Я вздохнула и поплелась неведомо куда — что называется, куда глаза глядят. Примерно через час ходьбы деревья стали редеть, и моему унылому взору открылось большое поле, заросшее жирными сорняками. Я долго тащилась по его кромке, пока не набрела на тележку от трактора, доверху набитую навозом. Это все, что говорило в пользу обитаемости здешних мест.
За тележкой обнаружилось что-то похожее на старую проселочную дорогу, которая привела меня к поросшей камышом речушке. Возле нее на моем тернистом пути и встретилась первая живая душа. Женщина в белом платочке, ведущая велосипед. Уже начинало светать, и я разглядела ее издали. Я дико обрадовалась и заорала, размахивая руками;
— Извините, пожалуйста!.. Позвольте вас спросить!
Но аборигенка в платочке почему-то не выказала признаков радушия, даже наоборот — резво запрыгнула на велосипед и вовсю закрутила педалями. Исключительно дикая пейзанка попалась. А я всего-то хотела узнать, где тут у них ближайший телефон. А заодно неплохо было бы выяснить, куда меня нелегкая занесла и как отсюда выбраться. Как-как, позвонить Инге, пусть срочно приезжает. Раз уж я из-за нее пострадала, то с какой стати должна трястись на перекладных? Есть, правда, риск до нее не дозвониться, как это было накануне. Тогда придется добираться на такси.
На такси? Я похолодела: моя сумочка осталась в машине у бандитов, а там все деньги. Странно, что я вспомнила о ней только под утро. А может, и не странно, это сейчас сумка и лежащий в ней кошелек представляли для меня значительную ценность, а когда жизнь моя висела на волоске, то и чемодан, набитый золотом, гроша ломаного не стоил.
Дело здорово осложнялось. Допустим, рассуждала я вслух, в этой глухомани и найдется недобитый телефон-автомат, с которого можно дозвониться в Москву, но чем я заплачу за предоставленную услугу? Даже если в трубке будет только треск. Я машинально похлопала себя по карманам. А, черт, штаны-то Ингины… Сильно сомневаюсь, что при своей вольготной жизни она сохранила дурную привычку таскать в карманах мелочь вперемешку с хлебными крошками. Так оно, собственно, и оказалось: все, что мне удалось обнаружить, так это свернутую в трубочку бумажку. Я ее зачем-то развернула, и на ладонь мне просыпалась щепотка белого порошка, похожего на сахарную пудру. И более ничего. Я отряхнула руки и двинулась вдоль речушки в том же направлении, в котором усвистала от меня на велосипеде пугливая, как лань, аборигенка.
В том, что я на верном пути, я убедилась, ступив в первую коровью лепешку, вторая только укрепила мою уверенность, а уж когда я услышала петухов, то запрыгала от радости на одной ножке. Уж очень я утомилась с непривычки блуждать по пересеченной местности. Вскоре на горизонте показался большой грязно-белый сарай. Я сразу догадалась, что это ферма, в окрестностях славного города Котова (он же Виллабаджо) такие тоже имеются. Коровы на этих фермах изможденные, как узники Освенцима, с ног до головы облепленные мухами, стоят по колено в навозной жиже. Они, наверное, хороши в качестве наглядного пособия для изучения анатомии парнокопытных, а вот на бифштексы их не пустишь, разве что на суповые наборы. Ну что ж, по крайней мере сковородки драить не потребуется.
Так вот, вблизи местная ферма выглядела точь-в-точь, как котовская. И коровы, и пьяный (в пять утра!) скотник, в философской задумчивости стоявший посреди скотного двора, опершись на воткнутые в кучу навоза вилы.
— Где тут у вас телефон? — спросила я его без обиняков.
— Ась? — От неожиданности скотник покачнулся и чуть не упал в навоз, но в последнее мгновение все-таки удержал равновесие.
— Где у вас телефон, спрашиваю?
— В конторе, где ж еще…
— А контора где?
— В деревне.
— Трофимыч, пьяная морда, где ты там? — Какая-то баба, очень даже возможно, та самая, что удирала от меня возле речушки, высунулась в расхлябанные ворота коровника.
— О, меня вызывают! — с удовлетворением заметил пьяный скотник и многозначительно поднял вверх указательный палец. Можно было подумать, что его «приглашают» не за коровами убирать, а принять участие в расширенном совещании «большой восьмерки».
— Ну а деревня где? — У меня были более приземленные заботы.
— Там, — скотник махнул рукой куда-то в сторону речушки, выдернул из навоза вилы и, преисполненный сознания собственной незаменимости, шаткой походкой направился в коровник.
