Только так можно сдержать данную мной клятву паломника, — хмуро заявил Рожер.— Ну что ж, пусть все остается как есть, а мы будем выполнять свой долг, — весело согласился Роберт. — Увидим, чем кончится дело с осадой. Ждать падения Никеи осталось недолго. Что-то уж очень веселятся ее защитники: не к добру это. Пожалуй, сплетня насчет подкупа коменданта похожа на правду.Вино кончилось, юноши встали и побрели ужинать. У шатров уже собиралась толпа.Когда Рожер лег спать, у него шумело в голове от захватывающих рассказов о покорении Сицилии. Он был счастлив, что его кузен и друг служит в самой боеспособной части войска, и надеялся воспользоваться его советами. Решение запутанного вопроса о вассальных обязанностях можно было отложить до взятия Антиохии. Проснулся он поздно и понял, что пропустил мессу — впервые с тех пор, как покинул Италию.
Осада Никеи продолжалась уже две недели, и Рожер постепенно освоил воинские обычаи. Было сухо и тепло, и чем больше он привыкал к местному климату, тем увереннее чувствовал себя в доспехах. Император не скупился на еду и вино, а Годрик построил из дерна прохладную землянку. Но защитники все еще постреливали со стен, а баллисты по-прежнему не приносили башне вреда. Казалось, осада будет продолжаться вечно, и он понял, что война на девять десятых состоит из рутины.Конец настал неожиданно. Семнадцатого июня на озере появились греческие корабли, доставленные по суше из Никомидийского залива. Такие подвиги были по плечу только грекам. Эти корабли, оснащенные мощными машинами, могли громить стены прямо с озера. Заодно они перерезали подвоз припасов осажденным, которые турки под покровом темноты тайно доставляли на гребных судах. В полдень восемнадцатого июня, когда Рожер находился у себя в землянке и Годрик помогал ему надевать кольчугу, радостный вопль внезапно потряс весь южный лагерь. Рожер выскочил наружу без оберка и шлема, в незашнурованной, развевающейся кольчуге. Башня, столь долго представлявшая собой неуязвимую для баллист мишень, окуталась облаком пыли и рухнула! Пока защитники крепости не опомнились, нужно было немедленно идти на штурм, но эта оказия была упущена: до конца утренней стражи оставалось лишь несколько минут, и многие воины торопились занять лучшие места за обеденным столом, а дневная стража, в которую предстояло заступить Рожеру, еще не успела облачиться в доспехи. Отчаянная попытка нескольких вооруженных рыцарей ворваться в ворота была предотвращена — их отозвали глашатаи герцога, и вскоре брешь прикрыли большие силы противника. Граф Тулузский в тунике и плаще поскакал наперерез устремившейся в атаку толпе и остановил ее. Воины разошлись по своим местам, предоставив дневной страже изумленно пялиться на знакомые до боли двести ярдов земли, устланной густой пылью.Когда Рожер сменился с дежурства и шел ужинать, то услышал, что генеральный штурм назначен на завтра и начнется он в одиннадцать часов утра (по-здешнему, в пять), когда обороняющиеся утратят утреннюю бдительность, а взошедшее солнце будет светить им прямо в глаза. Это был подходящий предлог для хорошей выпивки, но Рожер, взволнованный предстоящим ему первым боем, не нуждался в дополнительном возбуждении. Вместо этого он пошел в лагерь лотарингцев и исповедался у иноземного пастыря, которого ничуть не смутило, что он отпускает грехи своему соседу по столу.Утром Годрик принес ему завтрак — кусок хлеба, размоченного в вине. Прожив вместе почти год, они легко общались на смеси искаженного саксонского и северофранцузского. Слуга пересказал ему последние слухи: в городе трубили трубы, маршировали отряды. По всему было видно, что гарнизон готовился к отчаянной обороне. Пока он точил меч и полировал шлем, Петр и Годрик тщательно изучали его кольчугу, проверяя, не истрепались ли кожаные ремешки, которыми крепились накладные железные пластины. За час до срока он был на своем месте — позади баллист, нацеленных на брешь.