— прикрикнул Херея. — Или хотите, чтобы цезарь услышал ваш смех?Посерьёзнев, он протянул вверх руку со сверкающим, начищенным до блеска мечом. Преторианцы столпились вокруг стола. Доставали из ножен короткие мечи и касались остриём оружия трибуна.— Клянёмся! — шептали они, повторяя слова Кассия Хереи. — Убить Гая Цезаря, когда представится удобный случай!— Клянёмся! — повторило эхо их слова. LXX Гай после казни Марка Лепида часто жаловался жене:— Меня ещё недостаточно боятся, раз хотят убить!Сердце Цезонии сжималось от страха: что будет с нею в таком случае? Но, опасаясь вызвать гнев Калигулы, она не советовала ему умерить жестокость.— Пока на твоей стороне армия и преторианцы — нам нечего бояться! — отвечала она, успокаивая и его, и саму себя.Гай все чаще вспоминал детство, проведённое среди солдат.— Да, легионеры любят меня. Для солдат я всегда — Гай Калигула, их товарищ по оружию, — вздыхал он.Ему грезились германские леса, лагерь на опушке, вал из свежесрубленных сосен, цветы вереска и мясо, пропахшее дымом костра.— Уедем из Рима! — решил он в дождливую ночь промозглую ночь, когда пламя в жаровне пылало особенно жарко, а Цезония выглядела особенно близкой. — Оставим этот неблагодарный грязный город и отправимся в Германию или Галлию!— Что там делать? — сквозь сон спросила Цезония.— Воевать! — решительно ответил Гай. — В Германии полно племён, ещё неподвластных Риму.Положив рыжую голову на плечо жене, он добавил доверительно:— Римляне смеются, вспоминая сражение с Нептуном. Пусть эти насмешники только попадутся мне в руки!.. Хочу одержать настоящую победу и доказать всем, что я истинный герой!Цезония смущённо потупила взгляд. Ей некстати вспомнилось, что римские зубоскалы втихомолку прозвали Калигулу «лысой матроной».
* * * Последующие месяцы были заняты приготовлениями к поездке в Галлию.Государственная казна истощилась. В поисках денег Гай придумывал новые налоги: на хлеб, на съестные продукты, на товары, на ведение судебной тяжбы. Носильщики ежедневно платили в казну восьмую часть заработка. Даже гетеры были обложены данью: каждый день с них бралась сумма, равная плате одного клиента.Стремясь заработать как можно больше денег, Калигула устроил лупанар в Палатинском дворце. Из числа замужних матрон, посещавших с мужьями званые обеды и праздники, он выбрал самых красивых и порочных. И заставил их отдаваться посетителям за деньги, половина которых причиталась ему. Преторианцы рыскали по улицам и рынкам в поисках клиентов. Мужчин, старых и молодых, толпами сгоняли в дворцовый лупанар, дабы они, получая удовольствие, умножали доходы цезаря. Юные мальчики, нарумяненные и жеманные, открыто предлагали себя, стоя у входа в роскошно обставленные кубикулы. Казалось, возвращаются тягостные времена извращённого старца Тиберия.
* * * В первые дни марта — месяца, получившего название в честь бога войны, — Гай Цезарь выступил в поход.Он взял с собой Цезонию и маленькую Друзиллу. Они ехали в кедровых носилках с позолоченными витыми столбиками и занавесками из пурпурного шелка. Сестры, Агриппина и Ливилла, тоже сопровождали Калигулу. Агриппине было позволено взять сына, Луция Домиция Агенобарба. Мальчику шёл третий год. Он рос безобразным и нескладным, напоминая покойного Гнея Домиция в малолетнем возрасте.Сестры, скучая, оглядывали окрестности. Любовники, Крисп и Сенека, остались в Риме. Марку Виницию, супругу Ливиллы, император тоже запретил сопровождать жену. Впрочем, на третий день поездки обе матроны нашли развлечение: перемигиваться с молодыми центурионами и тайком встречаться с ними на привалах, прячась от зоркого брата в зарослях кустарника или горных пещерах. Пока одна утешалась нежданно выпавшей, мимолётной любовью — другая стояла на страже. Среди легионеров попадались настоящие красавцы: стройные, крепкие, мускулистые.Армия Гая составляла двести пятьдесят тысяч солдат. Император, верхом на любимом жеребце, возглавлял длинную колонну, извивающуюся, как чудовищный, тысяченогий, красно-коричневый червь.