— Прекрасный залп, — отозвался Рожер, — но что толку? Уже двадцать камней попало в одно и то же место. Большей точности от катапульты и требовать невозможно. Ложись! Сейчас они пришлют нам ответ!Другой огромный камень сверкнул в солнечных лучах, но летел он в противоположную сторону. Его выпустила катапульта поменьше, установленная неверными на городской стене, чтобы отстреливаться от осаждающих. Но машины христиан были недосягаемы, а укрывшиеся за плетнем наблюдатели представляли собой слишком незначительную цель. Камень упал далеко позади, ударился о скалистую почву и отлетел в сторону. Хотя уже три машины пилигримов обстреливали один и тот же участок стены, дальность их действия была слишком мала, чтобы поставить еще несколько катапульт и уберечь механиков от стрел неверных. Конечно, продолжай они неуклонно бить в одну точку, стена рано или поздно обрушится, но похоже было, что при таких темпах осаждающие состарятся раньше, чем это произойдет.Рожер и Эд вновь впали в дремотное состояние. Уставший после бессонной ночи Эд протяжно и громко зевнул, а потом заговорил — чтобы не уснуть.— О боже, мы тут всю жизнь проторчим, — проворчал он. — Есть хоть намек на то, что эта проклятая стена когда-нибудь рухнет?— При такой скорости? Можешь быть уверен, в ближайшие недели этого не случится. Последние один-два залпа откололи от стены приличный кусок, но остальные летели слишком высоко и ударили в стену под неправильным углом. В Никее у греков были машины, которые метали камни более горизонтально; ты сам видел, что они сделали со стеной за один день работы.— Да, эти греки горазды по части всякой осадной чертовщины, — лениво ответил Эд. — Жаль, что их здесь нет. Пара-другая таких ребят нам не помешала бы…— Лучше не надейся, — посоветовал Рожер. — Похоже, что гарнизон Лаодикеи на стороне неверных. Стыд и срам! Жаль, что не князь Боэмунд взял этот порт прошлой осенью.— Князь сделал ошибку, затеяв ссору с императором как раз тогда, когда нам позарез понадобилась помощь греков.В ответ Рожер издал непристойный звук и высунул голову из-за плетня, чтобы проследить, куда упадет очередной камень, посланный христианской катапультой. Но Эда распирало желание поговорить, и вскоре он снова подал голос:— А что ты делал в это время три года назад? Рожер честно постарался припомнить. Казалось, это было так давно… Три года назад он еще не встретил Анну, а теперь его супружеская жизнь кончена. И вдруг перед его глазами возник заливной луг на берегу Разера; к нему подходит отец и говорит, что конь достаточно потрудился и пора ехать в Бэтлское аббатство.— Три года назад… — мечтательно повторил он. — Знаешь, похоже, в это время я колол копьем чучело, стоявшее в поле. Помню, мне пришлось одолжить кольчугу у старшего брата, потому что своей у меня еще не было. И скакуном я учился управлять — конечно, он давно умер. Сомневаюсь, что после этого паломничества останется в живых хотя бы сотня коней, на которых мы выступали в поход. Было бы куда полезнее учиться копать и плести заборы, а не махать мечом и копьем, как я тогда… Похоже, война — это совсем не то, о чем мы мечтали. Она вовсе не такая, как в песнях труверов.— А я три года назад грабил Мен Мен — историческая провинция во Франции, в бассейне реки Луар, притока Луары (главный город — Ле-Ман).
, — медленно и со вкусом произнес Эд, как говорит каждый, вспоминая о событиях своей жизни. — Вот это была настоящая война — как раз такая, как в песнях труверов! Там пришел к власти незаконный сын старого графа, и мы отправились в набег вслед за королем Вильгельмом и герцогом Робертом. Ох и весело было! А если кому-то больше нравилось драться, чем грабить, так можно было взять с собой несколько приятелей и устроить поединок с отрядом анжуйцев — на равных. Замки там, конечно, тоже были сильные, но мы либо проходили мимо, либо их осаждала пехота, а мы скакали по полям и радовались жизни. Да, такие маленькие войны — сплошное удовольствие! Это паломничество слишком серьезное и утомительное дело. Так мы никогда не избавимся от наших вождей. Опять же, эти неверные не щадят рыцаря, которому не повезло во время битвы, а грабить здесь чересчур опасно. Когда я оставил войско и отправился в Киликию, так еле унес оттуда ноги.