Римлянам особым указом было велено назначать императора сонаследником родственников. Завещания, в которых не значилось имя Гая Цезаря, объявлялись недействительными.Увидев Гая, Цезония поспешила к нему.— Что с тобой? — спросила, заботливо положив ладонь на разгорячённый лоб мужа.Калигула обнял Цезонию и спрятал злое лицо на её плече.— Я ненавижу Рим! — признался он. — Весною мы сядем на корабль и отчалим в Александрию. Этот город, жаркий, изысканный и сладострастный, станет моей столицей. Изредка будем наведыватся в Италию. Но не в Рим! В Анциум — прибрежный городок, где я родился. В Рим я больше не ступлю ногой!— Скорее бы… — прошептала Цезония. — Рим и мне надоел. Горожане смотрят на меня с такой злобой…— Теперь я понимаю, почему Тиберий жил на Капри, — заметил он и простонал тоскливо: — Ненавижу Рим! Ненавижу сенаторов!..Цезония поняла: Гай нуждается в утешении. Она обязана отвлечь его от дурных мыслей, иначе не одна голова покатится на Гемонию! Она содрогнулась вспомнив, как Гай угрожал ей. Жить с Калигулой, делить с ним постель и стол, все равно что ходить по лезвию ножа. Но какая честь — быть императрицей! Особенно для Цезонии — женщины не первой молодости, не особенно красивой, небогатой и разведённой.— Успокойся, — шептала она, поглаживая рыжеволосую голову Гая. — Я собираюсь устроить великолепный праздник, чтобы ты повеселился и ненадолго позабыл о государственных заботах.Услышав о предстоящем празднике, Гай повесел.— Ты знаешь, как угодить мне! — шепнул он, целуя Цезонию.
* * * В Александрию Гай решил отъехать с такой пышностью, которая не снилась даже царице Клеопатре.Осень и зиму он решил потратить на сбор денег. Казна, оставленная Тиберием, давно опустела. Вспомнив, с какой жадностью галльская знать накинулась на тряпки и драгоценности сестёр, Гай повеселел. Он решил устроить торги и распродать по высоким ценам вещи, принадлежавшие некогда Августу, его супруге Ливии и Тиберию.Торги проходили в амфитеатре. Богатые римляне с жёнами и детьми заняли полукруглые скамьи. На арене кучей были свалены ткани, статуи, коринфские вазы, мебель, зеркала и поношенные одежды.Гай торжественно вышел на арену, одетый по своему обыкновению в короткую тунику, лиловую мантию и с золотым венцом на рыжих волосах.— Римляне! — громко крикнул он. — Заботы о благе государства опустошили государственную казну! Нужда заставляет меня продавать дорогие сердцу реликвии, доставшиеся мне по наследству от славных предков. Не скупитесь, покупайте вещи, принадлежавшие некогда членам императорской семьи! Знайте, каждый сестерций, каждый асс, заплаченный вами, пойдёт на благо Рима!Зрители одобрительно зашумели. Торги начались.Гай выбрал из кучи хлама коринфскую вазу.— Эта ваза принадлежала моему прадеду, божественному Августу! — заявил он. — Я назначаю цену в четыреста тысяч сестерциев. Кто даст больше?Патриции украдкой переглядывались: цена была огромной — целое состояние.— Вам кажется дорого? — насмешливо осведомился Калигула. — Да этой вазе цена — миллион! Ведь её касался сам Август! — обозлившись, он прикрикнул: — Император обеднел до такой степени, что вынужден продавать свои вещи, а вы, свиньи, отказываетесь покупать! Вам не стыдно быть богаче меня? Покупайте, живо! А то я сейчас рассержусь!Римляне предпочли не ждать гнева Гая.— Четыреста пятьдесят тысяч, — поспешно отозвался сенатор Аспренат, сидевший во втором ряду.— Продано! — Гай одарил покупателя обаятельной улыбкой.В скором времени Гай продал почти все: вазы, статуи, продавленные стулья, кухонную посуду, ночные горшки. Он до небес поднял цену на зеркало с трещиной, говоря:— Перед этим зеркалом прихорашивалась Ливия в день свадьбы с Августом.Окрылённый успехом, Калигула велел привести тигров и пантер. Затем — тринадцать самых дряхлых и увечных гладиаторов из школы, принадлежащей лично ему.