Иногда он скакал вперёд, подставляя лицо прохладному северному ветру. Легионеры, не смеющие отставать от главнокомандующего, бежали за ним. Знамёна и значки в виде римских орлов тряслись на бегу столь непристойно, что солдаты, воспитанные в уважении к бронзовым орлам, видели в этом насмешку.Проскакав несколько часов, Калигула, уставший и запыхавшийся, забирался в носилки Цезонии. Медлительно и лениво продолжал он путь. Легионы топтались на месте: обгонять императора тоже не позволялось.К маю Гай Цезарь достиг галльского города Лугдунума. Река, зеленовато-коричневая и пахнущая тиной, делила город пополам. По улицам, размытым весенними ливнями, трусили розовые свиньи и весело плюхались в лужу на площади, которую галлы гордо называли форумом. Две дюжины домов, принадлежащих местной галльской знати, были сложены из неровных серых камней. Массивные, грубой работы фундаменты поросли мохом и травой. Дома попроще выглядели скособоченными лачугами из плохо обтёсанных досок.На главной площади высились строения, позаимствованные у Рима и выглядевшие здесь немного нелепыми: храм с портиками и колоннами, грубо высеченными из серого камня; фонтан со статуей Нептуна, обгаженной голубями; деревянный цирк, где четырежды в год сражались три пары местных гладиаторов. Бойцы эти спокойно дожили до преклонного возраста: зрители берегли их, как редкую потеху, и неизменно поднимали большой палец вверх, когда какой-нибудь из гладиаторов оказывался на арене с приставленным к горлу оружием.Гай торжественно въехал в Лугдунум, обрядившись Юпитером. Галлы сбежались со всех окрестностей, чтобы поглазеть на императора и бога в одном лице. Толкаясь и шумя, они переговаривались на своём наречии, среди которого порою звучали латинские слова.Калигула с любопытством рассматривал их. Представители знатных родов, получившие римское гражданство ещё во времена Юлия Цезаря, носили тоги. Римские щёголи смеялись бы, увидев, что вытворяют галлы с благородным одеянием квиритов: складки расположены неровно, задний конец непомерно длинен и волочится по грязи. Из-под тог виднелись ноги, одетые в неуместные штаны.Горожане несли императору дары: откормленных гусей, свиней с выводком поросят, мёд, головки сыра и связки вяленой рыбы. Все то, в чем заключалось их богатство.Калигула, зажав нос двумя пальцами, обратился к Цезонии:— Фу, как здесь дурно пахнет! Точно так же, как и от дяди Клавдия, родившегося в этой дыре!Император не пожелал остановиться в Лугдунуме. Скромный галльский город не понравился ему. Лагерь разбили в тридцати милях оттуда, на окраине дубового леса. Когда дул сильный ветер, на шатёр Калигулы, белый с золотом, падали красиво вырезанные листья.Воевать было не с кем. Мирные галлы возделывали поля, собирали лесные ягоды и варили хмельное пиво. Зной зарождающегося лета склонял к бездумной лени. Легионеры проводили дни, купаясь в реке и ловя в шлемы вкусную рыбу. LXXI Безделие наскучило Гаю. Он бродил по лесу и топтал сапогом грибы с разноцветными шляпками. Искал удивительную северную птицу, о которой местные говорили, будто она предсказывает будущее не через внутренности, а количеством гулких вскриков. Калигуле рассказали, что птица отвечает, сколько лет проживёт спросивший. Гай не верил в глупые варварские суеверия. Он несколько раз задал птице вопрос, но она, тревожно вскрикнув, улетела.Калигула вернулся в лагерь. Солдаты жарили оленину и вепрятину, нанизав на вертелы огромные куски мяса. Их палатки из грубого полотна несколькими рядами окружали роскошные шатры, предназначенные для императора и его семьи.Агриппина и Ливилла отдыхали на складных креслах около своего шатра. Они таинственно шептались, поводя вокруг лукавыми глазами и прикрывая ладонью хитро улыбающиеся губы. Цезония сидела поотдаль с натянуто-равнодушным лицом. Она не ладила со свояченицами.