— Да, ты уже рассказывал об этом утром, — быстро вставил Рожер. Возможно, это была совсем другая история, которую он еще не слышал (на счету Эда, по его собственному признанию, было немало опасных стычек с неверными), но беседа только усилила тоску по дому, так что еще ярче проступили воспоминания о детстве. Словно он вновь очутился в ином мире, где реки круглый год не меняют русла, лишь слегка разливаясь весной, а пастбища зеленеют и зимой, и летом. Ему вдруг страстно захотелось увидеть родных. Отец всегда был суров, а брат частенько задирал Рожера и относился к нему свысока, как к маленькому, но это был его дом — место, откуда он вышел и куда никогда не вернется. Жив ли еще отец? Он быстро старел, а три года — долгий срок для пожилого человека. Да и брат, быть может, уже погиб в случайной стычке с валлийцами. Мало ли какие опасности поджидают воина короля? Тогда манор Бодем перейдет младшему сыну… Рожер приказал себе выбросить это из головы: он стал паломником по своей воле и никогда не вернется в Англию.Теперь камни летели в стену гораздо реже; приближался закат, и, как обычно, снаряды подходили к концу. Пехотинцы весь день рыскали по скалистой равнине в поисках подходящих булыжников, ломами дробили прибрежные утесы, но переправлять эти глыбы в лагерь было трудно, и накопить приличный запас камней никогда не удавалось. Солнце садилось, и механики принялись сматывать канаты катапульты, боясь, как бы им не повредила вечерняя роса. Дозорным пора было идти ужинать.В хижине был полный порядок. Фома на вьючном коне возил камни к осадным машинам. Это был тяжелый труд, но зато животное честно добывало себе пропитание. Верховая пони под охраной паслась на пустынных восточных холмах, где благодаря зимним дождям еще сохранялась кое-какая трава. Европейскому скакуну этого не хватило бы, но конь был местной породы и привык круглый год жить на подножном корму. Фома все еще не утратил бодрости духа: стену вблизи он не видел, а подвозка камней — работа слишком тяжелая, чтобы глазеть по сторонам. И только наблюдатели при виде почти не поврежденных стен падали духом.Четыре дня спустя в лагерь прибыли герцог Бульонский и граф Фландрский со своими вассалами. Наконец-то войско пилигримов воссоединилось и появилась возможность начать осаду Акры по-настоящему. Если бы город удалось взять быстро, это принудило бы к сдаче и другие вражеские крепости: сейчас успех был необходим, как никогда. Однако городские стены были слишком крепки для машин, имевшихся в распоряжении осаждающих, а каменистая почва не позволяла сделать подкоп. Взять врагов измором тоже было невозможно, поскольку все окрестные портовые города оставались в руках неверных. В распоряжении паломников оставался один-единственный способ взять город, отчаянный и кровавый: начать одновременный штурм стены на всем ее протяжении в надежде на то, что у гарнизона не хватит сил на круговую оборону. Сумеет ли Священное Копье вновь вдохновить на подвиг отчаявшихся и тосковавших по дому пилигримов, поможет ли оно одолеть могучие византийские стены? Это зависело от отношения пилигримов к сомнительной реликвии. Десять месяцев прошло с того дня, как ведомое Копьем войско одержало фантастическую победу, и за этот срок вера в чудодейственную святыню изрядно обветшала. Рожер никогда не относился к числу горячих почитателей реликвии, но за последнее время у него появилось много единомышленников, даже среди прованцев.Эти сомнения стали решающими, когда граф Тулузский надумал штурмовать стены со стороны моря, забравшись на скалы во время отлива. План был очень рискованный, рассчитанный на чудо, и большинство склонялось к предварительному испытанию божественной силы реликвии. В конце концов было решено, что восьмого апреля, в Страстную пятницу, отец Петр-Варфоломей, вдохновленный Священным Копьем, пройдет через огонь, и, если ему это удастся, чудодейственные свойства реликвии будут подтверждены. Маловерные убедятся, что священник верит в свое видение. Он был единственным, кто мог доказать его истинность.К несчастью, проверка не удалась. Петр-Варфоломей прошел через пламя и остался жив, но был так сильно обожжен, что споры между сторонниками и противниками Копья только усилились.