Поношенные туники Ливии и домотканные тоги Августа покупались нарасхват, но на старых гладиаторов покупателя долго не находилось. Римляне со знанием дела оглядывали хромых ветеранов и требовали бойцов помоложе, покрепче. Калигула быстро нашёл выход из положения.В первом ряду сидел бывший претор, всадник Апоний Сатурнин. Полный старик, любитель поесть и поспать, прихватил из дома мягкую подушку. Устроившись поудобнее, он благодушно следил за торгами. Сентябрьское солнце, достаточно жаркое, сморило его. Сатурнин заснул, сцепив пальцы на полном животе и кивая во сне головой. Гай, заметив это, ухмыльнулся с озорством.— Благородный Сатурнин! — пристально глядя на спящего, заявил он: — Может, ты хочешь купить гладиаторов? Они ещё достаточно крепкие. А каковы храбрецы! — Калигула напоказ пощупал мышцы крайнего бойца. — Трусы не доживают до такого преклонного возраста. Бери их, не пожалеешь! Все вместе стоят девять миллионов сестерциев.Бывший претор всхрапнул во сне. Полный живот всколыхнулся, голова сдела движение, похожее на кивок.— Он согласен! — обрадованно засмеялся Гай. — Разбудите его, — негромко велел он преторианцам.Проснувшись от посыпавшихся на него толчков, Апоний Сатурнин узнал, что должен уплатить императору девять миллионов за ненужных ему, дряхлых гладиаторов.Калигула изучающим взглядом обвёл ряды покупателей.— Дядя Клавдий! — возмущённо заявил он. — Ты почему до сих пор ничего не купил?Клавдий поспешно изобразил улыбку:— Я растерялся от обилия товаров и не знаю, что выбрать!— Я помогу тебе, — успокоил его Гай.Порывшись в заметно уменьшившейся куче, император отыскал пару истоптанных калиг, принадлежавших прежде какому-то преторианцу.— Эту обувь носил Марк Антоний в сражении при Акциуме! — убеждённо заявил он. — Покупай, дядя! Ради нашего родства уступлю недорого: сто тысяч сестерциев.Клавдий покраснел:— У меня нет таких денег, племянник. Ты знаешь: я небогат.Калигула, прицелившись, метко швырнул старую обувь в лицо Клавдию.— Не морочь мне голову! — сердито крикнул он. — Купил — плати! Не заплатишь — будешь наказан! Родство не спасёт тебя.Клавдий испуганно огляделся по сторонам. Денег у него и впрямь не было.— Римляне! — громогласно заявил Калигула. — Сейчас вы увидите, как Гай Цезарь наказывает тех, кто товар берет, а денег не платит, — он повелительно махнул рукой преторианцам. — Бросьте моего дядю в Тибр! Выплывет — хорошо; потонет — молодая жена обрадуется!Приказ со стороны Калигулы был жесток. Гай сам так и не научился плавать.Четыре преторианца вытащили Клавдия из амфитеатра и, приведя на ближайший мост, столкнули его в воду. К счастью, Клавдий, несмотря на хромоту и слабость в коленях, хорошо плавал. Отдуваясь и отплёвываясь, он выбрался на берег и побрёл домой. LXXIV В четвёртый день до декабрьских календ Цезония устроила для Гая задуманный праздник.Представители знатнейших римских семейств получили приглашения. Им обещалось зрелище, которое никто в Риме не видел. И цена за вход назначалась соответственная, прежде невиданная — двести тысяч сестерциев. Впрочем, отказавшихся не нашлось.К полудню патриции с супругами съезжались во Фламиниев цирк. Сегодня он был закрыт для народа. Преторианцы бдительно следили, чтобы внутрь цирка не проскользнули те, кто не имел приглашения.Посетители искали места поудобнее и рассаживались. Прежде в цирках каждый зритель знал своё место. Сенаторы занимали гранитные кресла в первом ряду, всадники — последующие ряды с мраморными скамьями. Выше, на деревянных скамьях размещались плебеи. Ещё дальше, на самом верху позволялось располагаться вольноотпущенникам, рабам и чужеземцам. Женщины обычно сидели отдельно от мужчин.Во времена императора Гая все перемешалось. Старинные обычаи забывались. Женщины не только садились вперемешку с мужчинами, но и бесстыдно подзадоривали бойцов и гладиаторов жестами и восклицаниями. Однажды Гай Цезарь сильно оскорбил сословие всадников, позволив плебеям занять их места на мраморных скамьях. Пришлось почтённым римлянам тащиться наверх и отыскивать свободные места на деревянных лавках, переругиваясь со всяким сбродом.