Около ног Агриппины ползал её сын Луций. Мальчик, измазавшись в земле, увлечённо играл деревянными легионерами и лошадками. Расставлял игрушки кривыми рядами и подвывал, подражая звуку сигнальной трубы.Калигула умилился, разглядывая маленького темно-рыжего Агенобарба. Племянник напоминал его самого, жившего мальчиком в Германии при отце-полководце.— Агриппина! — Гай присел на траву около кресла сестры. — Твой сын мне нравится. Когда он подрастёт, я выдам за него Друзиллу. Они — двоюродные, но по закону Августа это позволено.— Я согласна, — кивнула Агриппина, честолюбиво подумав: «Если у Гая не будет сыновей, мой Луций станет наследником!»— Отлично! — Гай потёр ладони. — Пусть жених и невеста уже сейчас привыкают друг к другу. Пусть играют вместе!Он выхватил Друзиллу из рук матери и положил на землю около маленького Агенобарба. Девочке шёл десятый месяц. Она ещё не ходила, но быстро ползала, подтягиваясь при помощи крепких пухлых ручек.— Какая прекрасная пара! — старательно изображая восхищение, заявила Агриппина.Гай горделиво кивнул. Неожиданно для самого себя, он стал замечательным отцом. Он часто носил дочь на руках, заходил с ней в римские храмы и требовал у богинь покровительства для маленькой Друзиллы. Девочке прислуживало двести рабынь. Тёплое молоко ей подавали в золотой посудине. На шейке висело изумрудное ожерелье, на маленьких пальчиках сверкали колечки с драгоценными камнями. Заботясь о будущем дочери, Гай обложил римлян особым налогом — на приданное Друзилле.Девочка потянулась к лошадке. Схватила игрушку и засунула её в рот, стараясь откусить деревянную голову. Луций ревниво потянулся к своей собственности. Капризная Друзилла не собиралась выпускать лошадку из рук и изо рта. Луций, обиженно замычав, попытался отнять игрушку. Друзилла громко заплакала, открывая рот и показывая несколько молочных зубов среди ярко-розовых дёсен. Размахнувшись с детской неловкостью, она швырнула обслюнявленную лошадку в двоюродного братца. Попала ему в лоб. Луций Домиций, потирая проступивший синяк, зарыдал и спрятался за материнской туникой.Калигула расхохотался:— Разве можно усомниться в том, что Друзилла — дочь моей плоти?! Не научившись ходить, она бьёт детей, намного старших её!— Не плачь! — строго приказала Агриппина сыну. Она жестом подозвала рабыню Эклогу, веля ей увести ребёнка и успокоить.Ливилла негромко смеялась, грациозно закидывая голову и выгибая шею. Её брак с Марком Виницием был бездетен. Впрочем, глядя на племянников, Ливилла радовалась, что у неё нет детей.Гай засмотрелся на младшую сестру. Смеясь, она напоминала покойную Друзиллу. Тот же наклон головы, тот же изгиб бледно-розовых губ. Если каштановые волосы Ливиллы выкрасить в рыжий цвет, сходство станет ещё сильнее.— Ливилла! — Гай почувствовал, как пересохло в горле, словно утром после неумеренной ночной попойки. — Идём в шатёр! Я хочу поговорить с тобой.Ливилла удивлённо поднялась с кресла. Прежде Гай не жаловал её особым вниманием. Конечно, в Риме было велено почитать её, как всех сестёр императора. Но Калигула был дружен только с Друзиллой и Агриппиной. На Ливиллу из-за разницы в возрасте он смотрел, как на неразумную девчонку.Проходя мимо жены, Гай велел ей:— Забери Друзиллу, вымой её и покорми. Сама, не перекладывая материнские обязанности на рабынь!Цезония послушно подняла с земли дочь. Приказ не удивил её: любящий отец, Гай требовал от жены быть преданной матерью.Калигула отдёрнул полог шатра и жестом пригласил Ливиллу внутрь. Она вошла, любопытно озираясь. На столике небрежно стоял полуоткрытый ларчик с драгоценностями Цезонии. Ливилла потрогала камни, стараясь оценить их стоимость.Калигула остановился за спиной сестры. Тяжело задышал, разглядывая нежный пушок, покрывающий кожу на шее и лопатках.— Как ты прекрасна сегодня, Юлия! — прошептал он, невесомым движением касаясь её узких плеч.