Чтобы не тревожить неприятеля, рыцари поодиночке или парами рассыпались по всему лагерю, а кучки воинов рангом пониже прятались за хижинами. Лениво поглядев на стены, Рожер заметил какую-то перемену. Он вгляделся пристальнее: так и есть! Они спускали знамя. Постепенно знамена исчезали и с других башен, а затем появлялись снова. Но это были уже совсем другие знамена. Вместо узких турецких вымпелов на флагштоках появлялись тяжело свисавшие штандарты с крестом. Но вот ветер подхватил и расправил стяг, взмывший над соседней башней, и он все понял: это был крест Святого Андрея. Над Никеей взвились лабарумы Византийской империи. Внезапно прозвучал сигнал трубы, южные ворота открылись и в них появился отряд греческих воинов!Стон разочарования пронесся над толпой пилигримов. Они начали бестолково метаться туда и сюда, потрясать мечами, из-за хижин выскочили пехотинцы… Ворота быстро закрылись, и на стене появились греческие лучники. Тогда вперед снова выехал граф Тулузский. На сей раз он был в полном вооружении. Его седая борода выбивалась из-под расстегнутого оберка, а щит был приторочен к седлу. Он поднял руку, требуя тишины. Когда все смолкли и приготовились слушать, он прокричал:— Пилигримы! Наш доблестный союзник, император Византии, взял славный город Никею! Приветствуйте его гарнизон! Он не лишает нас законной добычи. Мудрейшие и знатнейшие представители каждого лагеря войдут в город, чтобы забрать ее, но остальные останутся за стенами крепости! Возвращайтесь на свои стоянки. Штурм отменяется!Недовольно поворчав, толпа стала потихоньку расходиться.Все это казалось очень странным, но более всего удивляло поведение турецкого гарнизона: турки капитулировали безо всяких условий, не требуя, чтобы им сохранили жизнь и свободу, когда обрушилась всего-навсего одна башня и возникла одна (правда, обширная) брешь. Днем безоружный Годрик сумел присоединиться к группе таких же простолюдинов, которым разрешили войти в город. Рожер решил, что недостойно расставаться с мечом даже ради Никеи, и отправил Жака пастись с остальными лошадьми. Вернувшись, Годрик рассказал таинственную историю.— Знаете, сир, похоже, что всех нас здорово надули. Они восстановили церкви, в которых турки совершали свои дьявольские обряды, и больше ничего! Турецкие рыцари сидят у дверей своих домов. Никто из них не собирается уходить, и я уверен, что завтра все они объявят себя воинами византийского императора. Кажется, горожане боятся нас больше, чем турок. Конечно, эти греки и уговорили турок сдаться греческому коменданту, боясь во время грабежа потерять все свое барахло. Они получили бы поделом, если бы мы сожгли город с ними вместе. А живут здесь прекрасно — куда лучше, чем в Италии. Вы бы только посмотрели на мощеные улицы, колонны, арки и лавки на рыночной площади! В конце концов, мы должны получить с них хороший выкуп, если только все будет по-честному.С этим ничего нельзя было поделать. Похоже, помощь восточным христианам все больше и больше начинала оборачиваться помощью византийскому императору. Рожер уныло поплелся прочь.Одиночество юноши заставляло его тосковать. Среди паломников было множество рыцарей того же воспитания и положения в обществе, но почти все они были старше, и прежде чем примкнуть к походу, успели повоевать. Сторонники герцога оказались единственными, кто не подвергся нападению по пути в греческую столицу, и это заставляло их ощущать некую неполноценность. Казалось, товарищей Рожера ничуть не интересовали клятвы верности и взаимные обязанности вассалов и сеньоров: клятвы они давали охотно, но при этом всегда лелеяли тайную мысль о бунте. Англия была далеко, за тридевять земель. Почти одиннадцать месяцев прошло с тех пор, как они вышли в поход. Даже гонцу пришлось бы добираться туда несколько недель. Англия была отдаленной окраиной цивилизованного мира, и со всех сторон ее теснили варвары: скотты, ирландцы, валлийцы… На юго-востоке лежали Франция, Испания, Италия, Германия, и центром этого мира был Рим. Но к границам его подступали толпы неверных. Воспитанный на рассказах о войнах против испанских мавров и славян, Рожер прошел через все романские страны, где в ходу была латынь, и попал теперь сюда, но Палестина оказалась бледным подобием той страны, что являлась ему в мечтах, — то была страна могучих городов и заброшенных полей, где нет ни сеньоров, ни вассалов, а есть только налогоплательщики и сборщики податей, наемные солдаты и всесильный император, захвативший трон в результате военного мятежа… Ему хотелось вновь услышать монахов, поющих в аббатстве Бэтл, увидеть свой манор и таверну, в которой торгуют пивом, но все это было так далеко… Он завернулся в одеяло и заплакал, вспоминая родной Суссекс.