Слава богам, на этот раз плебеям не позволялось войти в цирк. Обещанное зрелище предназначалось только для избранных. Знатные мужи с достоинством расправляли складки на тогах и рассаживались на нижних, мраморных рядах. Жён они отправляли наверх. Пусть римские традиции соблюдутся хоть сейчас!Стараниями умелых рабов арена превратилась в сцену, изображающую рощу. Песок был окрашен в зелёный цвет, напомнивший зрителям сочный оттенок майской травы. Цветы, сделанные из разноцветного шелка, доходили до колен. Над цветами на золотых нитях, развешанных между деревьями, висели искусственные бабочки и птицы. Каждое дерево было сложено из десяти свежесрубленных стволов, скреплённых серебрянными цепями. Огромные листья причудливой формы, вырезанные из зеленой парчи, колыхались на ветвях.Зрители громко восхищались красотою искусственной рощи, стараясь, чтобы звук их голоса донёсся до слуха императора. Цезония сияла, довольная делом своих рук. Гай, сидя в привычном мраморном кресле в императорской ложе, склонился к уху жены:— Как называется комедия?— «Козлоногие сатиры».— Кто автор? — насмешливо шевельнув бровью, спросил Калигула.— Я! — ответила Цезония с видом человека, который напрашивается на похвалу и одновременно показывает, насколько он скромен.— Сейчас посмотрим, — Гай махнул жезлом, подавая знак начинать.Актёр Мнестер присел на край сцены, пробежался пальцами по струнам кифары и запел, придавая голосу соблазнительную мягкость: В роще священной жили дриады,В прохладных ручьях плескались наяды,Нимфы грустили, играя на лирахПесню о козлоногих сатирах. Цезония одобряюще кивала в такт пению. Незатейливые стихи сочинила она сама, музыку к ним подобрал Мнестер.В каждом дереве было устроено дупло, достаточно большое, чтобы в него мог пролезть подросток. Под звуки кифары оттуда грациозно выбирались полуодетые девушки с пышными венками на распущенных волосах. Изображая тоскующих нимф и наяд, они кружились в танце, протягивали руки к поющему Мнестеру и в изнеможении закатывали глаза. Короткие, не доходящие до колен, туники танцовщиц заставили зрителей мужского пола затаить дыхание.Девушки некоторое время бродили по сцене, повторяя на все лады песню о сатирах. Порою то у одной, то у другой сползала с плеча туника, обнажая грудь.— Зрелище занятное, но весьма однообразное, — скучая, заметил Гай.— Подожди, — неуловимо улыбнулась Цезония. — Сейчас начнётся самая захватывающая часть.Мальчики, наряжённые фавнами, задули в свирели. С лёгким стуком открылось отверстие, через которое на арену обычно выпускают диких животных. Из отверстия шумной толпой выбежали молодые мужчины — козлоногие сатиры, столь страстно призываемые нимфами. Они были почти полностью обнажены. Ведь не считать же одеждою венки с рогами и шкуры, обвязанные вокруг голеней и призванные изображать козлиные ноги!Сатиры дико хохотали, гонялись за нимфами, кривлялись и прыгали, непристойно расставляя ноги. Калигула веселился, наблюдая за их ужимками.— Откуда они взялись?— Это — преторианцы, — с лукавой улыбкой ответила Цезония. — Я отобрала для комедии самых красивых и бесстыжих.— Наши матроны поблагодарят тебя! — заметил Гай. — Эти козлоногие сатиры намного привлекательнее их старых, обрюзгших мужей.Гай посмотрел на женщин, занимавших верхние ряды. И впрямь, на лице у некоторых матрон отразилось вожделение. Они с неприкрытым удовольствием разглядывали мужские тела, смазанные для блеска оливковым маслом. Другие смущённо отворачивались или с преувеличенным вниманием разглядывали собственные сандалии.В императорской ложе, немного позади кресла Калигулы, сидел дядя Клавдий. Он недавно женился в третий раз. Валерии Мессалине исполнилось пятнадцать накануне свадьбы. Она сидела рядом со стареющим мужем, изумлённо приоткрыв рот и разглядывая сатиров. Клавдий ежеминутно оборачивался к девушке. То заботливо поправлял покрывало, то предлагал ей печенье из своей корзинки. Он был счастлив.