Гай не случайно назвал Ливиллу Юлией. Таково было первое имя сестры — родовое имя. Все женщины из рода Юлиев звались так. И Друзилла тоже. Калигула в очередной раз пытался обмануть себя, выискивая новую Юлию Друзиллу.— Что? — сестра удивлённо повернулась к нему.Гай резко схватил её за плечи и притянул к себе. Настойчиво поцеловал полуоткрытые губы, провёл языком по шее, крепко сжал рукой небольшую грудь.— Оставь меня, — задыхаясь, попросила Ливилла.Калигула не слушал её. Наконец он обрёл новую Друзиллу! Ливилла была так похожа на покойную сестру!— Гай! Не смей меня трогать! — отчаянно отбиваясь, кричала девушка. — Я тебе не Друзилла! Со мной ты не сможешь творить пакости!Услышав любимое имя, произнесённое вкупе со словом «пакости», Калигула отрезвел. Теперь он и сам видел что Ливилла и впрямь не похожа на Друзиллу. Гай обиделся на младшую сестру, не пожелавшую стать для него той, другой.— Я не могу тебя трогать, а другие могут?! — угрожающе шептал он, подталкивая Ливиллу в сторону походного ложа. Позабыв обо всем, он намеревался овладеть ею, проникнуть в хрупкое, запретное брату тело. Найти в ней Друзиллу. — Тощему самонадеятельному Сенеке ты позволяешь все! Кстати, почему он ещё не умер, как ты обещала?Ливилла тихо заплакала. Гай, вспотевший и тяжело дышащий, пугал её. У девушки не было сил противиться.— Гай, оставь её! — раздался решительный голос от входа в шатёр.Калигула удивлённо отпрянул от Ливиллы и оглянулся. Около шёлкового полога стояла Агриппина, бледная и серьёзная.Калигула подошёл к Агриппине. Схватил её за шею сильными руками.— Ты почему вмешиваешься? — прищурившись, прошипел он.Агриппина не потеряла самообладания.— Я понимаю, — не отводя глаз от лица брата, ответила она. — Ты ищешь Друзиллу. Но Ливилла не заменит тебе покойную. Видишь ли… — Агриппина замялась, подыскивая нужные слова. — Друзилла любила тебя. Вот в чем разница между нею и Ливиллой!Гай опустил руки. Неизбывное отчаяние нахлынуло на него, заставив скривиться в горькой гримасе. Калигула тяжело опустился на ложе и заплакал, обхватив голову руками и покачиваясь в такт всхлипам. В который раз он осознал, что Друзилла не вернётся, сколько ни наряжай других женщин в рыжий парик и ни зови их именем сестры. Есть только одна надежда встретиться с нею: на небе, где она, богиня Пантея, ждёт бога Гая.Ливилла поспешно ускользнула из шатра, придерживая на плече разорванную тунику. Агриппина провела её взглядом и присела около брата.— О, Гай! — искренне пожалев его, она погладила рыжие волосы, ставшие настолько жидкими, что розовая кожа местами проглядывала между прядями.Не прекращая плакать, Калигула прильнул мокрым лицом к сестринской груди. Как хорошо, как надёжно почувствовал себя он. Словно в детстве, рядом с ласковой матерью. Он успокаивался, и в душе постепенно зарождалась гаденькая мысль: не сделать ли Агриппину Друзиллой, коль скоро младшая сестра отказывается?!Перестав всхлипывать, Гай скосил глаза. Его голова покоилась на груди Агриппины. Он видел, как соблазнительно пышная плоть выступает из низкого выреза туники. Калигула высунул язык и провёл им по нежной коже. Будь у него язык по-змеиному длинный — дотянулся бы до соска.Агриппина вздрогнула и подняла ладонями голову Гая, заставляя его встретиться с ней взглядом. У туманных глаз сестры был на удивление трезвый, рассчетливый взгляд. Он понял: Агриппину нельзя покорить силой, как Ливиллу. Но с ней можно договориться!— Ты могла бы полюбить меня? — прямо спросил он.Она хладнокровно улыбнулась. Полюбить искренне и безрассудно, как Пассиена Криспа или, на худой конец, Агенобарба в начале их встречи? Конечно, нет! Но постель и любовь — разные вещи.— Только в том случае, если ты прогонишь Цезонию и сделаешь меня твоей императрицей! — шепнула она, ослепляя брата блеском серо-зелёных глаз и мелких зуб между пухлыми губами.— Я сделаю! — восторженно пообещал он и потянулся к сестре, приоткрыв рот для поцелуя.Агриппина ловко вывернулась из его объятий. Отбежала от ложа и остановилась посередине шатра, сухая и неумолимая.