А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


На этом и закончился праздник Воскрешения».
ГЛАВА XXII,

в которой Сильвестр спускается в Ад, чтобы спасти душу своего отца, а для Адриена Сальва кое-что проясняется
«Святой Дух нашел Христа и сказал ему:
— А Сильвестр ваш хорошо выполнил свою миссию. Это весьма странно: я считал его непослушным и недалеким. Не сошла ли на него благодать, заставив осознать, каков его путь?
— Ему здорово помогли женщины, даже те, что насмехались над ним. Видите ли, дорогой Параклет, когда я был на Земле, я подметил их власть. Они, может быть, и не столь изобретательны, как мужчины, но у них есть практическое чувство невидимого, которое делает их более чувствительными к таинственному. Мужчина — наивный игрок. Женщина же знает правила игры и тем подчиняет его. Потому-то она умеет притвориться служанкой, чтобы стать потом госпожой. Мужчина, который считает себя свободным, кончает тем, что становится пленником своих страстей.
Параклет никогда не мог отличить мужчину от женщины, ему ведом был только дух человеческих существ. И история с разделением полов казалась ему комичной. Он подходил к ней с точки зрения увековечивания неспокойного и тщеславного существа, без которого мир спокойно мог бы обойтись.
— Тем не менее, — заметил Иисус, — Сильвестр не получил помазания на священничество. Эти еретики оказались правы. А он, так желавший стать назиром, получил этот дар лишь в Аду. А сила и голова — это уже неплохо. Видите ли, дорогой Параклет, так уж устроены люди… Небо они открывают на дне колодца. Они — астрономы наоборот. Не доказательство ли это того, что им обманным путем внушили мысль о крошечных размерах Бога?
— Без сомнения, — сказал Святой Дух, которого все эти понятия вдохновляли очень мало. — Но что нам делать сейчас? Дела наши не так уж плохи. В невероятном хаосе Греция громит своих идолов. Рим бросает верующих львам. Александрия водружает храмы Мессии. Византия… Ах, эта Византия! До чего же я люблю ее! Какие-то непонятные люди начинают вас рисовать со столетней бородой и поразительными глазами… Я вот что предлагаю: заставим Сильвестра вернуться в небесный Рай. Там мы сможем серьезно поговорить с ним и дать любой сан, чтобы ему было легче упорядочить этот разнузданный энтузиазм.
— Прошу прощения, — молвил Иисус, — но пока император в Риме, то именно там необходимо чтение проповедей Симона Петра. Разве я не создал ассамблею, опираясь на него? Сильвестр оставит Фессалию на своего ученика Теофила, а сам отправится в императорский город. Ну а вас, дорогой Параклет, я попрошу подуть посильнее в том направлении, так как там у нас еще нет завоеваний. Губернатор Руфус все еще вершит свои черные дела.
— Эта гидра? Тот, который когда-то казнил святого Перпера?
— Император Траян был обманут Сатаной. Сотни христиан брошены на арену, как во времена Нерона. Вы правы — надо восстановить порядок и устранить все эти ужасы.
— Тогда начинаю дуть, — сказал Дух.
Итак, проснувшись в одно прекрасное утро, Сильвестр решил отправиться в Рим. Вот уже несколько лет, как Теофил исполнял обязанности священника и уверенно руководил материальными и духовными делами общины. В этом ему помогали верующие в Фессалии и Македонии. Под руководством Сильвестра они постигли учение и показали себя хорошими знатоками в молитвах и преломлении хлебов. Звали их дьяконами, и распространяли они Благую Весть.
— Я вам больше не нужен, — заявил им Сильвестр.
Теофил попытался отговорить сына Сабинеллы. Он почему-то был уверен: если они расстанутся, то уже никогда не увидятся. Но Сильвестр был несгибаем. Он чувствовал в себе зов. Тут вмешался попугай Гермоген:
— Ты не забыл, кто я? Я — ученик Великого Гермеса, а ты добрый десяток лет держишь меня за птицу. Я ненавижу семечки и зерно, но вынужден питаться ими, иначе меня ждет неминуемая смерть. А ты хочешь удрать в Рим, тогда как на пристани в Александрии я нанял тебя, дабы ты сопровождал меня к губернатору Понта Эвксинского! Ты обманул меня. Ты, считающий себя справедливым и милосердным, поступил со мной как злой обманщик. Теофил был ослом — ты превратил его в прекрасного юношу. А я как был попугаем, так попугаем и остался, да еще и перья теряю.
