Как ни странно, животные действительно ему повиновались.
Теперь, воспроизводя все это в памяти, мальчик осознавал, что жил в настоящем раю. По крайней мере до того момента, как обнаружил на верхней полке библиотеки альбом с фотографиями. Почему ему взбрело в голову взобраться на верхнюю ступеньку медной стремянки, с которой становились доступны наиболее удаленные книги, он не знал. Что за бес подтолкнул его тогда к этому фолианту в синем кожаном переплете? Не увидел ли он однажды, как Антония прятала его там, уверенная, что за ней никто не наблюдает? Возможно. Так или иначе, альбом попал Робину в руки. Его заполняли десятки фотографий. Сначала Робину показалось, что на всех карточках изображен он, однако через мгновение стало ясно, что на них запечатлены два незнакомых мальчика. Два ребенка, удивительно на него похожие: те же белокурые волосы и голубые глаза, тот же тип красоты. Дети были сняты в позах, которые Робин много раз принимал перед фотоаппаратом Антонии. Вот они стоят в военной форме, до мельчайших деталей повторяющей принадлежавшую Робину, строят пирамиды, сражаются на озере с пиратами, изображают Тарзана в тех же леопардовых трусиках… Его обдало холодом. Оказывается, он был не единственным, а лишь одним из множества актеров, подхвативших роль, написанную для их знаменитого предшественника.
Впервые в жизни Робин ощутил уколы ревности. Соперников звали Уильям и Декстер, им в альбоме посвящались специальные разделы, в начале которых были проставлены даты их пребывания во дворце. В результате несложных подсчетов мальчик установил, что оно ограничивалось примерно восемью годами, и стал лихорадочно соображать, много ли времени прошло с тех пор, как он здесь появился, и сколько ему тогда было лет.
Неизвестность дальнейшей судьбы этих исчезнувших мальчиков, неожиданно вторгшихся в его жизнь, наполняла сердце Робина смутным беспокойством. Что же могло с ними произойти?
«Может быть, это мои старшие братья, убитые большевиками?» – часто спрашивал он себя.
Это вполне могло оказаться правдой. Антония никогда о них не упоминала из боязни причинить ему боль. Робин вспомнил, что она часто предупреждала об опасности, которая подстерегает его за стенами дворца, о врагах, жаждущих помешать осуществлению их планов. Неужели его ждет та же судьба? Удастся ли террористу проникнуть во дворец и расправиться с ним?
Сидя на покрытом ковром полу библиотеки и положив перед собой альбом, Робин считал и пересчитывал, пытаясь определить, какой срок имелся у него в запасе. Если он не ошибался в подсчетах, конец был близок. Вдруг в памяти всплыли десятки загадочных фраз, которыми порой обменивались родители. После страшной находки слова «оставшееся время» приобретали новый зловещий смысл. Вот чем могла объясняться печаль Антонии, ее отстраненность – ведь она дважды пережила это в прошлом. Она знала, что Робин обречён, он будет похищен так же, как Уильям и Декстер. Всех ее детей подстерегало проклятие, ждала периодически повторяющаяся злая судьба. Тщетно пыталась Антония убежать, скрыться за высокими стенами, каждый раз большевистские убийцы нападали на след и расправлялись с ее мальчиками. Теперь пришла очередь Робина, самого младшего из наследников.
Антония, убежденная в неотвратимости происходящего, в попытке хоть как-то защититься от невыносимых страданий, намеренно отдаляла себя от сына. Конечно, все было именно так.
Близкий к отчаянию Робин больше всего на свете хотел бы сейчас броситься в спасительные объятия Антонии, однако, устыдившись собственной слабости, решил вести себя, как подобает настоящему принцу. Он положил альбом на место и ни словом не обмолвился о своей находке.
В последующие дни ему было трудно оторвать взгляд от вершины стены, окружавшей дворец, где он каждую минуту мог увидеть нацеленное на него оружие убийцы в маске. Правда, позже – ведь Робин был еще слишком мал, чтобы долго оставаться с подобными мыслями, – он выбросил это из головы и стал жить как раньше. Иногда, лежа в своей кроватке, Робин вспоминал об умерших братьях, произносил их имена, но дальше дело не шло – им сразу овладевал безмятежный детский сон без кошмаров. Мальчик был слишком счастлив, чтобы дать возможность укорениться в нем отвратительному маленькому растению с черными листьями. Оно и не могло обрести почву: ребенок напоминал гладкое и прозрачное яйцо, выточенное из цельного куска хрусталя, и, уж конечно, Робин не знал, что отныне его счастье измерялось несколькими неделями.