Калигула игриво подмигнул юной дядиной жене:— Тебе нравятся сатиры?Мессалина испуганно моргнула. Девушке стало стыдно: неужели заметён тот интерес, с каким она разглядывала обнажённых мужчин? Вместо ответа она опустила глаза. Гай Цезарь забавлялся её смущением и не собирался оставлять в покое.— Скажи, благородная Мессалина, — Гай склонился к ней так близко, что почти коснулся носом нежной щеки. — Они значительно красивее Клавдия, не так ли? Представляю моего толстого дядю голым! — Калигула захохотал.Неопытная, не привыкшая к игривым шуткам девушка смутилась ещё сильнее. Она молча взяла под руку Клавдия и прижалась к нему, ища защиты. Но большие темно-карие глаза Мессалины неожиданно сказали Гаю правду: да, ей нравятся молодые, стройные, мускулистые мужчины! Её, пятнадцатилетнюю, выдали замуж за сорокадевятилетнего Клавдия. Он добр, он ласков и спокоен. Но ложиться с ним в постель, терпеть еженощно тяжесть рыхлого тела ей невмоготу. О, если бы Клавдий внешне был похож на одного из сатиров, или хотя бы на своего племянника Гая!Калигула уловил тоскливый призыв, промелькнувший в глазах девочки, и взволновался. Ему захотелось привлечь к себе Мессалину, поцеловать и открыть ей утончённый и грубый мир плотской любви. Тёмный пушок над верхней губой девушки свидетельствовал о том, что в ней таится скрытый огонь.— Твоя новая жена — вулкан, готовый к извержению, — не отводя глаз от Мессалины, заметил он Клавдию.Клавдий испугался: мало ли что взбредёт в голову Гаю! Император любит уводить в опочивальню чужих жён и, вернувшись полчаса спустя, рассказывать о том, понравилась ему матрона или нет. Мужьям одинаково стыдно и когда Гай Цезарь ругает их супруг за холодность, и когда хвалит за страстность. Вспомнив об этом, Клавдий крепче прижал к себе своё сокровище, свою маленькую Мессалину.— Гай Цезарь! — сильно заикаясь, произнёс он. — Позволь сообщить тебе радостную новость: моя жена ждёт ребёнка!— Неужели? — удивился Гай, недоверчиво разглядывая худощавое, почти невесомое тело девушки.— Да, — тихо подтвердила Мессалина и положила на живот узкую ладонь. Калигула впервые услышал её голос — низкий, грудной, голос взрослой женщины, прячущийся в теле полуребенка.Он потерял интерес к девушке, подумав про себя: «Я — не Август. Мне не нравятся женщины, беременные от другого мужчины».Гай снова заинтересовался разыгрываемой комедией. Козлоногие сатиры резвились, дав полную силу воображению. Они хватали нимф за оголившиеся части тела и развязно вихлялись, подражая движениям любви.Лица зрителей блестели, покрывшись мелкими каплями пота. Смешанные чувства овладели всеми. С одной стороны — отвращение; с другой — мерзкое любопытство, живущее в каждом. Отвращение гнало прочь, любопытство заставляло сидеть на месте. К любопытству добавлялся ещё и страх. Патриции сидели, не смея пошевелиться.Сценой для козлоногих сатиров постепенно стал весь цирк. Они бесстыдно скакали по скамьям, вырывали из рук патрициев корзинки с угощением и швыряли сладости им же в лицо. Наиздевавшись вволю над мужчинами, сатиры перебрались выше — к скамьям, которые занимали матроны. На глазах ошеломлённых мужей, не смеющих возмутиться в присутствии императора, сатиры трясли обнажёнными телесами перед женщинами. И каждый мог убедиться воочию, насколько они возбуждены той ролью, которую Цезония им поручила сыграть.Живая цепь, составленная из вооружённых преторианцев, отделила патрициев от их жён. Это тоже оказалось зараннее продуманной частью комедии. Козлоногие сатиры, убедившись в том, что ревнивые мужья их не достанут, набросились на матрон. Они бегали за визжащими женщинами, валили их на скамьи или в проход между сидениями и овладевали ими на глазах бессильно злящихся супругов.Какое восхищение сверкнуло в зелёных глазах Калигулы! Как чувственно дрогнули тонкие губы! Гай обнял Цезонию и заявил ей во всеуслышание:— Твоя комедия — великолепна! Я велю почаще разыгрывать «Козлоногих сатиров». Это куда занятнее «Царя Эдипа» и прочих греческих сочинений, принятых в наших театрах! Не правда ли, дядя Клавдий? — спросил он, повернувшись вполоборота.