— Я возьму тебя с собой в Рим, — решил Сильвестр. — Может быть, однажды ты признаешь свои заблуждения и станешь верить в Спасителя.
— Я буду всегда чтить лишь одного: Трижды Великого Гермеса!
Теофил с болью в сердце смотрел, как уходит тот, кто привел его к вере в Распятого. Не знал он того, что Сильвестр до ухода из Греции решил посетить могилу своего отца, губернатора Марсиона, полагая, что это место освежит ему память о детстве.
Могила находилась у подножия Пиндских гор, когда-то посвященных Аполлону и музам. Среди оливковых деревьев, в стрекоте кузнечиков, стояла небольшая надгробная стела, поставленная за счет империи в знак благодарности за заслуги, оказанные ей покойным. Вокруг могилы уже разрослись кусты ежевики, плети их обвивали стелу. Проскользнула змея. Сильвестр прочитал молитву, обращенную к своему отцу:
— О ты, не поверивший во Христа и пытавший свою жену, ты, чье сердце очерствело, прислушайся к голосу твоего сына. Во имя Бога живущего я прощаю тебя.
Надгробная плита задрожала, стела опрокинулась. Открылась замурованная дверца, и показалось изможденное лицо Марсиона, который словно бы проснулся от долгого сна.
— Кто осмелился вытащить меня из небытия?
— Ты, плоть моего отца, ты не знаешь, что стало с твоей душой, которая вела тебя по жизни. Знай, что ее похитили демоны и с тех пор она вопит от боли в Аду.
— Увы, — жалобно простонало тело. — От меня остались лишь кости. Что могу я сделать, дабы спасти мою душу?
— Мы вместе спустимся в это проклятое место. И если душа твоя виновата в неискупимом преступлении, то сделала она это лишь по наущению Сатаны. Следует покарать виновника и освободить несчастную душу. Она уже расплатилась за свое глупое упрямство и наивное тщеславие.
— Послушай, плоть от плоти моей, оставь меня в покое. Что делать мне в Аду, коль судьбою мне предназначено доживать в глухом небытии?
— Заблуждаешься! Ты воскреснешь в Судный день. Как Христос вышел из могилы, так и ты вознесешься к вечному утру.
— Не верю я в эту ерунду, — заупрямилось тело Марсиона.
— Ты так и не изменишь своего мнения? Не хочешь, чтобы простила тебя добрая Сабинелла? Ведь ты любил ее.
— Помню… Где дорога?
— Недалеко отсюда есть соляной карьер. Там находится один из входов в царство Сатаны. Дай мне руку. Я вытащу тебя из могилы.
Надгробная плита вновь задрожала, и тело губернатора Марсиона целиком показалось в яме. Оно было в страшно жалком состоянии, но оставалось немного кожи на костях, и в нем еще можно было признать нечто человеческое. Молния, убившая его, словно забальзамировала тело.
Во время разговора Сильвестра с отцом попугай Гермоген боязливо отлетел в сторонку. Он начинал понимать, что способности его товарища намного превосходят те, что он сам получил от Великого Гермеса. И особенно его страшила необходимость спуститься в Ад вместе с этим мертвецом, который двигался и говорил, как живое существо. Так что он решил вообще улететь, чтобы никогда больше не видеть Сильвестра, и навечно остаться попугаем. Взлетев на верхушку оливкового дерева, он смотрел, как уходят мертвый с живым. Глубокая печаль смешивалась в нем с отвращением.
Итак, сын Сабинеллы и тело Марсиона пришли к соляным копям Фанас. Карьер этот был заброшен уже более века. Ходили легенды, что местом этим завладели демоны. Ни одно животное не осмеливалось приблизиться к зловещему провалу. Ни одна птица не пролетала над ним. Сильвестр и его спутник углубились в узкую расщелину, спускавшуюся к беловатой пропасти со зловонным запахом.
— Иди помедленнее, — стонало тело. — Мои члены разрываются от боли. Почти нет дыхания. А в моей голове пауки соткали такую плотную паутину, что мозг мой запутался в ней.
Наконец они очутились перед низкой дверью, в которую никто никогда не стучал. Нам хорошо известно, что ни одно человеческое существо до Сильвестра не рисковало живым подойти к геенне. Но Сильвестру было не привыкать. От ударов его кулака зазвенела бронзовая дверь.
— Эй, там, — послышался испуганный голос, — не Христос ли опять спустился к мертвым?
— Открывайте! — крикнул Сильвестр. — Во имя живого Бога, распоряжающегося судьбой ангелов и людей!
Дверь приоткрылась. И тотчас Сильвестр сильно нажал на нее плечом. Он вошел. Демон в панике скрылся в темном коридоре.
