— Я еду в Рим. Если хочешь, поедем вместе. Быстроходная галера ждёт в гавани.— Нет, — покачал головой Кассий. — В Рим я не вернусь. Никогда.Азиатик помолчал. Поднялся со скамьи, шумно вздыхая:— Жаль. Мне пора. Прощай!Мужчины обнялись. Дружески похлопали друг друга по спине.— Счастливого пути! — пожелал Кассий.— Ты был моим лучшим другом в Эфесе, — расчувствовался Валерий Азиатик. — Такое не забывается. Скажи: могу я что-то сделать ради тебя?— Можешь, — голос Кассия изменился, стал хриплым. Он судорожно сжал плечо Азиатика и шепнул ему в ухо: — Убей Калигулу!Валерий отпрянул. Удивлённо взглянул на Кассия и вышел, не говоря ни слова.Оставшись один, Кассий перечитал письмо Агриппины. Зачем-то потрогал пальцем папирус в том месте, где чернилом было выведено имя Друзиллы. Бросил письмо в горящую жаровню и долго глядел, как пламя с треском пожирает исписанный папирус.Кассий сжёг письмо и тут же пожалел об этом. Послания из Рима были единственной хрупкой нитью, связывавшей его с незабываемой Друзиллой. Вздохнув, он решил никогда больше не сжигать письма Агриппины. LVII Мнестер пел на подмостках, блаженно закатывая глаза. Он изображал Вакха. Венок из виноградных листьев обрамлял красивое, немного женственное лицо актёра. В правой руке он держал серебрянный кубок с вином. Каждое плавное движение Мнестера сопровождалось многообещающим взглядом, предназначенным для императора.Калигула хлопал любимцу. Восторженно хвалил пение Мнестера и оглядывал взглядом гостей: посмеет ли кто остаться недовольным игрой красавца-лицедея.Недовольных не было. Лица гостей старательно изображали восхищение. Хотя многим пение Мнестера напоминало мяуканье мартовской кошки. Но знатные римляне и их супруги, приглашённые на императорский обед, хорошо помнили судьбу всадника, который недостаточно внимательно слушал Мнестера. Калигула отправил его в далёкую провинцию с письмом к местному правителю. Всадник поседел в дороге, думая, что везёт собственный приговор, но не посмел сбежать. Послушно доставил послание римского императора. Оно гласило: «Человеку, который это привёз, не делай ни добра, ни зла. Отправь его назад, в Рим».Мнестер закончил петь и торжественно раскланивался. Гай порывисто вскочил с места и вбежал на подмостки. Среди рукоплесканий император обнял актёра и поцеловал его в губы. Затем обернулся и обвёл притихших гостей подозрительным взглядом.— Кому не нравятся поступки цезаря, тот будет прогнан с места и привселюдно бит плетью! — пригрозил Калигула.Гости старательно изобразили на лицах восхищение. Даже Цезония, чья беременность стала заметной, натянуто улыбнулась.Гай вернулся на обеденное ложе, которое делил с Цезонией.— Тебе плохо? — поинтересовался он, заметив кислое лицо матроны.Цезония положила ладонь на растущий живот.— Младенец начал шевелиться, — капризным тоном объяснила она.На самом деле ей было неприятно наблюдать сцену с Мнестером. Пусть Гай Цезарь проведёт в своё удовольствие несколько ночей со смазливым актёром. Но зачем выставлять на посмешище беременную женщину, о предстоящем браке с которой император уже объявил прилюдно?!Гай погладил Цезонию по животу. Ему захотелось сделать что-то приятное для женщины, ждущей от него ребёнка.— Хочешь повеселиться? — нежно обняв Цезонию за плечи, шепнул он.Она выжидающе кивнула.— Посмотри на Клавдия! — Калигула издевательски указал на дядю.Добродушный толстяк наелся и привычно задремал за столом. Около него, держа в руках хозяйские сандалии, невозмутимо стоял раб Клавдия — молодой красавец Паллант.Калигула взял с блюда недоеденный персик и, прицелившись, бросил в Клавдия. Персик угодил в полный живот, обтянутый шерстяной тогой. Клавдий вздрогнул, сонно почмокал губами, но не проснулся. Цезония, наблюдая за ним, прыснула в кулак.