— Как хоть она называется, ваша деревня? — крикнула я ему вслед.
— Роте Фане…
Что ж, неплохое название для деревни, можно сказать, исконно русское.
Я вздохнула, поежилась от утренней прохлады и снова двинулась в путь по дороге, мощенной коровьими лепешками. И километра через полтора наткнулась на ржавый указатель «Роте Фане», перебралась по шаткому мостку через речушку и вышла наконец к человеческому жилью. Без особого труда нашла контору среди двух десятков деревянных домиков (по вывеске «Контора отделения № 5») и, усевшись на ветхую скамейку, стала дожидаться, когда она откроется.
Следующие два часа можно смело выбросить из моего рассказа так же, как и из жизни, потому что в течение этого времени ровным счетом ничего не произошло. Ни хорошего, ни плохого. Потом появился пожилой дядька в очках и открыл дверь конторы. Дядька оглядел меня с ног до головы с явным неодобрением, но позвонить разрешил, предупредив, чтобы я не трепалась долго. Я клятвенно обещала не разорять деревню и уложиться в шестьдесят секунд.
Вы будете удивляться так же, как и я, но Инга отозвалась буквально на третьем гудке.
— Куда ты пропала? — заорала она в трубку.
— Потом объясню, а сейчас быстро собирайся и приезжай за мной. — Я поглядывала на дядьку и строчила со скоростью станкового пулемета:
— Я нахожусь в деревне Роте Фане. Это… Это…
— …Семьдесят пятый километр Зарубинского шоссе, — подсказал мне дядька.
Я сдержанно поблагодарила его кивком головы и выпалила в трубку:
— Семьдесят пятый километр Зарубинского шоссе. Буду ждать возле конторы.
— Какая еще контора? — истошно завопила Инга, но я ее уже не слушала.
Глава 14
— Что-то я не пойму… Как ты здесь оказалась? — Это были первые Ингины слова, когда она подкатила на своем изрядно запыленном «мерее» к колхозной конторе.
— Меня сюда подбросили, — хмуро пробормотала я, захлопывая за собой дверцу Похоже, я успела превратиться в местную достопримечательность за те четыре часа, что в общей сложности проторчала на скамейке, и теперь чуть ли не вся деревня высыпала полюбоваться, какая крутая тачка за мной приехала.
Да еще и с бабой за рулем. Небось не каждый день у них случаются такие развлечения.
— А что у тебя с лицом? — покосилась на меня Инга.
Я подалась вперед, посмотрела в зеркало заднего вида и невольно присвистнула. Колючие кусты потрудились надо мной на славу: левая щека вся в сеточке мелких ссадин и распухла, на шее здоровенный кровоподтек. Рваная одежда вообще не в счет. То-то баба на велосипеде шарахнулась от меня, а конторский дядька не спускал подозрительного взгляда.
Пока мы тряслись по ухабам, Инга без устали плела небылицы о том, как она за меня переволновалась. Я ее слушала вполуха, стремительно погружаясь в тягучую дрему. Как-никак всю ночь не спала. Я бы так, наверное, до Москвы расслаблялась, если бы Инга музыку не врубила. Ну никакого в ней человеколюбия.
Заметив, что я открыла глаза, Инга снова стала приставать ко мне со своими идиотскими вопросами:
— Так ты мне скажешь, как тебя в эту Тмутаракань занесло?
— Дружки твоего полюбовничка завезли. — Я с хрустом потянулась и пожаловалась:
— Шея ужасно болит.
— Какие дружки? — «Мере» завилял по дороге.
— Ты за дорогой смотри, за дорогой! — прикрикнула я на нее. Согласитесь, обидно пасть жертвой банального ДТП, самым невероятным образом вырвавшись из бандитских лап.
— Так ты про что? — Инга сбросила скорость, и машина пошла ровнее.
— Не про что, а про кого. Когда я вышла из «Пеликана», меня затащили в машину… Еще и чулок какой-то на голову надели. Их было трое, один — с большой бородой. Все время спрашивал про Юриса.
— Про Юриса? — глухим эхом подхватила Инга.
— Да, представь себе. Говорил, что он им нужен позарез, интересовался, когда и при каких обстоятельствах я его видела в последний раз…
— А ты? — Инга затаила дыхание.
У меня возникло непреодолимое желание слегка пощекотать Ингины нервишки, в конце концов, не мне же одной отдуваться.
— А что я? Он сказал, считает до трех. Что мне еще оставалось?
