— Я был в этом уверен. Ваша мать очень любила Катерину. Если не найдется доказательств обратного, я рискну предположить, что она намеревалась подарить ей эту мебель.
Джеймс продолжал улыбаться.
— Мать завещала Катерине пятьсот фунтов и ей не стоило труда сделать приписку: «…и мебель Гейт-хауса» или что-то в этом роде. Но она этого не сделала. Если уж говорить о предположениях, этот факт говорит о другом. В завещании мебель не упоминается. Может быть, мать что-то сказала вам?
— Не совсем.
— Что значит не совсем?
Пальцы разжались, в руках опять появился карандаш.
— Э-э, в сущности, это я о ней упоминал.
— И как она реагировала?
— Она уклонилась. Как вы знаете, она не допускала возражений. Я не претендую на то, что точно передам ее слова — завещание составлялось десять лет назад. Но мне вспоминается, что она сказала: «Это не входит в завещание». В свете того, о чем вы говорите, это может означать, что мебель не включена в завещание потому, что она уже отдала ее Катерине…
— Или потому, что не собиралась отдавать. Вы не уточнили, что она имеет в виду?
— Нет, она говорила безапелляционно.
— Представляю! В чем я по-прежнему сомневаюсь, так это в том, что мать позволила бы Катерине уйти с такими ценными вещами.
Мистер Хоулдернесс задумчиво вертел карандаш.
— У вас есть основания для сомнений, но нет уверенности. Осмелюсь сказать, ваша матушка не слишком ясно представляла себе ситуацию. Когда она говорила Катерине, что позволяет ей взять то или другое, она предполагала либо одолжить ей это, либо подарить, либо вообще не задумывалась о своих намерениях. Со своей стороны Катерина могла решить, что эти вещи ей подарены. Я думаю, если позволите так выразиться, недопустимо будет поощрять подозрения, которые вы не сможете доказать.
Джеймс Лесситер угрожающе выпрямился.
— Кто сказал, что не смогу? Очень даже смогу…
Мистер Хоулдернесс опять был шокирован. Но на этот раз покраснел не так сильно, как прежде, и не помрачнел. Он перестал вертеть карандаш.
— Знаете…
Джеймс кивнул.
— Знаю, знаю — вы считаете, что я должен оставить все как есть. Так вот: я не собираюсь! Не люблю, когда меня держат за дурака, а еще больше не люблю, когда грабят. Уверяю вас, найдется не так много людей, которые согласились бы на это. У меня такое впечатление, что за моей спиной происходит какая-то возня. Так вот, я доберусь до самого дна, и когда я это сделаю, всякий, кто считает, что смог нажиться на моем отсутствии, окажется в Стране дураков.
Мистер Хоулдернесс поднял руку.
— Мой дорогой Джеймс, я надеюсь, вы не имеете в виду семью Мейхью. Ваша матушка им доверяла…
Джеймс Лесситер засмеялся.
— Если бы не было столько доверия, не осталось бы места для сомнительных трюков, не так ли? Я хочу сказать следующее. Вы утверждаете, что я не могу обосновать свои подозрения, потому что мать не распускала язык и ни о чем конкретном не упомянула в завещании. Но кое-что она сделала — написала мне письмо дня за два до своей кончины. Хотите знать, что в нем говорилось?
— Конечно.
— Цитирую: «Я не докучала тебе письмами и делами, потому что надеялась, что ты скоро приедешь домой. Тем не менее, на случай неприятности, хочу, чтобы ты знал, что у меня есть записка, где все тщательно перечислено»! «Все тщательно перечислено» — это как раз то, что мы хотим знать, не так ли?
— Возможно, — медленно произнес мистер Хоулдернесс.
— О, вы слишком осторожны. Думаю, мы можем считать, что это так. Я не нашел эту записку. Моя мать, как многие женщины, испытывала глубокое недоверие к банкам и сейфам. Конечно, было бы намного разумнее — и удобнее — вручить этот документ вам, но она этого не сделала. Я просмотрел ящики письменного стола и шкаф в библиотеке, но такую бумагу она могла хранить в особом тайнике. Я очень рассчитываю ее найти, и тогда…
Мистер Хоулдернесс посмотрел на него в упор.
— Это звучит мстительно.
Джемс засмеялся.
— Возможно…
— Вы действительно готовы на крайние меры?
— Я передам дело в суд.
Глава 9

Чаепитие у миссис Войзи проходило традиционно. Со скромной гордостью на стол были выставлены булочки собственной выпечки и айвовое варенье.