— Сначала сделай! — требовательно проговорила она.Её поведение произвело на Калигулу не то впечатление, на которое рассчитывала молодая женщина. Гай был слишком непредсказуем и отличался этим от всех мужчин, которых знала Агриппина.— Шлюха! — крикнул Калигула, схватив со столика кувшин для умывания и запустив его в сестру. — Обе вы потаскухи: и ты, и Ливилла! Я наблюдал за вами. За все путешествие вы ни одной ночи не провели добродетельно!Агриппина попятилась к выходу. Гай в несколько прыжков настиг её и схватил за плечо.— Мне больно! — укоряюще шепнула она.Калигула встряхнул сестру, заставив её болезненно поморщиться. Почти насильно вывел её из шатра.— Солдаты! — громко крикнул он.Легионеры, услыхав призыв императора, сходились к палатке. Гай поманил центуриона Басса и шепнул в подставленное ухо:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
* * * Последующие месяцы были заняты приготовлениями к поездке в Галлию.Государственная казна истощилась. В поисках денег Гай придумывал новые налоги: на хлеб, на съестные продукты, на товары, на ведение судебной тяжбы. Носильщики ежедневно платили в казну восьмую часть заработка. Даже гетеры были обложены данью: каждый день с них бралась сумма, равная плате одного клиента.Стремясь заработать как можно больше денег, Калигула устроил лупанар в Палатинском дворце. Из числа замужних матрон, посещавших с мужьями званые обеды и праздники, он выбрал самых красивых и порочных. И заставил их отдаваться посетителям за деньги, половина которых причиталась ему. Преторианцы рыскали по улицам и рынкам в поисках клиентов. Мужчин, старых и молодых, толпами сгоняли в дворцовый лупанар, дабы они, получая удовольствие, умножали доходы цезаря. Юные мальчики, нарумяненные и жеманные, открыто предлагали себя, стоя у входа в роскошно обставленные кубикулы. Казалось, возвращаются тягостные времена извращённого старца Тиберия.
* * * В первые дни марта — месяца, получившего название в честь бога войны, — Гай Цезарь выступил в поход.Он взял с собой Цезонию и маленькую Друзиллу. Они ехали в кедровых носилках с позолоченными витыми столбиками и занавесками из пурпурного шелка. Сестры, Агриппина и Ливилла, тоже сопровождали Калигулу. Агриппине было позволено взять сына, Луция Домиция Агенобарба. Мальчику шёл третий год. Он рос безобразным и нескладным, напоминая покойного Гнея Домиция в малолетнем возрасте.Сестры, скучая, оглядывали окрестности. Любовники, Крисп и Сенека, остались в Риме. Марку Виницию, супругу Ливиллы, император тоже запретил сопровождать жену. Впрочем, на третий день поездки обе матроны нашли развлечение: перемигиваться с молодыми центурионами и тайком встречаться с ними на привалах, прячась от зоркого брата в зарослях кустарника или горных пещерах. Пока одна утешалась нежданно выпавшей, мимолётной любовью — другая стояла на страже. Среди легионеров попадались настоящие красавцы: стройные, крепкие, мускулистые.Армия Гая составляла двести пятьдесят тысяч солдат. Император, верхом на любимом жеребце, возглавлял длинную колонну, извивающуюся, как чудовищный, тысяченогий, красно-коричневый червь.Иногда он скакал вперёд, подставляя лицо прохладному северному ветру. Легионеры, не смеющие отставать от главнокомандующего, бежали за ним. Знамёна и значки в виде римских орлов тряслись на бегу столь непристойно, что солдаты, воспитанные в уважении к бронзовым орлам, видели в этом насмешку.Проскакав несколько часов, Калигула, уставший и запыхавшийся, забирался в носилки Цезонии. Медлительно и лениво продолжал он путь. Легионы топтались на месте: обгонять императора тоже не позволялось.К маю Гай Цезарь достиг галльского города Лугдунума. Река, зеленовато-коричневая и пахнущая тиной, делила город пополам. По улицам, размытым весенними ливнями, трусили розовые свиньи и весело плюхались в лужу на площади, которую галлы гордо называли форумом. Две дюжины домов, принадлежащих местной галльской знати, были сложены из неровных серых камней. Массивные, грубой работы фундаменты поросли мохом и травой. Дома попроще выглядели скособоченными лачугами из плохо обтёсанных досок.