— Конечно, Гай, если тебе так угодно, — поспешно закивал Клавдий. — Сатиры выглядят очень убедительно.Калигула насмешливо оскалился:— Я разрешаю тебе сыграть сатира на следующем представлении!— Что ты, Гай! — покраснел бедный Клавдий. — Я не обладаю актёрскими способностями.— Может, предпочитаешь роль нимфы? — высокомерно подмигнул дяде Гай и отвернулся.Клавдий долго и мучительно подыскивал ответ, который понравился бы Калигуле. К счастью, племянник занялся Цезонией: громко и подробно расписывал ей, чем именно они займутся, вернувшись во дворец.«Какое безобразие — эта комедия!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
* * * В Александрию Гай решил отъехать с такой пышностью, которая не снилась даже царице Клеопатре.Осень и зиму он решил потратить на сбор денег. Казна, оставленная Тиберием, давно опустела. Вспомнив, с какой жадностью галльская знать накинулась на тряпки и драгоценности сестёр, Гай повеселел. Он решил устроить торги и распродать по высоким ценам вещи, принадлежавшие некогда Августу, его супруге Ливии и Тиберию.Торги проходили в амфитеатре. Богатые римляне с жёнами и детьми заняли полукруглые скамьи. На арене кучей были свалены ткани, статуи, коринфские вазы, мебель, зеркала и поношенные одежды.Гай торжественно вышел на арену, одетый по своему обыкновению в короткую тунику, лиловую мантию и с золотым венцом на рыжих волосах.— Римляне! — громко крикнул он. — Заботы о благе государства опустошили государственную казну! Нужда заставляет меня продавать дорогие сердцу реликвии, доставшиеся мне по наследству от славных предков. Не скупитесь, покупайте вещи, принадлежавшие некогда членам императорской семьи! Знайте, каждый сестерций, каждый асс, заплаченный вами, пойдёт на благо Рима!Зрители одобрительно зашумели. Торги начались.Гай выбрал из кучи хлама коринфскую вазу.— Эта ваза принадлежала моему прадеду, божественному Августу! — заявил он. — Я назначаю цену в четыреста тысяч сестерциев. Кто даст больше?Патриции украдкой переглядывались: цена была огромной — целое состояние.— Вам кажется дорого? — насмешливо осведомился Калигула. — Да этой вазе цена — миллион! Ведь её касался сам Август! — обозлившись, он прикрикнул: — Император обеднел до такой степени, что вынужден продавать свои вещи, а вы, свиньи, отказываетесь покупать! Вам не стыдно быть богаче меня? Покупайте, живо! А то я сейчас рассержусь!Римляне предпочли не ждать гнева Гая.— Четыреста пятьдесят тысяч, — поспешно отозвался сенатор Аспренат, сидевший во втором ряду.— Продано! — Гай одарил покупателя обаятельной улыбкой.В скором времени Гай продал почти все: вазы, статуи, продавленные стулья, кухонную посуду, ночные горшки. Он до небес поднял цену на зеркало с трещиной, говоря:— Перед этим зеркалом прихорашивалась Ливия в день свадьбы с Августом.Окрылённый успехом, Калигула велел привести тигров и пантер. Затем — тринадцать самых дряхлых и увечных гладиаторов из школы, принадлежащей лично ему.Поношенные туники Ливии и домотканные тоги Августа покупались нарасхват, но на старых гладиаторов покупателя долго не находилось. Римляне со знанием дела оглядывали хромых ветеранов и требовали бойцов помоложе, покрепче. Калигула быстро нашёл выход из положения.В первом ряду сидел бывший претор, всадник Апоний Сатурнин. Полный старик, любитель поесть и поспать, прихватил из дома мягкую подушку. Устроившись поудобнее, он благодушно следил за торгами. Сентябрьское солнце, достаточно жаркое, сморило его. Сатурнин заснул, сцепив пальцы на полном животе и кивая во сне головой. Гай, заметив это, ухмыльнулся с озорством.— Благородный Сатурнин! — пристально глядя на спящего, заявил он: — Может, ты хочешь купить гладиаторов? Они ещё достаточно крепкие. А каковы храбрецы! — Калигула напоказ пощупал мышцы крайнего бойца. — Трусы не доживают до такого преклонного возраста. Бери их, не пожалеешь! Все вместе стоят девять миллионов сестерциев.