В тот же день Рожер охранял лошадей на пастбище. От нечего делать он принялся заново обдумывать всю эту историю и в который раз не смог прийти к окончательному решению. Только отец Петр мог доподлинно знать, являлся ли ему апостол. Если он лгал, то как решился пойти на огненную муку и почти неизбежную смерть? Это было необъяснимо. Впрочем, Рожер был рад погрузиться в бесплодные раздумья: они помогали отвлечься от мыслей об Анне, снившейся ему каждую ночь.Его постоянно угнетало предчувствие неудачи. Анна, конечно, была насквозь испорченным существом, но бросила его только потому, что он был ни на что не способен и за три года паломничества так и не сумел прославиться; самонадеянность его быстро прошла, и теперь он утешал себя тем, что по крайней мере выказал себя не трусливее других. Просто он не умеет совершать безрассудные поступки.Эта последняя мысль была еще неприятнее. Наверное, он человек слишком приземленный, раз не может воспарить духом. Все проповедники и даже авторы рыцарских романов утверждали, что только чистая совесть позволяет рыцарю совершить подвиг… Как бы то ни было, послезавтра, в Прощеное воскресенье, ему предстоит причаститься, а до того он обязан простить Роберта де Санта-Фоска и исповедаться отцу Иву. Намотав на руку поводья своего коня и поглядывая на пасущихся лошадей, Рожер попытался уговорить самого себя простить кузена. Ведь если как следует постараться, это совсем не трудно, все случившееся в Антиохии случилось давным-давно и больше его не волнует… На закате, когда пришло время гнать лошадей в лагерь, он решил, что добился немалых успехов.После ужина он увиделся с отцом Ивом и хорошенько исповедался. После отпущения грехов священник предложил Рожеру выпить по чаше вина, и тот не отказался. Разговор коснулся главного события дня. Отец Ив был очень расстроен.— Не следовало вождям разрешать это испытание, — сказал он. — Если чудо что-то означает, то отсутствие чуда не означает ровным счетом ничего. Безрассудно и самонадеянно ожидать, что стоит вопросить Господа, и Он тут же пошлет нам знак. Вот Он и наказал нас за грехи: едва мы попытались устроить Божий суд на земле, как наши сомнения только усилились. Паломники должны больше полагаться на свои мечи.— Но тогда маловероятно, что мы возьмем этот город, — удрученно сказал Рожер. — Значит, нам остается надеяться только на внезапный штурм, а для этого воинам не хватает уверенности в себе. Постараемся сделать все, что от нас зависит.— Даже если это и так, не стоит отчаиваться. Смерть в бою отворит вам врата Царствия Небесного. А кроме того, нас до сих пор еще никто не побеждал! Надеюсь, отец Петр излечится от ожогов. Его смерть лишила бы паломников остатков смелости. Даже если он и обманщик, то все равно храбрец, коли согласился на такое!Тем не менее двадцатого апреля, через двенадцать дней после испытания, Петр-Варфоломей скончался.Изверившееся и отчаявшееся войско продолжало осаду. С приходом весны холмы покрылись густой травой, и для лошадей настало раздолье. Скакуны выглядели сытыми и отдохнувшими, но зато вновь грозила скорая летняя засуха, и рыцари требовали немедленно начать штурм, дабы не прозябать в вялой осаде. К несчастью, атаковать было некого: враги скрывались за крепостными стенами. Вожди вновь разошлось во мнениях. Герцог Нормандский и граф Тулузский затратили на осаду слишком много денег и времени, чтобы отказаться от попытки взять Акру. Граф Танкред Киликийский был того же мнения, и люди прислушивались к нему. Хоть он и был всего лишь племянником Боэмунда, да и вассалов имел немного, но люто ненавидел неверных и слыл отважным и удачливым полководцем. Другую сторону представляли герцог Лотарингский и граф Фландрский, стремившиеся доказать, что вся армия должна поскорее двинуться на Иерусалим, а не тратить время понапрасну. Но умные люди говорили, что и Иерусалим обнесен сильными стенами, которые тоже придется штурмовать. В результате армия осталась на месте и продолжала вести вялую и безрезультатную осаду.