— Ева с силой дернула на себя Далилу, поднимая ее с пола. — Охраной буду я, место отсидки у меня на примете есть, когда высплюсь и отдохну, позвоню, пришлешь охрану. Сейчас мы поедем повидаться с ребенком Далилы, потом в похоронную контору, а потом на отдых.
— Боюсь, что все не так просто. — Гнатюк вздохнул тяжело. — У вас, Ева Николаевна, нет документов и оружия, а у вашего начальства нет рапорта, и что вы тут решаете, никого не интересует. Вы можете сегодня отдохнуть, а завтра к восьми тридцати должны быть с докладом у начальника регионального управления по организованной преступности. Вас тоже приглашаю вместе с вашим курьером. — Он повернулся к Козлову и кивнул на Далилу, Далила обреченно стала сползать на пол. — Когда оформите протоколом изъятие. Кстати, ваш паспорт, Ева Николаевна, у меня, я его изъял в вашей квартире вместе с тремя тысячами долларов, рассыпанных на кухне, после того как вы были насильно увезены, то есть похищены. Если вы согласитесь на дактилоскопию, то через час вам вернут документы, после соответствующего протокола.
— Разрешите спросить? — вытянулась по стойке Ева. — Что еще интересного было обнаружено в моей квартире?
— Так, пустяки. — Гнатюк смотрел серьезно в лицо с плохо смытой косметикой. — Один очень нервный молодой человек двадцати пяти лет, сантехник по специальности, и у меня есть сильное подозрение, что он присвоил ваше оружие. Так что на вас еще ТТ, номер можете уточнить в канцелярии.
Часть вторая
ДЕНОМИНИРОВАННАЯ ЖЕНЩИНА ПРОТИВ ЗОЛОТОЙ ЖАБЫ, ИЛИ МОСКОВСКИЙ ГОРОДСКОЙ РОМАНС
Далила уснула на заднем сиденье машины, Ева ехала медленно. Шел мокрый снег. Застряв у светофора, Ева потянулась назад и выдернула из-под головы Далилы ее рюкзак. Выпотрошила все, перебирая бумаги.
В бюро ритуальных услуг она почувствовала, что заболевает. С трудом ворочая языком, оформила доставку тела Казимира из аэропорта. Она забыла число и день недели. Глядя на прилизанный пробор молодого человека из похоронного бюро, с трудом сдерживала дрожь. Молодой человек был достаточно грустен и учтив, он все тщательно записывал на бумажку, а когда протянул Еве счет, она не поняла чисел.
— Что это? — спросила, сглатывая и обхватив рукой резко заболевшее горло.
— Вы сами просили гроб из хорошего дерева, — тихо и проникновенно говорил ей грустный клерк. — Это все — у, е., то есть условные единицы. Опять же погодные условия, если вы найдете место на кладбище, а если кремирование — это дешевле.
— А, ну да… — Ева встала и выпотрошила все из мужской ручной сумки, ее дал поносить козлов взамен двух огромных баулов, набитых турецким тряпьем.
Пересчитав все свои у.е., она извинилась, вышла на улицу и обшарила еще раз карманы и рюкзак Далилы. Далила проснулась, схватив ее за руку.
— Мне нужна целая куча у.е., — сказала Ева, напрягая вдруг севший голос. — Я не знала, что это столько стоит!
— Что «это»? — Далила спросонья не понимала, где она.
— Зарыть в могилу. Давай все, что у тебя есть, и побыстрей, у меня, по-моему, температура.
— Я пойду с тобой. — Далила вздохнула и потянулась. — Сколько надо?
— Я боюсь говорить, но если бы исполнительный Гнатюк не забрал у меня доллары из кухни, нам бы вполне хватило. Тем более что это были деньги Казимира.
В конторе Ева сразу села, предметы теряли свои очертания, поэтому она сначала ощупала высокий стул.
— Оставь обязательно на хорошую бутылку! — зашипела она и схватила Далилу за руку, когда та отсчитывала деньги.
Далила забрала одну бумажку обратно и расписалась не меньше семи раз.
Таким образом они оплатили пятьдесят процентов заказа.
— Позвольте вам предложить, — клерк осмелился совсем чуть-чуть, почти незаметно улыбнуться, — немного коньяку, у нас есть на такой случай.
Он достал початую бутылку и налил две красивые стопочки.
— А аспирина у вас нет? — спросила Ева.
— Нет, только валерьянка, — загрустил похоронный мальчик.
Ева посмотрела на Далилу.
— Ты пей, — сказала Далила, — я поведу машину.
И Ева выпила половину того, что было в бутылке, из горлышка.
Она вполне сносно дошла до дверцы машины, но не смогла открыть ее.