Весь следующий день Рожер бесцельно слонялся вокруг лагеря. Он увидел запряженную быками повозку, стоявшую у разрушенной усадьбы, и греческую семью — женщин и детей, сосредоточенно обкладывавших дерном прохудившуюся крышу. Крестьяне выбивались из сил, пытаясь залечить раны, нанесенные войной, и все говорило о том, что они считают изгнание турок благодатью божьей. Во время обеда глашатаи оповестили воинов, что дань собрана и будет роздана вождями своим вассалам за час до ужина. Задолго до этого времени Рожер оказался у шатра герцога. Он присоединился к толпе рыцарей, которые явились кто верхом, кто ведя коня в поводу: каждому было велено явиться во всеоружии, поскольку доля добычи определялась по его вкладу в победу. Добыча была скромная, хотя опытные рыцари уверяли, что так бывает всегда, когда собранную богатую дань делят на тысячи частей. В конце концов, герцог Нормандский не стал требовать больше того, что ему положено: другой на его месте урвал бы себе львиную долю. Но герцог всегда славился мотовством, а не скупостью.Чиновники герцога сидели на скамье за столом, покрытым расчерченной на квадраты тканью (как было принято в Руанском казначействе), а слуги раскладывали по этим квадратам ценности. Безоружный герцог Роберт в это время прогуливался возле стола, улыбаясь от уха до уха. Первыми к столу вызвали графов Блуа и Булони и вручили каждому по несколько золотых кубков. Потом потянулись бароны. Они спешивались, оставляя коней на попечение слуг. Рыцари в латных штанах шли вслед за ними. Имя Рожера выкликнули одним из последних. Его долю составили три большие серебряные монеты и кусок плоского серебряного блюда. Одну из монет, на которой было выбито изображение Богоматери в полный рост, он разделил надвое и вручил по полторы монеты Петру и Годрику, которым, как безоружным, доли в добыче не полагалось. Кусок блюда был настолько мал, что легко умещался в кармане, и Рожер взял его себе.Всю ночь лагерь предавался азартным играм, пьянству и безудержному разгулу, но для игры Рожер был слишком беден, а цены на вино подскочили настолько, что он предпочел провести и вторую ночь в одиночестве. На рассвете его, как обычно, разбудил Годрик. Он стоял рядом, ожидая разрешения заговорить.— Доброе утро, сир, — поздоровался он, чудовищно коверкая французские слова. — Я говорил, что этот город — прекрасное место, и не такое уж многолюдное. Так вот, император выделил в нем квартал для паломников, которые захотят здесь остаться. Там будет церковь и монастырь, и первых два года разрешают не платить подати. Я тут встретил одного воина родом из Англии, который служит в местном гарнизоне, и он мне все рассказал. В войске у них полным-полно саксов. Мне бы хотелось остаться здесь и открыть кожевенную лавку. Я захватил с собой инструменты, а шкур тут хватит. Вы помните, сир, что до похода я был вольным жителем города Рэя, а не вашим сервом Серв (лат. «раб») — в средневековой Европе категория феодально зависимого крестьянства, ограниченная в правах перехода из вотчины в вотчину, в наследовании имущества, свободе брака и др. К XVI в. сохранились лишь пережитки серважа.
