Считается, что первые — это несправедливо богом избранные люди, проводящие свое время в приятных контактах с иностранцами, на приемах и коктейлях, разъезжающие по стране на машинах, снимающие в городе служебные шикарные квартиры. А вот технический состав — это несправедливо ущемленный в своих правах народ, они вынуждены заниматься обеспечением работы дипломатов, обслуживать их, ютиться в посольских коммуналках, ходить пешком и наблюдать за красивой жизнью только со стороны.
Замешенное на человеческой зависти отчуждение отравляет твою жизнь, и, что бы ты ни делал, какое внимание и помощь ты бы ни оказывал коменданту, шоферу или машинистке посольства, все равно ты останешься для них «высокомерной белой костью». Думается, и руководители посольств проводили сознательную политику «кнута и пряника», поощряя и приближая к себе поваров и завхозов и держа на расстоянии не только атташе, но и своих советников. В некоторых посольствах вторым лицом в коллективе был не советник-посланник, а хитрый проныра завхоз, умевший угодить, а где надо — шепнуть на ухо послу или сказать комплимент его увядающей от возраста супруге.
Посол — он и в Африке посол. Он обладает полной властью в советской колонии и если захочет, то настоит на своем решении, независимо от того, что на это скажут руководители других представленных в стране ведомств.
Кстати, об Африке. Ведь был же в Мавритании послом представитель одной среднеазиатской республики (в то время было модно направлять послами в африканские и азиатские страны узбеков, туркменов, азербайджанцев, казахов), который завел при посольстве в Нуакшоте ферму и заставлял отрабатывать на ней определенное время и дипломатов, и технический состав. (Партия как раз провозгласила курс на всемерное увеличение сельхозпродукции за счет подсобных хозяйств.) Многочисленные жалобы в Москву не выходили за пределы здания МИД на Смоленской площади, и посол продолжал бесчинствовать. На ферме появился любимый барашек, которому посол чуть ли не присвоил ранг первого секретаря. (О бедный Калигула, твой конь в сенате — ничто по сравнению с нуакшотским барашком, а ты сам с твоей извращенной фантазией и в подметки не годишься послам-самородкам из эпохи Великого Застоя!)'
Терпение у дипломатов, как и у римской знати, оказалось небеспредельным. Когда рьяный проводник партийной линии отбыл в очередной отпуск, один дипломат зашел в кораль и прирезал ненавистного барана. Мясо пошло на шашлыки для всех сотрудников посольства. Когда посол вернулся из отпуска, ему доложили о случившемся, и виновный нахал был взят челядью посла под стражу и посажен на хлеб и воду. Тут уж взбунтовалось все посольство, и посол вскоре был отозван из страны и благополучно возвращен в свою республику. В отличие от Калигулы, который за свои извращенные выходки поплатился жизнью.
…Советник Бондарь недолго руководил посольством — Дания не та страна, чтобы место посла оставалось вакантным, и в мае 1970 года к нам прибыл чрезвычайный и полномочный посол Н.Г. Егорычев. Он был один из немногих, кто поплатился почетной дипломатической ссылкой за свою излишнюю самостоятельность на партийной и государственной работе — большинство же назначенцев из этой категории просто не справлялись со своими обязанностями, и их «пристраивали» подальше от Москвы. С точки зрения партии послом мог быть каждый — ведь и кухарке было обещано управлять государством!
Первые шаги посла на новом поприще не обещали ничего хорошего. Он устраивал форменные разносы своим подчиненным за то, что датчане почему-то не испытывали энтузиазма от мирных и других инициатив Москвы и не торопились выполнять ее инструкции. Бывшему первому секретарю Московского горкома КПСС это казалось непозволительным безобразием, и он готов был вызвать к себе на ковер самого датского министра иностранных дел и «вчинить ему форменный разнос за невыполнение». Понадобилось время, в течение которого посол понял, что Копенгаген — это не Москва, датские чиновники — не члены партийной городской организации, а сам он — дипломат, а не первый секретарь партийной ячейки. Кстати, из Егорычева получился, как говорят, неплохой загранработник, и это делает ему честь. Он проработал в Дании десять лет и был назначен потом послом СССР в Австралии. Но это — исключение из правила. Другие партийно-номенклатурные послы, сумевшие чему-нибудь научиться за границей, мне не известны. А Н.Г. Егорычев теперь на пенсии, и его последнее время частенько стали интервьюировать журналисты. Ничего плохого, кроме хорошего, я о его выступлениях сказать не могу.