— Эй, ты! — Гай пальцем поманил Палланта. — Иди сюда.Молодой раб, почтительно склонившись, подошёл к императору.— Это сандалии Клавдия? — спросил Гай, с неудовольствием оглядывая раба. Паллант был слишком красив. Такими чертами лица ваятели награждают мифических героев, которые одной рукой душат морских драконов, а другой — обнимают спасённых дев. Калигула безотчётно завидовал красавцам и потому недолюбливал их.— Да, цезарь, — подтвердил Паллант.— Надень их на руки Клавдию! — высокомерно велел Гай и захихикал, шепча на ухо Цезонии: — Такую шутку покойный Тиберий часто устраивал моему глупому дяде.— Нет, цезарь! — спокойно ответил Паллант.— Что?! — опешил Калигула. — Ты отказываешься повиноваться мне?!— Прости, Гай Цезарь! — раб поспешно опустился на колени и протянул императору истоптанные сандалии Клавдия. — Если хочешь издеваться над моим господином — возьми обувь и сам натяни ему на руки. Но я не сделаю этого. В доме Клавдия я живу с малолетства и ни разу не видел со стороны доминуса дурного отношения. Я обещал ему верность и уважение.— Уважение! Уважение! — вскакивая с ложа, возмущённо бормотал Калигула. — Да разве глупый Клавдий заслуживает уважения?!Он заметался по пиршественному залу в поисках оружия, которым можно наказать непокорного раба. Выхватил меч у одного из охранников-преторианцев и замахнулся, намереваясь опустить сверкающее лезвие на голую шею Палланта.Раб не просил о милости. Он с достоинством ждал удара. Выдавали волнение Палланта только струйки холодного пота, стекающие по лбу и шее.— Милый брат, не убивай раба! — в зависшей тишине раздался звонкий голос Агриппины. — Он поступил согласно долгу. О, если бы все рабы были подобны Палланту и, не колеблясь, шли бы на смерть ради хозяев!Гости одобрительно закивали словам Агриппины. Иметь столь преданных рабов желали все. А то, случается, подлые скоты удирают да ещё и хозяев режут…— Что?.. Что?.. — испуганно спрашивал у соседей по столу разбуженный шумом Клавдий. — Что сделал Гаю мой Паллант?Калигула, послав сестре злобный взгляд, снова замахнулся мечом. Негодяй Паллант оскорбил его и должен умереть! Хотя… Гай рассмеялся и отбросил в сторону меч, едва не угодив в группку объедающихся матрон. В голову пришла любопытная мысль.— Ты права, сестра! — кивнул он Агриппине. — Раб достоин снисхождения. Наказать следует его хозяина!Клавдий побледнел. Полные отвисшие щеки затряслись, словно куски дрожжевого теста в руках неумелой кухарки.— За что? — пролепетал он. — В чем я провинился?Калигула радовался, предвкушая новую забаву. Он, загадочно улыбаясь, шептался с Мнестером и отдавал тихие приказы трибуну Кассию Херее. Гости любопытно вытягивали шеи, надеясь уловить хоть слово и уяснить дальнейшую судьбу Клавдия.Двадцать преторианцев окружили дядю императора. Бесцеремонно стащили его с ложа и увели, жалко плачущего и спотыкающегося.Спасённый Паллант опустился на колени перед Агриппиной и поцеловал край её туники.— Спасибо, домина! — искренне благодарил он.Агриппина легкомысленно улыбнулась и передёрнула плечами. Будь Паллант старым уродом, ей бы и в голову не пришло вступаться за него. Но он так красив!..— Продолжайте кушать! — громко объявил Гай. — После обеда вас ждёт занятное зрелище: бой гладиаторов!
