Кудрявый обрубок хвоста взвился кверху.«Домой! Пожалуйста! Только скорее!»И щенок, торопясь и подплясывая, выбежал на середину тротуара. Голова его гордо поднялась, кудрявые ушки и мохнатые усы встопорщились. Пусть кто-нибудь теперь посмеет сказать, что у него нет хозяина! Ведь он идёт домой! Мальчик торопился, почти бежал, изо всех сил налегая на костыль.— Куда ты, как тебя, пёсик? Налево, дружок. Ещё налево! Сюда.Щенок всё великолепно понимал. Он останавливался на каждом перекрёстке, весь напряжённый, внимательный.Куда? Налево? Готово. А теперь куда? И, подбегая к мальчику, весело кружился около него и мазал лапками его серое пальтишко.Мальчик почти забыл о хромой ноге. Он весь горел от радости. Вот так находка! Какой пёсик! И главное, какой понятливый. И главное, какой хорошенький! И главное…Но тут они подошли к дому. А для щенка это было самое главное.Однако перед жёлтой дверью со стёклами он вдруг оробел и оглянулся на мальчика. Дом, наверное. Только не тот ведь…— Боишься? — весело спросил мальчик и, наклонившись, одной рукой подхватил щенка под мышку.— Эй, кто-нибудь, Шура, Лена, откройте! Что я принёс!Два детских носа сразу приплюснулись к стеклу.— Что? Собака! Ой, да какая!Дверь заметалась на крючке, от радости сразу не сообразишь, как она открывается.Но наконец сообразили, и тут щенок по-настоящему струсил: визг поднялся радостный, но какой громкий!Дальше щенка втащили в дом — в его дом! — гладили и, кажется, целовали. Дальше… О, перед ним оказалась та самая чашка с дымящимся супом, о какой он так мечтал возле старого мокрого тополя.В переднюю набралось столько детворы, сколько она могла вместить. Дальние лезли на плечи ближних, а ближние, сидя на корточках около чашки с супом, в восторге смотрели, как щенок, давясь и захлёбываясь, поспешно с ним расправлялся.— Назовём-то как? — озабоченно спросил рыжий Сергушок и осторожно потрогал хвостик. — Смотрите, ребята, а хвост точно пуговица и весь в кудряшках.— Точно пумпон, — важно прибавила тоненькая стриженая Люба и радостно воскликнула: — Так и назовём — Пумпон, значит, Пум!— Нет, неправильно! Помпон, значит Пом, — вмешалась ещё одна девочка, но её уже не слушали.— Верно, верно, Пум! — кричали восторженные голоса.А Пум, покончив с обедом, усиленно вилял кудрявой пуговичкой и доверчиво оглядывал весёлую толпу.Конечно, тут было много и мальчиков, но жизнь уже научила щенка разбираться в людях: это всё были друзья. А привёл его сюда самый лучший друг. И, подойдя к хромому мальчику, он прижался к нему и доверчиво заглянул в глаза.— Знает его! — послышались восхищённые голоса. — Петька, где ты нашёл такого?— Сам нашёлся, — с гордостью отвечал хромой мальчик. — Только поглядел на него, а он и пристал. Наш теперь будет.И он ласково потрепал кудрявую шёрстку.— А Анна Васильевна что скажет? — озабоченно покачал головой Сергушок. — Если не позволит?Петя вспыхнул, даже уши покраснели, и сразу побледнел так же сильно.— Не позволит? — повторил он упавшим голосом. — Не может быть. Она добрая ведь, сам знаешь, мы ей объясним. Пум, иди. Вот сюда!Пуму не нужно было долго объяснять. Он навострил ушки и, весело взмахнув кудряшками, кинулся из передней в спальню, как ему показали.Однако, оказывается, без затруднений и тут не проживёшь. Дверь в спальню загораживало первое препятствие: оно было рыжее, лохматое, с яркими зелёными глазами и пушистым хвостом. Сразу было видно: спальня — это дом. Его дом. И никаких щенков в свой дом оно впускать не собирается.«Мяяаау», — сказало чудовище и встопорщилось ещё больше.— Васька! — охнула Люба и попятилась. — Он Пумку сейчас…Но кудрявая пуговичка Пума уже взвилась кверху.«Ты бы отошёл в сторонку», — сдержанно посоветовал он (по-собачьи это было сказано так: ррруу!).«Убирайся, пока цел!» (Мяааа!) — взвизгнуло чудовище и стало боком так, чтобы был виден страшный растопорщенный его рыжий хвост.«Я ещё не дерусь», — тоном выше ответил Пум и маленьким шажком выступил вперёд.«А я дерусь», — завопил рыжий и с размаху стукнул лапой по Пумкиному чёрному носику.