Инга так резко затормозила, что я чуть не вышибла головой лобовое стекло.
— Ты все про меня им рассказала?
— Странно, что тебя это удивляет. Я что, по-твоему, должна была унести твою тайну с собой в могилу?
Инга рухнула лицом на баранку и заскрежетала зубами:
— Я знала, знала, что этим кончится. Ну зачем ты пошла в «Пеликан», кто тебя просил?
— Ладно, успокойся, — я тронула ее за плечо, — ничего я им не сказала. Этот, с бородой, не успел до трех досчитать, я сбежала…
Инга сразу расцвела, как невеста под венцом:
— Убить тебя мало, Чижова! Смерти моей захотела, да?
Приступ отчаяния сменился приступом безумной радости. Инга бросилась мне на шею, стала тискать и тормошить, как тряпичную куклу. Моя чугунная после бессонной ночи голова моталась во все стороны, так что я даже взгляд сконцентрировать не могла. А на то, чтобы отбиться от нее, у меня не хватало сил.
— Ну хватит, — взмолилась я слабым голосом, — все не так радужно, как тебе представляется. Инга сразу перестала меня трясти:
— В каком смысле?
— Во всех. Во-первых, Юриса нам с тобой не оживить. Во-вторых, как теперь выяснилось, он был связан с какими-то бандитами, которые усиленно его ищут. А бандиты — это еще хуже милиции. Рано или поздно они нас достанут.
— Но ты же ничего им не сказала? Или все-таки сказала? — Инга нервно застучала холеными ноготками по приборной доске, и эта барабанная дробь отдалась у меня в мозгах.
— Не сказала я, не сказала… Да прекрати ты барабанить! — прикрикнула я на Ингу.
— Тогда как же они нас найдут? — Инга перестала стучать, как дятел, зато начала хрустеть костяшками пальцев. И почему я раньше не замечала, как много от нее шума?
— Найдут как-нибудь, не волнуйся, — «успокоила» я ее. — К тому же у них в машине осталась моя сумочка.
— Там были документы? — сдавленно охнула Инга.
— Нет, документов там не было, это точно. — Я замотала головой, о чем тут же пожалела. — Кошелек там был. С твоими деньгами.
На самом деле точнее было бы сказать — Покемоновыми, а еще точнее — ворованными. Я ведь вам, кажется, уже рассказывала, каким экзотическим способом Ингин денежный мешок сколотил свой капиталец, или нет?
Ладно, буквально телеграфным стилем. В начале девяностых Ованес Сусанян был еще скромным беженцем из Абхазии, сорвавшимся с насиженных мест в одних трусах, в середине (все тех же девяностых) — уже возглавлял суперсовременный заводик по производству детского питания, построенный на западные кредиты. Потом произошла небольшая рокировочка, в результате которой скромный беженец остался с прибыльным заводиком, а государство — с долгами по кредитам. Ну а дальше уж совсем скучно: рождаемость упала, и наш Ованес потерял интерес к детским смесям, зато озаботился насущными проблемами потенциальных папаш, окончательно раздумавших плодиться и размножаться. Вот так и возникла пивная империя Ованеса Сусаняна, некогда скромного абхазского беженца, а ныне скромного российского олигарха.
— …Нет, ты сосредоточься, вспомни получше, — теребила меня Инга, — что там было в твоей сумке?
— Ну что там могло быть? Всякие мелочи: пудреница, расческа, носовой платок, ключи от квартиры, — методично перечисляла я. — Ключи? Господи, это что же, мне опять замки менять?
— Еще, еще что?! — Инга прямо как клещами в меня вцепилась — вот что значит забота о собственной шкуре! — Документы? Паспорт?
— Дура я, что ли, брать паспорт в такое злачное место! — Я посмотрела на Ингу, а Инга на меня.
— А удостоверения, удостоверения редакционного не было? — Инга все еще не могла успокоиться. А вот об этом можно было не переживать.
— Да я его сроду с собой не таскала. Мне его как выписали, так оно и лежит в столе на работе.
— Слава богу, — перевела дух Инга. — Значит, нам ничто не грозит.
Увы, я не разделяла ее оптимизма.
— А я все равно боюсь. Боюсь возвращаться к себе. И раньше боялась, а сейчас еще больше…
— Вот и поезжай в Котов, — мгновенно сориентировалась Инга. — Ты ведь туда собиралась?
— Что, прямо сейчас, прямо вот так? — Я уставилась на драные Ингины штаны. — А это ты видела? — Я осторожно потрогала посеченную колючими кустами щеку. — Чтобы я в таком виде заявилась в Котов?
