А сторожить кто будет? Ну я только самую малость…Сколько мы спали — не знаю. Но вдруг я почувствовал, что кто-то трясёт меня изо всех сил.— Серёжка! — отчаянно шептал Мишка. — Серёжка, проснись, беда!Страшный переливчатый крик слышался в лесу, и чей это крик, разобрать было невозможно. Он становился всё громче, громче, видимо, приближаясь. Дрожа, мы забились в самый дальний угол.— Мишка, — в ужасе прошептал я, — что это такое?— Н-не знаю, — дрожащим голосом отвечал Мишка. — Молчи, уж близко. Дверь-то, дверь открыта, и закрыть нельзя!Крик повторился, ещё ближе и ещё страшнее. Мы только крепче прижались друг к другу и не отводили глаз от дверного отверстия.— Мишка, — опять прошептал я, — давай убежим.— Куда? — отозвался Мишка. — Прямо ему в лапы?А крик докатился уже до полянки, до избушки, до порога. И вот в открытой двери что-то мелькнуло, зацепилось за притолоку и заметалось по полу избушки около наших нар. Теперь, кроме крика, слышалось шипенье и хлопанье чего-то большого и тяжёлого, точно паруса в бурю.Я не шевелился, даже дышать перестал. Вдруг Мишка толкнул меня в плечо.— Живо! — зашептал он мне в самое ухо. — Как оно в угол закатится, прыгай прямо к двери и… ходу!— Не могу, — еле вымолвил я. — Оно меня за ногу схватит.— Я тебе покажу «не могу», — зашипел Мишка и что есть силы, с закруткой ущипнул меня за руку. — Изувечу, понимаешь? Не то один убегу, а оно тебя слопает.— Не бросай меня, Мишка, я, я побегу, — взмолился я. Остаться без Мишки, одному — ой, это было бы страшнее всего.Чуть дыша, мы поднялись на ноги и, стоя на нарах, прислушались. Страшная невидимая борьба продолжалась.— Прыгай! — шёпотом скомандовал Мишка и так толкнул меня в спину, что я сразу, одним прыжком, оказался у порога. Мишка крепко схватил меня за руку.— Дуй! — задыхаясь, проговорил он уже на бегу.
Как мы не расшиблись и не изувечились в этом ночном беге, потом и сами понять не могли. Деревьев в лесу оказалось гораздо больше, чем днём, и все они хлестали нас ветками и цеплялись за ноги выступающими корнями. Страшный крик затихал и вот уже замер вдали, а мы всё бежали.Мы бежали бы и дальше, но я споткнулся, упал и так и остался лежать.— Мишка, не могу больше, — сказал я.Мишка остановился, нагнулся, потом сел около меня.— Давай тут света ждать, — сказал он. — Уж мы и так на край земли забежали.Но и здесь нам казалось, что мы убежали ещё недостаточно далеко от того непонятного, жуткого, что творилось в лесной избушке. Рассвета мы дождались, крепко прижавшись друг к другу, между толстыми корнями старой сосны, прислушиваясь и вздрагивая при каждом шорохе. Неожиданная встреча Это была, наверное, самая страшная ночь в моей жизни. И тянулась она без конца. Становилось всё холоднее. Мы до того измучились, что даже от наступившей тишины нам было не по себе: казалось, что кто-то подкрадывается и вот-вот схватит.Наконец небо посветлело, стали видны деревья, и мы с Мишкой посмотрели друг на друга.— Мишка! — вскричал я с испугом. — У тебя всё лицо поцарапано.Мишка тряхнул головой.— А ты сам, думаешь, лучше? — отвечал он с оттенком прежнего задора и потянулся было рукой закрутить хохол, да так и остановился.— Вот так штука, — проговорил он медленно. — Мешок-то мой там остался, в избушке.Тут только я понял, отчего у меня так сильно ныли плечи. Мой мешок до сих пор висел у меня за спиной, я даже ночью не догадался снять его. Теперь, с трудом поднимая затёкшие руки, я отстегнул лямки, опустил мешок на землю и почувствовал, что страшно хочется есть.— Давай поедим, Мишка, — предложил я и быстро развязал мешок. — Тут всего хватит.Мишка как-то странно посмотрел на меня.— Да-а, — протянул он. — Не очень-то хватит. Я вчера у костра большой каравай из твоего мешка в свой переложил, у тебя тут маленький кусочек остался да сало.Я понял: Мишка сделал это, чтобы мне идти было легче. А теперь мы оказались далеко от дома и без еды…Но Мишкина рука уже добралась до хохла и крепко его закрутила. Это сразу его подбодрило.