. Я просто сопровождал вас в дороге, служил вам, а вы мне платили, так что мы квиты. Что вы скажете, сир, если я оставлю службу?— Ты не мой серв и при желании можешь уйти, — ответил Рожер. — Но тебе следует подумать о двух вещах. Во-первых, как ты будешь жить в этой чужой стране, не зная местного языка? Во-вторых, ты тоже давал обет паломника. Разве он уже исполнен?— То, что здесь чужая земля, меня не пугает. Для нас теперь и Англия стала чужой. Там тоже новые хозяева, новые законы и новый язык. А тут я буду не хуже прочих латинян. Тут каждый равен перед императором и законом. Что до обета паломника, то я его уже исполнил. Я клялся идти на Восток и помогать защищать христианские церкви от неверных, и что же? Я в Византии, я участвовал во взятии города, который принадлежал неверным, а теперь стал христианским. В этих местах не так уж много латинских церквей, а здесь она будет. Я с чистой совестью могу поселиться тут и жить как свободный человек, не имея над собой никакого хозяина, кроме императора. Но мне бы хотелось расстаться с вами по-доброму, сир.— Что ж, будь по-твоему, — сказал Рожер. — Ступай с миром, друг мой. Я рыцарь, и мой долг идти вперед, пока не закончится война, а ты не воин, у тебя даже оружия нет. Отсюда мы двинемся во вражеские земли, и если мои доспехи будут пробиты, я умру, потому что некому будет починить их. Раз ты считаешь, что уже исполнил свой обет, я не буду спорить. Иди с богом и молись за меня.Больше он никогда не видел Годрика.Было решено, что пилигримы выступят в поход двадцать седьмого июня. Рожер продал свою походную лошадь. Лотарингский священник дал за нее хорошую цену — четыре золотые монеты, потому что в лагере из-за жары и плохой воды начался падеж. Договор с императором вышел вполне пристойный, несмотря на всеобщее разочарование от того, что Никею вернули императору, а не передали кому-нибудь из франкских сеньоров. Дань была собрана и распределена по справедливости; взяв город, греки позволили паломникам селиться в нем. Никто не мог пожаловаться на плохое снабжение. Было объявлено, что греческое войско готово присоединиться к ним, хотя сам император и не примет участия в походе. Наилучшей приметой казалась легкость, с которой взяли город. Однажды Рожер на пару с Робертом пас лошадей, и тот сказал:— Теперь никто не усомнится, что на Востоке воевать не умеют. Мы покоряли Италию сорок лет, а неверные захватили всю эту страну, от Антиохии до моря, за какие-то пять лет. Им это далось так же легко, как нам завоевание Англии. Говорят, эти турецкие бароны грызутся между собой; если же на них идут войной смелые люди, они сдаются, едва рухнет первая башня. И еще я слышал, что турок можно заставить убраться восвояси подкупом. Они не отважились встретиться с нами на поле боя, сдали свою столицу без всякой борьбы, и я думаю, через шесть недель мы будем в Антиохии, а следующей зимой возьмем и Иерусалим.Войско выступило в поход с воодушевлением. III. ДОРИЛЕЙ, 1097 К рассвету первого июля весь лагерь был уже на ногах. Петр седлал боевого скакуна, а Рожер сумел уговорить шедшего мимо арбалетчика помочь ему надеть доспехи. Дезертирство Годрика обернулось для него большими неприятностями, но виноват в этом был он сам: на горожан никогда нельзя было положиться. От ночевки на голой земле у него ныло тело и невыносимо болел живот. Припасов не хватало, и ужин был скудный. Еду им доставляли через пролив из Европы — Восточная Византия была разграблена дотла, а трусливые греческие маркитанты не решались соваться в земли, захваченные неверными. Вооружившись, Рожер пошел к шатру герцога и был счастлив получить на завтрак краюху хлеба позавчерашней выпечки, размоченную в разбавленном вине. Служить мессу было некогда, иначе они не успели бы выступить в поход до наступления жары, хотя турки были близко, а каждый христианин знал, чем грозит ему гибель без предварительного покаяния. Питьевая вода тоже была на исходе, поскольку пехотинцы ленились ходить за ней. Правда, Рожер еще не испытывал настоящей жажды, но зато страдал от запора и изжоги. Тем не менее он одним махом проглотил свою краюху и пошел к холму, за которым, как подсказало ему обоняние, собралось множество паломников, готовых к выступлению.