* * * Обед подходил к концу. Сенаторы и всадники, наевшись до предобморочного состояния, с трудом добирались до вомитория, где рабы помогали им облегчиться с помощью павлиньих перьев. Матроны, поджидая старых богатых мужей, втихомолку перемигивались с молодыми соседями. Спрятавшись в дальнем углу, Агриппина самозабвенно целовалась с Пассиеном Криспом. Паллант издалека наблюдал за ней с плохо скрываемым восхищением и чувством зависти к счастливому избраннику.Преторианцы резко задули в трубы, заставив скучающих гостей вздрогнуть и приободриться.Начинался обещанный бой гладиаторов.Рабы поспешно убрали столы и расставили ложа вдоль стен. Освободилось место, достаточное для сражения одной гладиаторской пары.Раздался визг труб и в дверях появился первый гладиатор.— Мнестер?! — пробежал по залу удивлённый шёпот.Актёр пробежался перед зрителями, воинственно потрясая деревянным мечом. Обнажённый торс Мнестера зачем-то был разрисован непристойными картинками, похожими на те, которые посетители старательно выцарапывают на стенах лупанаров. Лицо загримировано под рожу разбойника из народной ателланы. Мнестер дико завывал и делал вид, что хочет проткнуть кого-нибудь из зрителей деревянным мечом.Побесновавшись немного и вызвав рукоплескания, актёр поклонился и отошёл в сторону. Трубы взвизгнули вторично, и в зал втолкнули другого гладиатора.Это был Клавдий.Нелепый шлем с султаном из обтрёпанного конского хвоста венчал голову дяди императора. Лицо покрывал слой ржаной муки. Короткая туника местами вымазана дёгтем и обсыпана куриными перьями. Ноги обмотаны узкими кусками полотна. Вместо щита он держал кухонную сковороду. Вместо меча… Зрители умирали от смеха. Вместо меча Клавдий судорожно сжимал короткую палку, обмотанную влажной губкой. Сей предмет используется в римских уборных, чтобы чистить зад после основательного опорожнения кишечника.— Гладиаторы! Приветствуйте цезаря! — громко произнёс Херея, играющий роль ланисты.Мнестер, дурачась и корча устрашающую рожу, выставил вперёд правую руку и проблеял:— Славься, цезарь! Идущие на смерть приветствуют тебя!Клавдий молчал, низко опустив голову. Кассий Херея слегка подтолкнул его мечом, вложенным в ножны.Не поднимая глаз, Клавдий пугливо шевельнул рукой и пробормотал положенную фразу. Робел и заикался при этом больше, чем всегда.— Начинайте бой! — Калигула махнул шёлковым платком, позаимствованным у Цезонии. Гай забавно надувал щеки, показывая присутствующим: цезарю смешно, но он пытается сохранять положенную серьёзность.Комедия боя началась.Мнестер забегал вокруг пристыженного Клавдия, под всеобщий смех покалывая его деревянным мечом то в спину, то в живот. Клавдий неуклюже вертелся на одном месте, словно укушенный осой. Разозлившись на актёра, издевательски высунувшего язык, Клавдий замахнулся на него палкой, обмотанной губкой. Вызвал этим очередную вспышку хохота.Сообразив, какой позорный предмет ему выдали в качестве оружия, Клавдий брезгливо отбросил палку. Мнестер, быстро изловчившись, словил её на лету. Актёр издевательски мазнул губкой по лицу Клавдия.— Правильно! Так ему и надо! — азартно кричал Калигула. И объяснил, обращаясь к гостям: — У моего дядюшки лицо так похоже на задницу, что трудно отличить!Публика хохотала. Но некоторые, смеясь напоказ, внутренне поёживались. Понимали: любой из них может оказаться на месте Клавдия. Император капризен и непредсказуем.Пламя светильников слепило Клавдия. Женские украшения, белоснежные тоги мужчин, коричневые панцири преторианцев мельтешили перед его глазами безумным хороводом. Спёртый воздух пропах вином, выпитым и пролитым. Клавдий задыхался.Мнестер уколол его мечом в зад, понукая, словно заупрямившегося осла. Клавдий побежал, гонимый одним желанием: изчезнуть! Пробегая мимо зрителей, он напрасно искал проход. Там стоят ложа, на которых лежат, хохочут и потешаются матроны и патриции. Там — столы, уставленные золотой и серебрянной посудой. Там — преторианцы, вооружённые пиками и мечами. Клавдий метался по заколдованному кругу, из которого нет выхода. Мнестер бежал за ним, размахивая палкой из уборной и делая вид, что подтирает Клавдию зад.«После такого позора остаётся одно: умереть!» — растерянно думал Клавдий. Ему отчаянно, до боли в мозгу хотелось жить.