— Алкоголичка! — Далила втолкнула ее на заднее сиденье, потом затолкала ноги. — Не вздумай отключиться, скажи, куда ехать?
— К Казимиру, — сказала Ева, — блинчики с маринованными улитками, чернослив, начиненный свининой, в сахарной пудре…
— Я плохо помню, где это, я там была только раз, не засыпай!
— Я очень давно не ела. Я помню у адвоката салат из чего-то морского, но с ним мне не повезло, я его сблевала на китайца в ванной. Езжай по кольцу, потом у «Ударника» под мостом.
— Не молчи, — Далила обеспокоенно обернулась, — говори, говори!
— Этому китайцу, — послушно забормотала Ева, — ему вообще со мной не повезло. Он не верил, что я попаду в муху, он ее нарисовал. Ты представляешь! До чего дожили в Турции — ни одной мухи! Я попала, ему пришлось делать мне клизму.
— Зачем? — Далила еще раз оглянулась.
Ева лежала на спине, согнув ноги и выставив перед собой руки. Она делала руками такие движения, как будто ловила залетавшие в машину отблески вечерних фонарей.
— Ну, мне Козлов рассказывал, как досматривают наркокурьеров. Самое обидное знаешь что?
— Что это был крахмал, — убежденно сказала Далила.
— Нет. Я этого Грустного Оленя так здорово уложила! Одним приемом! Стала гордая-гордая, думала, что я уже воин. Волкова вспомнила, учителя. А китаец совсем не умел драться, представляешь, ну совсем! Разве такое может быть? Японец — и не дерется! У этого адвоката прихожая как раз восемь метров от стены до стены. Он не верил, что я попаду с такого расстояния в муху.
Далила быстро вышла из машины на светофоре и сгребла налипший на ветровое стекло снег.
— У тебя белая горячка, — сообщила она, садясь, запыхавшись, за руль.
— Почему? — Теперь Ева мотала быстро-быстро головой из стороны в сторону, прищурив глаза. Слепившие ее фонари тогда сливались в один дрожащий поток золота, раскручиваясь на поворотах картинками калейдоскопа.
— Ты что-то бормочешь про козлов.
— Козлов — классный мужик, — кивнула Ева.
— Или про оленей.
— Это имя такое — Грустный Олень! Я и выпила всего ничего, просто у меня температура. Мы едем в квартиру Казимира.
— Я поняла, — кивнула Далила, — неплохая мысль, если у него никто не живет.
Она въехала в заснеженный маленький двор. Подъезд Далила помнила. Ева прошла несколько шагов и повисла на ней.
— Какой этаж? — Далила чувствовала, что Ева с каждым шагом тяжелеет.
— Третий.
Перед дверью, обитой красным дерматином, Далила прислонила Еву к стене и стала копаться в рюкзаке.
— Какой кошмар! — обреченно просипела Ева. — У меня нет отмычки! Что же мы будем делать? Я плохо соображаю. Найди шпильку!
— Может, тебя устроят ключи? — Далила зазвенела тремя ключами на большом кольце.
— Нет, ключами нельзя, можно повредить замок, не делай этого, слышишь?!
— Но это ключи Казимира. — И Далила широко распахнула дверь.
Ева побрела по квартире, держась за стены.
— Одна кровать, — сообщила она через пять минут, — куча денег в секретере стола и письмо для меня. — Она обмахивалась конвертом. — Еда есть?
Далила покачала головой и вздохнула.
— А спиртное?
— Этого — навалом. Целый бар. Такое впечатление, что он не собирался возвращаться. Одни концентраты и приправы.
Ева стала раздеваться, разбрасывая одежду по пути в ванную. Далила шла за ней, подбирая.
— Не надо тебе в ванную. — Далила бросила охапку одежды в угол на полу и стала раздеваться сама, потрогав по ходу лоб у Евы. — У тебя температура, ты еще и выпила, давай лучше чаю, а, и в постель.
— У Казимира есть место на Котляковском кладбище, он написал, — сообщила Ева шепотом и открыла краны.
Далила принесла ей, утонувшей в пене, маленький поднос с чаем и открытой банкой черной икры. Из икры торчала крошечная ложечка.
— А говорила — есть нечего! — Ева протянула из пены руки с яркими красными ногтями.
— Консервы, — вздохнула Далила. — Знаешь, мне тоже нехорошо, я к сыну хочу.
— Классный мальчик, — согласилась Ева. — И главное, маму помнит!
— Не дерзи. — Далила зачерпнула пены и подула на нее. — Я еще помню твое лечение холодной водой. У тебя не меньше сорока, вот потеряешь сознание, что тогда будешь делать? Кто с тобой будет возиться?