— Вынимай, что там есть, — скомандовал он. — Да идём скорее. До реки дойти надо, там видно будет.Я ещё в то время не понял, какая нам грозила беда, у нас не только не осталось ни еды, ни спичек, но теперь Мишка не знал, где избушка, где река и в какой стороне завод, чтобы попытаться хоть вернуться домой. Но мне этого он сразу не сказал. Оставалось идти на удачу. И мы пошли… * * * — Мишка, а так не может быть, что мы идём, идём и всё равно ни до какой реки не дойдём?Мишка оглянулся.— Болтаешь ты, сам не знаешь чего. Как это не дойдём? Всякой дороге конец бывает. Мы чуток в сторону взяли. А теперь как раз на Северную выйдем. Рыбы там страсть сколько.— Я не про то. А вот если я сяду и скажу: «Миш, я больше не могу?»Тут уж Мишка повернулся и быстро подошёл ко мне.— Во-первых, я тебе за это самое по шее надаю. А во-вторых, встанешь и пойдёшь!Мишкин голос звучал что-то очень бодро. Похоже было, что он старался показать не только мне, а и себе, что всё обстоит благополучно. И мы оба это понимали.Мы пробирались по лесу уже четвёртый день после бегства из избушки. Остатки хлеба были съедены в первый же день, теперь мы собирали только ягоды, и за ними уже стало трудно наклоняться, а есть и, главное, пить хотелось всё больше. Мы шли к реке, так мы думали, а реки всё не было — не было ни воды, ни рыбы — пусть хоть сырой, которой река накормила бы нас.— Мишка, — повторил я тихо, — я не в шутку сказал: я, и правда, совсем идти не могу. Лучше я посижу, а ты до реки дойдёшь и потом мне рыбы принесёшь. Немножко. И воды. Я тогда тоже, наверное, дойду. Даже, домой. Только ты сейчас, вечером, не уходи. А утром иди. Хорошо?Мишка молча смотрел на меня. Он так сжал губы, что они побелели.— Серёжка, — сказал он наконец, и голос у него сделался хриплым, как от простуды. — Ну, пройди ещё чуток, ведь ты же поел вчера хлеба… маленько.Я тогда не знал, что это хлеб Мишка сохранил от своей порции. Сохранил для меня, а сам не ел уже трое суток. Он знал, а мне не говорил, что мы заблудились, и мучился — думал, что это его вина.— Пойдём, Серёжка, — повторил он ещё раз умоляюще.Но я вместо ответа протянул руку, опёрся о дерево и медленно опустился на его толстый изогнутый корень.— Вот я и сел, — сказал я спокойно. — Ты уж не сердись, Мишка. Если ты мне по шее надаёшь, всё равно я не могу идти.Корень был удобный, вроде скамеечки, спиной я прислонился к дереву, сидя как в кресле. Мне не было страшно, и есть больше не хотелось, только бы меня никто не трогал.Мишка отчаянно взмахнул руками и перевернулся на одном месте, точно собрался куда-то бежать, но вдруг остановился и, наклонив голову, прислушался.— Серёжка, — позвал он тихонько. — Храпит там кто-то… Смотри, смотри, вон там, — он показал рукой на что-то тёмное, лежавшее под кустами на другой стороне полянки. — Живое оно, может нет?Мишка уже шагнул было вперёд, но тут я собрался с силами, встал и схватил его за руку.— Мишка, — зашептал я, — не ходи, а вдруг это медведь?— Ну вот ещё, — неуверенно ответил Мишка, но остановился.Мы постояли тихо, крепко держась за руки.— Давай поползём потихоньку, к кустам поближе, — предложил я. От волнения и слабость куда-то пропала.Опустившись на четвереньки, мы осторожно поползли к тому тёмному, что лежало под кустом.— Мишка, — зашептал я опять. — Да это же человек! Ну да, человек, видишь — ноги? Он нам дорогу покажет домой. — Я помолчал. — А может быть… может быть, у него и хлеба есть немножечко. Может быть, он сыт, и ему не нужно. Даст он? Как ты думаешь?Мишка остановился не отвечая. Наморщив лоб, он всматривался в неподвижную фигуру.— Да-а, — неопределённо протянул он. — Ты вот что, погоди маленько, я один немножечко проползу. Чего это он не шевелится? Может, и неживой вовсе?— А храпит-то как, — возразил я. — Очень даже живой. Ползём вместе. Я…Но тут — крак! Под моей коленкой хрустнула ветка, да так громко, точно выстрелила. Мы оба даже к земле припали от неожиданности.Человек под кустом перестал храпеть, медленно повернулся в нашу сторону и открыл глаза. За круглыми очками глаза эти показались мне ужасно большими и строгими.— Мальчишки, — произнёс человек так спокойно, словно в глухой тайге мальчишки росли под деревьями, как грибы, — откуда здесь оказались мальчишки? — И он опять опустился на землю и закрыл глаза, будто нас и не было.Мы всё ещё не могли прийти в себя от удивления и не шевелились. Вдруг Мишка толкнул меня в бок:— Серёжка, смотри!