На главной площади высились строения, позаимствованные у Рима и выглядевшие здесь немного нелепыми: храм с портиками и колоннами, грубо высеченными из серого камня; фонтан со статуей Нептуна, обгаженной голубями; деревянный цирк, где четырежды в год сражались три пары местных гладиаторов. Бойцы эти спокойно дожили до преклонного возраста: зрители берегли их, как редкую потеху, и неизменно поднимали большой палец вверх, когда какой-нибудь из гладиаторов оказывался на арене с приставленным к горлу оружием.Гай торжественно въехал в Лугдунум, обрядившись Юпитером. Галлы сбежались со всех окрестностей, чтобы поглазеть на императора и бога в одном лице. Толкаясь и шумя, они переговаривались на своём наречии, среди которого порою звучали латинские слова.Калигула с любопытством рассматривал их. Представители знатных родов, получившие римское гражданство ещё во времена Юлия Цезаря, носили тоги. Римские щёголи смеялись бы, увидев, что вытворяют галлы с благородным одеянием квиритов: складки расположены неровно, задний конец непомерно длинен и волочится по грязи. Из-под тог виднелись ноги, одетые в неуместные штаны.Горожане несли императору дары: откормленных гусей, свиней с выводком поросят, мёд, головки сыра и связки вяленой рыбы. Все то, в чем заключалось их богатство.Калигула, зажав нос двумя пальцами, обратился к Цезонии:— Фу, как здесь дурно пахнет! Точно так же, как и от дяди Клавдия, родившегося в этой дыре!Император не пожелал остановиться в Лугдунуме. Скромный галльский город не понравился ему. Лагерь разбили в тридцати милях оттуда, на окраине дубового леса. Когда дул сильный ветер, на шатёр Калигулы, белый с золотом, падали красиво вырезанные листья.Воевать было не с кем. Мирные галлы возделывали поля, собирали лесные ягоды и варили хмельное пиво. Зной зарождающегося лета склонял к бездумной лени. Легионеры проводили дни, купаясь в реке и ловя в шлемы вкусную рыбу. LXXI Безделие наскучило Гаю. Он бродил по лесу и топтал сапогом грибы с разноцветными шляпками. Искал удивительную северную птицу, о которой местные говорили, будто она предсказывает будущее не через внутренности, а количеством гулких вскриков. Калигуле рассказали, что птица отвечает, сколько лет проживёт спросивший. Гай не верил в глупые варварские суеверия. Он несколько раз задал птице вопрос, но она, тревожно вскрикнув, улетела.Калигула вернулся в лагерь. Солдаты жарили оленину и вепрятину, нанизав на вертелы огромные куски мяса. Их палатки из грубого полотна несколькими рядами окружали роскошные шатры, предназначенные для императора и его семьи.Агриппина и Ливилла отдыхали на складных креслах около своего шатра. Они таинственно шептались, поводя вокруг лукавыми глазами и прикрывая ладонью хитро улыбающиеся губы. Цезония сидела поотдаль с натянуто-равнодушным лицом. Она не ладила со свояченицами.Около ног Агриппины ползал её сын Луций. Мальчик, измазавшись в земле, увлечённо играл деревянными легионерами и лошадками. Расставлял игрушки кривыми рядами и подвывал, подражая звуку сигнальной трубы.Калигула умилился, разглядывая маленького темно-рыжего Агенобарба. Племянник напоминал его самого, жившего мальчиком в Германии при отце-полководце.— Агриппина! — Гай присел на траву около кресла сестры. — Твой сын мне нравится. Когда он подрастёт, я выдам за него Друзиллу. Они — двоюродные, но по закону Августа это позволено.— Я согласна, — кивнула Агриппина, честолюбиво подумав: «Если у Гая не будет сыновей, мой Луций станет наследником!»— Отлично! — Гай потёр ладони. — Пусть жених и невеста уже сейчас привыкают друг к другу. Пусть играют вместе!Он выхватил Друзиллу из рук матери и положил на землю около маленького Агенобарба. Девочке шёл десятый месяц. Она ещё не ходила, но быстро ползала, подтягиваясь при помощи крепких пухлых ручек.