Как ни странно, после еды ему полегчало. Увидев, что Петр ведет навьюченную лошадь в обоз, он забрался в седло и поехал к месту сбора рыцарей второго ранга. Там их собралось несколько сотен — слишком много, чтобы сосчитать точнее. Все норманны Англии, Нормандии, Сицилии и Апулии сбились в один отряд, составлявший примерно половину войска. Предводительствовал ими граф Тарентский, поскольку остальные сеньоры согласились подчиняться его приказам. Французы, провансальцы и лотарингцы должны были идти несколькими милями южнее. Считалось, что так будет легче добыть фураж, но все знали, в чем тут дело. Просто граф Тулузский ни за что не согласился бы выполнять распоряжения норманна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Осада Никеи продолжалась уже две недели, и Рожер постепенно освоил воинские обычаи. Было сухо и тепло, и чем больше он привыкал к местному климату, тем увереннее чувствовал себя в доспехах. Император не скупился на еду и вино, а Годрик построил из дерна прохладную землянку. Но защитники все еще постреливали со стен, а баллисты по-прежнему не приносили башне вреда. Казалось, осада будет продолжаться вечно, и он понял, что война на девять десятых состоит из рутины.Конец настал неожиданно. Семнадцатого июня на озере появились греческие корабли, доставленные по суше из Никомидийского залива. Такие подвиги были по плечу только грекам. Эти корабли, оснащенные мощными машинами, могли громить стены прямо с озера. Заодно они перерезали подвоз припасов осажденным, которые турки под покровом темноты тайно доставляли на гребных судах. В полдень восемнадцатого июня, когда Рожер находился у себя в землянке и Годрик помогал ему надевать кольчугу, радостный вопль внезапно потряс весь южный лагерь. Рожер выскочил наружу без оберка и шлема, в незашнурованной, развевающейся кольчуге. Башня, столь долго представлявшая собой неуязвимую для баллист мишень, окуталась облаком пыли и рухнула! Пока защитники крепости не опомнились, нужно было немедленно идти на штурм, но эта оказия была упущена: до конца утренней стражи оставалось лишь несколько минут, и многие воины торопились занять лучшие места за обеденным столом, а дневная стража, в которую предстояло заступить Рожеру, еще не успела облачиться в доспехи. Отчаянная попытка нескольких вооруженных рыцарей ворваться в ворота была предотвращена — их отозвали глашатаи герцога, и вскоре брешь прикрыли большие силы противника. Граф Тулузский в тунике и плаще поскакал наперерез устремившейся в атаку толпе и остановил ее. Воины разошлись по своим местам, предоставив дневной страже изумленно пялиться на знакомые до боли двести ярдов земли, устланной густой пылью.Когда Рожер сменился с дежурства и шел ужинать, то услышал, что генеральный штурм назначен на завтра и начнется он в одиннадцать часов утра (по-здешнему, в пять), когда обороняющиеся утратят утреннюю бдительность, а взошедшее солнце будет светить им прямо в глаза. Это был подходящий предлог для хорошей выпивки, но Рожер, взволнованный предстоящим ему первым боем, не нуждался в дополнительном возбуждении. Вместо этого он пошел в лагерь лотарингцев и исповедался у иноземного пастыря, которого ничуть не смутило, что он отпускает грехи своему соседу по столу.Утром Годрик принес ему завтрак — кусок хлеба, размоченного в вине. Прожив вместе почти год, они легко общались на смеси искаженного саксонского и северофранцузского. Слуга пересказал ему последние слухи: в городе трубили трубы, маршировали отряды. По всему было видно, что гарнизон готовился к отчаянной обороне. Пока он точил меч и полировал шлем, Петр и Годрик тщательно изучали его кольчугу, проверяя, не истрепались ли кожаные ремешки, которыми крепились накладные железные пластины. За час до срока он был на своем месте — позади баллист, нацеленных на брешь.Чтобы не тревожить неприятеля, рыцари поодиночке или парами рассыпались по всему лагерю, а кучки воинов рангом пониже прятались за хижинами. Лениво поглядев на стены, Рожер заметил какую-то перемену. Он вгляделся пристальнее: так и есть! Они спускали знамя. Постепенно знамена исчезали и с других башен, а затем появлялись снова. Но это были уже совсем другие знамена. Вместо узких турецких вымпелов на флагштоках появлялись тяжело свисавшие штандарты с крестом. Но вот ветер подхватил и расправил стяг, взмывший над соседней башней, и он все понял: это был крест Святого Андрея. Над Никеей взвились лабарумы Византийской империи. Внезапно прозвучал сигнал трубы, южные ворота открылись и в них появился отряд греческих воинов!