На траве около странного человека лежал чёрный сапог с разрезанным голенищем, а левая нога, в одной портянке была неестественно вытянута.Мишка ещё немного помедлил, а потом решительно встал и шагнул к человеку. Я вскочил за ним.— Дяденька, — заговорил Мишка, — что у вас с ногой-то?Густые брови зашевелились, и тёмные глаза посмотрели на нас очень строго.— Вывихнул, — проговорил человек таким же недовольным голосом. — В яму свалился и вывихнул. И нарыв ещё на подошве. Вот если бы вместо пары таких шпингалетов один толковый человек оказался, он бы мне помог. А вы только… спать мешаете.Но от Мишки не так легко было отделаться.— Да вы скажите — что делать, мы постараемся, — предложил он уже увереннее, ступил ближе и потянул меня за рукав.Незнакомец вдруг широко открыл глаза и приподнялся, но тут же со стоном откинулся назад.— Ой! — крикнул я подбегая и нагнулся, чтобы помочь ему подняться.— Не трогай! — резко проговорил человек, отстраняя меня рукой.Я в смущении отступил на шаг и оглянулся на Мишку: что же это такое?Мишка стоял, наклонив голову набок, и внимательно смотрел на странного человека. Затем тряхнул головой и, подняв руку, закрутил чуб на макушке.— И вправду, Серёжка, — сказал он как бы в раздумье, — ну чего мы с тобой к дяденьке привязались? А он и не нуждается. Пойдём себе, а он и один как-нибудь полежит.Решительно повернувшись, он схватил меня за руку и потянул за собой. Я пошёл, окончательно сбитый с толку, спотыкаясь и оглядываясь.— Мишка, — шептал я отчаянно, — а как же он один будет лежать?— Иди, знай, — прошипел Мишка и дёрнул меня за руку.— Эй, — послышался сзади недовольный голос. — Эй, мальчик, как тебя там?..Мишка остановился вполоборота, всё не выпуская моей руки.— Извиняюсь, дяденька, — вежливо проговорил он. — Может, и взаправду кто постарше набежит. Тут по зимам охотники заходят…Я испуганно взглянул на Мишку.— Так что не обижайтесь, — договорил он так же спокойно и опять медленно повернулся, точно собирался идти дальше.— Гм, кха… — донеслось из-под куста. — Ну ты, мальчишка, подойди-ка сюда!Мишка опять повернулся, придерживая меня рукой.— Что скажете, дяденька? — спросил он вежливо, не двигаясь с места.— Да ты что, приклеился, что ли? — крикнул человек, и очки его так сердито заблестели, что я опять испугался. — Подойди ближе, я, кажется, не кусаюсь!Мишка, всё ещё держа меня за руку, сделал несколько шагов вперёд. Больной поднял было руку, но сморщился и опустил се.— Там, — сказал он отрывисто. — В рюкзаке. Фляжку достань и котелок. Воды принесите из речки, вот в той стороне с берега спуститься не так круто.— Сейчас, дяденька, — так же не торопясь согласился Мишка. Но на этот раз я поймал его косой взгляд, полный такого лукавства, что наконец мне стало всё понятно.— Река! Слышишь, Мишка? Мы до реки дошли! — от радости ко мне вернулись силы, и я бросился за другом. А он уже схватил и фляжку и котелок и тоже бежал во всю мочь.Берег был невысокий, но крутой, мы чуть не свалились на прибрежную отмель. Вода! Чистая, холодная, и пить её можно сколько хочешь! Я погрузил лицо в воду, пил, захлёбывался и снова пил. Вода текла быстро, но спокойно и только в одном месте, у самого берега, весело журчала, разбиваясь струйками о старый свалившийся с подмытого берега пень.— Кажется, всю бы выпил! — сказал я, стоя на коленях, и с завистью посмотрел на убегающие струйки.— Ты уж немножко тому дяденьке оставь! — откликнулся Мишка. Он только курточку скинул и как был, в трусах и майке, плескался около берега. — Видал, как я его обошёл-то?