— Какая прекрасная пара! — старательно изображая восхищение, заявила Агриппина.Гай горделиво кивнул. Неожиданно для самого себя, он стал замечательным отцом. Он часто носил дочь на руках, заходил с ней в римские храмы и требовал у богинь покровительства для маленькой Друзиллы. Девочке прислуживало двести рабынь. Тёплое молоко ей подавали в золотой посудине. На шейке висело изумрудное ожерелье, на маленьких пальчиках сверкали колечки с драгоценными камнями. Заботясь о будущем дочери, Гай обложил римлян особым налогом — на приданное Друзилле.Девочка потянулась к лошадке. Схватила игрушку и засунула её в рот, стараясь откусить деревянную голову. Луций ревниво потянулся к своей собственности. Капризная Друзилла не собиралась выпускать лошадку из рук и изо рта. Луций, обиженно замычав, попытался отнять игрушку. Друзилла громко заплакала, открывая рот и показывая несколько молочных зубов среди ярко-розовых дёсен. Размахнувшись с детской неловкостью, она швырнула обслюнявленную лошадку в двоюродного братца. Попала ему в лоб. Луций Домиций, потирая проступивший синяк, зарыдал и спрятался за материнской туникой.Калигула расхохотался:— Разве можно усомниться в том, что Друзилла — дочь моей плоти?! Не научившись ходить, она бьёт детей, намного старших её!— Не плачь! — строго приказала Агриппина сыну. Она жестом подозвала рабыню Эклогу, веля ей увести ребёнка и успокоить.Ливилла негромко смеялась, грациозно закидывая голову и выгибая шею. Её брак с Марком Виницием был бездетен. Впрочем, глядя на племянников, Ливилла радовалась, что у неё нет детей.Гай засмотрелся на младшую сестру. Смеясь, она напоминала покойную Друзиллу. Тот же наклон головы, тот же изгиб бледно-розовых губ. Если каштановые волосы Ливиллы выкрасить в рыжий цвет, сходство станет ещё сильнее.— Ливилла! — Гай почувствовал, как пересохло в горле, словно утром после неумеренной ночной попойки. — Идём в шатёр! Я хочу поговорить с тобой.Ливилла удивлённо поднялась с кресла. Прежде Гай не жаловал её особым вниманием. Конечно, в Риме было велено почитать её, как всех сестёр императора. Но Калигула был дружен только с Друзиллой и Агриппиной. На Ливиллу из-за разницы в возрасте он смотрел, как на неразумную девчонку.Проходя мимо жены, Гай велел ей:— Забери Друзиллу, вымой её и покорми. Сама, не перекладывая материнские обязанности на рабынь!Цезония послушно подняла с земли дочь. Приказ не удивил её: любящий отец, Гай требовал от жены быть преданной матерью.Калигула отдёрнул полог шатра и жестом пригласил Ливиллу внутрь. Она вошла, любопытно озираясь. На столике небрежно стоял полуоткрытый ларчик с драгоценностями Цезонии. Ливилла потрогала камни, стараясь оценить их стоимость.Калигула остановился за спиной сестры. Тяжело задышал, разглядывая нежный пушок, покрывающий кожу на шее и лопатках.— Как ты прекрасна сегодня, Юлия! — прошептал он, невесомым движением касаясь её узких плеч.Гай не случайно назвал Ливиллу Юлией. Таково было первое имя сестры — родовое имя. Все женщины из рода Юлиев звались так. И Друзилла тоже. Калигула в очередной раз пытался обмануть себя, выискивая новую Юлию Друзиллу.— Что? — сестра удивлённо повернулась к нему.Гай резко схватил её за плечи и притянул к себе. Настойчиво поцеловал полуоткрытые губы, провёл языком по шее, крепко сжал рукой небольшую грудь.— Оставь меня, — задыхаясь, попросила Ливилла.Калигула не слушал её. Наконец он обрёл новую Друзиллу! Ливилла была так похожа на покойную сестру!— Гай! Не смей меня трогать! — отчаянно отбиваясь, кричала девушка. — Я тебе не Друзилла! Со мной ты не сможешь творить пакости!Услышав любимое имя, произнесённое вкупе со словом «пакости», Калигула отрезвел. Теперь он и сам видел что Ливилла и впрямь не похожа на Друзиллу. Гай обиделся на младшую сестру, не пожелавшую стать для него той, другой.