Бывший претор всхрапнул во сне. Полный живот всколыхнулся, голова сдела движение, похожее на кивок.— Он согласен! — обрадованно засмеялся Гай. — Разбудите его, — негромко велел он преторианцам.Проснувшись от посыпавшихся на него толчков, Апоний Сатурнин узнал, что должен уплатить императору девять миллионов за ненужных ему, дряхлых гладиаторов.Калигула изучающим взглядом обвёл ряды покупателей.— Дядя Клавдий! — возмущённо заявил он. — Ты почему до сих пор ничего не купил?Клавдий поспешно изобразил улыбку:— Я растерялся от обилия товаров и не знаю, что выбрать!— Я помогу тебе, — успокоил его Гай.Порывшись в заметно уменьшившейся куче, император отыскал пару истоптанных калиг, принадлежавших прежде какому-то преторианцу.— Эту обувь носил Марк Антоний в сражении при Акциуме! — убеждённо заявил он. — Покупай, дядя! Ради нашего родства уступлю недорого: сто тысяч сестерциев.Клавдий покраснел:— У меня нет таких денег, племянник. Ты знаешь: я небогат.Калигула, прицелившись, метко швырнул старую обувь в лицо Клавдию.— Не морочь мне голову! — сердито крикнул он. — Купил — плати! Не заплатишь — будешь наказан! Родство не спасёт тебя.Клавдий испуганно огляделся по сторонам. Денег у него и впрямь не было.— Римляне! — громогласно заявил Калигула. — Сейчас вы увидите, как Гай Цезарь наказывает тех, кто товар берет, а денег не платит, — он повелительно махнул рукой преторианцам. — Бросьте моего дядю в Тибр! Выплывет — хорошо; потонет — молодая жена обрадуется!Приказ со стороны Калигулы был жесток. Гай сам так и не научился плавать.Четыре преторианца вытащили Клавдия из амфитеатра и, приведя на ближайший мост, столкнули его в воду. К счастью, Клавдий, несмотря на хромоту и слабость в коленях, хорошо плавал. Отдуваясь и отплёвываясь, он выбрался на берег и побрёл домой. LXXIV В четвёртый день до декабрьских календ Цезония устроила для Гая задуманный праздник.Представители знатнейших римских семейств получили приглашения. Им обещалось зрелище, которое никто в Риме не видел. И цена за вход назначалась соответственная, прежде невиданная — двести тысяч сестерциев. Впрочем, отказавшихся не нашлось.К полудню патриции с супругами съезжались во Фламиниев цирк. Сегодня он был закрыт для народа. Преторианцы бдительно следили, чтобы внутрь цирка не проскользнули те, кто не имел приглашения.Посетители искали места поудобнее и рассаживались. Прежде в цирках каждый зритель знал своё место. Сенаторы занимали гранитные кресла в первом ряду, всадники — последующие ряды с мраморными скамьями. Выше, на деревянных скамьях размещались плебеи. Ещё дальше, на самом верху позволялось располагаться вольноотпущенникам, рабам и чужеземцам. Женщины обычно сидели отдельно от мужчин.Во времена императора Гая все перемешалось. Старинные обычаи забывались. Женщины не только садились вперемешку с мужчинами, но и бесстыдно подзадоривали бойцов и гладиаторов жестами и восклицаниями. Однажды Гай Цезарь сильно оскорбил сословие всадников, позволив плебеям занять их места на мраморных скамьях. Пришлось почтённым римлянам тащиться наверх и отыскивать свободные места на деревянных лавках, переругиваясь со всяким сбродом.Слава богам, на этот раз плебеям не позволялось войти в цирк. Обещанное зрелище предназначалось только для избранных. Знатные мужи с достоинством расправляли складки на тогах и рассаживались на нижних, мраморных рядах. Жён они отправляли наверх. Пусть римские традиции соблюдутся хоть сейчас!Стараниями умелых рабов арена превратилась в сцену, изображающую рощу. Песок был окрашен в зелёный цвет, напомнивший зрителям сочный оттенок майской травы. Цветы, сделанные из разноцветного шелка, доходили до колен. Над цветами на золотых нитях, развешанных между деревьями, висели искусственные бабочки и птицы. Каждое дерево было сложено из десяти свежесрубленных стволов, скреплённых серебрянными цепями. Огромные листья причудливой формы, вырезанные из зеленой парчи, колыхались на ветвях.