— Да, вид у тебя, конечно… — согласилась Инга, — но через пару дней будет более или менее.
— Через пару, — зло процедила я сквозь зубы. — А ехать ты мне предлагаешь прямо сейчас. Мечтаешь поскорей избавиться?
— Опять двадцать пять! — надулась Инга. — Я же о тебе беспокоюсь.
— Спасибо за беспокойство, — огрызнулась я. — Я, значит, в Котов, а ты тем временем куда? На Средиземное море здоровье поправлять? Ты же спишь и видишь, как бы все это на одну меня спихнуть. Ну съезжу я в Котов, и к чему вернусь? В лучшем случае — к тому же, в худшем — меня либо в кутузку засадят, либо бандюги прикончат. А ты будешь далеко-далеко, где кочуют туманы… Э нет, милая, так не пойдет!
— Да вовсе я не собиралась от тебя избавляться! — вспыхнула Инга. — Но раз ты не хочешь домой и не можешь в Котов, то куда же тебе теперь — на вокзал?
Ага, намекает, что мне с моей теперешней физиономией самое место среди вокзальных бомжей!
— А ты на что? Позаботься о попавшей в беду подружке, между прочим, по твоей же милости попавшей!
Инга нахмурилась и засопела. Я держала стратегическую паузу.
— Ну хорошо, — произнесла она с придыханием, — я могу предложить тебе только один вариант — перекантоваться у моей двоюродной сестры в Борщовке. Это в Подмосковье, по Курской дороге.
Про Ингину двоюродную сестру я слышала впервые, а потому потребовала подробных разъяснений, откуда она вообще взялась.
Инга просветила меня без особого вдохновения:
— Ну что, сестра как сестра. Двоюродная. Зовут Соня. Наши отцы были братьями. Мы даже жили в одном с ними доме, до того как переехали в Котов.
— Ты жила под Москвой? — изумилась я.
— Ну да, до двенадцати лет. Потом мой отец умер, и мы с мамой перебрались в Котов. Не знаю подробностей, но, кажется, они не очень ладили между собой, мама и Сонин отец. Теперь, впрочем, уже никого из них в живых не осталось. А с Соней мы поддерживаем неплохие отношения, хотя человек она своеобразный.
— Своеобразный — это как? — Я сразу почуяла недоброе.
— Ну вот, прицепилась к слову! — разъярилась Инга. — Что ты такая въедливая? Своеобразный, значит, своеобразный. Ты тоже своеобразная, между прочим, еще какая своеобразная! Одна в своем роде!
С последним утверждением трудно было не согласиться. Вторую такую дуру нужно еще поискать.
Я устало махнула рукой:
— Черт с тобой, поехали к твоей сестрице. Она своеобразная, я своеобразная, как-нибудь найдем общий язык.
В ответ Инга только фыркнула. Уже засыпая, я успела ее предупредить:
— Не вздумай врубать музыку и не гони.
— Да когда я гнала? — пробормотала Инга и что-то еще добавила, но этого я уже не слышала, потому что отключилась.
— …Э-эй, приехали, просыпайся, — услышала я сквозь сон буквально через минуту. Издевается она надо мной, что ли?
Я с трудом разлепила глаза и уставилась на свою мучительницу с невыразимым страданием во взоре.
— Дай поспать, имей совесть!
— Так приехали уже! — Инга смотрела на меня честными круглыми глазами.
— Куда приехали?
— К Соне приехали!
— Так быстро? — Я тряхнула головой.
— Ничего себе быстро! — хмыкнула Инга. — Два с половиной часа!
— Да ну? — изумилась я и глянула сквозь стекло. То, что я увидела за бортом, разительно отличалось от предыдущего антуража. Уютный и ухоженный дачный поселок, с выстроенными словно по ранжиру особнячками, старыми деревянными теремками и новехонькими каменными дворцами. Кругом цветочки и прочая идиллия. При виде такого благолепия я сладко потянулась. — Ну, и где же хоромы твоей кузины?
— Да вот же. — Инга указала мне на ближайший дом, представлявший собой помесь терема с дворцом. В том смысле, что изначально он строился как терем и даже продолжительное время существовал в этом статусе, а потом стал прирастать кирпичными башенками и мезонинами. Причем прирастать стихийно, без какой-либо системы. А посему не отражал никакого архитектурного замысла, кроме состояния хозяйского кошелька. Короче говоря, завелись денежки — построили башенку, в другой раз завелись — приляпали мезонинчик. Я невольно усмехнулась:
— Современная у тебя кузина. Эклектика в чистом виде.