— И я хочу! — я тоже стащил курточку. — До чего же хорошо! Мишка, а я сначала и правда испугался, что ты его в лесу оставить хочешь. И его я тоже немножко боюсь. Уж очень у него очки сердито блестят.— Против солнца лежит, — объяснил Мишка. — Нравный старик. Сам с места сдвинуться не может, а сам ещё сердится. Ну, уж теперь тише будет. Я вот его не испугался. Нисколечко!Уж это Мишка соврал. Но я и спорить не стал. Лучше лишний раз окунуться! Не одни в тайге Незнакомый старик молча взял фляжку, которую я ему протянул, молча поднёс её к губам, но рука его приметно дрогнула, и я с жалостью понял, как сильно хотелось пить и ему. Он пил медленно и долго, наконец, опустил фляжку, повернулся и заметил, что я за ним наблюдаю. Седые брови его опять нахмурились.— Спасибо, — глухо сказал он. — Ну, а теперь рассказывайте, как вы сюда попали, путешественники.— Мы… — начал было я и растерялся.— Мы с завода, с Пашийского, — торопливо перебил меня Мишка. — Рыба на Северной здорово ловится. Так мы на Северную и шли. Рыбу ловить.— Далеко за рыбой ходите. Ну и как? Наловили? — старик так пристально посмотрел на нас, что даже Мишка смутился: опустил глаза и отчаянно закрутил чуб.— Мы… мы… заблудились немножко, — не выдержал я пристального взгляда.— Немножко заблудились? Оно и видно. А долго ли блуждаете?— Недолго. Три дня.Мишка толкнул меня в бок. Ну, всё равно, попробовал бы сам соврать, когда вот так на тебя смотрят.— Три дня. А еда у вас есть?На этот раз старик посмотрел прямо на Мишку. Так ему и надо, пускай сам попробует ответить.— Мы… вчера ели, — пробормотал Мишка. — То есть позавчера… хлеба немножко. А ещё думали рыбу ловить. Когда до реки дойдём. Вот и дошли…Ни за что на свете Мишка не признался бы, а мы это уже оба поняли теперь, что шли мы не к реке, а вдоль реки, и если бы не встреча со стариком, мы, может быть, так и продолжали бы идти.— Позавчера ели, — медленно повторил старик. — А почему еды так мало взяли?— Мы взяли… только мешок потеряли, — объяснял Мишка.— Умнее от вас ждать нечего, тоже путешественники нашлись, — совсем сердито заворчал старик. — Развяжи-ка мой мешок, — скомандовал он мне. — А ты — хворосту набери, костёр разложишь, — обратился он к Мишке. — Живо!Мишка недовольно мотнул было головой, но что-то а старике было такое, что не послушаться его никак нельзя.— Ну, а что бы вы ели, если бы до реки дойти не удалось? — повернулся он снова ко мне.— Мы… подождали бы, — пробормотал я, протягивая старику его рюкзак. — Мы бы…Но тут я замолчал, горло перехватило: из мешка старик вытащил большущий румяный сухарь.— Подождали бы? — со странным выражением повторил старик. — Хорошо сказано. Вот, держите. (Сухарь с треском переломился пополам.) А потом я вам покажу, что в лесу толковый человек никогда с голоду не умрёт.— Ммм, — только и смог я ответить: сухарь уже хрустел у меня на зубах. Мишка разломил свою порцию пополам и сразу засунул в рот одну из половинок.— Спасибо, дяденька, — невнятно проговорил он.Старик опять сдвинул брови.— Меня зовут не дяденька, а Василий Петрович, — строго поправил он. — Жуй скорей да разводи костёр. Что? Спичек нет? Так вы, значит, совсем ничего на ели? Эх вы, рыболовы!Старик сунул руку в карман и, поморщившись, вытащил большой складной нож. кусочек кремня и обгорелый ламповый фитиль в коробочке.— В лесу со спичками нечего возиться, — сказал он, — всё снаряжение должно быть лесное. Дай мне кусочек бересты.Положив фитиль на кремень, старик ударил по нему спинкой ножа и тотчас же раздул на конце фитиля крохотную краснеющую искорку.— Ловко! — в восторге закричал Мишка. — Надо нам было такую штуку с собой забрать. Не ходили бы голодные.Мишка проворно свернул трубочку из куска бересты, наполнил её лёгкими берестяными стружками, вставил в костёр, взял из рук старика тлеющий фитиль а в одну минуту раздул в трубочке весёлый огонёк.— Ловко! — передразнил его старик, и мне показалось, что он совсем собрался улыбнуться, но раздумал. — Вешай котелок! А теперь идите вон на тот край полянки, видите — цветы зонтиками белыми? Это сныть. Нарежьте их стеблей, снимите кожицу — и в котелок. Да посолите. Соль в мешке, в коробочке. Тоже мне, путешественники!