь не более чем жертва. Флюиды, исходившие из глаза Касрейна, открывали ему всю правду, заставляли его осознать, кто он есть на самом деле. Он летел вниз, словно увлекаемый лавиной, на самое дно своей пустоты.Там он разобьётся. Стена, охранявшая его, окажется разрушена, она будет так же беззащитна, как Страна, перед пронизывающим взглядом Касрейна. И тут он услышал несколько глухих ударов. Затем шум битвы: тяжёлое дыхание, крики. Где-то рядом дрались двое.Рефлекторно он повернул голову.И этим разорвал связь с Касрейном.Ковенант вновь увидел лукубриум, не искажённый линзами. Он сидел на кресле, все ещё привязанный. Ни на столах, ни полках ничего не изменилось.Но страж бился в агонии на полу, а не стоял у дверей. А над ним возвышался Хигром. Ровным голосом харучай произнёс.— Кемпер, если ты причинил ему хоть малейший вред, за это заплатишь кровью.Ковенант видел все и слышал все.И он сказал (не в ответ, а просто, чтобы снять напряжение)— Не прикасайтесь ко мне. Глава 16Монаршье наказание Линден Эвери не спалось. Стены Удерживающей Пески отражали все её попытки проникнуть сквозь них, словно были заколдованы. Ей удалось дотянуться лишь до нескольких хастинов, и то она воспринимала их как расплывчатые сгустки злой энергии. Эти противоестественные создания были стражами, тюремщиками не только для «дорогих гостей», но и для всего двора и дворни. Во время банкета Линден достаточно насмотрелась на придворных, чтобы понять, что их наигранная весёлость служит им маской и броней одновременно. Но разве можно чувствовать себя защищённым в этом донжоне, построенном кемпером для своих нужд?Она мечтала хоть ненадолго забыться, отвлечься от терзающих её мыслей, но была настолько взвинчена, что никак не могла заснуть. А при одном воспоминании о монокле кемпера ей хотелось завыть: Касрейн всего-навсего посмотрел сквозь него, и, пожалуйста — она уже стала послушным орудием в его руках, бездумным выразителем его воли. И она сдалась без борьбы. Да ей даже в голову не пришло, что нужно бороться. Он одержал её настолько легко, словно она всю жизнь ждала именно этого.Вот харучай нашёл в себе силы противостоять ему. Там, где Линден оказалась бессильна. Она была абсолютно открыта в этот момент. И даже не выставила никакой защиты. Да она просто не умеет наглухо закрывать двери, которые распахнула в ней Страна.А в результате всего этого она предала Томаса Ковенанта. Он был соединён с ней такими интимными нитями, какими она не позволяла до сих пор себе привязываться ни к одному мужчине; и она продала его, словно он для неё не имел никакой цены. Нет, не продала: взамен она не получила ничего. Да ей и не предлагали ничего взамен. Она просто-напросто отдала Ковенанта, и лишь железная воля Бринна спасла его.Это мучило Линден гораздо больше, чем все мерзкие тайны, которыми кишела Удерживающая Пески, вместе взятые. Это был пик её неумения и недомыслия. Она чувствовала себя горой, истерзанной лавинами, землетрясениями и селями. Она ещё держится, но от каждого удара, которые сыплются на неё со всех сторон, что-то внутри неё рвётся. Она больше не может доверять самой себе.Линден лежала без сна, но перед Кайлом притворялась, что спит. Даже повернувшись лицом к стене, она не переставала ощущать его молчаливое присутствие, которое служило для неё живым упрёком и также не способствовало сну. Он тоже не доверял ей больше.Но всё же день был таким длинным и трудным, что усталость взяла верх и Линден задремала. И её со всех сторон обступили холодные, непроницаемые стены темницы Ревелстоуна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66