Однажды, когда Робин бродил по берегу озера, его внимание привлек свист, доносившийся со стороны леса. Присмотревшись, за одним из деревьев он увидел Пако. На земле возле его ног валялась белая матерчатая сумка. На парне был странный костюм, которого он раньше никогда не носил.
– Кого ты изображаешь? Что это за форма? – спросил Робин.
– Идиот! – выругался тот. – Никакая это не форма, а обычная одежда, которая была на мне, до того как я здесь очутился. Там за стенами все такую носят.
Робин не мог сдержать гримасы отвращения: таким жалким, потрепанным и неопрятным показался ему наряд подростка, на редкость плохо сочетавшиеся детали костюма свидетельствовали о безнадежно дурном вкусе. Как можно в таком виде появляться на людях?
– Я сматываю удочки, – объявил Пако. – Перелезу через стену, и поминай как звали. Мне не нравится то, что здесь замышляют, от этого всего воняет за версту. У меня дурное предчувствие, дружище. Внутренний голос мне подсказывает, что сладкая жизнь закончилась как для меня, так и для тебя. Надеюсь, ты тоже не станешь тянуть резину, а соберешь свои манатки и пойдешь по моим следам.
Не позволяя страху завладеть собой, Робин весь напрягся: ему не нравились злобные искорки, то и дело вспыхивавшие в глазах его собеседника, и раздражал крайне неуважительный тон, с которым адресовал ему свою речь бывший паж.
– Ты так ничего и не понял? – раздался смешок Пако. – Все это время принц витал в облаках, никогда не спускаясь на землю. Не сообразил, что все здесь ненастоящее, все – от начала и до конца?
Робин уже собирался повернуться спиной к наглецу и убежать, но Пако схватил его за руку, не давая двинуться с места.
– Я тебя специально выслеживал, потому что не хотел удрать, не раскрыв тебе глаза, – произнес он. – Ведь ты удивлен, что я так хорошо говорю на твоем языке? Мне пришлось притворяться, что я знаю только испанский. Таково было условие при приеме на работу. Старик и старуха ни в какую не хотели, чтобы ты с нами общался.
– Кто ты? – пробормотал Робин. – Большевистский лазутчик? Террорист? Ты хочешь меня убить?
Пако расхохотался.
– Кончай нести чепуху, – сказал он. – Я мексиканец. Все, кто здесь работает: пажи, слуги, – мексиканцы. Мы нелегальные иммигранты, нелегалы, без зеленой карты. Вот почему Антония держит нас в руках: чуть что не так – мигом выдаст полиции. Она платит нам за то, что мы тебе прислуживаем, делаем вид, будто любим тебя и находим забавным все, что ты придумываешь, улыбаемся, веселимся. Но это сплошное притворство, ясно? Просто работа. На самом деле тебя все ненавидят.
– А как же твои родители?
– У меня нет родителей. Нас здесь не один десяток таких парней, бывших обитателей трущоб. Одни раньше торговали наркотиками, другие были чистильщиками обуви, третьи вырезали курительные трубки для придурков-иностранцев. Поиграть в пажей для нас все равно что взять отпуск. Ведь нас как бы и не существует. На территории Соединенных Штатов мы вроде привидений. Старик с седыми усами нанял нас сразу, как мы перешли границу. За эту работу хорошо платили, вот почему мы так долго терпели тебя, маленькая дрянь!
Робин едва стоял. Недобрая улыбка на губах Пако повергла его в ужас. Он догадывался, что самое страшное еще впереди.