Стон разочарования пронесся над толпой пилигримов. Они начали бестолково метаться туда и сюда, потрясать мечами, из-за хижин выскочили пехотинцы… Ворота быстро закрылись, и на стене появились греческие лучники. Тогда вперед снова выехал граф Тулузский. На сей раз он был в полном вооружении. Его седая борода выбивалась из-под расстегнутого оберка, а щит был приторочен к седлу. Он поднял руку, требуя тишины. Когда все смолкли и приготовились слушать, он прокричал:— Пилигримы! Наш доблестный союзник, император Византии, взял славный город Никею! Приветствуйте его гарнизон! Он не лишает нас законной добычи. Мудрейшие и знатнейшие представители каждого лагеря войдут в город, чтобы забрать ее, но остальные останутся за стенами крепости! Возвращайтесь на свои стоянки. Штурм отменяется!Недовольно поворчав, толпа стала потихоньку расходиться.Все это казалось очень странным, но более всего удивляло поведение турецкого гарнизона: турки капитулировали безо всяких условий, не требуя, чтобы им сохранили жизнь и свободу, когда обрушилась всего-навсего одна башня и возникла одна (правда, обширная) брешь. Днем безоружный Годрик сумел присоединиться к группе таких же простолюдинов, которым разрешили войти в город. Рожер решил, что недостойно расставаться с мечом даже ради Никеи, и отправил Жака пастись с остальными лошадьми. Вернувшись, Годрик рассказал таинственную историю.— Знаете, сир, похоже, что всех нас здорово надули. Они восстановили церкви, в которых турки совершали свои дьявольские обряды, и больше ничего! Турецкие рыцари сидят у дверей своих домов. Никто из них не собирается уходить, и я уверен, что завтра все они объявят себя воинами византийского императора. Кажется, горожане боятся нас больше, чем турок. Конечно, эти греки и уговорили турок сдаться греческому коменданту, боясь во время грабежа потерять все свое барахло. Они получили бы поделом, если бы мы сожгли город с ними вместе. А живут здесь прекрасно — куда лучше, чем в Италии. Вы бы только посмотрели на мощеные улицы, колонны, арки и лавки на рыночной площади! В конце концов, мы должны получить с них хороший выкуп, если только все будет по-честному.С этим ничего нельзя было поделать. Похоже, помощь восточным христианам все больше и больше начинала оборачиваться помощью византийскому императору. Рожер уныло поплелся прочь.Одиночество юноши заставляло его тосковать. Среди паломников было множество рыцарей того же воспитания и положения в обществе, но почти все они были старше, и прежде чем примкнуть к походу, успели повоевать. Сторонники герцога оказались единственными, кто не подвергся нападению по пути в греческую столицу, и это заставляло их ощущать некую неполноценность. Казалось, товарищей Рожера ничуть не интересовали клятвы верности и взаимные обязанности вассалов и сеньоров: клятвы они давали охотно, но при этом всегда лелеяли тайную мысль о бунте. Англия была далеко, за тридевять земель. Почти одиннадцать месяцев прошло с тех пор, как они вышли в поход. Даже гонцу пришлось бы добираться туда несколько недель. Англия была отдаленной окраиной цивилизованного мира, и со всех сторон ее теснили варвары: скотты, ирландцы, валлийцы… На юго-востоке лежали Франция, Испания, Италия, Германия, и центром этого мира был Рим. Но к границам его подступали толпы неверных. Воспитанный на рассказах о войнах против испанских мавров и славян, Рожер прошел через все романские страны, где в ходу была латынь, и попал теперь сюда, но Палестина оказалась бледным подобием той страны, что являлась ему в мечтах, — то была страна могучих городов и заброшенных полей, где нет ни сеньоров, ни вассалов, а есть только налогоплательщики и сборщики податей, наемные солдаты и всесильный император, захвативший трон в результате военного мятежа… Ему хотелось вновь услышать монахов, поющих в аббатстве Бэтл, увидеть свой манор и таверну, в которой торгуют пивом, но все это было так далеко… Он завернулся в одеяло и заплакал, вспоминая родной Суссекс.