Он вспомнил наставника, который в отроческие годы измучил его розгами и наставлениями. «Для римлянина превыше всего честь!» — поучал строгий учитель и со свистом опускал розгу на пальцы маленького Клавдия: «Не ковыряйся в носу!» Следующий удар приходился по спине: «Не горбись!» Десятилетний Клавдий, одурев от страха и глотая сопли, слушал очередную хрию: «Муций Сцевола положил правую руку на горящую жаровню. Катон Утический разорвал на животе свеженаложенные швы и начал вытаскивать себе внутренности. Порция наглоталась раскалённых углей. Марк Атилий Регул позволил положить себя в ящик, утыканный внутри гвоздями, и спустить с горы». Национальные герои прямо-таки соревновались: как умереть повычурнее, позаковыристее. Так, чтобы у потомков от ужаса волосы на голове зашевелились.Римляне, рождённые для славной жизни, с детства готовились к смерти. В школах настойчиво преподавали: смерть должна быть достойной; не ждите, пока вас позорно убьют; пересильте страх и умрите сами. Дети учились азбуке, старательно переписывая предложения, повествующие о чужой, непременно ужасной и героической гибели. Эти короткие поучительные истории о деяниях и смерти героев назывались греческим словом «хрия». Каждая хрия заканчивалась моралью: достойная смерть — лучшее завершение достойной жизни.А Клавдий не хотел умирать! Пусть смеются неразумные патриции, пусть издевается женоподобный гистрион Мнестер! Стоит ли из-за этого резать вены или поглощать вредные для пищеварения предметы? Клавдию было сорок восемь, но ему казалось, что он ещё не начал жить. Он незаметно проводил дни в тесном таблинуме, пописывая исторические труды, которые никто не хотел читать. Дважды женился, но никакая женщина не любила его. Можно ли умереть, не испытав хоть однажды той великой любви, которую взахлёб расписывают поэты? Или не совершив деяние, которое прославит его в веках? Он мечтал, что историки когда-то напишут: «Так жил великий Клавдий!» вместо «Так умер несчастный Клавдий».— Я буду жить, — бормотал он себе под нос, убегая от дурашливого Мнестера. — Макрон и Тиберий Гемелл погибли, потому что Гай рассердился на них. Моя бедная мать — тоже. Я буду смешить Гая Цезаря, и он никогда не рассердится на меня!Приняв решение, Клавдий заулыбался. Он решил подыграть Мнестеру. Подобрал деревянный меч, который актёр выронил, ловя палку Клавдия. Попытался подражать потешному бою, который устраивают карлики и уродцы в перерыве между настоящими гладиаторскими битвами. Кувыркался по полу, делая забавные телодвижения. Нарочно падал, надеясь ещё сильнее рассмешить публику и, особенно, императора.Наконец Клавдий изнемог. Мнестер заметил мучительную одышку толстяка и, сжалившись, сделал ему подножку. Клавдий упал. Актёр уселся на него, коленями надавив на грудь. Занёс палку, обмотанную губкой, и вопросительно посмотрел на Калигулу.— Потешили вы меня! — давясь смехом, воскликнул Гай.Призывая гостей к молчанию, он привстал и высоко поднял правую руку, сложенную в кулак. Неспешно повернул её большим пальцем вниз. Этот жест обычно обозначал: поверженного гладиатора следует добить!Мнестер кивнул. Поднял вверх палку и, под вой толпы, ткнул губкой в лицо Клавдию.Заиграла труба. Бой окончился.Мнестер побежал по кругу, подражая гладиатору-победителю. Калигула бросил ему мешочек с золотыми монетами. Подражая императору, патриции швыряли актёру деньги. Они со звоном падали на пол и закатывались под столы и ложа. Одна матрона вытащила из уха драгоценную серьгу и подала пробегающему мимо Мнестеру.Калигула грузно повалился на ложе, рядом с Цезонией.