Через полчаса Ева лежала на кровати окуклившейся гусеницей — замотанная в белую простыню. По лицу сбегали струйки пота, сухие губы потрескались. Далила лежала рядом, прислушиваясь к ее дыханию.
— Куда он дел мой пистолет? — вдруг спросила Ева.
— Пистолет? — шепотом удивилась Далила.
— Да. Твой брат. Он забросил мой пистолет тогда в комнате. Когда за мной пришли люди Феди. Куда он его дел?
— Мы не виделись с того дня.
— Детям нельзя оружие. — Ева повернула лицо к ней и смотрела в темноте блестящими глазами. — Мне надо к врачу. Меня изнасиловал Федя Самосвал. Я больше не смогу с твоим братом, понимаешь? Мне надо убедиться, что я здорова, и вообще…
— Он — тебя?.. И ты его зарезала ножом?
— Меткий бросок, — кивнула Ева, — сама не ожидала. А ты что так заинтересовалась, неужели профессионально?
— Нет, не профессионально, я просто думаю, насколько тебе проще жить. Хочешь с мужиком поиграться — играешься, хочешь серьезно — сразу любовь, изнасилуют — тоже нет проблем, перерезаешь горло!
— Ты все-таки пытаешься поставить диагноз!
— Не кричи, тебе вредно!
— Я не кричу, я шиплю, ты что, не слышишь?!
Они затихли, Ева вслушивалась в гулкие удары сердца, слизывая соленые капли пота с губ.
— Ева, — спросила вдруг Далила сонным голосом, — а как это, когда тебе совершенно незнакомый китаец делает клизму?
Ева задумалась. Она хотела вспомнить смущенного Грустного Оленя, но перед глазами плыло его удивленное лицо с приоткрытым ртом, когда он недоверчиво ощупывал аккуратную дырочку в дубовой панели у лестницы адвоката. Она улыбнулась и сказала шепотом:
— Это очень сексуально.
Отстрельщика допрашивал исполнительный до маниакальности следователь, приблизительно одного с ним возраста. Следователь так тщательно заполнял протокол, что отстрельщик впал в тягучее состояние тоски.
— Почему бы вам, — предложил следователь, медленно надевая колпачок на чернильную ручку, — не сказать мне правду, а?
На отстрельщика посмотрели утомленные глаза под тяжелыми веками.
— Правду? — задумался отстрельщик.
— Ну да. Начните с вашей отставки, вы же были офицер с заслугами.
— Ну, отставка. По болезни комиссовали. Заслуги тоже так себе, чин заработал — это да. — Отстрельщик расслабился на стуле и замолчал.
— А как к наркотикам пришли? — спросил после долгого молчания следователь, поняв, что по поводу отставки подследственный сказал все и жаловаться или негодовать на судьбу не будет.
— Правду? — спросил еще раз отстрельщик.
Следователь медленно кивнул.
— Ну, это ведь как бывает? Куда идет наш брат отставной? В охрану. Мне поначалу тоже предложили свои же из конторы место тепленькое. А когда я не дал этому тепленькому месту ограбиться, наказали. Материально и физически.
— Разве вас наняли не охранять?
— Очень хитро все. Охраняешь, охраняешь, а когда надо — устраиваешь небольшое, но убедительное ограбление.
— Так, значит, вы помешали ограблению и обиделись за наказание? — быстро строчил следователь.
— Обиделся. А тут один друг старый попался. Он тоже в больницу попал. Но его увечья хорошо и регулярно оплачивались. Он и рассказал, как можно заработать, применив раз-два в год свои способности и хорошую реакцию.
— Продолжайте, что же вы? — Следователь смотрел на замолчавшего отстрельщика, отстрельщик, играя желваками, смотрел в зарешеченное окно.
— Короче, стал я получать заказы. Сначала ерундовые, так, на мелочишку, приодеться, то-се. Потом посерьезней. А чтобы выполнять заказы посерьезней, надо было информацию в моей бывшей конторе оплачивать. Наладил связи.
— Какого рода заказы?
— В основном на перехват. Это значит, пугается, к примеру, коммерсант или политик, что его грохнут на днях, заказывает меня, я его пасу и охраняю, а перед этим прогоняю по каналам информации, насколько это реально, и стараюсь уладить все мирно. Если удается.
— Ну и?.. — опять не выдержал молчания следователь.
— Ну и нанял меня недели две назад секретарь одного авторитета. Тому приспичило в Турцию слетать за женщиной. Нет, — отстрельщик покачал головой, заметив взлетевшие брови следователя, — не за турчанкой. Он тут, в Москве, одну бабу потерял, а ее увезли в Турцию в публичный дом, он и поехал за ней. А что? Нашел! Видел я ее, ничего себе так, но очень вредная. Чуть что — стреляет. А этого вообще — ножом.