— Не те, не те! — закричал вдруг опять старик и даже приподнялся и рукой замахал. — Болиголов это! Ядовитый!Мишка, вытянув вперёд руки, держал два высоких стебля с белыми цветами и растерянно смотрел на Василия Петровича.— Так они же одинаковые, — с недоумением выговорил он.— Одинаковые, — раздражённо повторил старик. — Ну, понюхай, болиголов мышами пахнет. Укуси — вкус жгучий.— Не нюхал, а знает, — удивился Мишка.— А я ещё вижу, — обрадовался я, — красные крапинки у болиголова на стебле. А вот у этой, как её, крапинок нет.— Молодец, — неожиданно ласково сказал старик, а Мишка немного надулся: он везде любил быть первым, а тут я его опередил.Сныти на краю полянки было много, котелок мы сразу наполнили доверху.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Как мы не расшиблись и не изувечились в этом ночном беге, потом и сами понять не могли. Деревьев в лесу оказалось гораздо больше, чем днём, и все они хлестали нас ветками и цеплялись за ноги выступающими корнями. Страшный крик затихал и вот уже замер вдали, а мы всё бежали.Мы бежали бы и дальше, но я споткнулся, упал и так и остался лежать.— Мишка, не могу больше, — сказал я.Мишка остановился, нагнулся, потом сел около меня.— Давай тут света ждать, — сказал он. — Уж мы и так на край земли забежали.Но и здесь нам казалось, что мы убежали ещё недостаточно далеко от того непонятного, жуткого, что творилось в лесной избушке. Рассвета мы дождались, крепко прижавшись друг к другу, между толстыми корнями старой сосны, прислушиваясь и вздрагивая при каждом шорохе. Неожиданная встреча Это была, наверное, самая страшная ночь в моей жизни. И тянулась она без конца. Становилось всё холоднее. Мы до того измучились, что даже от наступившей тишины нам было не по себе: казалось, что кто-то подкрадывается и вот-вот схватит.Наконец небо посветлело, стали видны деревья, и мы с Мишкой посмотрели друг на друга.— Мишка! — вскричал я с испугом. — У тебя всё лицо поцарапано.Мишка тряхнул головой.— А ты сам, думаешь, лучше? — отвечал он с оттенком прежнего задора и потянулся было рукой закрутить хохол, да так и остановился.— Вот так штука, — проговорил он медленно. — Мешок-то мой там остался, в избушке.Тут только я понял, отчего у меня так сильно ныли плечи. Мой мешок до сих пор висел у меня за спиной, я даже ночью не догадался снять его. Теперь, с трудом поднимая затёкшие руки, я отстегнул лямки, опустил мешок на землю и почувствовал, что страшно хочется есть.— Давай поедим, Мишка, — предложил я и быстро развязал мешок. — Тут всего хватит.Мишка как-то странно посмотрел на меня.— Да-а, — протянул он. — Не очень-то хватит. Я вчера у костра большой каравай из твоего мешка в свой переложил, у тебя тут маленький кусочек остался да сало.Я понял: Мишка сделал это, чтобы мне идти было легче. А теперь мы оказались далеко от дома и без еды…Но Мишкина рука уже добралась до хохла и крепко его закрутила. Это сразу его подбодрило.— Вынимай, что там есть, — скомандовал он. — Да идём скорее. До реки дойти надо, там видно будет.Я ещё в то время не понял, какая нам грозила беда, у нас не только не осталось ни еды, ни спичек, но теперь Мишка не знал, где избушка, где река и в какой стороне завод, чтобы попытаться хоть вернуться домой. Но мне этого он сразу не сказал. Оставалось идти на удачу. И мы пошли… * * * — Мишка, а так не может быть, что мы идём, идём и всё равно ни до какой реки не дойдём?Мишка оглянулся.— Болтаешь ты, сам не знаешь чего. Как это не дойдём? Всякой дороге конец бывает. Мы чуток в сторону взяли. А теперь как раз на Северную выйдем. Рыбы там страсть сколько.— Я не про то. А вот если я сяду и скажу: «Миш, я больше не могу?»Тут уж Мишка повернулся и быстро подошёл ко мне.— Во-первых, я тебе за это самое по шее надаю. А во-вторых, встанешь и пойдёшь!