— Никогда так не смеялся! Даже вспотел от смеха! — неожиданно голос его изменился, а глаза погрустнели. — Может, хоть этой ночью буду спать спокойно…Клавдий, тяжело отдуваясь, отполз в угол. Никто не обращал на него внимания. Присутствующие восторженно рукоплескали победителю и выдумщику-императору. Одинокий Клавдий, сгорбившись, выбрался из зала. LVIII Клавдий вышел в сад. Присел на мраморную скамью и облегчённо вздохнул. Позорное сражение осталось позади. Из открытых окон дворца ещё доносились взрывы смеха. Клавдию привычно проглотил обиду: не первый и не последний раз над ним смеются!— Приветствую, благородный Клавдий! — услышал он и вздрогнул, испугавшись: неужели кто-то притащился за ним в сад, чтобы продлить насмешку?Подняв глаза, он узнал Домицию, сестру покойного Агенобарба. Матрона выглядела ужасно: растрёпанные волосы, опухшие веки, покрасневшие от слез глаза.— Тебе плохо? — сочувственно спросил он.Домиция, всхлипнув, кивнула. Клавдий подвинулся, освобождая женщине место. Домиция присела рядом с ним, обхватив руками предплечья и судорожно поглаживая их. Скосив глаза, она печально осмотрела нелепый наряд Клавдия: туника в саже и перьях, грязные обмотки на ногах. Клавдий смутился.— Ты была только что в зале? Видела? — застенчиво спросил он.Избегая прямого ответа, матрона опустила ресницы.— Ужасная семья! — помолчав, заявила она. — Гай Цезарь издевается над тобой, Агриппина — надо мной.Свет из окна падал на Домицию, выхватывая из темноты её некрасивое, стареющее лицо. Клавдий видел, как растянулись в гримасе её губы и плаксиво задрожал подбородок.— Что сделала тебе Агриппина? — недоумевал он.Домиция заплакала, уткнувшись лицом в рыхлое плечо Клавдия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
* * * Обед подходил к концу. Сенаторы и всадники, наевшись до предобморочного состояния, с трудом добирались до вомитория, где рабы помогали им облегчиться с помощью павлиньих перьев. Матроны, поджидая старых богатых мужей, втихомолку перемигивались с молодыми соседями. Спрятавшись в дальнем углу, Агриппина самозабвенно целовалась с Пассиеном Криспом. Паллант издалека наблюдал за ней с плохо скрываемым восхищением и чувством зависти к счастливому избраннику.Преторианцы резко задули в трубы, заставив скучающих гостей вздрогнуть и приободриться.Начинался обещанный бой гладиаторов.Рабы поспешно убрали столы и расставили ложа вдоль стен. Освободилось место, достаточное для сражения одной гладиаторской пары.Раздался визг труб и в дверях появился первый гладиатор.— Мнестер?! — пробежал по залу удивлённый шёпот.Актёр пробежался перед зрителями, воинственно потрясая деревянным мечом. Обнажённый торс Мнестера зачем-то был разрисован непристойными картинками, похожими на те, которые посетители старательно выцарапывают на стенах лупанаров. Лицо загримировано под рожу разбойника из народной ателланы. Мнестер дико завывал и делал вид, что хочет проткнуть кого-нибудь из зрителей деревянным мечом.Побесновавшись немного и вызвав рукоплескания, актёр поклонился и отошёл в сторону. Трубы взвизгнули вторично, и в зал втолкнули другого гладиатора.Это был Клавдий.Нелепый шлем с султаном из обтрёпанного конского хвоста венчал голову дяди императора. Лицо покрывал слой ржаной муки. Короткая туника местами вымазана дёгтем и обсыпана куриными перьями. Ноги обмотаны узкими кусками полотна. Вместо щита он держал кухонную сковороду. Вместо меча… Зрители умирали от смеха. Вместо меча Клавдий судорожно сжимал короткую палку, обмотанную влажной губкой. Сей предмет используется в римских уборных, чтобы чистить зад после основательного опорожнения кишечника.— Гладиаторы! Приветствуйте цезаря! — громко произнёс Херея, играющий роль ланисты.Мнестер, дурачась и корча устрашающую рожу, выставил вперёд правую руку и проблеял:— Славься, цезарь! Идущие на смерть приветствуют тебя!