«Ну так держись!» — рявкнул Пум, и дальше всё закружилось в сумасшедшем танце. Белое налетело на рыжее. Потом рыжее оказалось на столе и столкнуло графин. Потом белое тоже взлетело на стол и смахнуло пару стаканов. Потом оба клубком пролетели по кроватям и стянули на пол подушку. Наконец две молнии, рыжая и белая, пронеслись в столовую, смели со стола чашку и тарелку и лишь тогда разделились.Рыжее оказалось на буфете. Оно фыркало, плевалось и ужасно кричало:«Поди сюдааа, поди сюдааа! Я тебе дааам!»«Дай, пожалуйста! — приглашал белый кудряш и танцевал около буфета. — Ррррыжую шерррсть выдеррру!»Анну Васильевну не нужно было приглашать. Она сама прибежала на крики, на звон посуды и в ужасе топталась около стола.— Это что же такое? — спрашивала она. — Откуда оно взялось?— Это Пум, Анна Васильевна, — умоляющим голосом объяснял Петя, ползая по полу и собирая черепки. Он такой смирненький, такой славненький…— Вижу, вижу, — отвечала Анна Васильевна, — сразу видно — смирненький. Да откуда вы эту беду притащили?— Сам прибежал! — хором отвечали дети. — За Петькой. А это всё Васька виноват, он первый, лапой!— И графин он разбил, — крикнула толстенькая Валя и спешно растолкала ребят. — Я сама видела. И на стол Пум вовсе не сам прыгнул. Он только Ваську за хвост держал и за хвостом на стол втащился. Всё Васька, Васька виноват!«Мяааууу, — отозвался Васька, нагибаясь со шкафа. — Мяааа, ффф!»Но Пум на него и не оглянулся. Он подбежал к Анне Васильевне и весело ткнул её носиком в юбку.— Ну и пёс! — смягчилась она. — Шерсть-то как у барашка. Подбирайте, ребята, черепки, после видно будет…Но ребята уже и сейчас увидели всё, что требовалось.— Анна-то Васильевна сразу до чего Пумку полюбила, — тихонько сказала Люба, подметая черепки, и толстенькая Валя с ней согласилась. Анна Васильевна услышала и отвернулась, скрывая улыбку: и как это ребята рассмотреть успели!— Только помните: если в спальне, да ещё на кровати вашего питомца увижу — сразу выгоню, — строго договорила она, спохватилась, должно быть, что слишком быстро сдалась.— Обещаем, Анна Васильевна! — дружно закричали все.— Пум сам даже не полезет, он, знаете, какой умный! — убеждённо добавил Петя и, нагнувшись, ласково потрепал кудрявую спинку.— Уж и окрестить успели! — усмехнулась повариха тётя Домна. Она тоже прибежала на шум и только качала головой, глядя на кучу черепков. — Ну и пёс! Уж, действительно…А Васька долго сидел на буфете, время от времени шипел и фыркал, точно сам с собой разговаривал. Слез на пол, когда в столовой уже никого не было, и тихонько прокрался на кухню.— Поделом тебе, не задирайся, когда тебя не трогают, — встретила его тётка Домна. — Иди уж, там в плошке тебе угощение оставлено. На буфете-то сидя живот, небось, подвело?Однако Васька до того расстроился, что и есть не захотел: брезгливо ткнулся носом в чашку, подцепил лапкой какой-то кусочек и вдруг с шипением взлетел на печку: в приоткрытую дверь всунулась любопытная мордочка с кудрявыми ушками.— Ступай прочь, озорник, — весело сказала тётка Домна. — Здесь тебе делать нечего.Но скрипучая дверь отворилась пошире, и в ней появилась весёлая рожица с растрёпанным хохолком на макушке.— Тётя Домна! — Люба говорила очень серьёзно, но голубые глаза её так и прыгали от смеха. — Пум совсем даже не озорник. Он вам письмо написал, а то вы не знаете, чего ему нужно. Пум, покажи!Услужливые руки проворно втолкнули щенка в кухню. Он озадаченно попятился, чуть не наступая на бумажку, привязанную к шее.Вокруг глаз поварихи побежали весёлые морщинки.— Что же, почитаем, — так же серьёзно ответила она и, нагнувшись, сняла бумажку с мохнатой шейки. — Ишь, лентой привязали, озорники, да ещё и с бантом!За дверью послышался шёпот и приглушённый смех.«Милая тётя Домна, мне очень нужно, на чём спать в передней. И чтобы мягкая. Дай мне, пожалуйста. Все очень просят!!! Пум».Повариха минуту помедлила, лукаво покосилась на дверь, затем, нагнувшись, пошарила под печкой.— Ну как тут откажешь? Держи, писатель! Очень мягкий, как раз по твоим бокам!Свёрнутый в трубку старый половик шлёпнулся перед самым носом Пума. Он сразу понял: новая игрушка! С весёлым рычанием он вцепился в половик и, пятясь, вытащил его в коридор. Оттуда послышался громкий весёлый визг, но Пум его уже не боялся.— Молодец, Люба! — кричал Сергушок. — Колька, Петя, смотрите, это она придумала! Около нашей двери спать будет.