— Рецепт моей дорогой мамочки. Какой чудесный цвет, не правда ли? Он напоминает ваше красное платье, Реточка. Но мне очень хотелось бы знать, как им в Португалии удается сохранять светло-зеленый цвет фруктов. Я в детстве месяц прожила в Португалии. Из айвы они варят нечто изумительное! Похоже на мармелад или желе цвета зеленого винограда. Такие ломтики, обсыпанные сахаром, ужасно вкусно. Но я не встретила никого, кто объяснил бы мне, как это делается. Как только я бросаю айву в кипящий сироп, она сразу становится похожа на зажженные фары: сначала янтарная, потом красная.
Миссис Войзи от души посмеялась своей шутке и тут же прошлась по поводу ужасного португальского водопровода. Мисс Силвер разделяла сказанное ею относительно сегодняшнего состояния санитарии, но находила тему не подходящей для застолья. Она покашляла и попробовала изменить направление беседы, но это ей удалось нескоро и, к ее огорчению, болтушка Сесилия перешла к вопросам профессиональной деятельности мисс Силвер. Она пересказала историю с сережками, изложенную ей Алвиной Грей.
Тщетно мисс Силвер предостерегающе покашливала и вставляла: «Я бы предпочла об этом не говорить», и даже: «Дорогая моя Сесилия, я никогда не обсуждаю свои дела». И в школьные годы никому не удавалось остановить Сисси Кристофер, а уж в пожилом возрасте, да в собственном доме Сесилия Войзи была неудержима. Мисс Силвер вздохнула и отказалась от дальнейших попыток. Как только представилась возможность, она предложила тему образования и обнаружила, что ей очень интересно обмениваться взглядами с мисс Ретой Крей.
— Я отдала двадцать лет педагогической работе.
При этих словах в голове Реты что-то забрезжило, но снова ушло в тень. Вскоре где-то на самой кромке памяти опять что-то возникло. И вдруг, когда Катерина жаловалась на дороговизну, когда миссис Войзи настойчиво предлагала еще чаю, а мисс Силвер, прервав цитату из Теннисона, сказала: «Нет, спасибо, дорогая», — до нее вдруг дошло.
— «Знания уходят, мудрость остается» — как сказал по этому случаю лорд Теннисон…
Не успела мисс Силвер закончить свою фразу, как Рета воскликнула:
— О, так вы и есть мисс Силвер Рэндала Марча?!
Мисс Силвер расплылась в благодарной улыбке.
— Он и его сестры были моими воспитанниками. Я рада сказать, что это переросло в дружбу. Вы знаете Марчей?
— Я училась в одной школе с Изабель и Маргарет. Они были большие девочки, я маленькая. Мисс Аткинсон всегда повторяла, что они хорошо воспитаны. Рэндал, конечно, был младше их, вроде меня. Теперь он главный констебль графства.
— Да. Недавно я имела удовольствие с ним обедать. Изабель вышла замуж за вдовца с детьми, чрезвычайно успешно. Как говорит мой опыт, поздние браки часто бывают счастливыми, в этом возрасте люди умеют ценить общество другого. Хотя Маргарет выскочила замуж в двадцать лет, но и у нее все хорошо.
Они еще немного поговорили о Марчах.
Домой Рета и Катерина шли вместе. В глубоких сумерках светились отдаленные желтые пятна окон с неплотно задвинутыми шторами в коттеджах на окраине Грина. Пройдя немного, Катерина с неожиданной страстью спросила:
— Рета, что тебе вчера сказал Джеймс? Он говорил обо мне?
Рета задумалась, но не нашла никаких причин, по которым следует придержать язык. Она сказала:
— Он спросил, не знаю ли я, в чем состояло соглашение между тобой и его матерью по поводу Гейт-хауса.
— И что ты сказала?
— Что я не знаю.
Катерина часто задышала.
— А еще?
— Он спросил про мебель.
— Что про мебель?
— Она тебе одолжена или подарена?
— И что ты сказала на это?
— То же, что и раньше, — я не знаю.
Катерина возбужденно сжала руки.
— Тетя Милдред отдала мне эту мебель, ты знаешь, что отдала, я тебе сто раз объясняла! Почему ты так не сказала?
— Потому что твои слова — не доказательство, — резко бросила Рета.
— Ты хочешь сказать, что не веришь мне… Если я говорю, что отдала, значит она и вправду отдала.
— Нет, я не это хочу сказать. Я имею в виду то, что говорю: твои слова — не доказательство.
— Какое еще доказательство тебе нужно!