— Следуй за мной.
— Сын, — простонало тело Марсиона, — это место не для нас. Отведи-ка меня лучше в могилу.
Коридор упирался в небольшое помещение, где можно было увидеть души, сидящие на скамьях. Похоже, они ждали своей очереди, ждали с тоской и смирением.
— Присядем, — предложил покойный губернатор.
— Тогда мы навечно здесь застрянем. Пошли. Они свернули в другой коридор, который привел их в помещение, в точности похожее на предыдущее. И тут на скамьях сидели души. Их пустые глаза пытались проникнуть в непроницаемое небытие.
— Увы, — произнес Марсион. — Мы обречены бродить среди зеркал. В конце следующего коридора будет такой же зал, а потом — еще и еще, и так до бесконечности.
— Это называется ловушкой отчаяния. Те, кто навечно попал сюда, — это души посредственные. Ничто в этих коридорах и в этих залах не позволяет душе обрести хоть каплю надежды.
Вскоре Басофон и его отец попали в другую обстановку. Они оказались в зале, где мужчины и женщины не переставая кричали, оскорбляли друг друга, грозя кулаками. Потом вдруг они замолкали, с мрачным видом прохаживались, ничего и никого не замечая. Затем, неожиданно выйдя из этого безразличия, вновь принимались вопить, в бессильной ненависти понося друг друга.
— А это что еще такое? — удивился Марсион.
— Это души, которые при жизни не умели любить. Их раздирают зависть, ревность и презрение.
В следующем, хорошо освещенном зале глазам явилось невыносимое зрелище: вытянув руки, бродили слепые, сталкиваясь друг с другом. Некоторые бились головой о стены. Другие падали на колени и кого-то умоляли.
— Что они ищут? — спросил Марсион.
— Знаний. Всю свою жизнь они отвергали знания. Они отреклись от веры, считая, что Вселенная и они сами лишены смысла.
Едва Сильвестр произнес последнее слово, как все мгновенно исчезло. Они очутились в зале для аудиенций с Люцифером. Кто бы мог описать это место? Оно было одновременно темным и сверкающим, обжигающим и леденящим; оно казалось идеально геометрическим и в то же время представляло собой беспорядочное сборище строительного мусора.
— Ты смог разгадать три загадки, — произнес властный голос.
Голос принадлежал изгнанному архангелу. Сам он скрывался за ширмой, дабы его неестественный блеск не поглотил новоприбывших. Голос продолжил:
— Рад познакомиться с тобой. Сатана, этот прохвост, не смог одолеть тебя. Спирохета, которую мы запустили в тебя, лишь укрепила твой ум, избравший путь Платона. Но, говорю тебе, чистый наивный простачок, ты скоро разочаруешься. Твои единоверцы позабудут о любви ради власти. Христа они сделают своим оружием. Миллионы трупов будут громоздиться во славу Божию. А ты с Неба избранных с ужасом будешь смотреть на дело рук твоих.
Люцифер разразился громовым смехом, эхом метавшимся под сводами. Ему вторили советники в алых одеждах.
— Экселенц, — сказал Сильвестр, — вы были замечательным архангелом, сотворенным еще до Адама… Так примите же знаки моего глубочайшего почтения.
— Э! — воскликнул Люцифер, весьма удивленный тоном сына Сабинеллы. — А я ожидал ругательств и проклятий…
— Я приберег их для Сатаны. Но ты знай, что сам Христос понимает твою боль. Ты был зеркалом, разделившим Одно от Другого, от вечного Другого, заставив Его отражать, ты помог Ему перейти от сущего к существующему.
— Хорошо! — вскричал архангел. — Но ты ошибаешься. Не стеклом я был, а оловянной амальгамой. Именно моя непрозрачность сделала зеркало отражающим, как ты изволил выразиться. Без меня он так и остался бы навечно прозрачным.
— Откуда взялись частицы этой амальгамы? — спросил Сильвестр.
Люцифер велел быстро убрать ширму, скрывавшую его от чужих глаз. И тотчас из-за ширмы вылетел сноп света, невыносимо яркого. Он ударил Сильвестра в лицо, но тот не пошатнулся. Тело же Марсиона сразу же растворилось.
— Ты осмелился меня провоцировать? — грозно спросил Люцифер.
— Только понять. Какое начало в тебе заставило тебя воспротивиться Богу?
— Я не противился. Я восхищался им.
— А потом… Признайся!
— Я походил на него.