— Чего-чего? — поморщилась Инга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
За тележкой обнаружилось что-то похожее на старую проселочную дорогу, которая привела меня к поросшей камышом речушке. Возле нее на моем тернистом пути и встретилась первая живая душа. Женщина в белом платочке, ведущая велосипед. Уже начинало светать, и я разглядела ее издали. Я дико обрадовалась и заорала, размахивая руками;
— Извините, пожалуйста!.. Позвольте вас спросить!
Но аборигенка в платочке почему-то не выказала признаков радушия, даже наоборот — резво запрыгнула на велосипед и вовсю закрутила педалями. Исключительно дикая пейзанка попалась. А я всего-то хотела узнать, где тут у них ближайший телефон. А заодно неплохо было бы выяснить, куда меня нелегкая занесла и как отсюда выбраться. Как-как, позвонить Инге, пусть срочно приезжает. Раз уж я из-за нее пострадала, то с какой стати должна трястись на перекладных? Есть, правда, риск до нее не дозвониться, как это было накануне. Тогда придется добираться на такси.
На такси? Я похолодела: моя сумочка осталась в машине у бандитов, а там все деньги. Странно, что я вспомнила о ней только под утро. А может, и не странно, это сейчас сумка и лежащий в ней кошелек представляли для меня значительную ценность, а когда жизнь моя висела на волоске, то и чемодан, набитый золотом, гроша ломаного не стоил.
Дело здорово осложнялось. Допустим, рассуждала я вслух, в этой глухомани и найдется недобитый телефон-автомат, с которого можно дозвониться в Москву, но чем я заплачу за предоставленную услугу? Даже если в трубке будет только треск. Я машинально похлопала себя по карманам. А, черт, штаны-то Ингины… Сильно сомневаюсь, что при своей вольготной жизни она сохранила дурную привычку таскать в карманах мелочь вперемешку с хлебными крошками. Так оно, собственно, и оказалось: все, что мне удалось обнаружить, так это свернутую в трубочку бумажку. Я ее зачем-то развернула, и на ладонь мне просыпалась щепотка белого порошка, похожего на сахарную пудру. И более ничего. Я отряхнула руки и двинулась вдоль речушки в том же направлении, в котором усвистала от меня на велосипеде пугливая, как лань, аборигенка.
В том, что я на верном пути, я убедилась, ступив в первую коровью лепешку, вторая только укрепила мою уверенность, а уж когда я услышала петухов, то запрыгала от радости на одной ножке. Уж очень я утомилась с непривычки блуждать по пересеченной местности. Вскоре на горизонте показался большой грязно-белый сарай. Я сразу догадалась, что это ферма, в окрестностях славного города Котова (он же Виллабаджо) такие тоже имеются. Коровы на этих фермах изможденные, как узники Освенцима, с ног до головы облепленные мухами, стоят по колено в навозной жиже. Они, наверное, хороши в качестве наглядного пособия для изучения анатомии парнокопытных, а вот на бифштексы их не пустишь, разве что на суповые наборы. Ну что ж, по крайней мере сковородки драить не потребуется.
Так вот, вблизи местная ферма выглядела точь-в-точь, как котовская. И коровы, и пьяный (в пять утра!) скотник, в философской задумчивости стоявший посреди скотного двора, опершись на воткнутые в кучу навоза вилы.
— Где тут у вас телефон? — спросила я его без обиняков.
— Ась? — От неожиданности скотник покачнулся и чуть не упал в навоз, но в последнее мгновение все-таки удержал равновесие.
— Где у вас телефон, спрашиваю?
— В конторе, где ж еще…
— А контора где?
— В деревне.
— Трофимыч, пьяная морда, где ты там? — Какая-то баба, очень даже возможно, та самая, что удирала от меня возле речушки, высунулась в расхлябанные ворота коровника.
— О, меня вызывают! — с удовлетворением заметил пьяный скотник и многозначительно поднял вверх указательный палец. Можно было подумать, что его «приглашают» не за коровами убирать, а принять участие в расширенном совещании «большой восьмерки».
— Ну а деревня где? — У меня были более приземленные заботы.
— Там, — скотник махнул рукой куда-то в сторону речушки, выдернул из навоза вилы и, преисполненный сознания собственной незаменимости, шаткой походкой направился в коровник.
— Как хоть она называется, ваша деревня? — крикнула я ему вслед.