Зрители громко восхищались красотою искусственной рощи, стараясь, чтобы звук их голоса донёсся до слуха императора. Цезония сияла, довольная делом своих рук. Гай, сидя в привычном мраморном кресле в императорской ложе, склонился к уху жены:— Как называется комедия?— «Козлоногие сатиры».— Кто автор? — насмешливо шевельнув бровью, спросил Калигула.— Я! — ответила Цезония с видом человека, который напрашивается на похвалу и одновременно показывает, насколько он скромен.— Сейчас посмотрим, — Гай махнул жезлом, подавая знак начинать.Актёр Мнестер присел на край сцены, пробежался пальцами по струнам кифары и запел, придавая голосу соблазнительную мягкость: В роще священной жили дриады,В прохладных ручьях плескались наяды,Нимфы грустили, играя на лирахПесню о козлоногих сатирах. Цезония одобряюще кивала в такт пению. Незатейливые стихи сочинила она сама, музыку к ним подобрал Мнестер.В каждом дереве было устроено дупло, достаточно большое, чтобы в него мог пролезть подросток. Под звуки кифары оттуда грациозно выбирались полуодетые девушки с пышными венками на распущенных волосах. Изображая тоскующих нимф и наяд, они кружились в танце, протягивали руки к поющему Мнестеру и в изнеможении закатывали глаза. Короткие, не доходящие до колен, туники танцовщиц заставили зрителей мужского пола затаить дыхание.Девушки некоторое время бродили по сцене, повторяя на все лады песню о сатирах. Порою то у одной, то у другой сползала с плеча туника, обнажая грудь.— Зрелище занятное, но весьма однообразное, — скучая, заметил Гай.— Подожди, — неуловимо улыбнулась Цезония. — Сейчас начнётся самая захватывающая часть.Мальчики, наряжённые фавнами, задули в свирели. С лёгким стуком открылось отверстие, через которое на арену обычно выпускают диких животных. Из отверстия шумной толпой выбежали молодые мужчины — козлоногие сатиры, столь страстно призываемые нимфами. Они были почти полностью обнажены. Ведь не считать же одеждою венки с рогами и шкуры, обвязанные вокруг голеней и призванные изображать козлиные ноги!Сатиры дико хохотали, гонялись за нимфами, кривлялись и прыгали, непристойно расставляя ноги. Калигула веселился, наблюдая за их ужимками.— Откуда они взялись?— Это — преторианцы, — с лукавой улыбкой ответила Цезония. — Я отобрала для комедии самых красивых и бесстыжих.— Наши матроны поблагодарят тебя! — заметил Гай. — Эти козлоногие сатиры намного привлекательнее их старых, обрюзгших мужей.Гай посмотрел на женщин, занимавших верхние ряды. И впрямь, на лице у некоторых матрон отразилось вожделение. Они с неприкрытым удовольствием разглядывали мужские тела, смазанные для блеска оливковым маслом. Другие смущённо отворачивались или с преувеличенным вниманием разглядывали собственные сандалии.В императорской ложе, немного позади кресла Калигулы, сидел дядя Клавдий. Он недавно женился в третий раз. Валерии Мессалине исполнилось пятнадцать накануне свадьбы. Она сидела рядом со стареющим мужем, изумлённо приоткрыв рот и разглядывая сатиров. Клавдий ежеминутно оборачивался к девушке. То заботливо поправлял покрывало, то предлагал ей печенье из своей корзинки. Он был счастлив.Калигула игриво подмигнул юной дядиной жене:— Тебе нравятся сатиры?Мессалина испуганно моргнула. Девушке стало стыдно: неужели заметён тот интерес, с каким она разглядывала обнажённых мужчин? Вместо ответа она опустила глаза. Гай Цезарь забавлялся её смущением и не собирался оставлять в покое.— Скажи, благородная Мессалина, — Гай склонился к ней так близко, что почти коснулся носом нежной щеки. — Они значительно красивее Клавдия, не так ли? Представляю моего толстого дядю голым! — Калигула захохотал.Неопытная, не привыкшая к игривым шуткам девушка смутилась ещё сильнее. Она молча взяла под руку Клавдия и прижалась к нему, ища защиты. Но большие темно-карие глаза Мессалины неожиданно сказали Гаю правду: да, ей нравятся молодые, стройные, мускулистые мужчины! Её, пятнадцатилетнюю, выдали замуж за сорокадевятилетнего Клавдия. Он добр, он ласков и спокоен. Но ложиться с ним в постель, терпеть еженощно тяжесть рыхлого тела ей невмоготу. О, если бы Клавдий внешне был похож на одного из сатиров, или хотя бы на своего племянника Гая!