Клавдий молчал, низко опустив голову. Кассий Херея слегка подтолкнул его мечом, вложенным в ножны.Не поднимая глаз, Клавдий пугливо шевельнул рукой и пробормотал положенную фразу. Робел и заикался при этом больше, чем всегда.— Начинайте бой! — Калигула махнул шёлковым платком, позаимствованным у Цезонии. Гай забавно надувал щеки, показывая присутствующим: цезарю смешно, но он пытается сохранять положенную серьёзность.Комедия боя началась.Мнестер забегал вокруг пристыженного Клавдия, под всеобщий смех покалывая его деревянным мечом то в спину, то в живот. Клавдий неуклюже вертелся на одном месте, словно укушенный осой. Разозлившись на актёра, издевательски высунувшего язык, Клавдий замахнулся на него палкой, обмотанной губкой. Вызвал этим очередную вспышку хохота.Сообразив, какой позорный предмет ему выдали в качестве оружия, Клавдий брезгливо отбросил палку. Мнестер, быстро изловчившись, словил её на лету. Актёр издевательски мазнул губкой по лицу Клавдия.— Правильно! Так ему и надо! — азартно кричал Калигула. И объяснил, обращаясь к гостям: — У моего дядюшки лицо так похоже на задницу, что трудно отличить!Публика хохотала. Но некоторые, смеясь напоказ, внутренне поёживались. Понимали: любой из них может оказаться на месте Клавдия. Император капризен и непредсказуем.Пламя светильников слепило Клавдия. Женские украшения, белоснежные тоги мужчин, коричневые панцири преторианцев мельтешили перед его глазами безумным хороводом. Спёртый воздух пропах вином, выпитым и пролитым. Клавдий задыхался.Мнестер уколол его мечом в зад, понукая, словно заупрямившегося осла. Клавдий побежал, гонимый одним желанием: изчезнуть! Пробегая мимо зрителей, он напрасно искал проход. Там стоят ложа, на которых лежат, хохочут и потешаются матроны и патриции. Там — столы, уставленные золотой и серебрянной посудой. Там — преторианцы, вооружённые пиками и мечами. Клавдий метался по заколдованному кругу, из которого нет выхода. Мнестер бежал за ним, размахивая палкой из уборной и делая вид, что подтирает Клавдию зад.«После такого позора остаётся одно: умереть!» — растерянно думал Клавдий. Ему отчаянно, до боли в мозгу хотелось жить.Он вспомнил наставника, который в отроческие годы измучил его розгами и наставлениями. «Для римлянина превыше всего честь!» — поучал строгий учитель и со свистом опускал розгу на пальцы маленького Клавдия: «Не ковыряйся в носу!» Следующий удар приходился по спине: «Не горбись!» Десятилетний Клавдий, одурев от страха и глотая сопли, слушал очередную хрию: «Муций Сцевола положил правую руку на горящую жаровню. Катон Утический разорвал на животе свеженаложенные швы и начал вытаскивать себе внутренности. Порция наглоталась раскалённых углей. Марк Атилий Регул позволил положить себя в ящик, утыканный внутри гвоздями, и спустить с горы». Национальные герои прямо-таки соревновались: как умереть повычурнее, позаковыристее. Так, чтобы у потомков от ужаса волосы на голове зашевелились.Римляне, рождённые для славной жизни, с детства готовились к смерти. В школах настойчиво преподавали: смерть должна быть достойной; не ждите, пока вас позорно убьют; пересильте страх и умрите сами. Дети учились азбуке, старательно переписывая предложения, повествующие о чужой, непременно ужасной и героической гибели. Эти короткие поучительные истории о деяниях и смерти героев назывались греческим словом «хрия». Каждая хрия заканчивалась моралью: достойная смерть — лучшее завершение достойной жизни.