— Роте Фане…
Что ж, неплохое название для деревни, можно сказать, исконно русское.
Я вздохнула, поежилась от утренней прохлады и снова двинулась в путь по дороге, мощенной коровьими лепешками. И километра через полтора наткнулась на ржавый указатель «Роте Фане», перебралась по шаткому мостку через речушку и вышла наконец к человеческому жилью. Без особого труда нашла контору среди двух десятков деревянных домиков (по вывеске «Контора отделения № 5») и, усевшись на ветхую скамейку, стала дожидаться, когда она откроется.
Следующие два часа можно смело выбросить из моего рассказа так же, как и из жизни, потому что в течение этого времени ровным счетом ничего не произошло. Ни хорошего, ни плохого. Потом появился пожилой дядька в очках и открыл дверь конторы. Дядька оглядел меня с ног до головы с явным неодобрением, но позвонить разрешил, предупредив, чтобы я не трепалась долго. Я клятвенно обещала не разорять деревню и уложиться в шестьдесят секунд.
Вы будете удивляться так же, как и я, но Инга отозвалась буквально на третьем гудке.
— Куда ты пропала? — заорала она в трубку.
— Потом объясню, а сейчас быстро собирайся и приезжай за мной. — Я поглядывала на дядьку и строчила со скоростью станкового пулемета:
— Я нахожусь в деревне Роте Фане. Это… Это…
— …Семьдесят пятый километр Зарубинского шоссе, — подсказал мне дядька.
Я сдержанно поблагодарила его кивком головы и выпалила в трубку:
— Семьдесят пятый километр Зарубинского шоссе. Буду ждать возле конторы.
— Какая еще контора? — истошно завопила Инга, но я ее уже не слушала.
Глава 14
— Что-то я не пойму… Как ты здесь оказалась? — Это были первые Ингины слова, когда она подкатила на своем изрядно запыленном «мерее» к колхозной конторе.
— Меня сюда подбросили, — хмуро пробормотала я, захлопывая за собой дверцу Похоже, я успела превратиться в местную достопримечательность за те четыре часа, что в общей сложности проторчала на скамейке, и теперь чуть ли не вся деревня высыпала полюбоваться, какая крутая тачка за мной приехала.
Да еще и с бабой за рулем. Небось не каждый день у них случаются такие развлечения.
— А что у тебя с лицом? — покосилась на меня Инга.
Я подалась вперед, посмотрела в зеркало заднего вида и невольно присвистнула. Колючие кусты потрудились надо мной на славу: левая щека вся в сеточке мелких ссадин и распухла, на шее здоровенный кровоподтек. Рваная одежда вообще не в счет. То-то баба на велосипеде шарахнулась от меня, а конторский дядька не спускал подозрительного взгляда.
Пока мы тряслись по ухабам, Инга без устали плела небылицы о том, как она за меня переволновалась. Я ее слушала вполуха, стремительно погружаясь в тягучую дрему. Как-никак всю ночь не спала. Я бы так, наверное, до Москвы расслаблялась, если бы Инга музыку не врубила. Ну никакого в ней человеколюбия.
Заметив, что я открыла глаза, Инга снова стала приставать ко мне со своими идиотскими вопросами:
— Так ты мне скажешь, как тебя в эту Тмутаракань занесло?
— Дружки твоего полюбовничка завезли. — Я с хрустом потянулась и пожаловалась:
— Шея ужасно болит.
— Какие дружки? — «Мере» завилял по дороге.
— Ты за дорогой смотри, за дорогой! — прикрикнула я на нее. Согласитесь, обидно пасть жертвой банального ДТП, самым невероятным образом вырвавшись из бандитских лап.
— Так ты про что? — Инга сбросила скорость, и машина пошла ровнее.
— Не про что, а про кого. Когда я вышла из «Пеликана», меня затащили в машину… Еще и чулок какой-то на голову надели. Их было трое, один — с большой бородой. Все время спрашивал про Юриса.
— Про Юриса? — глухим эхом подхватила Инга.
— Да, представь себе. Говорил, что он им нужен позарез, интересовался, когда и при каких обстоятельствах я его видела в последний раз…
— А ты? — Инга затаила дыхание.
У меня возникло непреодолимое желание слегка пощекотать Ингины нервишки, в конце концов, не мне же одной отдуваться.
— А что я? Он сказал, считает до трех. Что мне еще оставалось?
Инга так резко затормозила, что я чуть не вышибла головой лобовое стекло.
— Ты все про меня им рассказала?