Мишкин голос звучал что-то очень бодро. Похоже было, что он старался показать не только мне, а и себе, что всё обстоит благополучно. И мы оба это понимали.Мы пробирались по лесу уже четвёртый день после бегства из избушки. Остатки хлеба были съедены в первый же день, теперь мы собирали только ягоды, и за ними уже стало трудно наклоняться, а есть и, главное, пить хотелось всё больше. Мы шли к реке, так мы думали, а реки всё не было — не было ни воды, ни рыбы — пусть хоть сырой, которой река накормила бы нас.— Мишка, — повторил я тихо, — я не в шутку сказал: я, и правда, совсем идти не могу. Лучше я посижу, а ты до реки дойдёшь и потом мне рыбы принесёшь. Немножко. И воды. Я тогда тоже, наверное, дойду. Даже, домой. Только ты сейчас, вечером, не уходи. А утром иди. Хорошо?Мишка молча смотрел на меня. Он так сжал губы, что они побелели.— Серёжка, — сказал он наконец, и голос у него сделался хриплым, как от простуды. — Ну, пройди ещё чуток, ведь ты же поел вчера хлеба… маленько.Я тогда не знал, что это хлеб Мишка сохранил от своей порции. Сохранил для меня, а сам не ел уже трое суток. Он знал, а мне не говорил, что мы заблудились, и мучился — думал, что это его вина.— Пойдём, Серёжка, — повторил он ещё раз умоляюще.Но я вместо ответа протянул руку, опёрся о дерево и медленно опустился на его толстый изогнутый корень.— Вот я и сел, — сказал я спокойно. — Ты уж не сердись, Мишка. Если ты мне по шее надаёшь, всё равно я не могу идти.Корень был удобный, вроде скамеечки, спиной я прислонился к дереву, сидя как в кресле. Мне не было страшно, и есть больше не хотелось, только бы меня никто не трогал.Мишка отчаянно взмахнул руками и перевернулся на одном месте, точно собрался куда-то бежать, но вдруг остановился и, наклонив голову, прислушался.— Серёжка, — позвал он тихонько. — Храпит там кто-то… Смотри, смотри, вон там, — он показал рукой на что-то тёмное, лежавшее под кустами на другой стороне полянки. — Живое оно, может нет?Мишка уже шагнул было вперёд, но тут я собрался с силами, встал и схватил его за руку.— Мишка, — зашептал я, — не ходи, а вдруг это медведь?— Ну вот ещё, — неуверенно ответил Мишка, но остановился.Мы постояли тихо, крепко держась за руки.— Давай поползём потихоньку, к кустам поближе, — предложил я. От волнения и слабость куда-то пропала.Опустившись на четвереньки, мы осторожно поползли к тому тёмному, что лежало под кустом.— Мишка, — зашептал я опять. — Да это же человек! Ну да, человек, видишь — ноги? Он нам дорогу покажет домой. — Я помолчал. — А может быть… может быть, у него и хлеба есть немножечко. Может быть, он сыт, и ему не нужно. Даст он? Как ты думаешь?Мишка остановился не отвечая. Наморщив лоб, он всматривался в неподвижную фигуру.— Да-а, — неопределённо протянул он. — Ты вот что, погоди маленько, я один немножечко проползу. Чего это он не шевелится? Может, и неживой вовсе?— А храпит-то как, — возразил я. — Очень даже живой. Ползём вместе. Я…Но тут — крак! Под моей коленкой хрустнула ветка, да так громко, точно выстрелила. Мы оба даже к земле припали от неожиданности.Человек под кустом перестал храпеть, медленно повернулся в нашу сторону и открыл глаза. За круглыми очками глаза эти показались мне ужасно большими и строгими.— Мальчишки, — произнёс человек так спокойно, словно в глухой тайге мальчишки росли под деревьями, как грибы, — откуда здесь оказались мальчишки? — И он опять опустился на землю и закрыл глаза, будто нас и не было.Мы всё ещё не могли прийти в себя от удивления и не шевелились. Вдруг Мишка толкнул меня в бок:— Серёжка, смотри!