До чего это похоже на Катерину — устраивать сцены из ничего! Уже не в первый раз Рета задумалась, чего же стоит старая дружба? Но если знаешь кого-то всю жизнь, и вообще живешь практически дверь в дверь со всей деревней, тебе ничего не остается, как обуздывать свой темперамент. Она сказала по возможности холодно:
— Это не мне нужно, а Джеймсу. Он хочет найти доказательство намерений его матери и спрашивал, не говорила ли она мне чего-нибудь.
— И что ты ответила? — сердито выпалила Катерина.
— Я сказала, что твоя мать говорила мне: «Я пускаю Катерину жить в Гейт-хаус. Я ей сказала, что она может жить в двух комнатах нижнего этажа, и полагаю, мне придется дать ей кое-что из мебели».
— Ну вот! Видишь? Что он на это сказал?
— Что это ничего не значит, — сухо ответила Рета.
— Ох! — Это был возглас ярости, за ним последовало короткое: — Это совершенно возмутительно!
Они были в центре Грина на узкой тропе. Рета остановилась.
— Катерина, разве ты не видишь, что нельзя так принимать Джеймса? Признай, что он вернулся. Он смотрит на это как на деловую передачу владения…
Катерина взвизгнула:
— Конечно, ты за него! Все это знают!
Рита вскипела, но сдержалась.
— Я не за него, я просто объясняю тебе, как он смотрит на вещи. Сопротивление всегда его только ожесточало. Хотя он очень изменился… Самое лучшее, что ты можешь сделать, — это выложить карты на стол и сказать всю правду.
— А ты думаешь, то, что я ему говорю, — ложь?
— Да нечто среднее, — откровенно сказала Рета.
— Как ты смеешь! — Катерина быстро пошла вперед.
Рета догнала ее.
— Ты сама меня спросила! Послушай, Катерина, какой смысл так продолжать? Ты знаешь, и я знаю, какая была тетя Милдред, — более того, Джеймс тоже знает. У нее были приступы деловой активности, но чаще всего она хотела, чтобы ее не беспокоили. Она была деспотом до кончиков ногтей и непостоянна, как флюгер. Если она тебе что-то давала, то в этот день считала это подарком, а на следующий уже не считала, или вообще об этом не задумывалась. Хочешь знать, что я думаю: я не верю в то, что она имела в виду отдать тебе эти вещи, среди которых есть очень ценные. Но Джеймсу я об этом не сказала.
— Еще скажешь.
— Нет. Он не спрашивал, а если бы спросил, я не обязана ему отвечать. Это всего лишь мои мысли.
Минуту-другую они шли молча. Потом Катерина схватила ее за руку. Дрожащим голосом она сказала:
— Я не знаю, что мне делать.
— Сделай, как я говорю — выложи карты на стол.
— Не могу.
— Почему не можешь?
— Не могу — он может вывернуть все наизнанку.
В голосе Реты появились утешительные нотки.
— Ну что он может сделать? Если его не злить, он, возможно, заберет самые ценные вещи, а все остальное оставит тебе.
Катерина в отчаянии сжала ей руку.
— Рета… лучше я все скажу тебе… дело гораздо хуже. Я… некоторые вещи я продала.
— О-о!
И Катерина затрясла руку Реты.
— Не говори «О-о!». Они были мои, я могла делать с ними что хочу, тетя Милдред мне их отдала, говорю тебе, отдала!
— Что ты продала?
— Несколько миниатюр, табакерку и серебряный чайный сервиз. За одну из миниатюр дали триста фунтов. Это был Козуэй, очень красивый, я была бы не прочь оставить его себе. А чайный сервиз был времен королевы Анны. За него дали очень много.
— Катерина!
Катерина оттолкнула ее.
— Не будь занудой, я же должна одеваться! Если кого и обвинять, то Эдварда. Он мне не говорил, что был по уши в долгах, он оставил меня без гроша! Теперь, я полагаю, ты побежишь к Джеймсу и все выложишь.
— Ты знаешь, что ничего подобного я не сделаю, — холодно сказала Рета.
Катерина опять приблизилась к ней.
— Как ты думаешь, что он будет делать?
— Это зависит от того, что он выяснит.
— Он знает, что эти вещи пропали — табакерка, миниатюры и чайный сервиз. Я имею в виду, он знает, что их нет в Меллинг-хаусе, а миссис Мейхью сказала ему, что тетя Милдред разрешила мне взять чайный сервиз. Вчера он сказал, что не хочет причинять мне неудобства, но это его наследие, и его нужно вернуть. Не все ли равно, наследие это или нет! У него нет детей!
Помолчав, Рета сказала:
— Да, ты запуталась.
— Какой смысл это говорить? Ты скажи мне, что делать?
— Я уже сказала.