…Разведчика-дипломата на каждом шагу подстерегают опасности. Это и коварная контрразведка, которая спит и видит, как бы тебе подставить подножку. Это и традиционная дань уважения любого русского к веселию, которое питие есть. Это и бдительный Центр, каждую минуту готовый опустить над твоей головой дамоклов меч откомандирования за оперативную бездеятельность и отсутствие результатов.
Но если вы считаете, что своей работой не вношу достойного вклада в копилку советской разведки, то и здесь я не прав.
Но главная опасность таится не там. Это — женщины. Это заграничные адюльтеры. Боже мой, сколько приличных работников погорели на слабостях к женскому полу! Сколько разрушенных семей, разбитых сердец и поломанных карьер связано с пребыванием за бугром! Несть им числа!
Нужно отдать должное нашим замужним женщинам. Они оказались более прочно скроенными, чем представители сильного пола. Вся статистика амурных похождений за границей падает на женатых мужчин. Вероятно, в каждого из нас, как только мы пересекаем государственную границу, вселяется некий сладострастный чертик, постоянно и назойливо подзуживающий и стимулирующий мужской авантюризм, или, как его называют на Западе, либидо. Зато слабая половина всегда лидировала в «чрезмерном увлечении вещами».
Она волновала мое мужское начало.
Любовные дела, эти сугубо личные, интимные стороны бытия, становятся предметом обсуждения всей советской колонии. Но этого мало. К нему подключается общественность, партийная, то бишь профсоюзная, организация, непосредственное начальство, посол, в конце концов, и несчастный Казанова становится жертвой лицемерной пуританской морали, надуманных инструкций, трусливой перестраховки и неприкрытого произвола.
В том случае, если он «согрешил» с иностранкой, дело ясное: ему немедленно предлагают выехать из страны и навсегда забыть о том, что где-то существует заграница. Не так быстро и гладко разрешаются амурные дела внутри колонии. Там сначала проходят все «муки ада» по ритуалу, выработанному досужими кадровиками еще в начале 20-х годов, а потом уж «отправляют под фанфары» домой с заключением, что впредь товарищу X. работа за границей противопоказана. Человек, приезжая в Москву, как правило, разводится, теряет работу, квартиру, семью и переходит в разряд рядовых советских невыездных граждан. Теперь зарубежную действительность он будет наблюдать по передачам Ю. Сенкевича, если вообще хватит денег на покупку воронежского «Рекорда», а самое длительное путешествие он предпримет на троллейбусе от дома до новой работы и обратно.
Морально устойчив, в семейных отношениях незатейлив.
В начале своей командировки в Данию я был свидетелем того, как перед моими глазами разворачивалось одно такое дело. Сотрудник ГРУ, носивший имя славного шведского викинга, положившего начало целой династии русских князей, завел роман с секретаршей-машинисткой, незамужней и немолодой уже вертлявой особой, выезжавшей за рубеж в основном, как выяснилось позже, в поисках мужа. Военный разведчик так «раскис» от нахлынувших чувств, что не смог скрыть от посторонних свою преступную связь, и стал «крутить любовь» напропалую. Он внимательно выслушивал советы встревоженных товарищей, но тактично посылал их куда подальше и продолжал на глазах всей колонии встречаться со своей пассией. Что-то в нем сломалось, а в его действиях сквозила какая-то непонятная обреченность.
Отношения с женой П. строил правильно, так как она не знает о его любовницах и размере зарплаты.
Его жена не выдержала такого афронта и, не видя другого средства урезонить мужа, обратилась за помощью… в консульство. Консул А.С. Серегин серьезно воспринял сигнал и тут же вызвал к себе в кабинет коварного возмутителя спокойствия. Он предложил ему в присутствии супруги повиниться во всех грехах и дать обещание, что впредь… Одним словом, консул обещал оставить дело без последствий.