Весь следующий день Рожер бесцельно слонялся вокруг лагеря. Он увидел запряженную быками повозку, стоявшую у разрушенной усадьбы, и греческую семью — женщин и детей, сосредоточенно обкладывавших дерном прохудившуюся крышу. Крестьяне выбивались из сил, пытаясь залечить раны, нанесенные войной, и все говорило о том, что они считают изгнание турок благодатью божьей. Во время обеда глашатаи оповестили воинов, что дань собрана и будет роздана вождями своим вассалам за час до ужина. Задолго до этого времени Рожер оказался у шатра герцога. Он присоединился к толпе рыцарей, которые явились кто верхом, кто ведя коня в поводу: каждому было велено явиться во всеоружии, поскольку доля добычи определялась по его вкладу в победу. Добыча была скромная, хотя опытные рыцари уверяли, что так бывает всегда, когда собранную богатую дань делят на тысячи частей. В конце концов, герцог Нормандский не стал требовать больше того, что ему положено: другой на его месте урвал бы себе львиную долю. Но герцог всегда славился мотовством, а не скупостью.Чиновники герцога сидели на скамье за столом, покрытым расчерченной на квадраты тканью (как было принято в Руанском казначействе), а слуги раскладывали по этим квадратам ценности. Безоружный герцог Роберт в это время прогуливался возле стола, улыбаясь от уха до уха. Первыми к столу вызвали графов Блуа и Булони и вручили каждому по несколько золотых кубков. Потом потянулись бароны. Они спешивались, оставляя коней на попечение слуг. Рыцари в латных штанах шли вслед за ними. Имя Рожера выкликнули одним из последних. Его долю составили три большие серебряные монеты и кусок плоского серебряного блюда. Одну из монет, на которой было выбито изображение Богоматери в полный рост, он разделил надвое и вручил по полторы монеты Петру и Годрику, которым, как безоружным, доли в добыче не полагалось. Кусок блюда был настолько мал, что легко умещался в кармане, и Рожер взял его себе.Всю ночь лагерь предавался азартным играм, пьянству и безудержному разгулу, но для игры Рожер был слишком беден, а цены на вино подскочили настолько, что он предпочел провести и вторую ночь в одиночестве. На рассвете его, как обычно, разбудил Годрик. Он стоял рядом, ожидая разрешения заговорить.— Доброе утро, сир, — поздоровался он, чудовищно коверкая французские слова. — Я говорил, что этот город — прекрасное место, и не такое уж многолюдное. Так вот, император выделил в нем квартал для паломников, которые захотят здесь остаться. Там будет церковь и монастырь, и первых два года разрешают не платить подати. Я тут встретил одного воина родом из Англии, который служит в местном гарнизоне, и он мне все рассказал. В войске у них полным-полно саксов. Мне бы хотелось остаться здесь и открыть кожевенную лавку. Я захватил с собой инструменты, а шкур тут хватит. Вы помните, сир, что до похода я был вольным жителем города Рэя, а не вашим сервом Серв (лат. «раб») — в средневековой Европе категория феодально зависимого крестьянства, ограниченная в правах перехода из вотчины в вотчину, в наследовании имущества, свободе брака и др. К XVI в. сохранились лишь пережитки серважа.
. Я просто сопровождал вас в дороге, служил вам, а вы мне платили, так что мы квиты. Что вы скажете, сир, если я оставлю службу?— Ты не мой серв и при желании можешь уйти, — ответил Рожер. — Но тебе следует подумать о двух вещах. Во-первых, как ты будешь жить в этой чужой стране, не зная местного языка? Во-вторых, ты тоже давал обет паломника. Разве он уже исполнен?— То, что здесь чужая земля, меня не пугает. Для нас теперь и Англия стала чужой. Там тоже новые хозяева, новые законы и новый язык. А тут я буду не хуже прочих латинян. Тут каждый равен перед императором и законом. Что до обета паломника, то я его уже исполнил. Я клялся идти на Восток и помогать защищать христианские церкви от неверных, и что же? Я в Византии, я участвовал во взятии города, который принадлежал неверным, а теперь стал христианским. В этих местах не так уж много латинских церквей, а здесь она будет. Я с чистой совестью могу поселиться тут и жить как свободный человек, не имея над собой никакого хозяина, кроме императора. Но мне бы хотелось расстаться с вами по-доброму, сир.