И в самом деле, нелегко было решить, что делать дальше. Если целью паломничества было избавление восточных христиан от ига неверных, то самым мудрым было вернуться в Иконий и выгнать турок из Анатолии; если бы это не удалось, можно было превратить Антиохию и Эдессу в сильные и процветающие независимые государства; кроме того, была возможность отыскать княжество ливанских горцев-христиан и попытаться с их помощью взять Дамаск. Все это было вполне разумно, а заодно позволило бы пилигримам защищать как собственные владения, так и границы Византийской империи. К сожалению, мало кто это понимал. Увы, цель похода не вызывала сомнений лишь у самых темных и религиозных из пилигримов. От верховьев Иордана их отделял горный кряж шириной в пятьдесят миль, они стояли у порога Святой Земли и требовали вести их на Иерусалим. Младшие рыцари были заодно с пехотинцами, а Рожер ничем не отличался от своих товарищей.Однажды вечером он сказал отцу Иву:— Понимаете, отец мой, прошло уже три года, а паломничеству не видно конца. Давая присягу герцогу, я не думал, что мы с боями пойдем от Никеи до Акры и только потом двинемся в Египет. Что же, герцог Роберт собирается до самой смерти осаждать укрепленные города, возвращать их кому-то другому и ничем не вознаграждать своих вассалов? Подумайте только, после трех лет сражений у меня ни гроша за душой, под седлом злосчастный турецкий конь, доспехи износились и нет надежды их заменить! Мы выполнили свой долг перед восточными христианами, этими неблагодарными еретиками. Теперь пусть нам позволят идти на Иерусалим, до которого осталось каких-то сто миль, и делу конец! Многие думают так же, а если мы по-прежнему будем сидеть на месте, к следующему году от армии не останется ничего!— Выбросьте из головы все помыслы о клятвопреступлении, — ответил священник, — хотя я вас понимаю и сочувствую. Покидая Бретань, я тоже не думал, что на это уйдет три года. Да, мы успешно выполнили свои обязательства перед восточными христианами. Но бросок от Акры прямиком на Иерусалим придаст границам христианского мира довольно странные очертания. Устремившись на юг, мы оставим у себя за спиной сильные гарнизоны неверных, и мирным паломникам, которые устремятся вслед за нами, будет трудно попасть в Священный Город, даже если там разместится христианский гарнизон. Нам бы сначала следовало взять побережье, устроить безопасные зимние гавани для итальянских кораблей, а потом продвигаться в глубь этой страны. Но если сейчас вы повторили то, о чем думает все войско, — а я знаю вас как честного пилигрима, — то придется передать ваши слова герцогу… Лучше принять неправильное решение, и тем сохранить единство, чем лишиться армии.Так и произошло. Тринадцатого мая осада была снята, и войско паломников двинулось на Иерусалим. Это была первая неудача пилигримов, и кое-кто недовольно ворчал, сжигая осадные машины под ликующие крики гарнизона неверных, но большинство было слишком возбуждено возможностью взять Священный Город и покончить с трехлетними скитаниями, чтобы тревожиться из-за оставляемых позади вражеских гнезд.
С первым утренним лучом Рожера разбудил арбалетчик Фома, пришедший надеть на него доспехи. Юноша быстро вылез из одеяла, в которое был закутан, ибо весь лагерь уже проснулся и шум стоял такой, что спать дальше было невозможно. Наступило тринадцатое июня 1099 года. Шел седьмой день осады Иерусалима.Здесь негде было набрать воды, чтобы напоить животных, и сами пилигримы уже четыре дня не умывались… Тело чесалось от засохшего пота, кольчуга невыносимо воняла, а мысль о липком оберке, которым вот-вот придется покрыть голову и плечи, выворачивала наизнанку пустой желудок. Простолюдины не обращали на это внимания, потому что вообще редко мылись; знатные сеньоры переносили все лишения стоически, потому что грязь не мешала им оставаться знатными; и лишь мелкие рыцари ненавидели запах немытого тела, поскольку именно стремление к чистоте отличало их от всех прочих.Когда Рожер преклонил колени у шатра, где за походным алтарем служил мессу отец Ив, из-за Моавитянских гор взошло солнце. Накануне вечером все паломники принесли покаяние, чтобы утром получить отпущение грехов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