Калигула уловил тоскливый призыв, промелькнувший в глазах девочки, и взволновался. Ему захотелось привлечь к себе Мессалину, поцеловать и открыть ей утончённый и грубый мир плотской любви. Тёмный пушок над верхней губой девушки свидетельствовал о том, что в ней таится скрытый огонь.— Твоя новая жена — вулкан, готовый к извержению, — не отводя глаз от Мессалины, заметил он Клавдию.Клавдий испугался: мало ли что взбредёт в голову Гаю! Император любит уводить в опочивальню чужих жён и, вернувшись полчаса спустя, рассказывать о том, понравилась ему матрона или нет. Мужьям одинаково стыдно и когда Гай Цезарь ругает их супруг за холодность, и когда хвалит за страстность. Вспомнив об этом, Клавдий крепче прижал к себе своё сокровище, свою маленькую Мессалину.— Гай Цезарь! — сильно заикаясь, произнёс он. — Позволь сообщить тебе радостную новость: моя жена ждёт ребёнка!— Неужели? — удивился Гай, недоверчиво разглядывая худощавое, почти невесомое тело девушки.— Да, — тихо подтвердила Мессалина и положила на живот узкую ладонь. Калигула впервые услышал её голос — низкий, грудной, голос взрослой женщины, прячущийся в теле полуребенка.Он потерял интерес к девушке, подумав про себя: «Я — не Август. Мне не нравятся женщины, беременные от другого мужчины».Гай снова заинтересовался разыгрываемой комедией. Козлоногие сатиры резвились, дав полную силу воображению. Они хватали нимф за оголившиеся части тела и развязно вихлялись, подражая движениям любви.Лица зрителей блестели, покрывшись мелкими каплями пота. Смешанные чувства овладели всеми. С одной стороны — отвращение; с другой — мерзкое любопытство, живущее в каждом. Отвращение гнало прочь, любопытство заставляло сидеть на месте. К любопытству добавлялся ещё и страх. Патриции сидели, не смея пошевелиться.Сценой для козлоногих сатиров постепенно стал весь цирк. Они бесстыдно скакали по скамьям, вырывали из рук патрициев корзинки с угощением и швыряли сладости им же в лицо. Наиздевавшись вволю над мужчинами, сатиры перебрались выше — к скамьям, которые занимали матроны. На глазах ошеломлённых мужей, не смеющих возмутиться в присутствии императора, сатиры трясли обнажёнными телесами перед женщинами. И каждый мог убедиться воочию, насколько они возбуждены той ролью, которую Цезония им поручила сыграть.Живая цепь, составленная из вооружённых преторианцев, отделила патрициев от их жён. Это тоже оказалось зараннее продуманной частью комедии. Козлоногие сатиры, убедившись в том, что ревнивые мужья их не достанут, набросились на матрон. Они бегали за визжащими женщинами, валили их на скамьи или в проход между сидениями и овладевали ими на глазах бессильно злящихся супругов.Какое восхищение сверкнуло в зелёных глазах Калигулы! Как чувственно дрогнули тонкие губы! Гай обнял Цезонию и заявил ей во всеуслышание:— Твоя комедия — великолепна! Я велю почаще разыгрывать «Козлоногих сатиров». Это куда занятнее «Царя Эдипа» и прочих греческих сочинений, принятых в наших театрах! Не правда ли, дядя Клавдий? — спросил он, повернувшись вполоборота.— Конечно, Гай, если тебе так угодно, — поспешно закивал Клавдий. — Сатиры выглядят очень убедительно.Калигула насмешливо оскалился:— Я разрешаю тебе сыграть сатира на следующем представлении!— Что ты, Гай! — покраснел бедный Клавдий. — Я не обладаю актёрскими способностями.— Может, предпочитаешь роль нимфы? — высокомерно подмигнул дяде Гай и отвернулся.Клавдий долго и мучительно подыскивал ответ, который понравился бы Калигуле. К счастью, племянник занялся Цезонией: громко и подробно расписывал ей, чем именно они займутся, вернувшись во дворец.«Какое безобразие — эта комедия!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42