Но дипломат упорно твердил, что он любит другую и жить с семьей не намерен. Тогда консул вызвал в кабинет объект его любви и продолжил разборку при участии всех заинтересованных лиц. Секретарша, однако, нахально отрицала факт сожительства с дипломатом и валила все на него. Получилась «в огороде бузина, а в Киеве дядька».
Посовещавшись с кем надо, консул вышел в Москву с ходатайством об откомандировании супружеской пары из страны. Секретаршу оставили в Копенгагене до конца срока ее командировки. Когда она возвратилась домой, то все в посольстве были заинтригованы концовкой этой драматической связи и спрашивали у приезжающих из Москвы, чем же все дело кончилось.
— А ничем, — отвечали знатоки. — Он развелся с супругой и живет один.
— А как же большая любовь?
— Какая любовь? Он послал ее на все четыре стороны и стал закоренелым холостяком.
Да, неисповедима ты, загадочная русская душа!
По части морального облика наших сотрудников есть кое-какой неприятный задел и на текущий год.
Большим испытанием для советских командированных является изобилие товаров в магазинах и невозможность их приобретения. Мизерная зарплата, хватающая только на то, чтобы затыкать дыры в семейном бюджете, высокие цены на товары подталкивают людей к тому, чтобы как-то ловчить, изворачиваться и находить возможности. Большинство стоически вступают на путь экономии за счет желудка. Некоторые переходят на использование «жидкой валюты» и натурального обмена ее на товар. Это — очень опасный путь, и контрразведка только и ждет такого случая, чтобы поймать контрабандиста с поличным и предложить ему единственный выход без шума и полюбовно решить вопрос — стать предателем и работать на них в качестве агента.
В мою бытность в Скандинавии на весь мир «прославились» дипломаты из северокорейских посольств в Копенгагене, Осло и Стокгольме. Пхеньян объявил экономию валюты и практически перестал переводить деньги на содержание посольств. Дипломаты были вынуждены приобретать по дипломатической скидке спиртное и перепродавать его по городской цене своим контактам. Разница шла на выплату зарплаты и поддержание «представительских штанов». Но недолго музыка играла, недолго фраер танцевал! Все эти незаконные операции стали предметом пристального внимания полиции. Она собрала необходимый компрометирующий материал и направила его в свой МИД. Некоторое время спустя все северокорейские посольства были закрыты, потому что в них некому было работать. Все дипломаты и техсостав были объявлены персонами нон грата и высланы из страны.
Однажды консул М. Федосеев, сменивший А. Серегина, вошел в приемную консульства и попросил меня выехать с ним в город.
— Ты мне понадобишься, если возникнет необходимость в твоем датском, — лаконично бросил он на ходу, садясь в машину.
— Куда мы едем?
— В полицию.
— Что-то случилось?
— Случилось. — Федосеев выругался и достал из «бардачка» сигарету. — Жену завхоза взяли за воровство в магазине. Она сидит в кутузке в Политигордене.
Мы молча въехали в мрачный двор полицейского дома, сказали дежурному офицеру фамилию комиссара, и он по лабиринтам провел нас к нужному кабинету.
Комиссар был настроен агрессивно и без предисловий объяснил суть дела, по которому он попросил приехать советского консула: госпожа имярек, находясь в магазине тканей на Триангеле, вошла в примерочную, намотала на себя кусок понравившейся ей материи и пыталась выйти с ней из магазина.
— Вот вещественное доказательство. — Комиссар полез в ящик стола и выбросил на стол метров десять какого-то цветастого штапеля.
Мы покраснели со стыда, и консул высказал предположение, что «возможно, возникло какое-то недоразумение».
— Вы думаете, моим ребятам нечего делать, как устраивать провокации советским дамочкам из посольства? — оскорбился комиссар. И действительно, подумал я, у криминальной полиции своих дел по горло, чтобы отбирать еще хлеб у ПЭТ. — Этот кусок материи мы размотали с нее при свидетелях на месте преступления.
— Мы просим прощения за причиненные вам хлопоты, — начал было консул, — и готовы извиниться за нашу гражданку…
— Ладно, — смягчился комиссар, — забирайте ее с собой и что хотите, то с ней и делайте.