— Минуточку, — следователь перестал писать, — я потерял нить событий.
— Нить тут такая. Эту женщину мой охраняемый как-то так неудачно поимел, что она обиделась. Вроде как изнасиловал. Она расстроилась, значит, стала танцевать и зарезала его ножом. Метнула, — отстрельщик вдруг резко махнул рукой, следователь дернулся, — и прямиком в сонную артерию! Тогда хозяин публичного дома эту нарушительницу решил наказать и утопить в сундуке в море. А меня, понятное дело, должны были зацементировать в бочке и тоже туда же. Не уберег потому что охраняемого. Но у меня это первый случай. Из пяти, — уточнил, подумав, отстрельщик. — Чтобы она прилично выглядела, если ее обнаружат впоследствии, хозяин заказал золотую кольчугу с бриллиантами, корону, тоже из золота, наручники и браслеты на ноги. Да вы пишите, что же вы?
Следователь действительно перестал писать и сложил руки перед собой.
— Я слушаю, — сказал он.
— Ну вот, так оно и было. Уложили ее в сундук, отвезли на катере в море и бросили. Только я решил подстраховаться, ну, на случай — вдруг друзья появятся и помогут или не судьба ей быть утопленной, проследил немного. И точно! Выплыла! В этом золоте, в короне, значит, валяется на берегу. Подобрал ее адвокатишко местный, еврей, из русских. А мне секретарь-наниматель сообщает: два месяца на то, чтобы я ее нашел. То ли они еще раз захотели ее утопить, то ли не верили мне, что она жива, и хотели убедиться, но факт. Два месяца. И только я расслабился!..
— Хотите чаю, Виктор Степанович? — спросил следователь.
— Можно, — согласился отстрельщик, — только я перекрестился, что меня сразу топить не будут, — бац! Ночью вызывают. Что-то у них там случилось, уж не знаю что, только дают мне на все про все два дня и приказывают не просто эту метательницу ножа убить, а и расчленить на шесть частей.
— Вам сколько сахара? — Следователь раздирал бумажную упаковку.
— Спасибо, без сахара.
— На шесть, значит, частей ее надо было расчленить, — напомнил следователь, заметив растерянность на лице подследственного.
— Ну да. На шесть. Я ее отследил. Ночь. Дождь. Она встретила знакомую в морге, разговаривают. У меня прослушка, понятное дело, я за ними по Стамбулу мотаюсь — машину напрокат взял. Едем мы, значит, за город, на холмы, на виллу одного русского, но там никого, кроме полиции, нет, потому что этого русского как раз моя танцорка и ее знакомая в морге осматривали. Пошла она в дом, полицейских вырубила и оттащила в кусты, я за ней. Вроде все предусмотрел, а вот фонарь не взял. Это меня и погубило.
— А что у нас с наркотиками, Виктор Степанович? — спросил следователь.
— А я все по порядку. Все — сущая правда. Фонаря не было, женщину я нащупал в потемках, рот ей рукой закрыл и горло перерезал. Тут — полиция. Голову я отрезал, а ноги и руки отсоединять было некогда, я просто вытащил ее на улицу и оставил, как мне и приказали, на видном месте. В аэропорту ко мне подсела, вроде как для балды, хохлушка. Оперлась на сумку. Я уже думал: секунд пять, ну десять от силы! Она спросила что-то, я встал и ушел. Все.
— Не понял. — Следователь прихлебывал чай шумно, с удовольствием.
— Ну что тут непонятно, это же она была! А голову я по ошибке отрезал совсем другой бабе, но она тоже, скажу я вам!.. Хохлушка — это она, которую топили, которая зарезала в публичном доме…
— Минуточку. Вам подбросила наркотик в сумку некая хохлушка в аэропорту Стамбула. И зачем, интересно, она это сделала?
— Ну, блин, я же только что все рассказал! Меня нанял секретарь одного авторитета, чтобы я его охранял, пока он оттянется в публичном доме в Стамбуле. А он…
— Да это я понял, он ее изнасиловал, она его зарезала, ее в сундук — и в море, она выплыла и подсунула вам наркотик в сумку. Так и записать?
— Ну, вы же просили правду, — неопределенно пробормотал отстрельщик.
— Ну, Виктор Степанович, я не знаю, зачем вам это надо, но если вы настаиваете… Значит, начнем с того, что вы сознаетесь в убийстве некой женщины в Стамбуле.
— Непредумышленном! — Отстрельщик показал пальцем, что это надо записать.
— Как так? Вы же шли именно убить и расчленить!
— Да, но не эту!
— Виктор Степанович, я, конечно, обязан все это записать, хоть это и бред собачий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33