После паузы Катерина с придыханием выпалила:
— Он говорит, его мать составила список всего, что имела… ценные вещи, ты понимаешь… пока он отсутствовал. Он его еще не нашел, но когда найдет…
— Когда найдет, — закончила за подругу Рета, — нечего и думать о том, что он отдаст тебе миниатюры Козуэя и серебряный чайный сервиз королевы Анны.
— Может, она забыла их записать, — сказала Катерина угасшим голосом.
Они дошли до окраин Грина и остановились. Гейт-хаус лежал слева от них, Белый коттедж — справа. Катерина повернула к колоннам, белевшим в темноте, попрощалась и перешла через дорогу. Рета направилась к себе, но не успела дойти до калитки, как сзади раздались быстрые шаги. Катерина подбежала к ней и протянула руку.
— Я хочу тебя кое о чем попросить…
— Да?
— Все было бы совсем иначе, если бы ты припомнила, как тетя Милдред говорила тебе, что она отдала мне эти вещи…
— Ничего подобного я не помню.
— Ты могла бы вспомнить, если бы попыталась.
Рета Крей сказала: «Чушь!» — и сделала движение, чтобы уйти, но Катерина ее удержала.
— Рета, еще минутку! Когда Джеймс вчера пришел, он был… какой-то пугающий. Понимаешь, вежливый, но как-то очень холодно. Он говорил о том, что в доме пропали вещи… О, он сказал не так много, как подразумевал! Я думаю, что он хотел меня запугать, я старалась не поддаваться, но он видел, что я испугалась, и мне показалось, он этим наслаждался. Я не сделала ничего такого, чтобы вызвать у него это чувство, но у меня ужасное впечатление: если сможет, он меня раздавит и будет этим наслаждаться.
Рета стояла неподвижно. Тень, которую она отгоняла все эти годы, вернулась и нависла над ней.
Катерина заговорила шепотом.
— Рета, когда вы с Джеймсом были помолвлены, разве он был такой? Теперь у меня ощущение, что ты была помолвлена с другим человеком. Тебе не кажется, что он стал… жестоким?
Рета отступила на шаг, сказала: «Да» — быстро отошла, откинула крючок калитки и закрыла ее за собой.
Глава 10

Джеймс Лесситер возвращался из Лентона. Он любил ездить вот так — ночью по загородному шоссе, когда фары расстилают перед машиной освещенную дорожку и остается только катить по ней. Это вызывало ощущение неограниченной власти. Он не отдавал себе отчет, но чувствовал себя так, как будто перед ним расстилается сама жизнь. Он заработал очень много денег и ожидал, что их станет еще больше. Когда появляется определенное количество денег, дальше они уже множатся сами по себе. Деньги — это власть. Джеймс подумал о том мальчике, который уезжал из Меллинг-хауса более двадцати лет назад, и испытал нечто вроде триумфа. Как он был прав! Вместо того чтобы тонуть вместе с кораблем, который за три поколения накренился и осел, он обрубил концы и выбрался на берег. Сожалений у него не было. С домом надо расстаться. Если ему понадобится загородный дом, найдутся места повеселее Меллинга. Кому в наши дни нужен огромный барак, построенный в те времена, когда гости жили неделями, когда требовался большой штат прислуги! Сейчас нужно что-то современное, необременительное — большая комната, где принимают друзей, и полдюжины спален. А пока Джеймс собирался наслаждаться. У него была парочка должников, и он с удовольствием ожидал от них выплат. Очень приятно, когда имеешь возможность вершить свой собственный суд.
Миновав высокие колонны, он въехал в Меллинг-хаус. Свет фар скользил по дороге, высвечивал мелкий гравий, бил по ярко-зеленым кустам остролиста и рододендрона. В этом свете он уловил какое-то быстрое движение в густых кустах, но не мог бы поручиться, что именно увидел. Может, мальчик-рассыльный уступил дорогу машине, а может, кто-то заходил в гости к Мейхью. Потом он вспомнил, что сегодня у них полдня выходные, и они уехали в Лентон. Миссис Мейхью спрашивала у него разрешения. В столовой его должен ждать холодный ужин.
Джеймс въехал в гараж, довольный тем, что дом будет в его распоряжении — хорошая возможность тщательно обыскать спальню и гостиную матери. Он собрался найти ее записи. Наверное, они в одной из этих двух комнат. Мать была уже слаба и не спускалась вниз.
Он вошел, щелкнул выключателем. Человек, который только что мелькнул на дороге, остановился и стал смотреть на него через большие освещенные окна.
Много позже в хорошенькой комнате Катерины зазвонил телефон. Она отложила книгу, сняла трубку и, услышав голос Джеймса Лесситера, напряглась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23