Через пять минут в кабинет комиссара ввели заплаканную жену завхоза и сдали ее нам на руки под расписку. Она пыталась всю дорогу объяснить, что «не помнит, как ее бес попутал», и что она сожалеет о случившемся, а мы молчали. К консулу, заместителю резидента по вопросам безопасности, и раньше поступали сигналы о неблаговидном поведении завхозихи, и ее судьба была предрешена. Ее посадили на ближайший рейс «Аэрофлота», а через некоторое время, когда подобрали нового завхоза, следом отправили мужа.
Особую главу в нашей жизни в Копенгагене составляли многочисленные делегации из Советского Союза. В отличие от какой-нибудь Сьерра-Леоне или Бурунди, в Дании дня не проходило без того, чтобы ее не осчастливила своим присутствием какая-нибудь делегация из Союза. «Посланцами доброй воли» мог быть кто угодно: то министр сельского хозяйства, прибывший ознакомиться с широко известными в мире, в том числе в его собственном министерстве, достижениями датчан по части маточного свиноводства; то скромный референт из международного отдела ЦК с заданием разъяснить датским коммунистам смысл очередной инициативы Москвы, о которой уже раструбили по всем странам ТАСС и АПН; то какой-нибудь академик, ученый, профсоюзный деятель, еще ни разу не выезжавший за предел социалистического лагеря.
По следам только что возвратившейся делегации выезжала новая, с точно таким же заданием, но уже не из Ростовской области, а из Липецкой. И липчане из тех же номеров гостиницы, в которых ночевали ростовцы, ехали по тому же маршруту на фирму «Брюэль и Къер», примеряли там те же самые белые халаты, охали, ахали, цокали языками, сокрушенно мотали головами, а оттуда направлялись на ферму Ларса Ларсена, смотрели, как он ловко доит породистых коров, кушали парное молоко, аккуратно записывали свои впечатления в толстые блокноты, заинтересованно обсуждали их, мечтали, обещали ввести «ихние» методы у себя в Лебедяни или в Данкове, забросать пустые прилавки магазинов колбасами, сыром и прочей снедью…
Отчеты о поездках за границу уже не умещались в официальных хранилищах министерств и комитетов, их переносили в подвалы и котельные, и они пылились там никому не нужные, пока дядя Вася-истопник не задвигал их кочергой в печку. Но нефтедоллары продолжали исправно поступать в казну государства, и делегаты, удовлетворив собственное любопытство в Дании, собирались в новые страны, например Швецию или Голландию, чтобы наглядно представить себе успехи фирмы «Альфа Лаваль» и сконского изобретательного фермера Ларсона.
Кажется, если бы хоть одна сотая полученных впечатлений была внедрена в практику сельского хозяйства Советского Союза, он до сих пор бы процветал, и Горбачеву вряд ли бы пришлось затевать перестройку. Но если мы не — смогли воспользоваться полезным опытом капитализма при строительстве коммунизма, то почему же он так же плохо помогает нам строить тот же капитализм?
Наиболее ответственные делегации посол Егорычев приглашал в посольство, где по утрам на читку местной прессы собирался весь дипломатический персонал, ответственные руководители других ведомств, журналисты. Эти «утренние молитвы» использовались также для проведения совещаний на злободневные темы. Чаще всех присутствовала тема бдительности и соблюдения норм поведения советских граждан за границей.
В кабинет посла набивалось до сорока—пятидесяти мужиков, и «молитва» превращалась в настоящую баню, потому что окна кабинета наглухо закрывались, чтобы противник не мог подслушать выступления обремененных секретами докладчиков из Москвы. Воздух вентилировался слабо, через двадцать минут кислород полностью замещался углекислым газом, и почтенные загранработники, как рыбы на берегу, хватали воздух ртом и еле успевали вытирать пот с крутых лбов.
Посол полагал, что обмен мнениями с ответственными чиновниками из Союза должен был способствовать высоким целям воспитания людей, их объективного информирования в условиях ежечасно противостоящей им наглядной буржуазной пропаганды, сплошь и рядом грубо искажающей советскую действительность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44