На траве около странного человека лежал чёрный сапог с разрезанным голенищем, а левая нога, в одной портянке была неестественно вытянута.Мишка ещё немного помедлил, а потом решительно встал и шагнул к человеку. Я вскочил за ним.— Дяденька, — заговорил Мишка, — что у вас с ногой-то?Густые брови зашевелились, и тёмные глаза посмотрели на нас очень строго.— Вывихнул, — проговорил человек таким же недовольным голосом. — В яму свалился и вывихнул. И нарыв ещё на подошве. Вот если бы вместо пары таких шпингалетов один толковый человек оказался, он бы мне помог. А вы только… спать мешаете.Но от Мишки не так легко было отделаться.— Да вы скажите — что делать, мы постараемся, — предложил он уже увереннее, ступил ближе и потянул меня за рукав.Незнакомец вдруг широко открыл глаза и приподнялся, но тут же со стоном откинулся назад.— Ой! — крикнул я подбегая и нагнулся, чтобы помочь ему подняться.— Не трогай! — резко проговорил человек, отстраняя меня рукой.Я в смущении отступил на шаг и оглянулся на Мишку: что же это такое?Мишка стоял, наклонив голову набок, и внимательно смотрел на странного человека. Затем тряхнул головой и, подняв руку, закрутил чуб на макушке.— И вправду, Серёжка, — сказал он как бы в раздумье, — ну чего мы с тобой к дяденьке привязались? А он и не нуждается. Пойдём себе, а он и один как-нибудь полежит.Решительно повернувшись, он схватил меня за руку и потянул за собой. Я пошёл, окончательно сбитый с толку, спотыкаясь и оглядываясь.— Мишка, — шептал я отчаянно, — а как же он один будет лежать?— Иди, знай, — прошипел Мишка и дёрнул меня за руку.— Эй, — послышался сзади недовольный голос. — Эй, мальчик, как тебя там?..Мишка остановился вполоборота, всё не выпуская моей руки.— Извиняюсь, дяденька, — вежливо проговорил он. — Может, и взаправду кто постарше набежит. Тут по зимам охотники заходят…Я испуганно взглянул на Мишку.— Так что не обижайтесь, — договорил он так же спокойно и опять медленно повернулся, точно собирался идти дальше.— Гм, кха… — донеслось из-под куста. — Ну ты, мальчишка, подойди-ка сюда!Мишка опять повернулся, придерживая меня рукой.— Что скажете, дяденька? — спросил он вежливо, не двигаясь с места.— Да ты что, приклеился, что ли? — крикнул человек, и очки его так сердито заблестели, что я опять испугался. — Подойди ближе, я, кажется, не кусаюсь!Мишка, всё ещё держа меня за руку, сделал несколько шагов вперёд. Больной поднял было руку, но сморщился и опустил се.— Там, — сказал он отрывисто. — В рюкзаке. Фляжку достань и котелок. Воды принесите из речки, вот в той стороне с берега спуститься не так круто.— Сейчас, дяденька, — так же не торопясь согласился Мишка. Но на этот раз я поймал его косой взгляд, полный такого лукавства, что наконец мне стало всё понятно.— Река! Слышишь, Мишка? Мы до реки дошли! — от радости ко мне вернулись силы, и я бросился за другом. А он уже схватил и фляжку и котелок и тоже бежал во всю мочь.Берег был невысокий, но крутой, мы чуть не свалились на прибрежную отмель. Вода! Чистая, холодная, и пить её можно сколько хочешь! Я погрузил лицо в воду, пил, захлёбывался и снова пил. Вода текла быстро, но спокойно и только в одном месте, у самого берега, весело журчала, разбиваясь струйками о старый свалившийся с подмытого берега пень.— Кажется, всю бы выпил! — сказал я, стоя на коленях, и с завистью посмотрел на убегающие струйки.— Ты уж немножко тому дяденьке оставь! — откликнулся Мишка. Он только курточку скинул и как был, в трусах и майке, плескался около берега. — Видал, как я его обошёл-то?— И я хочу! — я тоже стащил курточку. — До чего же хорошо! Мишка, а я сначала и правда испугался, что ты его в лесу оставить хочешь. И его я тоже немножко боюсь. Уж очень у него очки сердито блестят.— Против солнца лежит, — объяснил Мишка. — Нравный старик. Сам с места сдвинуться не может, а сам ещё сердится. Ну, уж теперь тише будет. Я вот его не испугался. Нисколечко!Уж это Мишка соврал. Но я и спорить не стал. Лучше лишний раз окунуться! Не одни в тайге Незнакомый старик молча взял фляжку, которую я ему протянул, молча поднёс её к губам, но рука его приметно дрогнула, и я с жалостью понял, как сильно хотелось пить и ему. Он пил медленно и долго, наконец, опустил фляжку, повернулся и заметил, что я за ним наблюдаю. Седые брови его опять нахмурились.— Спасибо, — глухо сказал он. — Ну, а теперь рассказывайте, как вы сюда попали, путешественники.— Мы… — начал было я и растерялся.