– Ты и впрямь слепой, гринго! Неужели ты не понял, что живешь среди театральных декораций? Все здесь фальшивое, все липа! Даже дом. Мраморные колонны, картины, мебель, мундиры, доспехи… Все, абсолютно все из магазина киношных атрибутов. Все это барахло – подделка. Книги в твоей библиотеке покупались тоннами у старьевщика. Животные в парке, с которыми ты разговаривал на таинственном языке повелителей леса – что, вспомнил? – так вот, их привезли на грузовике черт знает откуда. Они были взяты напрокат. Лани, львята… все это зверушки, выдрессированные профессиональными укротителями для киносъемок. Ты такой же мальчишка, как все остальные, и нет у тебя никакого божественного дара. Ты просто жалкий маменькин сынок, все капризы которого исполняются. Помнишь, как ты хлестал нас кнутом во время строительства этой проклятой пирамиды, будь она неладна? Мы через силу улыбались, делая вид, что веселимся. Ты нас лупил, как самых последних рабов, а мы еще и просили добавки. Почему твоя мамаша все время торчала на балконе, не выпуская из рук бинокля? Она за нами следила. И тот, кто не вышагивал по струнке или не делал вид, что его распирает от счастья, немедленно изгонялся. Ему кидали несколько долларов и изгоняли. В ту же ночь бедняга отправлялся в путешествие и оказывался в каком-нибудь незнакомом городе, далеко отсюда.
– А где мы находимся? – спросил Робин. – Что за стенами?
– Жизнь, настоящая жизнь, черт побери! – воскликнул Пако. – Огни, машины, телевидение! Ведь ты даже не знаешь, что существует такая вещь, как телевидение! Труднее всего здесь было обходиться без телевидения. Исторические ленты, которые вы крутите, просто хлам, старье. Никакой фантастики, не говоря уже о порнофильмах. Просто невыносимо. В жизни есть кое-что получше колесниц и фараонов! Дерьмо!
Робин изумленно смотрел на него.
– Но ведь там… там же ад, – пробормотал он, – как можно туда стремиться?
– Там нормальная жизнь! – взорвался Пако. – А здесь сумасшедший дом! Я не знаю, в какие игры играют твои родители, но ты в дерьме, дружище. Они забивают тебе мозги черт знает чем. В конце концов ты тоже спятишь. Мы с ребятами часто об этом говорим, когда ночью собираемся в спальне. Ты должен очнуться, выбросить всю эту дурь из головы. Время принцев прошло. Невозможно жить отрезанным от остального мира, как того требуют твои родители. Если когда-нибудь ты удерешь отсюда, то будешь похож на марсианина, высадившегося на землю.
– А ты? – еле слышно спросил Робин. – Куда ты пойдешь?
– Со мной все будет в порядке, обо мне нечего беспокоиться. Я на улице с шести лет, и мне не нужны няньки. Но ты, тепличное растеньице, что будет с тобой, когда тебя выдернут из теплицы? Вот что я хотел сказать, перед тем как смыться. Делай отсюда ноги при первой же возможности. Они явно замышляют какую-то гадость, что-то опасное. Не хотел бы я оказаться здесь, когда это произойдет.
Еще мгновение мальчики молча смотрели друг на друга, потом Пако расправил плечи, подобрал с земли свою матерчатую сумку, повернулся и исчез в лесу. Робин был почти уверен, что видит его в последний раз.
Откровения пажа камнем легли на сердце Робина, его первым побуждением было сразу же забыть их. Конечно, мексиканец лгал, чтобы причинить ему боль. Ничего удивительного, ведь он всегда ощущал скрытую ненависть этого мальчишки. Робин был настолько далек от реальности, что почти ничего не понял из объяснений Пако. Что означали такие словечки, как «рыльце в пуху», «зеленая карта», «телевидение»? Возможно, тот просто их выдумал, чтобы окончательно его запутать? От Пако всего можно было ожидать.
Казалось, случай с Пако совсем вылетел у Робина из головы, однако он вспомнил о нем вчера утром, когда вдруг обнаружил, что дворец пуст. Исчезли пажи и целая армия маленьких служек. У него не осталось подданных, которые могли бы исполнять его приказания. В спальне – тоже никого, только груда кроватей, поставленных одна на другую. Хуже того – от бывших слуг не осталось и следа. Сумки, одежда, прежде заполнявшая шкафы, – все исчезло. Внезапный исход слуг обеспокоил Робина. Разумеется, и раньше детский персонал время от времени обновлялся, но никогда эта акция не приобретала таких масштабов. Когда кто-нибудь из ребят исчезал, его тут же заменял другой, точно такой же, одногодок, ничем не отличавшийся от своего предшественника.
«Так нужно для нашей безопасности, – объясняла тогда Антония. – Если слуг держать слишком долго, рано или поздно они становятся врагами. Частая их смена позволяет избежать многих неприятностей. Ты не должен привязываться к этим детям, принцу они не ровня и не могут составить интересной компании».