— Что ж, будь по-твоему, — сказал Рожер. — Ступай с миром, друг мой. Я рыцарь, и мой долг идти вперед, пока не закончится война, а ты не воин, у тебя даже оружия нет. Отсюда мы двинемся во вражеские земли, и если мои доспехи будут пробиты, я умру, потому что некому будет починить их. Раз ты считаешь, что уже исполнил свой обет, я не буду спорить. Иди с богом и молись за меня.Больше он никогда не видел Годрика.Было решено, что пилигримы выступят в поход двадцать седьмого июня. Рожер продал свою походную лошадь. Лотарингский священник дал за нее хорошую цену — четыре золотые монеты, потому что в лагере из-за жары и плохой воды начался падеж. Договор с императором вышел вполне пристойный, несмотря на всеобщее разочарование от того, что Никею вернули императору, а не передали кому-нибудь из франкских сеньоров. Дань была собрана и распределена по справедливости; взяв город, греки позволили паломникам селиться в нем. Никто не мог пожаловаться на плохое снабжение. Было объявлено, что греческое войско готово присоединиться к ним, хотя сам император и не примет участия в походе. Наилучшей приметой казалась легкость, с которой взяли город. Однажды Рожер на пару с Робертом пас лошадей, и тот сказал:— Теперь никто не усомнится, что на Востоке воевать не умеют. Мы покоряли Италию сорок лет, а неверные захватили всю эту страну, от Антиохии до моря, за какие-то пять лет. Им это далось так же легко, как нам завоевание Англии. Говорят, эти турецкие бароны грызутся между собой; если же на них идут войной смелые люди, они сдаются, едва рухнет первая башня. И еще я слышал, что турок можно заставить убраться восвояси подкупом. Они не отважились встретиться с нами на поле боя, сдали свою столицу без всякой борьбы, и я думаю, через шесть недель мы будем в Антиохии, а следующей зимой возьмем и Иерусалим.Войско выступило в поход с воодушевлением. III. ДОРИЛЕЙ, 1097 К рассвету первого июля весь лагерь был уже на ногах. Петр седлал боевого скакуна, а Рожер сумел уговорить шедшего мимо арбалетчика помочь ему надеть доспехи. Дезертирство Годрика обернулось для него большими неприятностями, но виноват в этом был он сам: на горожан никогда нельзя было положиться. От ночевки на голой земле у него ныло тело и невыносимо болел живот. Припасов не хватало, и ужин был скудный. Еду им доставляли через пролив из Европы — Восточная Византия была разграблена дотла, а трусливые греческие маркитанты не решались соваться в земли, захваченные неверными. Вооружившись, Рожер пошел к шатру герцога и был счастлив получить на завтрак краюху хлеба позавчерашней выпечки, размоченную в разбавленном вине. Служить мессу было некогда, иначе они не успели бы выступить в поход до наступления жары, хотя турки были близко, а каждый христианин знал, чем грозит ему гибель без предварительного покаяния. Питьевая вода тоже была на исходе, поскольку пехотинцы ленились ходить за ней. Правда, Рожер еще не испытывал настоящей жажды, но зато страдал от запора и изжоги. Тем не менее он одним махом проглотил свою краюху и пошел к холму, за которым, как подсказало ему обоняние, собралось множество паломников, готовых к выступлению.Как ни странно, после еды ему полегчало. Увидев, что Петр ведет навьюченную лошадь в обоз, он забрался в седло и поехал к месту сбора рыцарей второго ранга. Там их собралось несколько сотен — слишком много, чтобы сосчитать точнее. Все норманны Англии, Нормандии, Сицилии и Апулии сбились в один отряд, составлявший примерно половину войска. Предводительствовал ими граф Тарентский, поскольку остальные сеньоры согласились подчиняться его приказам. Французы, провансальцы и лотарингцы должны были идти несколькими милями южнее. Считалось, что так будет легче добыть фураж, но все знали, в чем тут дело. Просто граф Тулузский ни за что не согласился бы выполнять распоряжения норманна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41