— Мы с завода, с Пашийского, — торопливо перебил меня Мишка. — Рыба на Северной здорово ловится. Так мы на Северную и шли. Рыбу ловить.— Далеко за рыбой ходите. Ну и как? Наловили? — старик так пристально посмотрел на нас, что даже Мишка смутился: опустил глаза и отчаянно закрутил чуб.— Мы… мы… заблудились немножко, — не выдержал я пристального взгляда.— Немножко заблудились? Оно и видно. А долго ли блуждаете?— Недолго. Три дня.Мишка толкнул меня в бок. Ну, всё равно, попробовал бы сам соврать, когда вот так на тебя смотрят.— Три дня. А еда у вас есть?На этот раз старик посмотрел прямо на Мишку. Так ему и надо, пускай сам попробует ответить.— Мы… вчера ели, — пробормотал Мишка. — То есть позавчера… хлеба немножко. А ещё думали рыбу ловить. Когда до реки дойдём. Вот и дошли…Ни за что на свете Мишка не признался бы, а мы это уже оба поняли теперь, что шли мы не к реке, а вдоль реки, и если бы не встреча со стариком, мы, может быть, так и продолжали бы идти.— Позавчера ели, — медленно повторил старик. — А почему еды так мало взяли?— Мы взяли… только мешок потеряли, — объяснял Мишка.— Умнее от вас ждать нечего, тоже путешественники нашлись, — совсем сердито заворчал старик. — Развяжи-ка мой мешок, — скомандовал он мне. — А ты — хворосту набери, костёр разложишь, — обратился он к Мишке. — Живо!Мишка недовольно мотнул было головой, но что-то а старике было такое, что не послушаться его никак нельзя.— Ну, а что бы вы ели, если бы до реки дойти не удалось? — повернулся он снова ко мне.— Мы… подождали бы, — пробормотал я, протягивая старику его рюкзак. — Мы бы…Но тут я замолчал, горло перехватило: из мешка старик вытащил большущий румяный сухарь.— Подождали бы? — со странным выражением повторил старик. — Хорошо сказано. Вот, держите. (Сухарь с треском переломился пополам.) А потом я вам покажу, что в лесу толковый человек никогда с голоду не умрёт.— Ммм, — только и смог я ответить: сухарь уже хрустел у меня на зубах. Мишка разломил свою порцию пополам и сразу засунул в рот одну из половинок.— Спасибо, дяденька, — невнятно проговорил он.Старик опять сдвинул брови.— Меня зовут не дяденька, а Василий Петрович, — строго поправил он. — Жуй скорей да разводи костёр. Что? Спичек нет? Так вы, значит, совсем ничего на ели? Эх вы, рыболовы!Старик сунул руку в карман и, поморщившись, вытащил большой складной нож. кусочек кремня и обгорелый ламповый фитиль в коробочке.— В лесу со спичками нечего возиться, — сказал он, — всё снаряжение должно быть лесное. Дай мне кусочек бересты.Положив фитиль на кремень, старик ударил по нему спинкой ножа и тотчас же раздул на конце фитиля крохотную краснеющую искорку.— Ловко! — в восторге закричал Мишка. — Надо нам было такую штуку с собой забрать. Не ходили бы голодные.Мишка проворно свернул трубочку из куска бересты, наполнил её лёгкими берестяными стружками, вставил в костёр, взял из рук старика тлеющий фитиль а в одну минуту раздул в трубочке весёлый огонёк.— Ловко! — передразнил его старик, и мне показалось, что он совсем собрался улыбнуться, но раздумал. — Вешай котелок! А теперь идите вон на тот край полянки, видите — цветы зонтиками белыми? Это сныть. Нарежьте их стеблей, снимите кожицу — и в котелок. Да посолите. Соль в мешке, в коробочке. Тоже мне, путешественники!— Не те, не те! — закричал вдруг опять старик и даже приподнялся и рукой замахал. — Болиголов это! Ядовитый!Мишка, вытянув вперёд руки, держал два высоких стебля с белыми цветами и растерянно смотрел на Василия Петровича.— Так они же одинаковые, — с недоумением выговорил он.— Одинаковые, — раздражённо повторил старик. — Ну, понюхай, болиголов мышами пахнет. Укуси — вкус жгучий.— Не нюхал, а знает, — удивился Мишка.— А я ещё вижу, — обрадовался я, — красные крапинки у болиголова на стебле. А вот у этой, как её, крапинок нет.— Молодец, — неожиданно ласково сказал старик, а Мишка немного надулся: он везде любил быть первым, а тут я его опередил.Сныти на краю полянки было много, котелок мы сразу наполнили доверху.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31