Но проворная Люба подхватила Пума вместе с половиком и, крепко прижимая к груди, кинулась в спальню.— Девочки, ко мне! — кричала она. — Это что ж такое? Пумку отнимают и с половиком даже!Пришлось и тут вмешаться Анне Васильевне. И дело решилось не в пользу девочек.— Кто принёс Пума? — спросила она спокойно.— Петя, — сказали девочки.— Значит, Петя главный хозяин Пума, — решила Анна Васильевна. — И спать он будет около комнаты мальчиков.— Спасибо, спасибо, Анна Васильевна, — весело кричали мальчики. А хромой Петя взглянул на неё сияющими глазами и, повернувшись к Любе, протянул руки.— Дай же мне его, — попросил он, и задорная девчушка сразу перестала спорить.— Возьми уж, — сказала она тихо. — И подстилку, тоже.— Зато купать Пумку будем мы, — закричала вдруг толстушка Валя и, вытащив откуда-то принесённую мочалку, замахала ею над головой, — мыть мы будем, девочки. Правда, Анна Васильевна?— Правда, правда, — смеялась Анна Васильевна. Вы же, наверное, его лучше отмоете. И сразу, чтоб он на коврике чистый спал.— И я первая буду мыть! — кричала Валя, продолжая размахивать мочалкой. — Я первая его в окошко увидела.— А я первая дверь открыла.— А я первая погладила, — раздались голоса.Оказалось, и этот вопрос не так просто решить. Опять пришлось вмешаться Анне Васильевне.— По алфавиту будете мыть, — сказала она серьёзно, и Валя со вздохом отдала мыло и мочалку Нюре Александровой и Маше Арбузовой.В этом мальчики уже спорить не пробовали. В обшей толпе с остальными девочками они с интересом наблюдали, как действовали сияющие счастливицы Нюра и Маша.Пум здорово испугался: его намылили от чёрного носика до кудрявой пуговки, мыльная вода щипала глаза, он дрожал и повизгивал.— Подсинить надо, — сказала тётя Домна при общем смехе и плеснула синьки в последнюю воду для полосканья.— Ой, какой тоненький! — испугалась Нюра. — Одни косточки. Это он от страха, верно, похудел.— Глупая ты, это шёрстка мокрая, вот и прилипла. Высохнет, опять пушистый будет, — объяснила Маша и, завернув щенка в тряпку, унесла в комнату девочек. — Сохнуть тоже у нас будет, — заявила она решительно.Через полчаса Пум вылетел в столовую, сияя кольцами снежных кудряшек. Даже глаза его теперь блестели ярче, от мытья ли, от сытного ли обеда, или от ласки — ребята так и не разобрались.Мыть его девочки решили каждую субботу.— Пумка, мыться! — командовали очередные счастливицы.И Пум уже не боялся. Наоборот, он весело сам прыгал в лоханку. Ещё бы! За мытьём всегда следовала тёплая простынка и большой кусок сахара.Его отношение ко всем определилось почти с первого дня. Он знал и любил ребятишек детского дома. Слушался (и так же любил) Анну Васильевну и тётю Домну. Но по-настоящему всем сердцем был предан хромому Пете, своему спасителю. Дома они всегда были вместе. Когда Петя уходил в школу, Пума приходилось запирать, чтобы он не выскочил и не заблудился. И тогда щенок был безутешен: он бродил по комнатам, тоненько жалобно скулил и даже не обращал внимания на рыжего Ваську, хоть тот шипел перед самым его носом и даже замахивался лапой.
Но вот в доме началось большое волнение: подходил Октябрьский праздник. В столовой на доске объявлений появилась надпись крупными буквами: ЧЬЯ КОМНАТА БУДЕТ ЛУЧШЕ УБРАНА?
Ребята старались из всех сил: мальчики натёрли до блеска полы, девочки спешно дошивали новые занавески. Дорожки в саду посыпали ярким, как золото, песком. Сергушок с Колей где-то нашли и привезли полную тачку.Хромой Петя третий день до позднего вечера сидел за столом и, высунув от усердия язык, разрисовывал огромный лист.Этот плакат предназначался для комнаты мальчиков, и те надеялись с его помощью выиграть соревнование с девочками. Они все очень волновались: плакат был гвоздём соревнования.— Старайся, Петюк, — повторяли мальчики, поминутно забегая в столовую. — Там у них Валька разрисовывает. Да куда ей!Сергушок стоял у Пети за спиной. В увлечении он то и дело поднимал правую руку и водил ею по воздуху, повторяя все движения Петиной кисти. Наконец он не выдержал:— Петь, ты только слово скажи. Это у тебя что такое будет?