, — медленно и со вкусом произнес Эд, как говорит каждый, вспоминая о событиях своей жизни. — Вот это была настоящая война — как раз такая, как в песнях труверов! Там пришел к власти незаконный сын старого графа, и мы отправились в набег вслед за королем Вильгельмом и герцогом Робертом. Ох и весело было! А если кому-то больше нравилось драться, чем грабить, так можно было взять с собой несколько приятелей и устроить поединок с отрядом анжуйцев — на равных. Замки там, конечно, тоже были сильные, но мы либо проходили мимо, либо их осаждала пехота, а мы скакали по полям и радовались жизни. Да, такие маленькие войны — сплошное удовольствие! Это паломничество слишком серьезное и утомительное дело. Так мы никогда не избавимся от наших вождей. Опять же, эти неверные не щадят рыцаря, которому не повезло во время битвы, а грабить здесь чересчур опасно. Когда я оставил войско и отправился в Киликию, так еле унес оттуда ноги.— Да, ты уже рассказывал об этом утром, — быстро вставил Рожер. Возможно, это была совсем другая история, которую он еще не слышал (на счету Эда, по его собственному признанию, было немало опасных стычек с неверными), но беседа только усилила тоску по дому, так что еще ярче проступили воспоминания о детстве. Словно он вновь очутился в ином мире, где реки круглый год не меняют русла, лишь слегка разливаясь весной, а пастбища зеленеют и зимой, и летом. Ему вдруг страстно захотелось увидеть родных. Отец всегда был суров, а брат частенько задирал Рожера и относился к нему свысока, как к маленькому, но это был его дом — место, откуда он вышел и куда никогда не вернется. Жив ли еще отец? Он быстро старел, а три года — долгий срок для пожилого человека. Да и брат, быть может, уже погиб в случайной стычке с валлийцами. Мало ли какие опасности поджидают воина короля? Тогда манор Бодем перейдет младшему сыну… Рожер приказал себе выбросить это из головы: он стал паломником по своей воле и никогда не вернется в Англию.Теперь камни летели в стену гораздо реже; приближался закат, и, как обычно, снаряды подходили к концу. Пехотинцы весь день рыскали по скалистой равнине в поисках подходящих булыжников, ломами дробили прибрежные утесы, но переправлять эти глыбы в лагерь было трудно, и накопить приличный запас камней никогда не удавалось. Солнце садилось, и механики принялись сматывать канаты катапульты, боясь, как бы им не повредила вечерняя роса. Дозорным пора было идти ужинать.В хижине был полный порядок. Фома на вьючном коне возил камни к осадным машинам. Это был тяжелый труд, но зато животное честно добывало себе пропитание. Верховая пони под охраной паслась на пустынных восточных холмах, где благодаря зимним дождям еще сохранялась кое-какая трава. Европейскому скакуну этого не хватило бы, но конь был местной породы и привык круглый год жить на подножном корму. Фома все еще не утратил бодрости духа: стену вблизи он не видел, а подвозка камней — работа слишком тяжелая, чтобы глазеть по сторонам. И только наблюдатели при виде почти не поврежденных стен падали духом.Четыре дня спустя в лагерь прибыли герцог Бульонский и граф Фландрский со своими вассалами. Наконец-то войско пилигримов воссоединилось и появилась возможность начать осаду Акры по-настоящему. Если бы город удалось взять быстро, это принудило бы к сдаче и другие вражеские крепости: сейчас успех был необходим, как никогда. Однако городские стены были слишком крепки для машин, имевшихся в распоряжении осаждающих, а каменистая почва не позволяла сделать подкоп. Взять врагов измором тоже было невозможно, поскольку все окрестные портовые города оставались в руках неверных. В распоряжении паломников оставался один-единственный способ взять город, отчаянный и кровавый: начать одновременный штурм стены на всем ее протяжении в надежде на то, что у гарнизона не хватит сил на круговую оборону. Сумеет ли Священное Копье вновь вдохновить на подвиг отчаявшихся и тосковавших по дому пилигримов, поможет ли оно одолеть могучие византийские стены? Это зависело от отношения пилигримов к сомнительной реликвии. Десять месяцев прошло с того дня, как ведомое Копьем войско одержало фантастическую победу, и за этот срок вера в чудодейственную святыню изрядно обветшала. Рожер никогда не относился к числу горячих почитателей реликвии, но за последнее время у него появилось много единомышленников, даже среди прованцев.Эти сомнения стали решающими, когда граф Тулузский надумал штурмовать стены со стороны моря, забравшись на скалы во время отлива. План был очень рискованный, рассчитанный на чудо, и большинство склонялось к предварительному испытанию божественной силы реликвии. В конце концов было решено, что восьмого апреля, в Страстную пятницу, отец Петр-Варфоломей, вдохновленный Священным Копьем, пройдет через огонь, и, если ему это удастся, чудодейственные свойства реликвии будут подтверждены. Маловерные убедятся, что священник верит в свое видение. Он был единственным, кто мог доказать его истинность.