Робин никогда и не пытался с ними подружиться. Ему для счастья вполне хватало Антонии. Она была настолько прекрасной, ласковой и умной, что Робин не искал другого общества. В играх с пажами находила выход кипучая энергия мальчика, которой тот был буквально переполнен. Никогда его не прельщала перспектива дружбы с ровесником, никого из пажей он не приблизил к себе настолько, чтобы обрести наперсника. Отстраненности Робина от сверстников способствовал и убогий словарный запас мальчишек, твердивших целыми днями одни и те же заученные фразы вежливости и изъявления благодарности. Разговор со служками был попросту невозможен. Робин привык обращаться с ними как с живыми оловянными солдатиками, управляемыми с помощью жестов и взглядов. Зачастую он даже не замечал новичков, все маленькие мексиканцы были для него на одно лицо: смуглая кожа, черные волосы, приплюснутые носы, миндалевидные глаза – точно нарисованные под копирку, и меньше всего на свете Робин стремился разглядеть их индивидуальность.
Тем не менее массовое исчезновение слуг произвело на Робина тяжелое впечатление. Ему на память пришло предостережение Пако, но он постарался от него отмахнуться.
«Он хотел настроить меня против родителей, – подумал Робин, – последняя пакость, перед тем как уйти отсюда. Может, он даже замышлял бунт? Вот почему матушка с отцом прогнали и Пако, и его приятелей».
Ну конечно, их уволили, просто уволили, и всех сразу. Другого объяснения быть не могло. Антония, раскрыв тайные махинации Пако и не доверяя его товарищам, решила полностью обновить персонал.
Робин почувствовал, что к нему возвращается прежняя уверенность. Он ни о ком не жалел. Пусть поскорее придут новенькие, он встретит их с радостью, даст каждому забавное прозвище, как в былые времена, и все пойдет по-старому. Робину надоело гулять по берегу, он вернулся во дворец и весь день пытался усилием воли развеять свои сомнения и тайные страхи. У него разболелась голова, и он дал себе слово, что не будет больше об этом думать. Однако непривычная тишина, царившая во дворце, мешала его мыслям обрести прежнюю безмятежность. Вдруг Робин осознал, и сердце его тревожно забилось, что отныне в огромном здании нет никого, кроме родителей и его самого. Кто будет готовить еду, заниматься уборкой? Появится ли завтра утром новая прислуга?
Направляясь в главную галерею, он внезапно обнаружил нескладную фигуру Андрейса, прогуливающегося между двумя рядами античных статуй. Седоусый мужчина казался еще более подавленным, чем обычно. При виде Робина он печально улыбнулся и после мгновенного колебания сделал шаг ему навстречу.
– Дитя мое, – напряженно произнес он, – мы должны поговорить.
Его рука легла на плечо сына.
– Знаю, отец, – ответил Робин. – Вы рассчитали всех слуг. А кто позаботится о моем завтраке? Я уже голоден как волк…
– Нет, речь пойдет о другом. Но если ты и вправду хочешь есть, я могу что-нибудь тебе приготовить.
Робина затрясло от такой нелепицы. Где это видано, чтобы принц-консорт стоял у плиты? Дело принимало столь странный оборот, что тревога вновь овладела Робином.
Они вошли в огромную кухню замка. Ко всем раковинам и плитам были приставлены скамеечки, чтобы маленькие служки могли выполнять свою работу. Отодвинув эти ненужные ему приспособления, Андрейс приступил к делу, производя слишком много шума и извлекая из шкафов чересчур много утвари. Он старался все время стоять спиной к Робину, словно хотел спрятать от него свое лицо.
– Малыш, – наконец вымолвил он. – Тому, что я собираюсь тебе сообщить, не так уж легко найти разумное объяснение. Выслушай меня не перебивая, а затем можешь задавать мне любые вопросы, какие только пожелаешь. Я постараюсь как можно полнее тебе на них ответить. Прежде всего знай: я тебя люблю, не хочу причинить тебе никакого зла и очень сожалею, что вынужден начать этот разговор. Если уж быть откровенным до конца, то вот уже семь лет я живу в постоянном страхе перед неизбежным признанием. Каждый раз я надеюсь, что эта минута никогда не наступит, произойдет чудо или Антония расстанется со своими привычками и избавит меня от тяжкой обязанности, однако все остается без изменений. Мне снова и снова приходится брать на себя роль злодея, наносящего последний удар. Это приводит меня в отчаяние.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43