— Завод, — ответил Петя и откинулся, чтобы лучше оценить рисунок. — Это исторический плакат. До революции здесь был пустырь и камни — вот, видишь, как тут, в углу, нарисовано? А теперь — вот он, завод какой! А с этой стороны — электростанция. Видишь, Ильич на неё рукой показывает, чтобы понятно было? Дай мне баночку, вон ту, с краской!Банка стояла на полу, и Пум в эту минуту по уши засунул в неё голову осведомиться, чем пахнет.— Ты что делаешь? — закричал Сергушок и толкнул щенка в бок.Пум испуганно подпрыгнул, банка перевернулась и крепко засела у него на голове. Густая краска потекла, заливая ему глаза, а потом и пол, и чистый коврик у двери, и длинный коридор, по которому помчался обезумевший от страха щенок.— Держи! Лови! — кричал Сергушок и тоже нёсся изо всех сил по коридору. За ним с криком и смехом бежала куча детворы, и вся эта шумная компания ввалилась в кухню, где тётя Домна усердно месила тесто на завтрашние праздничные пироги.Последним по коридору с горькими слезами ковылял Петя.— Краска моя, — плакал он, — последняя баночка! Венок покрасить Ленину. Теперь нас девчонки забьют!Пума, ослеплённого и до смерти перепутанного, поймали и отмыли, тоже с перепугу, в чистом ведре. Пол оттёрли веником. Всё привели в порядок.А Петя сидел в столовой, наклонившись над недорисованным плакатом.— Без краски-то что делать буду? — грустно говорил он. — И надо же было ему сунуться, Пумке. Теперь уж, конечно, девочки…Но он не договорил и даже откинулся на спинку стула, точно собрался попятиться: Валя, всегдашняя его соперница по рисованию, застенчиво протягивала ему через стол баночку с краской.— Возьми уж, — сказала она и вздохнула. — У меня ещё есть. Всё равно ведь нечестно выигрывать, если Пумка виноват. Правда?Петя нерешительно, словно ещё не веря, взял банку, посмотрел на неё, потом на Валю и густо покраснел.— Эта самая! — проговорил он. — Ну, Валя! Спасибо тебе!Работа его затянулась до поздней ночи, но Анна Васильевна на этот раз распорядилась ему не мешать. На следующий день за утренним чаем должно было состояться решение: чей плакат лучше.Утром плакаты повесили в столовой. Валя и Петя, бледные от волнения, стояли в стороне, стараясь не смотреть ни на рисунки, ни друг на друга.Петин плакат обвивала густая яркая гирлянда зелёных дубовых листьев,— Петин лучше! Петин лучше! — дружно закричали мальчики.Но тут Петя вдруг стукнул костылём и выступил вперёд.— Я хочу сказать, — заговорил он и ещё больше разрумянился. — Я хочу сказать, что у меня листья вышли, правда, нарядные, они плакат очень украсили. Только зелёную краску мне Валя дала. Потому что моей краской Пумка покрасился. Даже коридор весь покрасил. И потому это всё равно что Валины листья. И за листья мой плакат хвалить нельзя. И значит, у нас плакаты одинаковые. Вот так я думаю.Петя немного задохнулся от волнения. И совсем растерялся, когда все, девочки и мальчики, так дружно захлопали в ладоши, что Пум испуганно прижался к его ногам и чуть-чуть заскулил.Анна Васильевна растрогалась, даже голос её немного дрожал, когда она дождалась тишины и снова заговорила:— Так как же, ребятки, рассудим?— Петя правильно говорит! Петька молодец! И Валька молодец, что краску дала! — наперебой кричали мальчики и девочки. И первый приз за лучший плакат, коробку ярких цветных карандашей, решено было поделить пополам.— А кому какие карандаши достанутся? — спросил маленький Коля. — Как рувно поделить?Поделить оказалось просто: Анна Васильевна весело улыбнулась, засунула руку в ящик буфета и воскликнула:— Ну и чудеса! Тут, оказывается, две коробки карандашей лежат. Одинаковые.Петю и Валю посадили за стол рядом, яркие коробочки карандашей перед их тарелками были не так ярки, как их счастливые лица.После завтрака они уселись тоже рядышком в уголке и долго осторожно чинили карандаши и пробовали их цвет на бумаге. Пум вертелся около. Ему очень хотелось попробовать хоть один карандашик, даже зубы чесались.Кроме Пума в детском доме жил ещё старый лохматый цепной пёс. Он был чёрный, громадный и сердитый. Самое удивительное в нём было имя: его звали Сверчок. Кто и когда придумал это неожиданное имя, было неизвестно.— А я догадался! — закричал раз за обедом Сергушок и, подпрыгнув, опрокинул тарелку супа прямо на пол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31