Сильвестр упал на колени, сраженный горделивым светом, брызнувшим от Люцифера. Он чувствовал дрожь, поднимающуюся изнутри концентрическими кругами по всей поверхности тела. Ни одно существо в мире, во Вселенной не стояло к Богу ближе архангела. И в то же время его изгнали из вечного блаженства. Но зато не был ли он тем, кто возбуждал всю систему, был ее движущей силой?
— Послушай, — выдавил из себя Сильвестр, — ты вжился в умы людей… Да ладно, хватит речей! Отец мой, обманутый Сатаной, только что растворился в твоем свете. Отдай мне его душу.
— Его душу? — удивился Архангел. — Эту ничтожную вещь? Забавно… А почему ты думаешь, что я ее отдам?
— Я уважаю тебя.
Люцифер ненадолго замолчал. Он знал, что такой случай предоставится ему ой как не скоро. Какой человек, избранный Богом, пришел бы к нему с подобной просьбой? Ему вдруг стало страшно.
— Это Он прислал тебя?
— Я пришел по собственной воле. Разве я не сказал тебе? Я хочу понять. Чего ради бороться с верующими, стараться унизить их в глазах Бога?
— Успокойся. Мы больше не будем бороться с вами. Впрочем, мне известно, что сам Святой Дух будет дуть в сторону Рима, дабы император перестал вас преследовать. Вы будете процветать! И христианство установится повсюду. Тебе понятно? Из ваших страданий вырастет новая цивилизация. Вот тогда-то вы возгордитесь!
Сильвестру не совсем были понятны предсказания Люцифера. Мысль архангела была настолько витиеватой, походила на такой запутанный лабиринт, что у него сильно закружилась голова. Он успел только крикнуть:
— Отдай мне душу моего отца. Сатана сбил ее с пути. Было бы несправедливо оставить ее навсегда в Аду.
— Это верно, — сказал Люцифер. — Но кто был справедлив ко мне? Почему Бог не допустил меня к своей славе?
— Потому что Он хотел видеть тебя свободным и независимым.
Архангел ненавидяще крикнул. И крик этот прокатился под сводами, сорвав с места тысячи летучих мышей, закружившихся, заметавшихся, испускавших пронзительный писк.
— Послушай, — продолжил Люцифер, когда суматоха улеглась, — демоны, окружающие Сатану, все были осуждены. И знаешь почему? Потому что они пошли против порядка, который Бог хотел установить среди своих созданий. Разгадай их настоящие имена, и ты узнаешь, как вели они себя на Небе. Ты заметишь, что их лесть, угодливость, подхалимство — под стать их хозяину.
— Отдай мне душу моего отца.
— Ты уже просил об этом. Не думаешь ли ты, что я не возьму ничего взамен? Плохо же ты меня знаешь!
— Чего ты желаешь?
Изгнанный архангел уставился на Сильвестра своими красными глазами, потом ответил:
— Чтобы ты пошел в Рим.
— Таково и мое намерение.
— И чтобы ты встретил преемника Петра. Зовут его Эвариста. Апостол он хороший, но склонен все драматизировать. Заставь его переговорить с императором. И ты увидишь, что все уладится.
— Почему ты мне это советуешь?
— Я уже сказал: мир породит окончательное установление царства Христова. Вот увидишь, его еще будут рисовать на досках, как императора!
— Я пойду в Рим. Увижусь с Эваристой, заставлю его поговорить с императором. Я ничем не рискую.
Люцифер презрительно посмотрел на Сильвестра. Этот недоумок, верно, не понимал, что он, верховный демон, спокойно мог бы занять подобающее место там, где все мысли были только о власти. Извратить учение Иисуса — это лучший реванш, который дьявол мог взять над Тем, кто отстранил его от Своей славы.
— Бери душу отца и проваливай.
Сильвестру вручили душу его отца — такую маленькую и хиленькую, будто она собралась помирать».
Магистр Караколли с отвращением оттолкнул от себя манускрипт. Он с огромным трудом переводил текст: не потому что почерк был менее разборчив, чем на предыдущих страницах, а оттого что содержание глубоко ранило душу поборника веры, истинного верующего.
— Это какая-то смесь из философии магов и досужих вымыслов, посрамляющая церковь.
— Я узнал в нем целые отрывки из «Жизнеописания Гамалдона», — сказал отец Мореше. — Некоторые комментаторы увидели в этом аллюзии на спуск в Ад героев Гомера.
Во время чтения Адриен Сальва даже позабыл о своей потухшей сигаре и сейчас с пылом размахивал ею, словно художник кистью.
— Господа, мы приближаемся к цели!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30