— Странно, что тебя это удивляет. Я что, по-твоему, должна была унести твою тайну с собой в могилу?
Инга рухнула лицом на баранку и заскрежетала зубами:
— Я знала, знала, что этим кончится. Ну зачем ты пошла в «Пеликан», кто тебя просил?
— Ладно, успокойся, — я тронула ее за плечо, — ничего я им не сказала. Этот, с бородой, не успел до трех досчитать, я сбежала…
Инга сразу расцвела, как невеста под венцом:
— Убить тебя мало, Чижова! Смерти моей захотела, да?
Приступ отчаяния сменился приступом безумной радости. Инга бросилась мне на шею, стала тискать и тормошить, как тряпичную куклу. Моя чугунная после бессонной ночи голова моталась во все стороны, так что я даже взгляд сконцентрировать не могла. А на то, чтобы отбиться от нее, у меня не хватало сил.
— Ну хватит, — взмолилась я слабым голосом, — все не так радужно, как тебе представляется. Инга сразу перестала меня трясти:
— В каком смысле?
— Во всех. Во-первых, Юриса нам с тобой не оживить. Во-вторых, как теперь выяснилось, он был связан с какими-то бандитами, которые усиленно его ищут. А бандиты — это еще хуже милиции. Рано или поздно они нас достанут.
— Но ты же ничего им не сказала? Или все-таки сказала? — Инга нервно застучала холеными ноготками по приборной доске, и эта барабанная дробь отдалась у меня в мозгах.
— Не сказала я, не сказала… Да прекрати ты барабанить! — прикрикнула я на Ингу.
— Тогда как же они нас найдут? — Инга перестала стучать, как дятел, зато начала хрустеть костяшками пальцев. И почему я раньше не замечала, как много от нее шума?
— Найдут как-нибудь, не волнуйся, — «успокоила» я ее. — К тому же у них в машине осталась моя сумочка.
— Там были документы? — сдавленно охнула Инга.
— Нет, документов там не было, это точно. — Я замотала головой, о чем тут же пожалела. — Кошелек там был. С твоими деньгами.
На самом деле точнее было бы сказать — Покемоновыми, а еще точнее — ворованными. Я ведь вам, кажется, уже рассказывала, каким экзотическим способом Ингин денежный мешок сколотил свой капиталец, или нет?
Ладно, буквально телеграфным стилем. В начале девяностых Ованес Сусанян был еще скромным беженцем из Абхазии, сорвавшимся с насиженных мест в одних трусах, в середине (все тех же девяностых) — уже возглавлял суперсовременный заводик по производству детского питания, построенный на западные кредиты. Потом произошла небольшая рокировочка, в результате которой скромный беженец остался с прибыльным заводиком, а государство — с долгами по кредитам. Ну а дальше уж совсем скучно: рождаемость упала, и наш Ованес потерял интерес к детским смесям, зато озаботился насущными проблемами потенциальных папаш, окончательно раздумавших плодиться и размножаться. Вот так и возникла пивная империя Ованеса Сусаняна, некогда скромного абхазского беженца, а ныне скромного российского олигарха.
— …Нет, ты сосредоточься, вспомни получше, — теребила меня Инга, — что там было в твоей сумке?
— Ну что там могло быть? Всякие мелочи: пудреница, расческа, носовой платок, ключи от квартиры, — методично перечисляла я. — Ключи? Господи, это что же, мне опять замки менять?
— Еще, еще что?! — Инга прямо как клещами в меня вцепилась — вот что значит забота о собственной шкуре! — Документы? Паспорт?
— Дура я, что ли, брать паспорт в такое злачное место! — Я посмотрела на Ингу, а Инга на меня.
— А удостоверения, удостоверения редакционного не было? — Инга все еще не могла успокоиться. А вот об этом можно было не переживать.
— Да я его сроду с собой не таскала. Мне его как выписали, так оно и лежит в столе на работе.
— Слава богу, — перевела дух Инга. — Значит, нам ничто не грозит.
Увы, я не разделяла ее оптимизма.
— А я все равно боюсь. Боюсь возвращаться к себе. И раньше боялась, а сейчас еще больше…
— Вот и поезжай в Котов, — мгновенно сориентировалась Инга. — Ты ведь туда собиралась?
— Что, прямо сейчас, прямо вот так? — Я уставилась на драные Ингины штаны. — А это ты видела? — Я осторожно потрогала посеченную колючими кустами щеку. — Чтобы я в таком виде заявилась в Котов?
— Да, вид у тебя, конечно… — согласилась Инга, — но через пару дней будет более или менее.