— Я не могу тебя трогать, а другие могут?! — угрожающе шептал он, подталкивая Ливиллу в сторону походного ложа. Позабыв обо всем, он намеревался овладеть ею, проникнуть в хрупкое, запретное брату тело. Найти в ней Друзиллу. — Тощему самонадеятельному Сенеке ты позволяешь все! Кстати, почему он ещё не умер, как ты обещала?Ливилла тихо заплакала. Гай, вспотевший и тяжело дышащий, пугал её. У девушки не было сил противиться.— Гай, оставь её! — раздался решительный голос от входа в шатёр.Калигула удивлённо отпрянул от Ливиллы и оглянулся. Около шёлкового полога стояла Агриппина, бледная и серьёзная.Калигула подошёл к Агриппине. Схватил её за шею сильными руками.— Ты почему вмешиваешься? — прищурившись, прошипел он.Агриппина не потеряла самообладания.— Я понимаю, — не отводя глаз от лица брата, ответила она. — Ты ищешь Друзиллу. Но Ливилла не заменит тебе покойную. Видишь ли… — Агриппина замялась, подыскивая нужные слова. — Друзилла любила тебя. Вот в чем разница между нею и Ливиллой!Гай опустил руки. Неизбывное отчаяние нахлынуло на него, заставив скривиться в горькой гримасе. Калигула тяжело опустился на ложе и заплакал, обхватив голову руками и покачиваясь в такт всхлипам. В который раз он осознал, что Друзилла не вернётся, сколько ни наряжай других женщин в рыжий парик и ни зови их именем сестры. Есть только одна надежда встретиться с нею: на небе, где она, богиня Пантея, ждёт бога Гая.Ливилла поспешно ускользнула из шатра, придерживая на плече разорванную тунику. Агриппина провела её взглядом и присела около брата.— О, Гай! — искренне пожалев его, она погладила рыжие волосы, ставшие настолько жидкими, что розовая кожа местами проглядывала между прядями.Не прекращая плакать, Калигула прильнул мокрым лицом к сестринской груди. Как хорошо, как надёжно почувствовал себя он. Словно в детстве, рядом с ласковой матерью. Он успокаивался, и в душе постепенно зарождалась гаденькая мысль: не сделать ли Агриппину Друзиллой, коль скоро младшая сестра отказывается?!Перестав всхлипывать, Гай скосил глаза. Его голова покоилась на груди Агриппины. Он видел, как соблазнительно пышная плоть выступает из низкого выреза туники. Калигула высунул язык и провёл им по нежной коже. Будь у него язык по-змеиному длинный — дотянулся бы до соска.Агриппина вздрогнула и подняла ладонями голову Гая, заставляя его встретиться с ней взглядом. У туманных глаз сестры был на удивление трезвый, рассчетливый взгляд. Он понял: Агриппину нельзя покорить силой, как Ливиллу. Но с ней можно договориться!— Ты могла бы полюбить меня? — прямо спросил он.Она хладнокровно улыбнулась. Полюбить искренне и безрассудно, как Пассиена Криспа или, на худой конец, Агенобарба в начале их встречи? Конечно, нет! Но постель и любовь — разные вещи.— Только в том случае, если ты прогонишь Цезонию и сделаешь меня твоей императрицей! — шепнула она, ослепляя брата блеском серо-зелёных глаз и мелких зуб между пухлыми губами.— Я сделаю! — восторженно пообещал он и потянулся к сестре, приоткрыв рот для поцелуя.Агриппина ловко вывернулась из его объятий. Отбежала от ложа и остановилась посередине шатра, сухая и неумолимая.— Сначала сделай! — требовательно проговорила она.Её поведение произвело на Калигулу не то впечатление, на которое рассчитывала молодая женщина. Гай был слишком непредсказуем и отличался этим от всех мужчин, которых знала Агриппина.— Шлюха! — крикнул Калигула, схватив со столика кувшин для умывания и запустив его в сестру. — Обе вы потаскухи: и ты, и Ливилла! Я наблюдал за вами. За все путешествие вы ни одной ночи не провели добродетельно!Агриппина попятилась к выходу. Гай в несколько прыжков настиг её и схватил за плечо.— Мне больно! — укоряюще шепнула она.Калигула встряхнул сестру, заставив её болезненно поморщиться. Почти насильно вывел её из шатра.— Солдаты! — громко крикнул он.Легионеры, услыхав призыв императора, сходились к палатке. Гай поманил центуриона Басса и шепнул в подставленное ухо:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42