К несчастью, проверка не удалась. Петр-Варфоломей прошел через пламя и остался жив, но был так сильно обожжен, что споры между сторонниками и противниками Копья только усилились.В тот же день Рожер охранял лошадей на пастбище. От нечего делать он принялся заново обдумывать всю эту историю и в который раз не смог прийти к окончательному решению. Только отец Петр мог доподлинно знать, являлся ли ему апостол. Если он лгал, то как решился пойти на огненную муку и почти неизбежную смерть? Это было необъяснимо. Впрочем, Рожер был рад погрузиться в бесплодные раздумья: они помогали отвлечься от мыслей об Анне, снившейся ему каждую ночь.Его постоянно угнетало предчувствие неудачи. Анна, конечно, была насквозь испорченным существом, но бросила его только потому, что он был ни на что не способен и за три года паломничества так и не сумел прославиться; самонадеянность его быстро прошла, и теперь он утешал себя тем, что по крайней мере выказал себя не трусливее других. Просто он не умеет совершать безрассудные поступки.Эта последняя мысль была еще неприятнее. Наверное, он человек слишком приземленный, раз не может воспарить духом. Все проповедники и даже авторы рыцарских романов утверждали, что только чистая совесть позволяет рыцарю совершить подвиг… Как бы то ни было, послезавтра, в Прощеное воскресенье, ему предстоит причаститься, а до того он обязан простить Роберта де Санта-Фоска и исповедаться отцу Иву. Намотав на руку поводья своего коня и поглядывая на пасущихся лошадей, Рожер попытался уговорить самого себя простить кузена. Ведь если как следует постараться, это совсем не трудно, все случившееся в Антиохии случилось давным-давно и больше его не волнует… На закате, когда пришло время гнать лошадей в лагерь, он решил, что добился немалых успехов.После ужина он увиделся с отцом Ивом и хорошенько исповедался. После отпущения грехов священник предложил Рожеру выпить по чаше вина, и тот не отказался. Разговор коснулся главного события дня. Отец Ив был очень расстроен.— Не следовало вождям разрешать это испытание, — сказал он. — Если чудо что-то означает, то отсутствие чуда не означает ровным счетом ничего. Безрассудно и самонадеянно ожидать, что стоит вопросить Господа, и Он тут же пошлет нам знак. Вот Он и наказал нас за грехи: едва мы попытались устроить Божий суд на земле, как наши сомнения только усилились. Паломники должны больше полагаться на свои мечи.— Но тогда маловероятно, что мы возьмем этот город, — удрученно сказал Рожер. — Значит, нам остается надеяться только на внезапный штурм, а для этого воинам не хватает уверенности в себе. Постараемся сделать все, что от нас зависит.— Даже если это и так, не стоит отчаиваться. Смерть в бою отворит вам врата Царствия Небесного. А кроме того, нас до сих пор еще никто не побеждал! Надеюсь, отец Петр излечится от ожогов. Его смерть лишила бы паломников остатков смелости. Даже если он и обманщик, то все равно храбрец, коли согласился на такое!Тем не менее двадцатого апреля, через двенадцать дней после испытания, Петр-Варфоломей скончался.Изверившееся и отчаявшееся войско продолжало осаду. С приходом весны холмы покрылись густой травой, и для лошадей настало раздолье. Скакуны выглядели сытыми и отдохнувшими, но зато вновь грозила скорая летняя засуха, и рыцари требовали немедленно начать штурм, дабы не прозябать в вялой осаде. К несчастью, атаковать было некого: враги скрывались за крепостными стенами. Вожди вновь разошлось во мнениях. Герцог Нормандский и граф Тулузский затратили на осаду слишком много денег и времени, чтобы отказаться от попытки взять Акру. Граф Танкред Киликийский был того же мнения, и люди прислушивались к нему. Хоть он и был всего лишь племянником Боэмунда, да и вассалов имел немного, но люто ненавидел неверных и слыл отважным и удачливым полководцем. Другую сторону представляли герцог Лотарингский и граф Фландрский, стремившиеся доказать, что вся армия должна поскорее двинуться на Иерусалим, а не тратить время понапрасну. Но умные люди говорили, что и Иерусалим обнесен сильными стенами, которые тоже придется штурмовать. В результате армия осталась на месте и продолжала вести вялую и безрезультатную осаду.