— Через пару, — зло процедила я сквозь зубы. — А ехать ты мне предлагаешь прямо сейчас. Мечтаешь поскорей избавиться?
— Опять двадцать пять! — надулась Инга. — Я же о тебе беспокоюсь.
— Спасибо за беспокойство, — огрызнулась я. — Я, значит, в Котов, а ты тем временем куда? На Средиземное море здоровье поправлять? Ты же спишь и видишь, как бы все это на одну меня спихнуть. Ну съезжу я в Котов, и к чему вернусь? В лучшем случае — к тому же, в худшем — меня либо в кутузку засадят, либо бандюги прикончат. А ты будешь далеко-далеко, где кочуют туманы… Э нет, милая, так не пойдет!
— Да вовсе я не собиралась от тебя избавляться! — вспыхнула Инга. — Но раз ты не хочешь домой и не можешь в Котов, то куда же тебе теперь — на вокзал?
Ага, намекает, что мне с моей теперешней физиономией самое место среди вокзальных бомжей!
— А ты на что? Позаботься о попавшей в беду подружке, между прочим, по твоей же милости попавшей!
Инга нахмурилась и засопела. Я держала стратегическую паузу.
— Ну хорошо, — произнесла она с придыханием, — я могу предложить тебе только один вариант — перекантоваться у моей двоюродной сестры в Борщовке. Это в Подмосковье, по Курской дороге.
Про Ингину двоюродную сестру я слышала впервые, а потому потребовала подробных разъяснений, откуда она вообще взялась.
Инга просветила меня без особого вдохновения:
— Ну что, сестра как сестра. Двоюродная. Зовут Соня. Наши отцы были братьями. Мы даже жили в одном с ними доме, до того как переехали в Котов.
— Ты жила под Москвой? — изумилась я.
— Ну да, до двенадцати лет. Потом мой отец умер, и мы с мамой перебрались в Котов. Не знаю подробностей, но, кажется, они не очень ладили между собой, мама и Сонин отец. Теперь, впрочем, уже никого из них в живых не осталось. А с Соней мы поддерживаем неплохие отношения, хотя человек она своеобразный.
— Своеобразный — это как? — Я сразу почуяла недоброе.
— Ну вот, прицепилась к слову! — разъярилась Инга. — Что ты такая въедливая? Своеобразный, значит, своеобразный. Ты тоже своеобразная, между прочим, еще какая своеобразная! Одна в своем роде!
С последним утверждением трудно было не согласиться. Вторую такую дуру нужно еще поискать.
Я устало махнула рукой:
— Черт с тобой, поехали к твоей сестрице. Она своеобразная, я своеобразная, как-нибудь найдем общий язык.
В ответ Инга только фыркнула. Уже засыпая, я успела ее предупредить:
— Не вздумай врубать музыку и не гони.
— Да когда я гнала? — пробормотала Инга и что-то еще добавила, но этого я уже не слышала, потому что отключилась.
— …Э-эй, приехали, просыпайся, — услышала я сквозь сон буквально через минуту. Издевается она надо мной, что ли?
Я с трудом разлепила глаза и уставилась на свою мучительницу с невыразимым страданием во взоре.
— Дай поспать, имей совесть!
— Так приехали уже! — Инга смотрела на меня честными круглыми глазами.
— Куда приехали?
— К Соне приехали!
— Так быстро? — Я тряхнула головой.
— Ничего себе быстро! — хмыкнула Инга. — Два с половиной часа!
— Да ну? — изумилась я и глянула сквозь стекло. То, что я увидела за бортом, разительно отличалось от предыдущего антуража. Уютный и ухоженный дачный поселок, с выстроенными словно по ранжиру особнячками, старыми деревянными теремками и новехонькими каменными дворцами. Кругом цветочки и прочая идиллия. При виде такого благолепия я сладко потянулась. — Ну, и где же хоромы твоей кузины?
— Да вот же. — Инга указала мне на ближайший дом, представлявший собой помесь терема с дворцом. В том смысле, что изначально он строился как терем и даже продолжительное время существовал в этом статусе, а потом стал прирастать кирпичными башенками и мезонинами. Причем прирастать стихийно, без какой-либо системы. А посему не отражал никакого архитектурного замысла, кроме состояния хозяйского кошелька. Короче говоря, завелись денежки — построили башенку, в другой раз завелись — приляпали мезонинчик. Я невольно усмехнулась:
— Современная у тебя кузина. Эклектика в чистом виде.
— Чего-чего? — поморщилась Инга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31