А Клавдий не хотел умирать! Пусть смеются неразумные патриции, пусть издевается женоподобный гистрион Мнестер! Стоит ли из-за этого резать вены или поглощать вредные для пищеварения предметы? Клавдию было сорок восемь, но ему казалось, что он ещё не начал жить. Он незаметно проводил дни в тесном таблинуме, пописывая исторические труды, которые никто не хотел читать. Дважды женился, но никакая женщина не любила его. Можно ли умереть, не испытав хоть однажды той великой любви, которую взахлёб расписывают поэты? Или не совершив деяние, которое прославит его в веках? Он мечтал, что историки когда-то напишут: «Так жил великий Клавдий!» вместо «Так умер несчастный Клавдий».— Я буду жить, — бормотал он себе под нос, убегая от дурашливого Мнестера. — Макрон и Тиберий Гемелл погибли, потому что Гай рассердился на них. Моя бедная мать — тоже. Я буду смешить Гая Цезаря, и он никогда не рассердится на меня!Приняв решение, Клавдий заулыбался. Он решил подыграть Мнестеру. Подобрал деревянный меч, который актёр выронил, ловя палку Клавдия. Попытался подражать потешному бою, который устраивают карлики и уродцы в перерыве между настоящими гладиаторскими битвами. Кувыркался по полу, делая забавные телодвижения. Нарочно падал, надеясь ещё сильнее рассмешить публику и, особенно, императора.Наконец Клавдий изнемог. Мнестер заметил мучительную одышку толстяка и, сжалившись, сделал ему подножку. Клавдий упал. Актёр уселся на него, коленями надавив на грудь. Занёс палку, обмотанную губкой, и вопросительно посмотрел на Калигулу.— Потешили вы меня! — давясь смехом, воскликнул Гай.Призывая гостей к молчанию, он привстал и высоко поднял правую руку, сложенную в кулак. Неспешно повернул её большим пальцем вниз. Этот жест обычно обозначал: поверженного гладиатора следует добить!Мнестер кивнул. Поднял вверх палку и, под вой толпы, ткнул губкой в лицо Клавдию.Заиграла труба. Бой окончился.Мнестер побежал по кругу, подражая гладиатору-победителю. Калигула бросил ему мешочек с золотыми монетами. Подражая императору, патриции швыряли актёру деньги. Они со звоном падали на пол и закатывались под столы и ложа. Одна матрона вытащила из уха драгоценную серьгу и подала пробегающему мимо Мнестеру.Калигула грузно повалился на ложе, рядом с Цезонией.— Никогда так не смеялся! Даже вспотел от смеха! — неожиданно голос его изменился, а глаза погрустнели. — Может, хоть этой ночью буду спать спокойно…Клавдий, тяжело отдуваясь, отполз в угол. Никто не обращал на него внимания. Присутствующие восторженно рукоплескали победителю и выдумщику-императору. Одинокий Клавдий, сгорбившись, выбрался из зала. LVIII Клавдий вышел в сад. Присел на мраморную скамью и облегчённо вздохнул. Позорное сражение осталось позади. Из открытых окон дворца ещё доносились взрывы смеха. Клавдию привычно проглотил обиду: не первый и не последний раз над ним смеются!— Приветствую, благородный Клавдий! — услышал он и вздрогнул, испугавшись: неужели кто-то притащился за ним в сад, чтобы продлить насмешку?Подняв глаза, он узнал Домицию, сестру покойного Агенобарба. Матрона выглядела ужасно: растрёпанные волосы, опухшие веки, покрасневшие от слез глаза.— Тебе плохо? — сочувственно спросил он.Домиция, всхлипнув, кивнула. Клавдий подвинулся, освобождая женщине место. Домиция присела рядом с ним, обхватив руками предплечья и судорожно поглаживая их. Скосив глаза, она печально осмотрела нелепый наряд Клавдия: туника в саже и перьях, грязные обмотки на ногах. Клавдий смутился.— Ты была только что в зале? Видела? — застенчиво спросил он.Избегая прямого ответа, матрона опустила ресницы.— Ужасная семья! — помолчав, заявила она. — Гай Цезарь издевается над тобой, Агриппина — надо мной.Свет из окна падал на Домицию, выхватывая из темноты её некрасивое, стареющее лицо. Клавдий видел, как растянулись в гримасе её губы и плаксиво задрожал подбородок.— Что сделала тебе Агриппина? — недоумевал он.Домиция заплакала, уткнувшись лицом в рыхлое плечо Клавдия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42