И в самом деле, нелегко было решить, что делать дальше. Если целью паломничества было избавление восточных христиан от ига неверных, то самым мудрым было вернуться в Иконий и выгнать турок из Анатолии; если бы это не удалось, можно было превратить Антиохию и Эдессу в сильные и процветающие независимые государства; кроме того, была возможность отыскать княжество ливанских горцев-христиан и попытаться с их помощью взять Дамаск. Все это было вполне разумно, а заодно позволило бы пилигримам защищать как собственные владения, так и границы Византийской империи. К сожалению, мало кто это понимал. Увы, цель похода не вызывала сомнений лишь у самых темных и религиозных из пилигримов. От верховьев Иордана их отделял горный кряж шириной в пятьдесят миль, они стояли у порога Святой Земли и требовали вести их на Иерусалим. Младшие рыцари были заодно с пехотинцами, а Рожер ничем не отличался от своих товарищей.Однажды вечером он сказал отцу Иву:— Понимаете, отец мой, прошло уже три года, а паломничеству не видно конца. Давая присягу герцогу, я не думал, что мы с боями пойдем от Никеи до Акры и только потом двинемся в Египет. Что же, герцог Роберт собирается до самой смерти осаждать укрепленные города, возвращать их кому-то другому и ничем не вознаграждать своих вассалов? Подумайте только, после трех лет сражений у меня ни гроша за душой, под седлом злосчастный турецкий конь, доспехи износились и нет надежды их заменить! Мы выполнили свой долг перед восточными христианами, этими неблагодарными еретиками. Теперь пусть нам позволят идти на Иерусалим, до которого осталось каких-то сто миль, и делу конец! Многие думают так же, а если мы по-прежнему будем сидеть на месте, к следующему году от армии не останется ничего!— Выбросьте из головы все помыслы о клятвопреступлении, — ответил священник, — хотя я вас понимаю и сочувствую. Покидая Бретань, я тоже не думал, что на это уйдет три года. Да, мы успешно выполнили свои обязательства перед восточными христианами. Но бросок от Акры прямиком на Иерусалим придаст границам христианского мира довольно странные очертания. Устремившись на юг, мы оставим у себя за спиной сильные гарнизоны неверных, и мирным паломникам, которые устремятся вслед за нами, будет трудно попасть в Священный Город, даже если там разместится христианский гарнизон. Нам бы сначала следовало взять побережье, устроить безопасные зимние гавани для итальянских кораблей, а потом продвигаться в глубь этой страны. Но если сейчас вы повторили то, о чем думает все войско, — а я знаю вас как честного пилигрима, — то придется передать ваши слова герцогу… Лучше принять неправильное решение, и тем сохранить единство, чем лишиться армии.Так и произошло. Тринадцатого мая осада была снята, и войско паломников двинулось на Иерусалим. Это была первая неудача пилигримов, и кое-кто недовольно ворчал, сжигая осадные машины под ликующие крики гарнизона неверных, но большинство было слишком возбуждено возможностью взять Священный Город и покончить с трехлетними скитаниями, чтобы тревожиться из-за оставляемых позади вражеских гнезд.
С первым утренним лучом Рожера разбудил арбалетчик Фома, пришедший надеть на него доспехи. Юноша быстро вылез из одеяла, в которое был закутан, ибо весь лагерь уже проснулся и шум стоял такой, что спать дальше было невозможно. Наступило тринадцатое июня 1099 года. Шел седьмой день осады Иерусалима.Здесь негде было набрать воды, чтобы напоить животных, и сами пилигримы уже четыре дня не умывались… Тело чесалось от засохшего пота, кольчуга невыносимо воняла, а мысль о липком оберке, которым вот-вот придется покрыть голову и плечи, выворачивала наизнанку пустой желудок. Простолюдины не обращали на это внимания, потому что вообще редко мылись; знатные сеньоры переносили все лишения стоически, потому что грязь не мешала им оставаться знатными; и лишь мелкие рыцари ненавидели запах немытого тела, поскольку именно стремление к чистоте отличало их от всех прочих.Когда Рожер преклонил колени у шатра, где за походным алтарем служил мессу отец Ив, из-за Моавитянских гор взошло солнце. Накануне вечером все паломники принесли покаяние, чтобы утром получить отпущение грехов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41